Дрожащею рукою подал ему Дементий фуражку и привесил саблю. Бубновый в молчании вышел из комнаты и тихими шагами пошел по улице к живому мосту. Беспокойным взором следовал за ним усердный дядька до тех пор, пока он не перешел моста и не поворотил в ряды. Тогда только уверился сей добрый служитель, что барин его не хочет топиться - уверился и пошел запить свое горе в ближайшую портерную лавочку, перед дверьми которой ожидал и манил его к себе один из новых его знакомцев.
Бубновый ходил между тем для рассеяния по ярмарке, которая действительно представляет всякому зрелище разнообразное и занимательное.
Со всех концов России съезжаются купцы в Нижний Новгород: обитатель Кяхты, Нерчинска, коренной сибиряк торгует подле купца петербургского, донской казак подле москвитянина, тульский оружейник подле казанского татарина или парижского комиссионера. Вся Россия присылает сюда плоды своей промышленности, кои здесь вы видите на одном месте, в порядке, обворожительном для глаз зрителя, ибо товар продают лицом, по старинной русской пословице. Здесь по берегу Оки тянется длинный ряд, в коем собраны сокровища гор Уральских от огромных чугунных изваяний до тонкой проволоки. Там блестит как жар серебро и золото в изящных изделиях, - пестреют разноцветные сафьяны, приготовленные трудолюбивою рукою татарина, некогда столь тяжелою для русских - там лоснятся пушистые меха лисьи, собольи, куньи, завоеванные дикими якутами, коряками, камчадалами на ледяных равнинах северных. - И какая смесь народов! Какое разнообразие в явлениях! Персиянин покупает кальяны у русского сидельца, таганрогский грек продает табак немцу, армянин потряхивает жемчугом против русского бородача, который швыряет миллионами по своим костяным счетам, слепой татарке подает милостыню русская баба, жид чистит сапоги у англичанина. Окружные крестьяне толпятся на своем рынке и тешатся на паяцев. Татары ходят ватагами и ищут себе работы, увязывают тюки, таскают в повозки, уставленные обозами по окрестности. - Везде многолюдство, движение, суетливость! Видно, что всякий приехал сюда на срок и спешит, окончив дела, поскорее воротиться домой. Ока и Волга покрыты необозримым множеством барок, на коих развеваются разноцветные флаги. Бурлаки, собирающиеся сюда со всего пространного побережья волжского, с криком, шумом и песнями выгружают и нагружают оные хлебом, салом, зеленым вином, солью, железом и подобными произведениями благословенного царства Русского. - Сотни харчевников, занимающих целый длинный ряд, едва успевают варить уху из животрепещущих стерлядей, жарить грибы и делать селянки для многочисленных гостей своих. В другом длинном ряду на широких покатых лотках лежит видимо-невидимо хлебов пшеничных и ситных… И все это потребляется ежедневно!
Бубновый смотрел, разумеется, на все слепыми глазами. Сердце его не радовалось на успехи промышленности, он не думал о народном богатстве, ни о влиянии его на просвещение - и ходил по рядам с таким же равнодушием, с каким курил трубку или тасовал карты, играя по малой цене.
В таком расположении духа зашел он в модную лавку купить стклянку Eau de Cologne от головной боли. В лавке были четыре дамы: мать с тремя дочерьми. Старуха говорила что-то очень громко с мадамою, но увидев вошедшего офицера, остановилась на половине своей речи, всунула в руки ей деньги и поспешила оставить магазин, как бы совестясь торговаться пред незнакомцем. Ему также недолго было рассчитываться, и он вышел вскоре после дам, кои стояли еще за дверьми, имея по доброй ноше узлов и картонов у себя на руках, в каком-то недоумении.
- Каков же Ванька! До сих пор его нет; ведь не без чего приказывали вернуться поскорее. Прошу идти теперь с ношами до экипажа.
- Позвольте мне облегчить вас, - сказал наш учтивец по какому-то инстинкту.
- Помилуйте, батюшко, да мы не знакомы с вами, не имеем чести…
- Для меня приятно, сударыня, оказать вам такую маловажную услугу… - и Анна Михайловна не успела (читатели, верно, узнали ее) проговорить нового извинения, как половина узлов была уже на руках у Бубнового.
Вот на чем мы остановились прежде; теперь и станем продолжать рассказ:
- Какие вы добрые, батюшко, и учтивые, - сказала старушка, уступив его желанию и отправясь в сопровождении его к своему экипажу очень веселая, думая про себя: "На ловца и зверь бежит". - Уж верно в гвардии служите?
- Я служу в гусарском… полку.
- А в Нижний изволили приехать по своим надобностям?
- По казенному препоручению, сударыня.
Между тем они прошли уже почти все ряды.
- И долго останетесь позабавиться ярмаркою?
- Я сам не знаю еще - смотря по тому, как позволят дела мои.
- Мы очень рады вашему знакомству и нам было бы приятно… ну где ты, болван, шатался? барыня с барышнями осталася одна; смотри! - извините, батюшко, - и нам было бы приятно поблагодарить вас у себя на дому.
- Если вы позволите, я буду иметь честь… где вы живете, сударыня?
- С моста налево, третий дом от колокольни, у мещанки Перепелкиной, ребятишки укажут…
- С большим удовольствием я воспользуюсь первым случаем…
- Мы будем ожидать вас.
Между тем подошли к колымаге; Бубновый посадил в нее дам и машинально пошел бродить по городу; вскоре очутился он в кремле. Там сел он на скамейку и начал думать то о проигрыше, то о нечаянной своей встрече.
Солнце уже закатилось, народ расходился по домам с ярмарки. Глухой невнятный шум отзывался в воздухе - вдали, в рядах, начали уже засвечаться огни - над водою поднимался пар, но все еще виден был рубец между Окою и Волгою, показывающий, что сии две широкие реки, соединясь, не сливают вод своих, враждуют как будто между собою и долго, долго еще после соединения текут только рядом, а не вместе, как… иные сопруги.
- Да где вы запропастились, сударь, я ждал-ждал и из терпения вышел: ищу вас по всему городу, - закричал кто-то ему издали.
- Что такое сделалось, Дементий?
- Чудеса, сударь, чудеса. Пойдемте-ка домой. Я расскажу вам все по порядку!
- Говори здесь - разве не все равно, - отвечал равнодушно барин.
- Вам надо жениться.
- А где невесты?
- Целый короб с невестами привезли третьего дня на ярмарку, их выгрузили к соседке, двор обо двор с нами.
- А по скольку за ними? есть ли на что купить лошадей?
- На целый эскадрон, если хотите - хоть сами заведите конный завод. У матери денег куры не клюют.
Кто утопает, тот и за щепку готов ухватиться на море: полученная весть блеснула звездою надежды в глазах отчаянного Бубнового. Он начал внимательнее слушать своего усердного пестуна, который, качав его еще в колыбели, ходил за ним в детстве, разделял с ним и радость и горе, любил его всею своею душою. Барин при всех своих пороках был для Дементия сокровищем ненаглядным. "Молодо-зелено, - говорил старик про себя, с гордою улыбкою смотря на его проказы. - Пусть перебесится парень, из него будет прок". Барин в свою очередь привык к дядьке, чувствовал к нему привязанность и часто слушался его. В самом деле, Дементий, одаренный от природы русским умом, острым, сметливым и гибким, наслонявшись по белу свету, наглядевшись всякой всячины, бывши и в холье и в мялье, часто судил верно о житейских обстоятельствах и подавал советы благоразумные, которые не один раз выручали из беды повесу.
- Они приехали третьего дня, - сказал Бубновый, - зачем же ты не сказывал мне этого прежде?
- Прежде? - а когда же мне было говорить вам прежде? Помните ли вы, что вас целую неделю не было дома, всякий день от темной зари и до темной зари. Только что три дня - благослови, господи, в добрый час молвить, в худой помолчать - присели вы на место, да и то не к добру. К вам приступу не было, и лицо-то на вас было не христианское. Меня мороз по коже подирал: долго ли до греха, думал я… насилу-то нынче дождался голосу: ух, как гора с плеч свалилась. Впрочем…
Дементия нельзя было прерывать в то время, когда он произносил длинные свои речи; чтоб узнать дело, должно было слушать его вздор, и Бубновый, знавший сию слабость, покорствовал своему жребию, молчал и слушал.
- Впрочем, сказать вам правду-матку, я сам только что нынче узнал смак в этих невестах. Видите ли вы - да пойдемте, сударь, домой; уж ночь на дворе, и меня пронимает холод.
Бубновый встал со скамейки, и они отправились.
- Видите ли: третьего дня сижу я за воротами да глазею на прохожих, глядь налево едет шестерка, лошади сухопарые чуть передвигают ноги и тянут одна в одну сторону, а другая в другую, как будто в первый раз запрягли их вместе; упряжь вся из веревок, форейтором едет мужик, как сено везет - и кучером мужик же. Из окошка видна была старушка, которая держалась за тесемку. - Голь перекатная, подумал я, ан вышло дело не так: не красна изба углами, а красна пирогами. Вот я расскажу вам все по порядку. Они заворотили на двор к соседке, подле нас. Не прошло четверти часа, выбежал из палатки лакей и прямо ко мне…
- Верно рыбак рыбака далеко видит в плесе?
- Толкуйте что знаете. - "Далеко ли пивная лавочка? - спросил он меня, - мочи нет: пересохло горло и устал как собака. Отведи душу". - "Близехонько, земляк, насупротив; да постой, я провожу тебя, и мы выпьем за компанию". - Пошли. Мой земляк пил пиво ковш за ковшом. "Видно, любезный, тебя к горячему-то с нагубничком подпускать надо", - сказал я ему. "Чего, брат, насилу дорвался: целую дорогу ведь во рту не было ни капли. Слышь ты, глаз не спускает, проклятая". - "Кто-о?" - "Барыня; то она, то дочери, хоть бы вас с корнем вон!" - "А издалеча едете?" - "Из Спасска". - "Ну, так ты порядком попостился! Куда вы?" - "Сюда". - "За какими делами?" - "Кто их знает. Зачем-то принесло нелегкое". Между тем мы вышли из лавочки и простились: он побежал к себе, а я пошел к себе.
Бубновый вздохнул.
- И пропустил мимо ушей все, что слышал. Нынче мне захотелось запить горе после того, как вы мне рассказали о своем проигрыше: я пошел в лавочку, а там уж у дверей стоял мой Фалалей в треугольной шляпе и ливрее - пристало как к корове седло. - Мы опять клюкнули. Слово за слово, язык у него поразвязался, он стал болтать, болтать, и я узнал кое-что. Видите ли вы…
- Ну, насилу я дождался конца, который мне только и нужно знать, мой добрый враль!
- Насилу! - скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Видите ли вы в чем дело: старуха вдова…
- Сколько у нее дочерей?
- Три…
- Так верно с ними я повстречался нынче в рядах. Они звали меня к себе в гости…
- Может быть. Ну, да ваша речь впереди. Выслушайте-ка прежде меня. Старуха вдова, дочерей у нее три, а денег счета нет. Муж у нее был судьею в самом хлебном городе, между однодворцами, лет тридцать, а ведь вы знаете, сударь, что на одном месте и камень обрастает, не только что судья. Дочек больно хочется пристроить к месту…
Здесь Дементий начал описывать наружность дочерей Анны Михайловны, как видел их, по описанию Ваньки, в своем усердном воображении - похоже на того известного живописца, чья кисть
Всегда над смертными играла,
Архипа Сидором, Козьму Лукой писала.
А после Бубновый, почти уже пред квартирой, рассказал Дементию свою встречу.
- Верно они, - отвечал, подумав, пестун. - Сказали ли они вам о своей квартире?
- У мещанки Перепелкиной.
- Сейчас справлюсь. А, да вот я вижу у ворот моего благоприятеля. Ступайте домой, сударь, а я потолкую с ним кой о чем и подпущу турусы на колесах.
- Что, брат, щека-то у тебя левая покраснела? - сказал он, ударяя по плечу своему знакомому, который сидел у фонаря на лавочке, повеся нос и надув губы. Но мы выслушаем их после.
Между тем Бубновый тихим шагом пошел на свою квартиру. Там отыскал он на окошке сальный огарок в глиняном подсвечнике, высек кое-как огню, раскурил трубку и бросился на кровать, погруженный в печальные размышления о критическом своем положении. Скучно, досадно было несчастному! И все, как нарочно, увеличивало его скуку, его досаду: нагорелая и засыпанная табаком свеча чуть освещала большую комнату, ветер дул в разбитые стекла и шевелил бумагою, которою они были залеплены; дверь, не приходившаяся плотно к косяку, беспрестанно растворялась и хлопала; в сыром углу пищал без умолку сверчок; на дворе завернуло сиверко, его пронимал холод. "Что предстоит мне теперь?" - думал он, закутываясь в серую шинель свою, думал в первый раз от рода, ибо во всех своих действиях он следовал первому порыву, и голова его очень поздно получала об них сведение. "Бесчестие, военный суд, ссылка в дальний гарнизон - там должен я буду волочить свою жизнь между человеческими дикобразами… выпутаться мне невозможно. - Граф… он сам в долгу, как в шелку. - Неужели по совету моего Дементия взять себе какую-нибудь сельскую переспелую дыню? Но за меня пойдет только отчаянная! Впрочем, если бы удалось мне обмануть хоть полуотчаянную… Я попаду из огня в полымя: шутка ли маячить в глуши с глазу на глаз с верною своею супругою, толковать об овсе да о пшенице, считать четверки да гарнцы, колотить старосту да дворецкого, ухаживать за тетушками да дядюшками. Ведь не в столицу же повезти ее на позор себе. - При том каково будет мне за каждый кусок смотреть ей в глаза, слышать от нее попреки? - попреки!.. Нет, я расшибу тебе голову, моя суженая. Точно, я брошу ее, а после (читатели, вероятно, замечают, что сон начал одолевать нашего рыцаря, и мысли его бродили из одной стороны в другую), а после… Ах, если бы я выиграл столько, сколько проиграл! проклятая пиковая шестерка, что бы упасть тебе налево! Вот уж пустил бы всем пыли в глаза: рысаки, шампанское, мундир не мундир. Катенька! я женился бы… нет, нет. Полина, не бойся, я не изменю тебе. Черные глазки, ножка - чудо, вздернутый носик и пятьсот душ, и отец прокурор, и дядя дивизионный генерал; меня тотчас произвели бы в полковники, камергеры, вице-губернаторы. Как бы зажили мы? Душенька! Открытый стол, балы по субботам, мы принимаем к себе всю знать. Матушка! что с вами будет, если вы услышите о моем горе. Матушка! вы любите меня… Я виноват… Не браните… Дементий, товарищи, выручите, я…"
Он уснул, и игривая фантазия назло действительности представила ему целый ряд картин восхитительных. Удовольствие его обнаружилось в улыбке…
Эту улыбку заметил вошедший Дементий… "Ты улыбаешься, мой сокол ясный, - промолвил он потихоньку, подойдя на цыпочках к своему выхоженку, - а я из тебя на свет не глядел бы. Куда угодим мы с тобою теперь? - Голубчик, - прибавил он, смягчившись через минуту, - он и не поужинал! свернулся комочком и спит как ни в чем не бывало". Дядька смотрел на него несколько минут с умилением, перекрестил три раза, погасил бережно свечку, запер дверь на крючок и, помолясь богу, с пословицею на языке: утро вечера мудренее, расположился на полу подле барской кровати.
Дементий не узнал ничего нового. Вот причина неприятного расположения, в котором он лег спать. - Как искусный дипломат, чтоб не показать излишнего участия в деле, чтоб не навлечь на себя подозрения, он при встрече с Иваном начал было говорить о постороннем и потерял драгоценное время; потому что едва еще были кончены им прелиминарные статьи, как собеседника кликнули к барыне. Он напрасно в этом случае прибегал к хитростям; добрый служитель Анны Михайловны, в продолжение сорокалетней своей службы при барыне имев случай единственно и исключительно заниматься исполнением, так привык поэтому ограничиваться одною настоящею минутою, что в нем не могло зародиться ни подозрение, ни сомнение, ни другое подобное действие души. Но такова была привычка Дементия: он старался вовремя и невовремя не упускать ни одного случая упражнять свои политические способности. Первый вопрос его был, как мы видели, о происхождении зловещих знаков на левой щеке грустного служителя.
- Барынино жалованье получил, - отвечал сей последний русской ирониею.
- А за что бы этак пожаловала?
- Здорово живешь.
- Все-таки привязалась, чай, к чему-нибудь? уж так водится.
- Захотелось подраться, так привязываться не мудрость. Такая у нас жид-барыня: коли день кого не поколотит, так к вечеру рада на стену лезть; и тут не попадайся никто на глаза. Давеча послала она меня из рядов за кульками домой; я только что зашел с тобою в лавочку, а там, сам ты знаешь, долго ли мы были, - и воротился к ней; так, слышь, зачем промешкал. В рядах-то, как путная, она только побранила меня да покосилась - там был с нею какой-то офицер…
- Офицер?
- Да. Я было и рад тому: думал, сошло с рук, а не тут-то было. Воротились домой, она и почала мне с щеки на щеку башмаками, насилу отвязалась…
- Эх, брат, за тычком ты гонишься! Что такая за важность! Ведь уж нам не привыкать стать к этому: мы духом размыкаем это горе у Артамоныча - покамест не заперта еще лавочка; видишь, он стоит под орлом, как будто нас дожидается; - а прежде скажи-ка ты мне, о чем я спрошу тебя. Вот что…
- Иван Григорьевич, Иван Григорьевич! - раздался тоненький голос с крыльца подле ворот того дома, где приятели сидели и беседовали.
- Что ты, Машка? - воскликнул с досадою Иван, по душе которого маслом было разлилося приятное обещание Дементия.
- Барыня вас спрашивает.
- Чтоб тебя пусто взяло, проклятая, не даст духу перевести, - проворчал Иван; и, послушный магическому имени, повлекся он за босою Ириною, бросив грустный взор на своего приятеля, который досадовал не меньше его на безвременное прервание занимательного разговора.
Вызов Ивана к барыне имел непосредственное отношение к тому делу, в котором дядька Бубнового принимал такое живое участие, и если бы он узнал как-нибудь о его причине, то лег бы спать с сладостнейшими, вернейшими надеждами, и не сказал бы, что утро вечера мудренее, а, наоборот: вечер мудренее утра.
Мои читатели в этом случае будут счастливее Дементия: я тотчас удовлетворю их любопытству и расскажу им подробно все обстоятельства, которые заставили меня пожалеть о том, что человек лишен способности знать вдруг о всех случайностях, способствующих в то или другое время к устроению его счастия или несчастия.