Тот день начался необычно. Было уже восемь часов утра, а нарком все еще не появлялся. И домашний телефон не отвечал. Случилось что? Глаша разволновалась. Стала успокаивать себя мыслью: произойди что, в первую очередь в наркомат сообщили бы. Но где тогда Мурат Дзамболатович? И что делать руководителям, вызванным на совещание? Вон их сколько набилось в приемной… В половине девятого Глаша решилась отпустить людей…
Через час резко распахнулась дверь, и на пороге застыл Мурат. Гневный. Рука до боли сжимала рукоять кинжала. Нарком провел взглядом по приемной. Глаша растерянно поднялась с места:
- Я не знала, где были вы, и…
- Где был я?! - он яростно хмыкнул и резко дернул дверь кабинета; сев за стол, обхватил голову обеими руками, застонал.
- Что случилось, Мурат Дзамболатович? - испугалась Глаша. - Что?!
Он глянул на нее, и она увидела в его глазах великую скорбь.
- Случилось! - выдохнул он дрожащим голосом. - Я… проспал!
- Что? - не поняла она сразу.
- Проспал! - зарычал он. - Проспал!
- Бывает, - облегченно вздохнула Глаша.
Точно пружина подбросила наркома. Он протестующе закричал:
- Не должно бывать! - и приказал ей: - Садись! Пиши "Приказ по наркомату"… Дальше число, месяц, год, город, как. положено. Теперь так: "За серьезное нарушение дисциплины: наркому Гагаеву Мурату Дзамболатовичу объявить строгий выговор. Предупреждаю…" Почему не пишешь?
- Да не бывает так, - развела руками Глаша. - Сам себе: выговор?..
- Другим давал выговоры, - себе почему не должен? Проспал - получай свое! И не спорь, Глаша! Иди отпечатай! Да поскорее!..
Прочитав приказ, Татари округлившимися глазами уставился на Глашу.
- Этот приказ нельзя обнародовать. Не дай бог кто-нибудь узнает - засмеют нашего наркома.
Татари был бы не Татари, если бы в ответ на возражения наркома не нашел убедительный довод:
- Почему вы решили, что вам нужно дать строгий выговор? Может быть, вас следует освободить. Меру наказания устанавливает начальство.
И что вы думаете? Нарком пошел к начальству… выпрашивать наказание. Амзор Чеджиев тоже не сумел успокоить Мурата. Когда приказ - без расшифровки, за что наказан нарком, - все-таки был подписан, Гагаев положил руку на плечо Амзора:
- Отпусти меня с наркома, а? Неграмотный я, не мое это место. Хочешь, я директором конезавода пойду? Ох и лошади будут у меня! Это дело я хорошо знаю… Ну, почему качаешь головой?..
Огорченный отказом, Мурат направился к двери. Чеджиев, глядя ему вслед, подумал: злые, недалекие люди этот случай могут в анекдот превратить. Но если вдуматься в суть поступка Мурата - побольше бы нам таких чудаковатых руководителей!
… Нетерпеливым движением передвинув каретку машинки, Глаша на миг замерла, и тогда стали слышны гневные голоса, глухо доносившиеся из-за массивной, обитой кожей двери, на которой тускло поблескивала медная планка с надписью: "Член ВЦИК, нарком Северной Осетии тов. Гагаев М. Д." Переглянувшись с чубатым другом, с улыбкой следящим за нею с фотографии, Глаша поднялась и, твердо, по-мужски ступая, направилась к двери. Посетители, заполнившие приемную, как по команде повели головами, прослеживая каждый ее шаг. Это была разношерстная публика тридцатых годов.
С трепетом шли они сюда и теперь с плохо скрываемой надеждой поглядывали на обитую кожей дверь, куда и им предстояло войти. Вдоль стены пристроились рабочие в латаных косоворотках и кирзовых сапогах. Напротив них толпились горцы в потускневших черкесках и мохнатых барашковых шапках. Тут же застыли служащие в темных полотняных рубашках, спущенных поверх топорщащихся в разные стороны галифе. Особняком возле окна притаились старушки, укутавшиеся в шерстяные платки.
Середину помещения оккупировал дородный мужчина в пенсне и с галстуком-бабочкой. Среди этих людей, чьи морщины, щедро прорезавшие лоб и щеки, заскорузлые руки, вцепившиеся в суковатые, замысловато обструганные палки, огромные, натруженные постоянным напряжением ноги, костлявые плечи, седина бороды и тяжелый молчаливый взгляд немым укором напоминали о тяжко прожитых годах, он выглядел чужаком. И как ни пытался показать себя свойским, его мучала печальная необходимость вместе с этими людьми быть просителем, ведь он тоже пришел за пенсией. Но что делать? К каждому приходит этот день признанной старости. Не выдай его неумело заштопанный на локте старенький костюм, - со стороны по горделивому и независимому виду могло показаться, что его занесла сюда нелепая случайность, а не жестокая необходимость. Шум спора, доносившийся сквозь наглухо прикрытую дверь, вызывал у посетителей смутное беспокойство.
Дверь кабинета распахнулась. Все устремили взгляды на показавшегося на пороге бритоголового мужчину лет под сорок в светлом полотняном костюме. Он торжествующе оглядел всех…
- Ну, как он? - торопливо спросил один из стариков.
- О-о, - закатил глаза мужчина. - Вдается в такие подробности… - он вытянул палец к потолку. - Но разбирается! Понял, что нашему городу нужен зоопарк. Пообещал выпросить у москвичей тигра, слона и трех обезьян. Здорово! - и тут он спохватился: - Я ж ему позабыл сказать, что деньги на питание зверей нужны! - он потянулся к ручке двери, но Глаша отстранила его:
- Не волнуйтесь - он сам об этом догадается…
А в кабинете уставший от забот, которые на него взваливали посетители, Мурат терпеливо выслушивал молодого горца, примостившегося на краю стула и не сводящего глаз с ордена Боевого красного Знамени, поблескивавшего на груди наркома, на красном лоскутке. Сбоку от Мурата сидел его помощник Татари и записывал просьбы посетителей.
- У нас в ауле нет учителя, - запинаясь, торопливо высказывался паренек: - Всем миром и решили: быть им мне.
- А школа есть в вашем ауле? - спросил Татари.
- Будет. Начали строить. Уважаемый сын Дзамболата, ты уж направь меня в Москву, пусть поскорее из меня сделают учителя.
- По-русски говоришь? - уточнил помощник наркома.
- Не-ет… У нас в ауле нет ни одного русского.
- Как же тебя направить в Москву? - развел руками Татари. - Там нет профессоров, понимающих по-осетински…
- Но я очень хочу! - выпалил паренек.
- Устроим как-нибудь, - вмешался в разговор Мурат. - Но ты уж, чтоб не краснел я, заучи русские слова, хоть немного…
- О-о, я быстро выучу русский! - пообещал паренек и показал на дверь: - Я сейчас начну. Там сидит русский мужчина, я с ним заговорю… Ага!..
Он вышел, а перед Муратом плотно уселся на стул горец в темной черкеске и белой сорочке с высоким воротом.
- До Осетии должен дойти план ГОЭЛРО? - спросил он, наклонившись к наркому. - Должен. Ты в наших местах бывал. Помнишь водопад? Зачем вода зря падает, силу свою губит? Надо перегородить речку до водопада и пустить ее сквозь гору в ущелье.
- Как сквозь гору? - поразился Мурат.
- Пробить трехкилометровый тоннель. Вода и побежит по нему и станет крутить турбину - вот и будет электростанция!..
- Образование какое у вас, товарищ Дзандар Байтов? - спросил Татари.
- Чабан я, чабан, как и Мурат.
- И вы спроектировали электростанцию?! - ошарашено воскликнул помощник. - У вас есть чертежи? Расчеты?
Байтов указал на свою голову:
- Здесь вижу, как вода бежит по тоннелю, как крутит Турбину…
- Но это же… абсурд! - процедил сквозь зубы Татари. Дзандар покосился на него и полез в карман. Аккуратно раз вернул сверток, вытащил фотокарточку и подал Гагаеву:
- Вот. Это я двадцать три года назад соорудил. Тоже без чертежей. Тоже не верили, - покосился он на помощника нар кома.
Фотокарточка запечатлела нескольких горцев, столпившихся возле странной деревянной трубы, сбитой железными обручами.
- Это вот я, а это труба длиною в тринадцать аршин. По ней я пустил воду, а в конце ее поставил мельницу. Ух и работала! Всему аулу муку молола. Найдем деньги на тоннель, - и по нему вода побежит. Поверь мне, Мурат.
- Для веры заключение специалиста требуется, - сказал Татари.
- А я и так верю! - решительно заявил Мурат. - Верю - побежит вода! - И обратился к Байтову: - Деньги попрошу у Михаила Ивановича…
- У кого? - переспросил, не поверив, Дзандар.
- У товарища Калинина, - пояснил, недовольно покачав головой, Татари.
- К нему зайду, - вскочил с места нарком. - Он тоже пастушил, он поймет нас, чабанов! Добуду тебе денег, Дзандар! Добуду! И у нас будет свой маленький ГОЭЛРО!..
…Прием продолжался четвертый час. Старик-горец в осетинской широкополой войлочной шапке в сердцах стукнул палкой о пол:
- Долго! - гортанно произнес он: - Зачем длинный разговор?
- Видать, документов нету, - торопливо произнес неказистый, скуластый старичок, по внешности из мастеровых - был он в синем комбинезоне, в сапогах в гармошку, из кармана торчала кепка. - А у меня вот - все заготовлено! - лихорадочно, успокаивая самого себя, он показал всему миру кипу бумаг и бодро заявил: - Суну их ему, и пусть без лишних слов ставит меня на пенсию.
- … Многие, многие лета я работал, - бубнил посетитель в кабинете. - И при царе, и после революции. Туто все приписано, - он пододвинул по гладкой поверхности стола документ к наркому. - Про то, как с малолетства батрачил, есть. Про то, как нанимался к бельгийцам, что в Садоне шахты рыли, есть. И про то, как двадцать шесть годиков в вагоноремонтных мастерских вкалывал, тоже есть. На каждой печать, подпись, - тыкал пальцем в справки посетитель. - Видишь?
Нарком никак не реагировал на документы, которые старик упорно подсовывал ему. Не то, чтобы взять их в руки, - он их не удостоил взгляда. Нельзя оказать, чтоб он не доверял бумагам, - он их скорее презирал. И безгранично верил своему зрению и проницательности, будучи убежденным, что может определить, чего стоит находящийся перед ним человек. Наконец, нарком встрепенулся, пренебрежительно отмахнулся от документов:
- А-а, это бумажки. Мертвые! А мы с тобой люди. Живые! - и он порывисто наклонился к старику, суровым, ничего хорошего не предвещавшим шепотком охладил его пыл: - Хочу поговорить! - Мурат выдержал паузу до тех пор, пока она не отозвалась в ушах посетителя звенящей тишиной, резко спросил: - Пенсию дать тебе? А за ЧТО?
- За что? - у старика растерянно задергалось веко. - Время подошло. Мне уже шестьдесят стукнуло.
- Нет, ты скажи, что ты такое сделал, отчего страна должна о тебе заботиться? Что? - Мурат настырно наседал на оторопевшего посетителя. - Почему Советская власть должна кормить тебя, лечить, обхаживать? Какой ты подвиг совершил? Сколько врагов убил?
- Петру Воинову пенсию дали, - вспомнил немаловажный факт старик. - А какой он герой? От земли не видать.
- На себя смотри! - обрезал нарком и опять перешел на шепот: - Сядут вокруг тебя внуки, спросят, что сделал в жизни, чем гордишься. Что скажешь им? О каком подвиге вспомнишь?
- Все бочком у меня складывалось, - потерянно согласился старик. - Случая не было показать геройство. Я ж в том не виноват.
- Виноват! - возразил Мурат. - Человек должен совершать подвиги. Хотя бы один за целую жизнь. Так должно быть! Иначе зачем он живет? - изумился он, доконав этим доводом стари ка. - А ты? Жил сам по себе. Работал - для себя. Женился - для себя. Детей делал - для себя. А кроме этого что делал? Для народа? В подполье был? Против царя лозунги кричал? Тебя жандармы брали под конвой? Ты белых шашкой рубил? Если - да, то вот, бери все. Свое отдам! Другом мне будешь, кунаком! Но ты не говоришь: да, потому что не такой ты. Пото му что ничего геройского не сделал.
Мурат вскочил со стула, быстрыми шагами обогнул стол, положил руки на плечи старика, заглянул ему в лицо:
- Я нарком, да? Мне народ доверил деньги, сказал: "У страны мало средств. Война много разрушений принесла. Что есть - расходуй бережно!" А я должен пенсии давать. За что? Вот тебе - за ЧТО? Сочувствовать тебе - можем. А деньги давать… Почему страна должна быть такой щедрой? - Нарком с надеждой спросил: - Теперь понял, что стыдно тебе у народа пенсию просить?
- Понял, - пригорюнившись, произнес посетитель. - Не повезло мне… Всю жизнь одно знал: работу да работу.
- Глаша! - закричал нарком и, когда в кабинет вошла секретарша, кивнул ей на посетителя и торжественно, точно продолжая давний спор, заявил: - Ему стыдно. Он от пенсии отказывается. Добровольно!
Когда дородный мужчина в пенсне и с галстуком-бабочкой, опережая очередь, нырнул в дверь, из кабинета послышался крик - яростный, непримиримый. Нарком метал громы и молнии:
- Не годится так! Не могу так! Денег на больницы не хвастает! На школы не хватает! На мосты не хватает! На электро станцию - НЕТ! А пенсию даем буржуям! Нет! - показал он кулак чужаку. - И нет!
Стоя возле непомерно большой скульптуры вздыбившегося коня с отбитым копытом, Глаша, старательно не замечая негодующего взгляда дородного посетителя, терпеливо ждала, пока Мурат выговорится. Потом беспристрастно сказала: - У этого гражданина все документы в порядке.
- У таких справки всегда есть! - вскипел Мурат. - Сделать такой в жизни ничего не сделает, а бумажку прихватит! Пусть мне начальство голову рубит, а я не дам ему пенсии. Так и знай: не дам! - и вдруг коротко, едва слышно, почти без зла и ненависти произнес: - Уходи…
И дородный мужчина испугался. Только сейчас. Этот тихий, почти дружеский голос пронзил его страхом, и он торопливо выскочил из кабинета.
Нарком поднял глаза на Глашу. Она посмотрела на него с укором. И нарком, наконец, сдался:
- Позови того старика, что всю жизнь знал одно - работу…
Глаша не удивилась. С привычной неторопливостью распахнула массивную дверь, отыскав глазами старика, кивком головы подозвала его.
- Звал, будто? - озадаченный молчанием наркома, старик в растерянности оглянулся на секретаршу.
- Звал, - согласился нарком и, избегая взгляда Глаши, примирительно произнес: - У каждого человека наступает день, когда он назад оглядывается. О том, что бывает такой день, надо знать. Тебе. Мне. Всем! Твои дети должны знать об этом и твои внуки! Будут знать - станут заранее думать, как жить, чтоб было, что ответить совести. А не молчать, как ты! - Вдруг озорная улыбка осветила его лицо, ион, лукаво поглядел на старика, сказал: - Бери его бумаги, Глаша, давай пенсию. Советская власть о старости заботится. Умереть с голоду не дадим никому!
Выходя из кабинета, старик бережно закрыл за собой дверь…
- И мужчину в пенсне позвать? - спросила Глаша. Мурат подскочил с места, так велико было его негодование:
- Нет! Нет! Нет!!!
Глаша подождала, пока крик, продребезжав стеклами окон, заглох у потолка, напомнила:
- В обком вызовут. Скажут, что в мирной жизни нельзя действовать, как на войне.
- Нужно, как на войне! - эхом отозвался Мурат.
- Советская власть заботится о старости, - повторила она только что произнесенные им слова.
- Не буду подписывать.
- Заставят.
Нарком, тяжко вздохнув, вспомнил, что так бывало не раз - заставляли, и, примирившись с неизбежностью, сказал:
- Сама подпиши.
- Не имею права.
- А меня в обком вызовут, докажут, что документы у этого типа в порядке, ругать станут, - напомнил Мурат. - Тебе станет жаль меня, плакать будешь, - и нежно попросил: - Подпиши. Сам - не могу! - он кивнул на стол, где в траурной рамке стояла фотокарточка улыбающегося чубатого Федьки, точь-в-точь такая же, как та, что находилась рядом с пишущей машинкой; Глаши, и с болью промолвил: - Он не позволяет мне подписать. Все, кто не вернулись, не позволяют! - и увидев, как мгновенно осунулось лицо Глаши, попытался пошутить: - Тебе - подпишу. Хочешь, доченька, сейчас подпишу? Раз десять подпишу!
- Рано мне, - растроганно произнесла Глаша.
* * *
…Савелий Сергеевич умолк и озадаченно поглядел на весело засмеявшегося Дзамболата. Не над сценарием ли?
- Что-то не так? - осторожно спросил режиссер.
Не переставая хохотать, Дзамболат потыкал пальцем в сценарий.
- А что произошло дальше, у тебя там написано? Про то, как Мурат просил деньги на электростанцию? Нет?.. Так слушай же…
… В кабинете Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина шло заседание. Члены ВЦИКа обсуждали проект будущей высокогорной электростанции. Выступал известный ученый в области гидростроительства:
- …Подводя резюме, я вынужден признать, что в мировой практике такой дерзкий и технически острый замысел еще не встречался. Пробить в жестких горах Кавказа трехкилометровый тоннель кирками - это проблематично. И хотя предвари тельные изыскания, проведенные по вашему указанию, Михаил Иванович, Ростовским трестом "Энергострой", подтверждают возможность, - я подчеркиваю это слово - возможность проведения эксперимента, - я считаю, что скудные средства, которыми сегодня располагает страна, более целесообразно направить на реализацию другого, уже апробированного проекта.
Мурат слушал внимательно, но не все понимал. Вывод, сделанный ученым, поразил его, и Гагаев недоуменно развел руками. Михаил Иванович спросил выступавшего:
- Это ваше личное мнение?
- Не совсем так. Это и мое личное мнение, и вывод, к которому пришла комиссия, - и чтоб смягчить отзыв, добавил: - Может быть, лет через десять, когда немножко разбогатеем…
- Эти же слова я слышал и про Транскавказскую автомагистраль через горный перевал, - возмутился Мурат и обрушился на ученого: - Почему ты считаешь, что кирка тяжела для осетин? Увидишь: горцы быстро пробьют этот тоннель. И там надоела лучина. И горцам хочется жить при ярком свете! Сейчас, а не через десять лет.
- Я смотрю реально на проблему, - оскорбился ученый и поправил очки на носу. - Я не иду на авантюру, как бы она ни была привлекательна.
- Авантюру?! - закричал Мурат. - Что он говорит, люди?!
- Спокойнее, спокойнее, - попытался остановить его Калинин.
Но Мурата теперь было не удержать:
- Извини, Михаил Иванович, но когда человек говорит: пусть сперва где-то кто-то испытает проект, а потом и мы поду маем…
- Я так не говорил! - резко возразил ученый.
- Но так думал! Думал так! И о каком риске ты говоришь? Мы с Дзандаром неделю по горам лазили. Его замысел у него в голове, но я его понял! А ты не был в горах и отказ даешь! Михаил Иванович, отправь его в горы, я сам поводырем у него буду!..
- Будем решать коллегиально, - сказал Калинин. - Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы утвердить выводы комиссии?
Когда все до одного подняли руки, Гагаев опешил.
- Против? Воздержавшиеся? Нет, - Михаил Иванович глянул на Мурата: - Дело не только в том, что проект дерзкий и не проверенный. Мы, коммунисты, по натуре дерзкие люди. Но, утвердив проект, где мы возьмем средства? Где? Вы же знаете, как бедна и разрушена страна.
- Знаю, - подтвердил Мурат. - Но я знаю, с чем меня ждут дома горцы. Дорогой Михаил Иванович, есть хорошая русская поговорка: с каждого по волосинке…
- Лысые мы, лысые, - грустно пошутил Калинин.
Кругом засмеялись. Гагаев покраснел и вдруг сорвал с головы шапку. Осторожно, уважительно к Михаилу Ивановичу положил ее на стол. Потом отстегнул пояс с кинжалом, и они тоже легли рядом на стол.