Он зло пинал головой подушку, отбрасывал одеяло и вскакивал, по-армейски проворно собираясь…
Потом от нее пошли письма бабушке и дедушке, а ему приветы. А там уж так повернулось, что адресатом стал квартирант, а хозяевам, наоборот - приветы…
Она писала, что не шутя собирается в лесной институт, даже если по конкурсу провалится, все равно не отступится. Илья же, не веря девчоночьей фантазии, посмеивался про себя: "Ну, ну, посмотрим, лес тебе - не столица"…
Летом она неожиданно замолчала, на целых два месяца. И тут впервые заскребло у него на сердце: не то ревность, не то тревога за нее, а может, то и другое вместе. Пришел к выводу: изменила она своему слову, как и следовало ожидать, испугалась небось расстаться с городской удобной жизнью, от стыда и письма писать перестала, забыв про бабушку с дедушкой. Девчонка - так она и есть вроде пташки: села, пропела и дальше полетела…
А в начале осени пришло от нее наконец короткое, вроде беглой записки, письмецо: "Поздравьте меня, я студентка лесохозяйственного. Сейчас мы работаем в колхозе, убираем картошку. За молчание не ругайте, подробности после…"
Встретились они уже в институте, когда Илья приехал на зимнюю сессию. Как заочнику, ему некогда было вздохнуть, не говори уже о каких-то там свиданиях. И только после сессии сходил он с ней однажды в кино. Сходил и потом, вернувшись домой, покаялся: не надо было ходить. Садился вечером за ученье, а перед глазами стояла она…
Всему свой час. И хоть долго тянулся этот "час", а все-таки пришел. Случилось это, когда он получил наконец заветный диплом, а Тамара одолевала последний курс. Прогуливаясь на радостях по улицам Москвы, они увидели перед массивными дверями афишу с приглашением на литературный вечер.
- Зайдем? - предложил Илья спутнице.
Тамара согласно кивнула, и он втайне порадовался, что вход бесплатный (в кармане у него оставалось лишь на обед да обратный проезд).
Первые ряды оказались занятыми, но и с середины хорошо им были видны на просторной сцене живые поэты. Одни из них - убеленные сединой, с тренированными жестами, с распевными голосами. Другие, может впервые попавшие на сцену, читали свои стихи несмело, заикаясь.
Вот нерешительно приблизился к микрофону высокий парень с волнистым светлым чубом, по виду недавний деревенский: на нем дешевенький костюмишко, из распахнутого ворота глядится треугольник полевого крепкого загара. Читал он голосом негромким, чуть сдавленным от стеснения, а еще от добрых толстоватых губ.
Россия начинается с избы,
Россия не кончается столицей…
- Слышишь? - прошептал Илья, повернувшись к Тамаре.
Та молча кивнула головой.
Потом, уже на улице, Илья повторил раздумчиво:
- "Россия начинается с избы, Россия не кончается столицей"… Ну вот, Тамара, направят тебя после института, не жаль будет расставаться со столицей?
- А я уже давно приготовилась, - ответила она просто, словно собиралась в деревню на каникулы.
- И к нам бы поехала?
- Студент распредам не прикажет, - пожала она плечами.
И тут у него вырвалось само собою, откуда только отчаянность взялась:
- Приду я завтра к тебе…
Он и правда пришел. И не один, а с другом деревенской юности. Когда-то клялись они в нераставанности, потом Василий уехал в Москву, вырос до инженера. И вот снова встретились.
- Ну, это мы провернем! - подшучивал Василий, охотно взяв на себя роль свата.
Выглядел он жених женихом. И настоящего жениха, который не успел еще избавиться от периферийного вида (невелика была зарплата лесникам, не больно-то нарядишься!), выручил своим новым костюмом.
Оказалось, не так-то страшно свататься, если сват веселый и за словом в карман не лезет. После шампанского будущая теща сама повеселела и даже не поскупилась поставить чего покрепче. Проговорилась, что слышала уже про молодого человека, про Илью то есть, самые лестные слова и что из таких вот люди выходят "самостоятельные", и оттого, что сама захмелела, выложила начистоту свой прозорливый план: переманить будущего зятя в столицу или, на крайний случай, в ближний пригород, и стала бы она тогда ездить к молодым на дачу лесную, грибки да ягодки собирать…
Что затем вышло из этого ее плана, о том распространяться не стоит. Как работал Илья в своей "глуши", так и работает. Не помощником, а первым уже лицом - лесничим то есть. И живет не в деревне квартирантом, а хозяином в просторном светлом доме. Только теща как была в столице, так и осталась, пристроясь к старшей дочери. А к младшей в лесную "глушь" наведывается раз в два-три года и то ненадолго.
IV
- Проспа-а-ал! - озорно и звонко выкрикнул, взлетев на поленницу, огненный, с лисьим хвостом петух.
Василий вспомнил вчерашний уговор, но Ильи уже не было, только сено оставалось примятым. Он проворно вскочил и кинулся в дом. Тамара, кончая кухонные хлопоты (на столе стоял готовый завтрак), встретила его с улыбкой:
- Как спалось, гостюшка?
- Экзотика! - отозвался он с восторгом. - Только где же хозяин?
- На сенокос отправился.
- Как - отправился? Мы же вместе собирались!
- Пожалел так рано поднимать, сказал, пусть выспится с дороги.
- Выходит, я спать сюда приехал? - усмехнулся Василий. - Мог бы и дома у себя отсыпаться…
- Накосишься еще. Позавтракай вот сначала, а там с Егором по ягоды.
- Правда, Егорка? - повернулся Василий к сидевшему за столом мальчишке. И спохватился: - Ой, извини, пожалуйста, Егор.
Хозяйка оглядела, все ли в порядке на столе, наказала поесть без остатка и заспешила:
- Ну, оставайтесь здесь, а я - на работу. Мне еще до города надо ехать.
- Далеко это? - поинтересовался Василий.
- Да нет, минут пятнадцать на автобусе.
- А что же в своем-то лесничестве?
- Муж лесничий, жена экономист - это же семейственность, - рассмеялась. - Так вот и получилось. Думала, в лесу буду работать, оказалось - в городе, на деревообрабатывающем. А в общем-то все нормально.
- Не скучаешь по столице? - заинтересовался он.
- Скучают от безделья.
- И не вернулась бы, допустим?
- А зачем? Мне и здесь неплохо. Посмотреть, послушать концерт - так вон, - кивнула в угол, на телевизор. - А в театры и москвичи-то не часто ходят.
- Это верно, - согласился Василий.
Тамара повернулась перед зеркалом раз-другой, поправила прическу и, напомнив, чтобы закрыли дом, удалилась.
"О женщины, женщины! - подумал Василий, проводив ее взглядом. - Везде-то они приспособятся, нигде не пропадут. Как-то нам без вас?"
- Правда, Егор? - обратился он к мальчишке.
- Что - правда? - не понял тот.
- Лентяи мы с тобой, вот что. Мамка с папкой на работу, а мы по лесу гулять.
- Так вы же в отпуске! - возразил Егор. - Папка, когда в отпуске, тоже гуляет. А прошлым летом на Черное море мы ездили. Папка с мамкой, и я тоже с ними.
- И понравилось тебе там?
- Ага, красиво на море!
- И совсем бы там остался?
- Совсем? - переспросил Егор и задумался. - Нет, дома лучше. У нас здесь лес такой хороший, грибов и ягод много. Вот посмотрите сегодня…
Из дома они вышли налегке - с посудиной для ягод, с незатейливым обедом в газетном свертке. В голове Василия светло и безоблачно: забыл о своих делах-заботах. Одна дорога перед ним, похожая на тот проселок, по которому ходил он когда-то в деревенской молодости, - мягкая, в гривках травы по обочинам, с колдобинами, сырыми от недавнего дождя. Только не рожь по сторонам, волнистая от ветра, а коридор из деревьев, облитых щедрым половодьем света, осыпанных певучими бубенцами, свистульками, флейтами в образе птиц.
Утром лес - как чистая юность. Все поет и веселится, все свежо и умыто. Улыбается небо сквозь ветви, улыбается каждый листок и травинка.
Из птичьих голосов Василий распознавал лишь кукушкин, остальные для него - что темный лес. Вот с ветки березы послышался звонкий задиристый голосишко:
- Фьюр-фюр-фюр, трюр-рить-фе-дя!
- Что за птица? - приостановился он, оглядывая ветку.
- А вы не знаете? - недоуменно взглянул на него Егор.
- Понятия не имею, - пожал плечами Василий.
Егор поднял руку (тише, мол, не спугните!), подошел поближе к березе, заметил певца и поманил несведущего дядю, усмехнувшись при этом: "Зяблика не видел!"
Разглядел наконец Василий: сидит на ветке птаха чуть больше синицы, грудка рыженькая, спинка синеватая, пестренькие крылья - загляденье. Видел он таких в подмосковном лесу, да не знал, как зовут.
- Это самчик поет, - пояснил мальчишка. - А самочка слушает где-нибудь, она серенькая такая, совсем ненарядная… А вы каких птиц знаете?
Василий пристыженно ответил, что, кроме кукушки, синицы да серого дрозда, не назвал бы в лесу ни одной.
- Я тоже не всех еще птиц могу определить, - признался Егор. - Папка говорит, у нас их больше сотни в лесу. Даже дрозды бывают разные. И черный дрозд, и певчий, и рябинник, а то еще деряба. Да ладно, когда-нибудь всех буду знать, - уверил он сам себя.
Несмотря на малые свои лета, Егор оказался провожатым знающим. Пройдя по лесной дороге, свернул на уютную, залитую солнцем поляну. Тут, возле старых пней и молодых березок, изредка попадались остроносые земляничинки. Некоторое время они лакомились зрелыми ягодами, срывая их на ходу, затем вышли на асфальтовую дорогу. За поворотом ее открылся неширокий луг, заросший по склонам молодыми дубами, липами, орешником.
- Сорочий верх, - пояснил Егор, сбегая с обочины.
Навстречу им шел неторопливо старик с корзиной, которая оттягивала ему руку. Василий усмотрел в нем грибника, одобрительно заметил:
- Повезло вам, батя!
- И правда повезло, - согласился старик, опуская корзину. Облегченно выдохнув, он тернул ладонью взмокший лоб, с лукавой усмешкой взглянул на Василия, потом на корзину, прикрытую зверобойной травкой.
- Подосиновики или белые?
- Разные, - нехотя отозвался старик.
- У кого на донышке, а у вас полным-полна. Правда, где же это вы набрали?
- А вон, прямо под боком.
- Любопытно!
Старик наклонился, обернувшись (не увидит ли кто?), приподнял травку и крякнул:
- Посмотри уж, коли так…
Увидев аккуратно уложенные бутылки с разноцветными наклейками, Василий так и покатился со смеху.
- Понял теперь? - усмешливо сощурился старик. - Я уж приноровился так-то: грибов не найду, так этих насобираю. Все не с пустыми руками…
С краю от дороги луг был сплошь исполосован машинными колесами, завален ворохами мусора. И дальше, под дубками, по склонам лощины тут и там разбросаны консервные банки, клочья бумаги и полиэтилена, битая посуда. Чернели старые и недавние кострища, всюду примятая трава со следами выпивки-закуски: видно, немало проезжих свертывало сюда, на лоно природы.
- Что это, свалка? - приостановился Василий. - Вот где металлолом, макулатура и что угодно. И все ведь прахом пойдет, в кострах сгорит или в землю затопчут.
- А мы уже целую машину металлолома отсюда вывезли, - заметил Егор. - И все засоряют, засоряют.
- Наказывать бы надо за такое безобразие.
- Это все дяденьки шоферы. Папка ругает их, ругает, сколько раз номера записывал. И аншлаг вон повесили, все равно не помогает.
Василий глянул на столб с надписью, стоявший посреди луга, и прочитал вслух:
Если природе
ты верный друг,
не засоряй ты
ни лес, ни луг!
- Говоришь, не помогает? - обратился он к Егору. - А ты не будешь таким же, когда вырастешь?
- Я как папка, лесничим буду, - подхватил Егор. - Только заедут сюда с мусором, а я и давай их стрелять из ружья. Или мину подложу под колеса.
Василий усмехнулся, слушая откровенно-наивные, но по-своему серьезные суждения мальчишки. Подумал: "Не с таких-то вот лет зарождается у человека пристрастие к чему-то? К доброму или злому, красивому или безобразному?.."
Миновав крайние дубки и заросли орешника, они увидели косарей. Их было немногим больше десятка - наверное, все наличные мужчины лесничества. Луг здесь заметно сузился, и косари растянулись цепочкой от одного склона до другого. Илья шел первым. Тельняшка на нем, с закатанными до плеч рукавами, потемнела, из-под форменного картуза прядями выбивались слипшиеся волосы. Подождав, когда он приблизится, Василий метнулся из-за кустов:
- Стой, бросай оружие!
И захохотал озорно, по мальчишески, как и Егор, весело принявший такую шутку.
- Оружие мне сгодится, - также весело откликнулся Илья, выдергивая из-под ремня подол тельняшки и вытирая густо блестевший лоб.
- Ну и друг называется! - упрекнул Василий. - Вскочил, как заяц, и тягу. А как там гость приезжий - ноль внимания.
- Гость должен подчиняться хозяину.
- Хороший хозяин исполняет желание гостя, - отпарировал Василий.
- Ну вот, поговори с таким…
Василий взялся было за косу, но Илья не выпустил ее.
- Не доверяю, - сказал уже без шутки. - Видишь, какой у нас луг? Банки, склянки да железяки кругом. Того гляди коса пополам.
Подошедшие следом косари поддержали его:
- Одно названье, а не луг.
- Свалку устроили, чего там говорить.
- Как провели вот тут дорогу, клен зелен, так и навалились на природу, - мрачно пояснил Илья. - То отбросами засоряют, то туристы пойдут - только треск по лесу. Обиднее всего, замечу, все больше и больше становится у нас этих свалок.
- К ответу бы привлекали, - подсказал Василий.
- На каждом шагу охранников не выставишь.
Оказалось, в двух километрах от Сорочьего верха отвели место для городской свалки, а иные шоферы, сокращая расстояние, разгружались где поближе.
Поговорили, осуждая тех, кто наплевательски относится к природе, кто рубит сук, на котором сам сидит. И снова взялись за дело. Уступил-таки Илья свое "оружие" Василию, наказал, протягивая косу: "Смотри, не наскочи на "мину"".
Василий поплевал для порядка на ладони, махнул раз-другой. Не успел он пройти десятка шагов, как под косою что-то взвизгнуло, далеко в сторону отлетела ржавая банка.
- Ну вот тебе, клен зелен, говорил же! - досадливо воскликнул Илья. - Оставишь ты меня безоружным, как пить дать оставишь.
- Ладно, потише буду, - сдался Василий.
- Тут на каждом шагу, клен зелен…
Косить пришлось недолго. Добрая половина луга, самая ровная и травянистая, была изъезжена, истоптана, засеяна "минами". Решили оставить такой покос, податься в другое место.
- Хватит на сегодня, - остудил Илья разохотившегося было Василия. - Погуляй вон по лесу с Егором, а завтра посмотрим. Проводник у тебя, клен зелен, не смотри, что мал… - и легонько похлопал сына по плечу.
А мальчишке того и надо, радехонек гостя по лесу поводить.
- Ух, и место я знаю ягодное! - воскликнул, не задумываясь. - Целое ведро можно набрать!
- Далеко ли то место?
- Вон туда сперва, - показал Егор в конец Сорочьего верха. - А потом налево через лес, до двести первого квартала. Там и узкоколейка близко, прокатиться можно кстати.
"Узкоколейка, узкоколейка", - начал припоминать Василий. Уж не та ли самая, которую видел он однажды, когда учился в школе, ходил с одноклассниками на экскурсию? Набрели они тогда на необычную железную дорогу с таким же необычным паровозом, смеялись, глядя, как машинисты остановили его посреди пути и ну загружать дровами - не хватило, видно. "Неужто цела еще та дорога-старушка?" - подумал и обрадовался случаю взглянуть еще раз на нее.
Шли они неторопливо, пробираясь по старому, с редким подростом лесу, пока не попалась заросшая жиденькой травою дорога. В колдобинах, непросохших от недавних дождей и подернутых влажной, черно-лаковой пленкой, заметны были следы раздвоенных копыт - то крупных, то помельче. Егор, как настоящий следопыт, объяснял, где прошел лось, а где кабан. Изредка слышался усердный стук дятла по звучному сухому дереву, цепко бегали по стволам вверх-вниз полынно-сизые поползни. Наконец деревья расступились, и перед ними, за узкой ложбиной на холме, открылась большая поляна, окруженная высокими деревьями. Вся она поросла шарообразными кустами липы, буйным вейником и разнотравьем, сквозь которые видны были как бы прочерченные по линейке ряды молоденьких дубков.
Василий обратил внимание на ближние столбики, стоявшие на углу поляны, попытался разгадать надписи на их зарубках и не смог. На первом с четырех сторон - одни трехзначные цифры, на другом и вовсе что-то непонятное:
кв. 193
Л. В. Р.
1972 г.
пл. 3,2 га
- А ну, Егор, не разберешься?
И мальчишка, улыбаясь, легко расшифровал: квартал такой-то, лесовосстановительная рубка такого-то года, площадь - "три запятая два гектара" (так и сказал, не разбираясь еще в дробях, и Василию пришлось разъяснить, что это за "штука" - цифра после запятой - и как она читается). По словам Егора, сначала на этом месте срубили лес, затем посадили дубки, то есть посеяли желуди, а липовые кусты сами пошли от пней. Оттого, дескать, и называется - лесовосстановительная рубка: старый лес рубят, а молодой сажают.
- Ну, спасибо за такую науку, - похвалил Василий мальчишку и ласково пожал его плечо.
Егор ответно кивнул ему взглядом серых, не по-детски умных глаз:
- А я тоже, когда вырасту, буду лес сажать.
- Молодец, Егорушка, и правильно сделаешь. Кто-то должен смотреть за лесом, сажать да охранять его. Но лучше это сделает тот, кто больше знает его и больше любит…
Едва они пробрались сквозь коряжный сухолом, которым сплошь была завалена ложбина, как зарделась перед ними земляника. Местами ее было столько, что в глазах зарябило: точно бусины красные, румяные порассыпал кто-то в траве.
- Смотрите, смотрите, какие! - кинулся Егор, срывая огненно-яркие земляничины.
- Да-а, вот это экзотика! - только и вымолвил Василий.
- А что это такое - эк… эк-зотика? - полюбопытствовал Егор.
- Экзотика? Ну, что-то необыкновенное. Вроде сказки, можно сказать…
Румяные, как только что выплеснутые из жаркого костра и не успевшие остыть, ягоды густо виднелись в бороздках, где росли дубки, и по склонам ложбинок. Но вот случайно Василий глянул в сторону пня и ахнул. Не видел он еще или не помнил, по крайней мере, такой крупной ягоды, хотя немало поел ее в детстве - лесной и луговой. Ну прямо сливы алые висели на тоненьких, словно иголки, стебельках, - и как только они их выдерживали?
- Что, я говорил - ведро можно насобирать? - торжествовал Егор.
Глядя на мальчишку, Василий и сам поддался детскому соблазну: не столько опускал ягоды в бидон, сколько отправлял их в рот. Так и таяли они на языке, отдавая то ли изысканной конфетой, то ли еще какой-то пряностью: и сладко от них во рту, и кисловато. Но чем больше их ел - и по одной, и горстями, - тем больше хотелось утолить свою жадность. Особенно заманчивыми были перезрелые и как бы поджаренные, - такие попадались больше всего у пней, пригретых солнцем и оттого горячих, вроде каминов.
- А знаете, почему возле пней много ягод? - хитро посмотрел мальчишка на Василия. И, не получив ответа, резонно заметил: - На пни садятся птицы, вот и рассевают.
- Выходит, чем больше птиц, тем больше ягод?
Егор согласно кивнул головой и опустился на колени, усердно выискивая в траве спелые земляничины…