- Только это и помешало? - обиженно отодвигаясь, спросила Ольга.
- Ты сама знаешь, что помешало! - Иван Иванович засмеялся и притянул ее к себе.
11
Стол к обеду был накрыт, Хижняк, умытый, в вышитой чистой рубашке, раз пять выходил на крыльцо - прислушивался, не хлопнет ли дверь в соседней половине; Варвара уже бросила поправлять накидки, дорожки, занавески и помогала двум старшим мальчикам починять волейбольный мяч, а Иван Иванович с женой все еще не возвращались.
- Я схожу за ними, - не вытерпел Хижняк.
- Тебя только там и недоставало! - серьезно отозвалась Елена Денисовна. - То-то, поди, ждут!
- Да ведь поздно… Обед остынет и перепреет.
- Если остынет, то не перепреет. Сделай себе бутерброд, налей заодно стопочку. Совсем извелся, бедный!
- Еще бы! - закипятился Денис Антонович, обижаясь, точно маленький. - Так поработали!.. С утра ведь…
- У тебя с утра, а там люди почти год не виделись. Подождем, нельзя иначе.
- Стало быть, нельзя, - уступил Хижняк, хмуро улыбаясь. - Помнишь, как я с Кубани вернулся?
- Ладно уж! - вполголоса сказала Елена Денисовна, осторожно расчесывая волосы сидевшей у нее на коленях Наташе, такой же круглой, румяной и голубоглазой, как она сама. - Вот оно мне, возвращение-то твое! - Она подбросила дочурку, любуясь ею, пошлепала ее по крепкой спинке, подбросила еще и расцеловала, приговаривая: - Ах ты, колобок мой хорошенький!
Женщина завязала бант в белокурых локонах дочери, лежавших на ее головке, как пышные кисти черемухи, и, выпрастывая концы ленты, снова взглянула на мужа.
- Очень уж просто мы с тобой живем, отец! - Ребятишек назвать по-интеллигентному и то не сумели. Эка невидаль: Наталья, Михаил, Павел да Борис! У людей-то вон Алики да Милорики. А жена Пряхина всех перещеголяла: Ланделий у ней да Камилочка. Ланделий! Вот имечко, так конфетами и пахнет! Она и себя из Прасковьи в Паву переделала. Все по-заграничному. Собиралась еще фамилию переменить, да сам не согласился. Так и осталась Пава не Пряховской, как ей хотелось, а Пряхиной…
- Мир дому сему! - провозгласил Платон Логунов, появляясь на пороге с тяжелым свертком в руках. - Как живете, добрые люди?
- Добрые добром и живут, - отозвалась весело Елена Денисовна. - Проходите!
- Я с тем и явился, чтобы сразу на кухню, - ответил Логунов, кладя сверток на кухонный стол.
Все четыре угла большой комнаты имели отдельное назначение: кухни, передней с вешалкой, детской с кроватью двух старших мальчуганов и столовой с просторным столом под светлой клеенкой. Одна дверь из этой комнаты вела в спальню взрослых Хижняков, вторая - в маленькую комнатку Варвары.
- Рады бы пригласить в другое место, да некуда, - сказала Елена Денисовна на слова Логунова. - Мы с гостиными-то сроду не живали. У нас все тут. Можно бы разгородить, места много, да я не хочу: люблю, чтобы хозяйство находилось у меня перед глазами. Что это вы принесли? Вот транжира! Все равно не приму на постоянный стол, и не задаривайте: некогда мне, верчусь, как белка…
- Добрая белка… - заговорил было Хижняк, но Логунов бесцеремонно оттер его плечом и сказал просительно:
- Может, все-таки примете?
- Нет, не могу, и не думайте. Есть столовые…
- Да ведь приятнее по-семейному, - вмешался снова Хижняк, выставляя над плечом Логунова свой рыжий чуб и вздернутый нос.
- Уйди ты, не юли, хвастуша! У меня семьища, у меня работа, а он готов еще общественную столовую дома открыть. Нет, баста! И для себя будем готовые обеды брать.
- Ты посмотри, чего он привез: рыбы, масла, лимонов…
- Вижу. За гостинцы спасибо. А насчет того, чтобы на стол принять… Невозможно ведь, Платон Артемович! Честное слово! Вот по выходным разве…
- Хотя бы по выходным…
- Когда я сама не дежурю…
- Конечно, когда не дежурите. В остальные дни Варя вас заменит: она будет готовить, а мы ей, как и вам, помогать.
Елена Денисовна добродушно рассмеялась:
- Она уж сготовит!
- Я, правда, не успела освоить это дело, - сказала Варвара, ласково взглянув на подошедшего к ней Логунова; она только что зашила покрышку мяча и все еще держала иглу в своих узких пальцах. - Мы здесь лишь помощники повара, - продолжала Варвара, машинально завязывая узелками оставшуюся нитку. - Столовая - удобно, но дома тоже надо уметь. Хорошо, когда умеешь.
- Научись, а потом милый заставит тебя возле плиты жариться, - подтрунила Елена Денисовна.
Варвара, вдруг опечаленная, посмотрела ей в глаза.
- Мой не заставит, потому что никогда ничего такого не будет. А мне… - Она тихонько воткнула иглу в сжатый кулачок, сразу выдернула и, как будто любуясь мгновенно выросшей каплей крови, улыбаясь дрожащими маленькими губами, поднесла к ним уколутую руку. - Мне ведь не больно. - Она повернулась так круто, что ее косы хлестнули побледневшего Логунова, и убежала в свою комнату.
- Вот дурная! Надо же уколоть себя до крови! - сказала испуганно Елена Денисовна. - О чем она?.. Что ее растревожило?
Жена Хижняка была мастером жизненных дел и знала все, что касалось ее семейства. Она приняла Варвару как родную, искренне полюбила и до сих пор прекрасно разбиралась в ее настроениях.
Впервые поставленная в тупик, она остановилась в нерешительности у порога девичьей комнатки. Хотелось войти, расспросить, но чуткость подсказывала повременить с этим, и женщина отошла, осторожно прикрыв дверь.
- Пусть отдохнет, успокоится, - сказала она, дружеским кивком отозвав Логунова. - Очень уж много у нее работы и нагрузок всяких. Теперь еще начала готовиться к поступлению в институт. Нервы-то и не выдерживают!
12
- Они идут! - сообщил торжественно Хижняк, ходивший от стола к столу с тарелками и ножом в руках. - Шеф-повар, слово за вами!
- Уже в сборе? - удивился Иван Иванович, входя следом за Ольгой. - Как дела огородные?
- Еще на хорошую зарядку осталось. Старый огород мальчишки одни вскопают, там мягко. Рассада давно в землю просится, а тепла нет. - И Денис Антонович повел всех в спальню, смотреть его питомцев.
Растения, посаженные им в самодельные бумажные стаканчики, зеленели на окнах и в большой комнате, но здесь стояли особенные: тыквы и огурцы уже с цветом, настурции, астры, левкои.
- На кухне то жара, то прохладно, а здесь климат более умеренный, - говорил Хижняк, любовно прикасаясь к растениям, выпрастывая завернувшиеся листья; что-то отщипнул, поправил, переставил, пощупал землю; лицо его при этом приняло значительное выражение. - Хочу вырастить тыкву, чтобы на три пуда потянула.
- На три фунта не хочешь? - крикнула от плиты Елена Денисовна. - Не будет здесь тыква расти, и зря ты споришь и свет в комнатах загораживаешь… Все окна заколотил своими полками. Подумать надо! - весело жаловалась она, усаживая за стол гостей и домочадцев. - Редиска, лук да картошка хорошо растут, так нет - подай ему тыкву. Не вырастет!
- Вырастет! Выкопаю ямки, положу туда по ведру навозу горячего, сверху - по ведру земли… Оставлю на каждой тыквочке по две плети, на плетях только по две завязи, да поливать с навозной подкормкой…
- Опять про то же! - Елена Денисовна, словно извиняясь, взглянула на Ольгу. - За стол ведь сел…
- И розы цветут роскошней на навозе, - не унимался Хижняк. - Какой это поэт сказал?
- Такой вот, вроде тебя…
Ольга рассмеялась громче всех. Ей очень понравились и неуклюжий, широкоплечий Денис Антонович, и жизнерадостная его жена, и мальчики, в отца синеглазые и рыжеголовые, - не говоря уже о Наташке, - и эта комната с высокими окнами, почти сплошь заставленными зеленью.
- А где Варя? - спросил Иван Иванович и посмотрел, чего бы взять себе на тарелку. - Икры, пожалуйста, - сказал он Елене Денисовне, - и винегрету можно… Рыбы? Кладите и рыбу. Давайте все подряд! - Он рассмеялся и снова спросил: - Где же Варя?
- Ей нездоровится, - тихо ответил Логунов.
- Совсем нет! Я здорова, - сказала Варвара, выходя из своей комнаты.
Она подошла к столу и остановилась, тревожно и по-детски застенчиво улыбаясь одной Ольге. Может быть, детскость придавали ее улыбке припухлые маленькие губы, может быть, открытый, хотя и чуточку насупленный взгляд. Ольга снова отметила ее своеобразную красоту: и этот нежный румянец тугих щек, и глянцевито-черные монгольские глаза под легкими крыльями бровей; чуть вкось прорезанные глаза, страстный блеск которых не смягчался ни мерцающей тенью ресниц, ни общим выражением ясной, молодой доброты. Заметила она и то, что особенно украшало лицо Варвары, - умную одухотворенность, говорившую о большой, напряженной внутренней жизни девушки. А все вместе вызвало у Ольги чувство симпатии, невольно внушавшееся каждому, кто вглядывался в это лицо.
- Еще одна моя дочка! - сказала Елена Денисовна, освобождая место для Вари между собой и Логуновым. - А старший сын на материке, учится в институте.
Хотя Варвара родилась в тайге на оленьей шкуре и выросла в юрте, но ее родство с Еленой Денисовной, с Наташкой, так и потянувшейся к ней влюбленным взглядом, было для Ольги совершенно неоспоримым.
- Борис приедет нынче на каникулы или их опять на практику отправят? - спросил Логунов.
Имя молодого Хижняка сразу напомнило Ольге морской простор, свежий ветер и разговоры с Борисом Тавровым. Она посмотрела на Ивана Ивановича. Он сидел рядом с нею и смеялся глазами, глядя на оживленное лицо Дениса Антоновича. И еще руки его говорили: сильные, большие, широкие в кисти, но ловкие и умные, руки хирурга, которые никогда ничего не роняли и не опрокидывали!
"Настоящий он человек у меня!" - радостно подумала Ольга.
- Что, Оля? - спросил Иван Иванович, чутко обернувшись на ее взгляд.
- Вспомнила попутчика, который беспощадно пилил меня всю дорогу, - сказала Ольга с улыбкой. - Меня, правда, есть за что ругать. Но я подумала: к тебе и он не сумел бы придраться!
- Почему тебя обижали попутчики? - спросил Иван Иванович Ольгу поздно ночью, рассказав ей о собственном житье-бытье.
- Один попутчик инженер Тавров. Он походил на партийного работника, который не терпит, чтобы возле него болтались праздные люди. Он говорил мне такие вещи!..
- Какие же именно?
- Назвал растратчицей за то, что на меня зря тратили народные деньги. Сказал, что я виновата в своей никчемности, другие студентки и детей имеют, и учатся. Вообще он был не очень-то деликатен. Даже сравнил меня с отсталыми женщинами, которые только нынче сняли паранджу. По его рассуждениям, я оказалась даже хуже их, ведь возможностей-то у меня больше.
- Бедная моя женка! - Иван Иванович неясно провел ладонью по пышноволосой голове Ольги. - Не надо придавать этому значения, ведь иные судят обо всем с наскока. Для них не существует никаких исключений из общего правила…
- Я сама не хотела бы стать таким печальным исключением, - с живостью ответила Ольга, обхватывая обеими руками широкие плечи Ивана Ивановича и любовно засматривая ему в лицо. - Но ты знаешь, когда меня ругали, я чувствовала себя крепкой и сильной. А сейчас, когда ты жалеешь, я как маленькая деточка.
- Не стану больше жалеть! - пригрозил он, но снова обнимал ее, носил по комнате, глядел и не мог наглядеться. Ольга радовалась, плакала и говорила ему тысячу нежных глупостей, на которые способны лишь влюбленные. Она столько дней и ночей тосковала о нем, о таком вот точно, каким он был теперь возле нее. Если время, прожитое в разлуке, наложило на него свою отметину, то эта перемена воспринималась ею как совершенно необходимое. Как бы он ни переменился, она все равно сразу узнала бы его среди сотен других.
- Как хорошо… жить вместе! - сказала она счастливым, сонным голосом, уже погружаясь в теплоту дремы.
13
Утром, еще не открыв глаза, она почувствовала, что Ивана Ивановича нет рядом с нею. Неужели ушел на работу? Ольга прислушалась. Да, в комнатах тихо.
"Почти год не виделись… Приехала за тридевять земель, а он в первое же утро сбежал, - с обидой и недоумением подумала Ольга. - Неужели нельзя попросить отпуск хоть на несколько дней?!"
Она, точно наяву, представила мужа в операционной, в белом халате, внешне спокойного, но увлеченного, и рассмеялась. Ведь он всегда был такой, с первого дня их совместной жизни. Сколько сорвано пикников и семейных вечеринок! Сколько билетов возвращено в театральные кассы!
Ольга приподнялась и посмотрела на столик возле кровати. Там лежала записка.
Так и есть:
"Моя родная! С какой радостью побыл бы еще с тобой! Но сегодня в десять часов срочная, серьезная операция…"
- Конечно, срочная и серьезная! - прошептала Ольга, баюкая записку в ладонях. - Разве может быть иначе?! Ушел и даже не разбудил свою ленивицу! А я после дороги спала, точно сурок. Наверно, ходил тут на цыпочках.
Ольга вообразила мужа ходящим на цыпочках, рассмеялась и настороженно притихла, заслышав шаги в коридоре.
- Вы еще в постели? - послышался голос Павы Романовны. - Какая вы, однако, неженка! Вставайте, а то я все равно войду.
И она вошла в большом платке с кистями, накинутом на ее плечи, словно белая бурка.
- Зари любимица, румяное дитя… - заговорила она нараспев и сразу пояснила: - Это из стихов Игоря Коробицина, нашего механика. Он пишет неплохие стихи, клянусь честью, однако, большой чудак: грезит какими-то скрытыми возможностями и не дает себе покоя. Прекрасный работник, на производстве его ценят, но не всякому ведь посчастливится изобрести паровоз! Тогда от изобретений деваться некуда было бы. Вы понимаете?
- Нет, не понимаю, - ответила Ольга и потянулась за бельем и платьем.
- Я хочу сказать, что чрезмерное самолюбие - такой же бес, как, например, ревность. Зачем отравлять свою жизнь?..
- Мне кажется, это очень разные чувства, - сказала Ольга, не сумев скрыть иронии по поводу немудреной философии гостьи. "И чего умничать, раз бог ума не дал!" - подумала она, продолжая одеваться.
- Вы меня, дорогушечка, не осуждайте, если я что-нибудь неладно скажу, - с обезоруживающей улыбкой сказала Пава Романовна. - Может быть, я правда глупая, - тут Ольге стало даже не по себе от ее неожиданной проницательности, - да к тому же не очень образованная. Я иногда такое ляпаю, что мой бедный Пряхин готов сквозь землю провалиться. Но ведь каждому хочется показать себя с лучшей стороны.
- Вы всегда сразу… разоблачаетесь? - спросила Ольга, сбитая с толку искренним простодушием Павы Романовны.
- Это уж как придется! - отвечала та со вздохом, и обе от души рассмеялись.
- Я до замужества была очень хороша, - продолжала болтать Пава Романовна, бесцеремонно наблюдая, как Ольга натягивала чулки. - Но беременность ужасно уродует фигуру, а аборты запретили… Просто несправедливо, клянусь честью! - Она стукнула по столику маленьким кулаком и добавила горячо: - У нас столько говорят о красоте здорового тела, а какая может быть красота у много рожавшей женщины?! Конечно, дети - цель жизни, это и Пряхин мой всегда твердит. - На минуточку поток слов прекратился: Пава Романовна нюхала духи, не вынимая пробки из флакона. - Нет, надо серьезно заняться собой, не хочется сходить со сцены к тридцати годам. Я не хочу так рано стариться.
Ольга собиралась положить на место взбитую ею подушку, но в наступившей тишине раздались всхлипывания. Пава Романовна плакала… От неожиданности Ольга выпустила из рук подушку и присела на край постели, даже не сделав попытки утешить гостью.
Чем еще собиралась огорошить ее эта удивительная женщина?!
- Милочка! Мне необходимо сделать аборт! - порывисто сказала Пава Романовна и села на кровать рядом с Ольгой. - Попросите Ивана Ивановича… Он любит вас, он вас послушает. Ради бога! Вы знаете, я уже просила его, он отказал наотрез. Мужу я заявила, что лучше умру… Мой Пряхин прекрасный человек, но я не могу признаться ему, что беременна не от него…
Пава Романовна уловила вспышку испуганного удивления на лице Ольги, усмехнулась, встала и мягкой ручкой поправила, точно обмела, белоснежное пикейное одеяло.
"Какой цинизм! - подумала Ольга. - И в то же время сколько простодушной веселости, а откровенность просто редкостная".
- Я специально ездила в Укамчан, но знакомый хирург тяжело заболел, - с настойчивостью продолжала Пава Романовна, поведя по комнате сосредоточенным в себе взглядом. - Теперь вся надежда на Ивана Ивановича.
- Он не пойдет на то, что запрещено законом.
- Ах, боже мой! - Черные глаза Павы Романовны ярко заискрились. - И в наше время приходится иногда обходить законы! Войдите в мое положение… Ведь я на все пойду теперь, к любой знахарке кинусь! А у меня семья: мать больная, детей двое. Неужели нельзя оказать снисхождение человеку?! Ведь и Пряхин пригодится Ивану Ивановичу, клянусь честью! У него такие знакомства, такие связи!
Ольга смотрела на нее в серьезном раздумье: в самом деле, положение незавидное!
- Я поговорю, - сказала она нерешительно, - но заранее уверена, что из этого ничего не выйдет.