- Интересно, - повторил свое любимое словцо Ярулла, несколько ошеломленный чеканно-обстоятельным ответом.
- А если тебе интересно, давай поменяемся: я уступлю тебе койку и вид на жительство, а сам перейду в бригаду Мишки-грома, - снова, ни на секунду не задумавшись, оттараторил Митька.
- А ты, говорун, откуда меня знаешь? - спросил Небогатикова незаметно для него подошедший Михаил.
- Софья-воспитательша нам вчера травила целый час. Сначала про то, как в США негры по работе и по долларам скучают, а потом на вашу бригаду свернула: дескать, вот в нашей стране житьишко - право на труд не зависит ни от кожи, ни от рожи, не только нарушитель, а даже любой задрипанный футболист может оказаться полезным винтиком в народном хозяйстве.
Кругом засмеялись, а вспыльчивый Ярулла, пригнув голову, решительно направился к Небогатикову:
- Я тебе покажу "задрипанного футболиста"!
Назревавшую ссору предотвратил Громов. Он встал между Митькой и Яруллой и спросил как ни в чем не бывало:
- Слушай, Дмитрий Никонович, а ты… по вечерам свободен?
- Работой не загружен, но свобода передвижения происходит точно по учебнику математики, от пункта А до пункта Б, - снова не задумываясь ответил Митька и, глядя через плечо Громова на Яруллу, сказал: - А ты, потомок Чингисхана, напрасно на меня взъелся: я вашу нацию уважаю. У меня в Казани, хочешь знать, самый сердечный кореш проживает - Сафа Абдуллаев, республиканского значения парень!
- Я башкир, а не татарин, - отходчивее сказал Ярулла.
- Какая разница! И тот и другой может гаркнуть вслед за Владимиром Владимировичем: "Читайте, завидуйте - я гражданин Советского Союза!" А главное - обоих здесь, на берегу Волги, уважают больше, чем…
Митька выразительно ткнул себя пальцем в грудь.
- Ну, а если мы все-таки к тебе придем? - снова задал неожиданный для Небогатикова вопрос Громов.
- Зачем?
- Просто так. Поговорить о текущих событиях.
- Пожалуйста. Только… посуда наша, жидкость ваша! - снова попытался отшутиться Митька, но и сам почувствовал, что шутка оказалась неуместной.
2
Вскоре молодежная бригада обогатилась еще одним, поначалу не шибко старательным работничком, а в одной из трех комнат квартиры, выделенной "громовцам" под общежитие, появилась еще одна койка, неимоверно потертый, но еще голосистый баян и тоже обшарпанный, не так от старости, как от разгульной жизни, кот Баптист - существо донельзя нахальное и вороватое.
- Я понимаю, что вас смущает не внешний облик, а идеологическая сущность этого млекопитающего, но, поскольку мы с Баптишей перековывались в пансионе благородных юношей на пару, я не могу оставить его на произвол судьбы, - так заявил Небогатиков своим новым сотоварищам при переселении из лагерного барака в общежитие.
Правда, когда бригада почти единогласно (воздержался только Ярулла Уразбаев) решила взять Митьку Небогатикова на поруки и Михаил Громов обратился в комитет комсомола за содействием, Мария Крохоткова, избранная незадолго до этого комсоргом стройуправления, высказала такое опасение:
- А не придется нам, Громов, опять извиняться за свое поручительство? Как после истории с хулиганом Тепляковым?
- Боишься? - недовольно спросил Громов.
- Не подкусывай… Сам-то его хорошо знаешь, этого, как ты говоришь, бой-парня?
- Более или менее. Правда, встречались мы с ним только два раза, но Небогатиков произвел на меня вполне положительное впечатление.
Такой ответ рассмешил Машу-крохотулю.
- Вот уж не думала я, что ты, Громов, такой… впечатлительный!
- А я, Крохоткова, тоже не замечал за тобой такой… бдительности!
- Ну, знаете ли! - Глаза комсорга утеряли присущую им завлекательность. - После этого нам с вами, товарищ Громов, не о чем говорить!
Но правильно определил Михаила Кузьма Петрович Добродеев: в "вояку"-отца задался характером парень. Поэтому на другой же день в час обеденного перерыва перед светлыми очами Крохотковой Громов предстал уже не один, а в сопровождении братьев Малышевых и самого "бой-парня".
- Вот, можешь убедиться воочию, - кратко представил Михаил Небогатикова.
- Здравствуйте, - сказала Крохоткова, несколько обескураженная "очной ставкой".
- Приветик! - отозвался Митька и, оглядев небольшую, канцеляристо обставленную комнату, где временно располагался комитет комсомола, добавил: - А лозунги-то не мешало бы освежить: уже день молодежи на подходе, а у вас - "Да здравствует наш комсомольский Первомай!".
- Я здесь недавно, - недовольно отозвалась Крохоткова. И, пристальнее оглядев стоявшего перед ее столом смуглолицего паренька, на котором даже заношенная спецовка сидела с какой-то небрежной щеголеватостью, спросила: - Значит, это вы и есть…
- Я и есть, - подтвердил Митька, бесцеремонно нацелив в лицо Крохотковой взгляд темных и жуликоватых, как показалось девушке, глаз. - Прибыл по вашему вызову!
- Позвольте, - Маша-крохотуля недоуменно взглянула на Громова. - По-моему, мы с вами, товарищ Громов, договорились…
- К сожалению, товарищ Крохоткова, вчера нам с вами ни о чем не удалось договориться, - так же официально отозвался Михаил. - И поскольку только моего ходатайства для вас оказалось недостаточно…
- Вы куда пришли? - спросила Крохоткова тоном, который никак не соответствовал ее лирической внешности.
- В комитет комсомола… Судя по вывеске! - ответил не без ехидства Михаил.
- Так какого же черта ты…
- Что именно?
- Садитесь, ребята, - демонстративно отвернувшись от Громова, сказала Маша-крохотуля Малышевым. - И вы, товарищ Небогатиков… Сюда, поближе пододвиньте стул.
- Простите, но я пока что не гожусь в товарищи - как вам, так и этим… строителям соцгородка.
Слова и еще больше изменившийся облик Митьки - словно шелуха, слетела с парня щеголеватая развязность - не то чтобы подкупили комсорга, - тоже с характером была девушка! - но заставили внимательнее прислушаться к словам перебивавших друг друга братьев-близнецов Бориса и Глеба.
- Ты же, Машка, знаешь нас еще по прошлому поведению: хороши были гуси! А сейчас?.. В чем можешь нас упрекнуть?
- Ни в чем. Вот разве насчет взносов…
- Внесем… как говорится, абы здоровьечко. Вопрос в другом: разве не вы - наши комсомольские наставники - уверяете нас, что только труд облагораживает человека? И то не простой, а, так сказать, идеологически направленный! Так или нет?
- Не надо упрощать, сынок.
- А что ни проще, то понятней, - не задумываясь ответил один из братьев, не то Борис, не то Глеб: Маша-крохотуля никогда не могла в них разобраться.
- Но главное не в этом. Мерин тоже, заметим, трудится в поте своего лошадиного лица, пока с него хомут не снимут. А мы с нашим бригадиром Михаилом Ивановичем Громовым знаешь какую задачу перед собой поставили?
- Какую?
- Стоп машина! - решительно вступил в разговор Михаил. - Правильно наш Ярулла говорит: "Веревка хорош длинный, а разговор короткий". И мы хотим провести этот короткий разговор на комсомольском собрании…
Вот какие события способствовали организации молодежной бригады и вступлению в дружную семью громовцев Дмитрия Небогатикова.
Однако прошло еще немало времени, прежде чем "дружная семья" заслужила похвалу и на строительной площадке.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Свою, по занозистому выражению Митьки, "агитпроповедь" Михаил Громов начал такими словами:
- А исходить будем, друзья, из того бесспорного положения, что в нашей стране ничто не красит так молодого человека…
Поскольку Михаил решил выдержать для значительности небольшую паузу, кто-то подсказал:
- Как импортный костюмчик!
- А девчат, - добавил Митька, - минимум юбочки и максимум освежающих личико снадобий!
- Ну, если вам слушать меня неинтересно…
- Давай, давай, Михаил Иванович, - сказал старший из братьев Малышевых - Борис: старший, потому что испустил первый писк на целых восемнадцать минут раньше Глеба.
- А вы, грачи, слушайте, поскольку у самих насчет… - младший Малышев выразительно покрутил пальцем около виска.
- Примерно года три тому назад, - после небольшого молчания продолжил Михаил, - в одной из комнат университетского общежития вот так же собралась небольшая компания молодых, но уже прилично образованных… оболтусов.
- Намек принят! - бормотнул Небогатиков.
- И вот тогда у нас, - повторяю, образованных оболтусов! - вызвало такие же, как и у тебя, Митя, потуги к вышучиванию одно изречение, вообще-то не поражающее новизной, хотя привел его самый серьезный из собравшихся, Елизар Тугих, с геологического: "Какие бы пышные слова вы, отцы, ни высказывали по вопросам морали, - сказал Елизар, - переспорить Алексея Максимовича вам не удастся: ничто так не сказывается на психологии добра молодца, как труд! А точнее сказать - отношение к той работе, которую ты обязан выполнить. О-бя-зан!"
- Да-а… Не случайно и фамилию этому аксакалу присвоили - Тугих! - снова попытался сострить Небогатиков.
- Да, Елизар Тугих. И ангаровец, кстати, - уже недовольно взглянув на Митьку, подтвердил Михаил. - И, как сейчас понимаю, из всей той компании Елизар был наиболее… настоящим! Ну, я не буду повторять те дешевые остроты, которые вызвала эта, как тогда нам показалось, выдержка из блокнота пропагандиста. Противно! Ведь я и сам только после того, как прошел - не боюсь митинговых слов! - подлинно трудовой университет… Ты что, Дмитрий?
- Ничего, ничего!
- В общем, мне сейчас даже стыдно признаться, что такие необходимые рабочему человеку понятия, как норма выработки, качество продукции, аккорднопремиальная оплата…
- Обмен опытом, - не удержался Митька.
- Да, и обмен опытом, - снова решительно отвел "подкус" Михаил, - тогда казались нам… ну, оказененными, что ли. А точнее сказать, затертыми от повседневного и зачастую совсем не обязательного употребления. К сожалению, еще не все наши наставники понимают, что и в пропаганде, как и во всяком искусстве слова, полезно соблюдать чувство меры!
Этот, как его друзья запоздало поняли, волновавший его разговор Громов начал у себя в общежитии, куда, кроме проживавших здесь братьев Малышевых, Яруллы Уразбаева, Митьки Небогатикова и кота Баптиста, забрели на "вечерний звон" еще два члена молодежной бригады: здоровенная и на редкость простодушно-невозмутимая подсобница Васёна Луковцева - еще в недавнем прошлом телятница из заволжского колхоза "Светлый путь" - и тоже недавно покинувший руководящую должность и примкнувший к громовцам Фридрих Веретенников, по внешнему облику и повадке - полная противоположность Васене.
Но, видимо, не без основания кем-то и когда-то была высказана мысль, что крайности нередко сходятся. И хотя Васена с Фридрихом еще не сошлись в житейском значении этого слова, но, по выражению фронтовых лет, "вышли на ближние подступы" к этому исходному для семейной жизни рубежу.
Впрочем, Васена уже испытала усладу супружества. Когда девушке исполнилось только семнадцать лет, зрелого возраста вдовец - колхозный бухгалтер Артемий Иванович Колупаев - уговорил, по старинному заведению, пойти в дом Васены сватьей ни более ни менее как знатную доярку и депутата Верховного Совета республики Марию Никитичну Гуськову. А Васена - чи по молодости, чи сдуру - возьми и согласись.
Правда, и родители невесты - колхозный конюх Федор Иванович Луковцев и его необхватная супружница (в мать, в мать задалась Васена!) - не только не воспрепятствовали раннему браку, но даже одобрили выбор дочери: и то сказать - не какой-нибудь стригун набивался к ним в зятья, а бухгалтер, мужчина степенный и при культурной должности.
И все-таки не сладилась у Васены семейная жизнь.
- Ты, милочек, не поверишь, а мне такое житьишко - днем телят услаждай, а ночью бухгалтера - приелось хуже тюри на постном масле! Даже рожать передумала.
С таким невозмутимо искренним признанием Васена обратилась к тому же самому вершителю трудовых судеб светоградской молодежи, к которому некогда адресовался и Михаил Громов - к Фридриху Веретенникову. И хотя Луковцева прибыла на новостройку не по комсомольской путевке, Ф. Ф. Веретенников принял в судьбе девушки живейшее участие.
Больше того: глянул Фридрих на подошедшую к его служебному столу на диво краснощекую и могучую русачку и будто кипятку хлебнул не остерегшись, - так вот, оказывается, где она его застукала, прихотливая судьба!
Ну, а в дальнейшем…
Последним препятствием к затянувшемуся роману Васены Луковцевой и Фридриха Веретенникова явилось имя жениха. Вообще-то отец этого комсомольского деятеля поступил не только правильно, но и, так сказать, благодарственно, присвоив своему первенцу имя старшины роты эстонца Фридриха Куузика, который в последний месяц войны оказал кавалеру двух орденов Славы ефрейтору Федоту Веретенникову поистине неоценимую услугу: разве же можно во что-нибудь оценить жизнь человеческую?
Но - Фридрих Федотович?
- А как же я тебя буду называть, когда мы с тобой в одну постельку ляжем? Как зубную врачиху - Фрида? Или, не приведи бог, Фрицик? - неожиданно сказала Васена своему ухажеру, казалось бы, в самый неподходящий момент: они в первый раз поцеловались. - Конечно, для какой-нибудь иностранки такое имя, возможная вещь, даже милее, чем Ваня или Петруша, но я ведь тебе не какая-нибудь мадам!
Да, всякие случаются в жизни препоны: иногда ну никак не ожидает человек, где, когда и в чем подстерегает его опасность.
Вот и в тот вечер: уж кажется, как хорошо все обдумал бригадир и слова нашел подходящие, но день-то, как назло, оказался субботний, да еще и послеполучешный. Ну, естественно, ребята и "скинулись" на полтора целковых без каких-то копеек. И пропустили-то нормально: подумаешь, две посудины на четырех здоровых парней! Да еще под хорошую закусь: по тарелке борща и по две порции голубцов на душу усидели.
И все-таки не зря понаторевший на воспитательской должности председателя постройкома Г. П. Мальков вывесил у входа в столовку красочно оформленный плакат, на котором была изображена громадная рука с зажатой в кулаке поллитровкой и вцепившийся в рукав спецовки крохотный пацанчик. И подпись:
"Папочка, милый, не пей!"
Очень предостерегающий рисунок.
Правда, какой-то мерзавец внизу начертал шариковой ручкой еще три слова: "Лучше оставь мне!" Находятся же такие подлые люди! Но, к счастью, эту кощунственную надпись издали не разглядишь, а вплотную редко кто подходил. Стеснялись.
Прошествовали в "самоналивайку" в этот день, даже не покосившись на плакат, и братья Малышевы, Ярулла Уразбаев и конечно же первый заводила в этом никудышном деле - Митька Небогатиков.
И хотя никто из лихой четверки ничего такого себе не позволил - разве чуть громче и веселее поговорили о полетах на Луну и о девчатах за столиком в укромном углу столовки - и в общежитие возвратились, как и обещали бригадиру, в шесть часов, "тютелька в тютельку", а все-таки сработало паскудное зелье! Не получился в этот вечер серьезный разговор на существенную тему.
…- И еще хочу я рассказать вам, ребята, про один случай.
Громов возбужденно поднялся с дивана, прошелся по комнате, ни к чему будто бы глянул в окно.
- Это было в Швеции, в городе Мальмё. Нам, трем советским студентам, прибывшим туда по приглашению студенческого Союза Скандинавии, однажды рано утром довелось понаблюдать за работой, схожей с нашенской: семь человек, почти все ребята тоже примерно нашего возраста, монтировали каркас для какого-то, судя по габаритам, летнего торгового заведения. И хотя никто из семерых не проявлял того, что у нас именуется трудовым энтузиазмом…
- А на шута он им сдался, этот самый трудовой энтузиазм! Наверняка какому-нибудь хозяйчику ларек-то ставили, - осуждающе отозвался один из братьев Малышевых.
- Правильно. - Михаил задержался посреди комнаты, сосредоточенно поерошил волосы. - Работали эти парни действительно не на себя, а на какого-то торгаша. И тем показалось нам удивительнее, что за все время, - а мы наблюдали за ними, наверное, минут двадцать, - ни один не закурил, не заговорил с товарищем, то есть никто буквально ни на минуту не словчил. Красиво работали, черти!
- Подумаешь! То же роботы, а не люди, - снова осуждающе сказал Глеб Малышев.
- Нет, люди! И возможно, неплохие, - возразил Громов. - Но, в отличие от тебя, Глеб, и от каждого из нас, у этих молодых рабочих был только один стимул: ее величество крона!
- А мы разве только за спасибо вкалываем?
- Правильно. Каждому из нас тоже присуще стремление побольше заработать. И это естественно: ведь пока что и в нашем социалистическом обществе даже газировка денег стоит.
- Эх, поскорей бы нам с тобой, Баптиша, до коммунизма добраться! - совсем не к месту с озорной веселостью воскликнул Небогатиков. И что уж совсем не понравилось, больше того - обидело Михаила: этот возглас окончательно сбил разговор с серьезного пути.
- Да, таким трудалям без коммунизма не жизнь: способностей-то у вас - двух котов! - на четвертак, а потребностей больше, чем у жены академика! - в тон Небогатикову откликнулся Борис Малышев, что вызвало уже общий смех и у каждого стремление самому сострить.
Вот когда она сработала - "столичная" местного разлива!
Так что в первый момент никто из четверых собутыльников даже не понял, почему вдруг у Михаила строптиво пригнулась голова, стиснулись одна с другой руки и, не сказав больше ни слова, он решительно направился к выходу.
И только когда осуждающе захлопнулась за бригадиром дверь, оставшиеся в комнате громовцы сообразили, что не к месту развеселились.
- Паразиты вы все! - тоже направляясь к двери, сказала Васена Луковцева.
- Так уж и паразиты, - попробовал возмутиться один из братьев Малышевых. Однако возмущения не получилось.
- В зеркало на себя полюбуйся! - добавила Васена и хотя не столь резко, как Михаил, но тоже внушительно пристукнула дверью.
Минуту, а может быть, и пять минут все парни молчали, старательно избегая смотреть друг на друга. А зачинщик Митька даже ни в чем не повинного Баптиста со своей кровати шуганул.
- Да, комсомольцы, - заговорил наконец Веретенников, - неуютно получилось. Надо знать, когда можно шутить и над чем шутить! А такие слова, как честь и совесть, для каждого из нас… В общем, я лично Михаила Ивановича вполне понимаю. И Васену Федоровну.
Ушел и Фридрих.