* * * *
Выскочив из райкома, Вера Инютина глянула на заваленное тяжёлыми облаками небо и быстро пошла за деревню, к громотухинской протоке.
Едва миновала опоры электропередачи - ударил первый раскат грома. Сзади, над Шантарой, уже моталось рваное пепельно-серое полотнище дождя. Сняв туфли, она побежала. Но стена дождя была всё ближе. И вот первые редкие капли, как пули, тяжело и глухо ввинтились вокруг неё в дорожную пыль, дробью хлестанули по спине, по шее.
- Э-эй, рыбаки, где-е вы?! - закричала она, оглядывая пустынный берег Громотухи.
Из-под яра выскочил Семён, замахал руками. Ударила ослепительно молния, растеклась сотней изломанных ручейков по всему небу и потухла. Стало темно, и в этой темноте тихонько почему-то гугукнул гром, и тут же с шумом, с рёвом обрушился ливень.
Семён что-то кричал, карабкаясь на яр. Он подбежал, грубо схватил её, промокшую до нитки, толкнул вниз по скользкому уже обрыву, заволок под затравеневший земляной козырёк.
- Под грозой, в голой степи?!
- Это верно, расколола бы молния головешку-то надребезги, - сказал Колька и хихикнул.
- Поболтай у меня! - прикрикнула Вера на брата, строго оглядела безмолвно стоявших у земляной стены Димку и Андрейку, обдёрнув платье, туго облепившее ноги, тоже стала к стенке, касаясь плечом Семёна.
Река молочно пенилась под дождевыми струями.
Так они стояли долго. Вера чувствовала сквозь мокрое платье горячее тело Семёна, голова у неё чуть кружилась.
Наконец дождь кончился. Димка, Андрей и Колька тотчас побежали к воде и замахали удилищами.
Продавив лучами рыхлые, обессилевшие комья облаков, расшвыряв их в стороны, показалось солнце. Громотуха снова засверкала и заискрилась. Речной галечник, быстро просыхая, дымился по всему берегу.
- Удочку тебе смастерить, что ли? - спросил Семён у Веры. - Леска у меня запасная есть. - И вдруг обнял её, притянул к себе.
- Ещё чего! Ребятишки-то вон… - сердито воскликнула она и пошла по берегу прочь, вверх по течению.
- Вера!
Она не откликнулась, ступила вдруг в воду и побрела через протоку на остров. Глубина в том месте была небольшая, вода доходила ей всего до пояса. Но она шла, почему-то высоко над головой подняв туфли.
Семён сел на тёплые камни, закурил, посматривая на Веру. Она перебрела на остров, вышла на песчаную косу, сняла и выжала платье, развесила его на ветках кустарника и легла на песок. Смуглое, загорелое тело её почти сливалось с рыжим песком, было незаметно.
Семён не мог понять, любит он Веру или нет. Они всю жизнь прожили рядом, на виду друг у друга, учились в одном классе. В детстве Семён часто поколачивал её, потому что Верка всегда совала свой конопатый нос куда не нужно, всегда выведывала их мальчишечьи секреты. Побои она переносила молча, никогда не жаловалась. Это вызывало у Семёна уважение к ней, ему было после драк всегда стыдно. Верка, видимо, чувствовала это, смело подходила, стараясь заглянуть в глаза, говорила:
- Ну что ты, не надо. Ты думаешь, я такая, да? А я - не такая.
А вот это Семёну уже не нравилось. И то, что она понимает его состояние и что уверяет, будто она какая-то не такая. "Что у неё гордости, что ли, нету?" - думал он. И ещё он думал, что она, наверное, хитрая.
Когда у Веры начали вспухать бугорки грудей, Семёну было почему-то стыдно, он избегал встречаться с её круглыми, как воробьиные яйца, глазами. И опять она всё понимала. Поймав на себе его случайный взгляд, она, сама до ушей наливаясь краской, кричала:
- Чего глаза пялишь? Бесстыжий!
"Хитрая", - решал Семён, хотя, как и прежде, не понимал, в чём её хитрость, да и есть ли она в ней вообще.
Года через два Вера превратилась в хрупкую, красивую девушку. Ноги её стали стройными, крепкими, тонкие, всегда бесцветные губы припухли, зарозовели, круглые глаза удлинились, словно прорезались в стороны, и уже не походили на воробьиные яйца. От всего её прежнего облика остались только веснушки вокруг носа, но и их стало меньше.
- А знаешь, Верка, если бы веснушки совсем исчезли, мне было бы жалко, - однажды неожиданно для самого себя сказал Семён. Была весна, он и Вера оканчивали десятилетку, через три дня начинались экзамены. Весь их десятый класс решил устроить коллективный поход за Громотуху, в заливные луга, за цветами, чтобы украсить классы, где будут проходить экзамены.
- Чего? - обернулась Вера, набравшая уже большой букет. И лучисто улыбнулась. - Вот чудак…
Её подбородок был измазан цветочной пыльцой.
Когда переправлялись на пароме в село, Семён стоял у перил, смотрел на мутную, ещё не успевшую посветлеть воду и видел там, в этой воде, Верины лучистые глаза и её подбородок, измазанный жёлтой пыльцой.
- Слушай, Сём, - услышал он её шёпот. - Давай удерём сегодня в кино?
- А экзамены? Готовиться надо же…
- Подумаешь… Сдадим, - всё так же заговорщически прошептала девушка.
Семён ещё никогда не ходил в кино с девчонками. В клуб он вошёл как в пыточную камеру, ему казалось, что все с удивлением и осуждением смотрят на него.
- Вот чудак, - опять, как днём, сказала Вера, толкнула его незаметно кулаком в бок. - Да ты чего? Подумаешь…
Обратно они шли молча. За Шантарой где-то розовела ещё узенькая полоска неба, но быстро таяла, гасла, как догорающая спичка. Над головой мигали, покачиваясь, белые крупные хлопья звёзд.
Они дошли до дома и остановились под плетнём. Надо было прощаться, но Семён не знал, как это сделать.
- Я думала, ты умрёшь в клубе со страха, - сказала Вера.
Это Семёна разозлило.
- Я? Я? - Он схватил её за плечо. Она сразу подалась, прижалась к нему. Чувствуя коленями её мягкие ноги, он ткнулся губами в её щеку.
"Вот и всё… А дальше что?" - застучало у него в голове. Он стоял, не отпуская Веру, и она не собиралась освобождаться.
Он не раз слышал рассказы деревенских парней, как они смело и решительно обращаются с девками, и решил, что теперь, видимо, надо взять Веру за грудь. Он это и сделал, ощутив, как часто и сильно колотится под ладонью её сердце.
- Ну-у, а это, Сёмушка, ещё рано, - спокойно произнесла она, сняла его руку. И то, что она сказала это ровным, хозяйским каким-то голосом и что не откинула его руку, а просто взяла и сняла её тихонько, обидело, оскорбило Семёна, чем-то замарало вроде. - А ты не такой уж и стыдливый, - промолвила она, прислонясь к плетню. - Правда, когда темно. - И хохотнула. - Пойдём походим маленько?
Не дожидаясь согласия, взяла его за руку, потянула.
Неприятное чувство к Вере быстро прошло, ему снова захотелось обнять её. Но он боялся спугнуть в себе состояние покоя и тихой радости, вдруг охвативших его. И ему казалось, что Вера испытывает то же самое.
- Что ты собираешься делать после школы-то? - спросила она.
- Не знаю. В армию ведь скоро. А пока отец советует в МТС податься. На курсы трактористов.
- А что? Неплохо. Тракторист в деревне - первый человек. А мне вот никто ничего не присоветует. Счетоводом, может, куда пойду. Или секретарём-машинисткой. А целоваться, Сёма, вот так надо… - И она взяла Семёна за голову, крепко поцеловала.
Семёну опять стало неприятно, он почти оттолкнул её.
- Сёма, да ты что?!
- Ничего… Где так целоваться-то научилась?
- А, вон что! - В темноте глаза её блеснули пронзительно и ярко. Потом уткнула голову ему в грудь. - Ах, Сёмушка, Сёмушка… Ну, я какая-то… Вижу всё поглубже, чем ты. Но ты ничего такого не думай. Я - честная. Я берегу себя для кого-то. Вот для тебя, может. Ты… ты любишь, что ли, меня?
- Не знаю я…
- И я не знаю, - произнесла она. - Видишь, я ведь сама к тебе… на тебя повесилась. Это я всё понимаю. Нехорошо, может. Но ты мне нравишься. А люблю ли - не знаю.
Такая откровенность Семёну понравилась…
И вот они встречаются уже два года. От призыва в армию Семён получил отсрочку, потому что в Шантарской МТС не хватало механизаторов.
- Может, и вовсе не возьмут, - радовалась Вера.
Однажды (было это в прошлом году, в звёздную августовскую ночь), когда они нацеловались до боли в губах, Вера вдруг вырвалась, отбежала и, присев на землю, заплакала.
- Не прикасайся ко мне! - закричала она, когда Семён подошёл. Успокоившись, сказала задумчиво:
- Знаешь, Сём… Я будто бы люблю тебя. А ты?
- И я вроде тоже… Тянет меня к тебе.
Она вскинула искрящиеся в жидком лунном свете глаза и опустила их.
- Ну, тянет - это ещё не любовь. Твоего отца и мою мать тоже тянет… - Но умолкла на полуслове, испугавшись.
- Как - тянет? Куда - тянет?
- Никуда. Так я… - быстро проговорила она. - Ох, Сёмка ты, Сёмка! Пропаду я с тобой! - И побежала в степь.
В ту ночь они убрели далеко за Шантару, до рассвета лежали на забытой, почерневшей от дождей копне сена, смотрели, как чертят небо густо падающие звёзды.
- Почему же ты пропадёшь со мной? - спросил Семён.
- Ты, Сёма, честный парень, не добиваешься, чего до свадьбы не положено, - заговорила Вера, помолчав. - Это хорошо, я с тобой без опаски. А с другой стороны, может, и плохо.
- Непонятно…
- Плохо, если вообще ты в жизни так будешь жить. Жизнь лёгкая тому, кто не раздумывая берёт, что ему надо. Хватает цепко…
Заложив руки под голову, Семён глядел на блёклое ночное небо, усеянное в беспорядке звёздами, думая о её словах. Где-то с краю небо уже набухало синью, звёзды там мигали торопливее и беспокойнее, а потом беззвучно гасли, тонули в этой сини.
- Вот мой отец - рохля. Ему и в жизни ничего не даётся. Кроме пьянства. А твой отец не такой, не-ет, я вижу…
- Что ж ты видишь?
- А всё, всё… Он умный жить. Он развернётся ещё. А вот ты? - Вера склонилась над Семёном. И он ощутимо почувствовал, как её глаза шарят по его лицу, как её чёрные, невидимые в темноте зрачки неприятно оплетают лоб, щёки, губы словно паутиной. - А вот ты - такой же, как твой отец, а? Сёмушка, родимый, помоги же мне понять! То кажешься ты мне - такой, то чудится - нет, не такой… а больше на моего отца похожий…
Семён порывисто приподнялся, провёл ладонью по лицу, точно оно и впрямь было облеплено паутиной.
- Фу-ты!.. Такой, не такой… Что с того? Тебе-то что?
- А как же, Сёма?! Я - женщина, баба. Мне замуж за кого-то выходить. У девки до замужества - одно богатство. Отдать его надо не зря, не попусту, не кому попало. А то после-то кто меня возьмёт? Кому объедки чужие нужны?
- Мразь ты, однако! - И он пошёл.
- Сёмка, милый… - Она догнала его. - Ну, прости, ежели что я не так сказала. Я - открытая ведь. Сказала, а ты выбирай. Люба я тебе со всем, что у меня есть, - бери меня. Не прогадаешь. Пластом стелиться буду… Ноги твои мыть и воду пить. Я - такая…
- Отстань ты! - закричал он, стряхивая с плеч её руки.
- А ты, чем так, ударь меня лучше! Ну, ударь!
- А что же ты думаешь?! Ты мужа выбираешь, как цыган лошадь, - по зубам!
И, размахнувшись, ударил её по лицу.
Вера качнулась, но с места не тронулась, только чуть сгорбилась, всхлипнула. Стянула с головы платок, вытерла слёзы. И лишь потом пошла прочь, больно резанув его невидимыми в темноте зрачками…
Семён решил, что покончил с Верой раз и навсегда. Однако через два-три дня его начали мучить угрызения совести. Если рвать с ней, то это надо было сделать не так грубо и бесчеловечно. Да и что она такое ему сказала? Каждая девушка хочет выбрать себе мужа не только поприглядней, но и позацепистей, что ли, в жизни. Не каждая лишь так вот прямо скажет об этом. А Верка сказала. Что ж тут плохого? И, кроме того, она красивая. Для других, может, и нет, но ему нравилось в ней всё - острый взгляд длинноватых, чуть раскосых глаз, крапинки вокруг носа, припухшие жадные до поцелуев губы, гладкая, немножко скользкая, как шёлк, её кожа.
Но тут его послали убирать хлеба в Михайловский колхоз. "Ну и всё! - подумал он даже с облегчением. - Это конец".
Но это был не конец. Когда он, уже глубокой осенью, вернулся в Шантару и, вымывшись в бане, шёл огородом к дому, от плетня, который разделял усадьбы Савельевых и Инютиных, качнулась в сумраке лёгкая тень.
- Сёмка, изверг ты… Ведь я извелась прямо вся. Сёмушка, милый… - Вера ткнулась лицом в его распахнутую, влажную ещё после бани грудь.
От неожиданности Семён растерялся.
- Ударил я тогда тебя. Извини…
- Нашёл что вспоминать! Покрепче надо было… - В глазах девушки подрагивали две звёздочки. Семён отводил свой взгляд, остерегаясь встретиться с её зацепистыми зрачками. Он теперь их боялся. - Сём, да ты чего? Ну, глянь на меня! Да люблю, люблю же я тебя!
- Я, Вера, много думал об нас с тобой… - Семён отстранился. - Ты брюхом хочешь жизнь прожить. А жить надо сердцем.
- Глупенький! Вот глупенький! - Она беззаботно и радостно засмеялась. - Жить надо, Сёма, по-разному. И брюхом, и сердцем. Я не люблю таких, которые только - сердцем. И даже жалею их.
- Почему?
- На яички-болтуны они похожие. Сидит-сидит на них курица, а всё зря. Так ничего из них и не вылупится. - Помолчала и добавила: - Вроде и не на земле живут. Бесполезные люди.
"Может быть, она и права…" - опять подумал Семён.
И всё началось у них сначала…
После Нового года она уже прямо начала спрашивать, когда же они поженятся. Семён отшучивался, отвечал неопределённо. Вера двигала тонкими бровями, розовые крылышки ноздрей у неё недовольно раздувались.
Как-то холодным мартовским вечером Семён убирал скотину. Накидав корове и двум овечкам сена, он вышел во двор и залюбовался закатом. Раскалённое докрасна небо дымилось, а самый его край, который касался земли, уже подплавился, подплыл янтарной жижей. И туда, в жидкий янтарь, медленно опускалось огромное, кроваво-красное солнце и словно само плавилось, таяло, как кусок масла на горячей сковороде. Последними лучами солнце обливало ещё землю, багрово отсвечивало в окнах инютинского дома. Пробиваясь сквозь ползущий со стороны ночи холодный туман, оно бледно окрашивало угрюмые скалы Звенигоры, трепетало на заснеженных холмах. И от этого казалось, что камни шевелятся, что вся огромная гора тяжело ворочается в зыбком вечернем тумане, укладываясь на ночь.
Семён стоял, опершись о вилы, смотрел на такое чудо и улыбался, не замечая, не сознавая, что улыбается.
В себя его привёл скрип калитки. Вбежала Вера, ни слова не говоря, потащила на сеновал. Там со смехом опрокинула на спину, навалилась, принялась целовать холодными губами. Поцелуи её были как укусы.
Семёну было жалко, что она не дала досмотреть закат.
- Ненормальная ты.
- Ага, я - такая, - согласилась Вера и, прижимаясь плотнее к нему, зашептала в ухо просяще и тоскливо: - Сёмушка, ну когда же? Свадьба-то? А? Сём?
Семён вздохнул.
- Выбрала, значит, мужа? - И с неприятным чувством опять подумал, вспоминая, что её поцелуи были похожи на укусы.
- Ага, выбрала.
- И жалеть не будешь?
- Никогда, никогда, - дважды мотнула она головой.
Семён подавил новый вздох, сел. Вера вдруг беззвучно заплакала.
- Чего ты ещё?
- Будто я на смерть тебя волоку. На аркане, - с обидой сказала она. - А мне дома глаза стыдно показывать. Я слышала, как отец выговаривал на днях матери: "Что у них с Сёмкой-то? Гляди, притащит тебе сокровище в подоле…" Так что, Сёма, надо или к берегу, или от берега, в разные стороны…
- Ну ладно, - помолчав, вымолвил Семён. - Сейчас какая свадьба может быть? Давай - осенью.
- Давай, - сказала Вера, по-детски вытерла кулаками глаза. - Так я и дома скажу. И ты своим скажи…
Поговорить об этом с родителями для Семёна было не так просто. Собственно, мать сразу, с полуслова, поняла бы его. Да она, кажется, всё знает, догадывается, хотя никогда ни одним жестом, ни одним словом не показывает этого. Другое дело - отец. Семён знал, что отец не любит его. И сам Семён не любил отца. Они всегда были друг для друга чужими. Почему - Семён понять не мог, да и никогда не пытался разобраться в этом. С тех пор как Семён помнит себя, отец был ему уже чужой. Не было случая, чтобы отец как-то приласкал Семёна, сказал ему дружеское слово. Он всегда проходил мимо Семёна как мимо пустого места. Семён принимал это как должное и платил отцу тем же.
Потом Семён узнал, почувствовал детским чутьём, что отец не любит и мать, не уважает её. С тех пор пропасть между ними сделалась ещё глубже, стала год от году шириться.
Однако не это было главным. Главное было в самой Вере. Семён знал, что она будет хорошей, преданной женой, но его пугала её хладнокровная расчётливость, с которой она подходила к людям, к жизни, к самой любви.
Так до сих пор родителям он ничего не сказал.
И вот - до осени не так уже далеко, Вера давно перестала спрашивать, любит или не любит её Семён, она просто ждёт осени, и только Семён без конца задаёт себе этот вопрос. Чем ближе осень, тем чаще задаёт. А чем чаще задаёт, тем становится мрачнее и раздражительнее. И что странно - Вера по-прежнему нравится ему, нравится её лицо, её глаза, всё её тело. Но едва подумает о свадьбе - там, за этой чертой, ему ничего не видится, там чёрная, пугающая пустота. Как всё это объяснить Вере? Да и надо ли объяснять? Всё равно назад пути нету. Да он, кажется, и не хочет, чтобы был…
Камни после дождя давно высохли и перестали дымиться, накалились, солнце по-прежнему палило безжалостно и нестерпимо. Где-то за спиной сухо и монотонно трещали кузнечики.
- Ты что, Семён? - крикнул, подбегая, Колька, схватил ведёрко. - Клёв-то здорове-енный!
- У меня просьба к тебе, Николай… - проговорил Семён. - Мне надо… в одно место тут сходить. Ты присматривай за Димкой и Андрейкой.
Колька мотнул крючковатым носом, ухмыльнулся.
- Понятно. - И вприпрыжку побежал по берегу.
Семён поднялся и пошёл в другую сторону. Потом снял брюки, рубашку и побрёл через протоку, к острову.
Едва он ступил в воду, Вера, неподвижно лежавшая на песчаной косе острова, вскочила, натянула платье и скрылась в кустах.
Перебравшись на остров, Семён долго бродил по зарослям, звал её, но она не откликалась. Он уже начал сердиться, когда Вера кошкой бросилась на него из лопухов, со смехом повалила в траву, начала целовать. Семён легко подмял девушку под себя, увидел прямо перед собой, близко-близко, её испуганные, диковатые глаза, в которых подрагивали жёлтые точки, и почувствовал, как по его жилам разливается огонь, а мысли, сознание - всё заволакивается жарким, тяжёлым туманом.
- Сёмка, не смей! Не смей… - услышал он, как из-под земли, Верин голос. Это его сразу отрезвило.
Он отпустил девушку, сел, полез за папиросой. Вера отползла в сторону, в кустарники, обдёрнула платьишко на голых ногах. И всё так же подрагивали оттуда, из полусумрака зарослей, жёлтые точки в её напуганных глазах.
- Когда буду законная, тогда пожалуйста… Сколько хочешь, - проговорила она.
Семён усмехнулся.
- А может, Верка, не надо, а?
- Чего не надо? - Она тревожно приподняла голову.
- Ничего не надо… Свадьбы этой.
Вера вскочила, вытянулась.
- Как не надо? Не любишь, что ли? Не нравлюсь?
- Не в том дело…
- А в чём?
- Не знаю… Или хотя бы попозже, а? Не этой осенью?
Вера подошла, опустилась перед Семёном на колени, взяла сухими ладонями его голову.