- Она приезжала на свадьбу Хаят. Я сразу, при первой же встрече в Акташе, сказал, что не женюсь на ней, что люблю другую. Потом, - Ахмадша запнулся на полуслове, не желая чернить репутацию девушки, - потом я еще раз сказал ей… Отцу с матерью тоже говорил и всю жизнь это повторять буду, хоть жизнь теперь уже сломана. Надя даже не захотела выслушать меня. Отхлестала по лицу и убежала, а я и так уже наказан: ее потерял, любовь к отцу потерял.
- Чего вы хотите от меня? - почувствовав безмерную душевную усталость, спросила Дина Ивановна.
- Хочу, чтобы вы поняли. Ведь вы мать Нади… Надежды Дмитриевны.
Странно, чуждо прозвучало официально произнесенное имя любимой девушки, и такой недостижимо далекой показалась возможность примириться с нею, такими ненужными все объяснения, что Ахмадша сразу сник и, сожалея о своей навязчивости, пошел обратно.
Дронова провожала его настороженно-холодным взглядом, ничуть не смягчившись в своем враждебном отношении к нему. Лишь когда он споткнулся о протянутый трос и чуть не упал, нелепо взмахнув руками, она невольно ахнула, но не потому, что ей открылась вся глубина его горя, а просто от неожиданности.
"Он любит Надю… А она? Что, если и она продолжает любить его, а замужество - лишь попытка избавиться от этой любви, новых страданий и унижений? Первое чувство потерпело крушение, пропала вера в возможность счастья и, может быть, Алексей Груздев - только для заполнения сердечной пустоты? А что связано с таким браком, моя девочка поймет позже или поняла уже теперь. Если я не ошибаюсь, то это ужасно!"
- О чем вы беседовали? - бесцеремонно спросил Джабар Самедов.
Дина Ивановна промолчала.
- Стоящий парень Ахмадша, - продолжал Самедов, от которого не так-то легко было отделаться. - Только уж очень смирен, поэтому и в любви ему не повезло. Хотя удальство тоже не всегда города берет, может быть, потому, что у некоторых сколько удальства, столько и дурости! - Джабар вздохнул, не спуская с Дроновой острого взгляда. - Я знаю: вы с Дмитрием не возражали против такого зятя. Это все чертолом Ярулла… Уперся на своей старой выдумке, как бык на куче песку, накопытил, напылил, изломал парню жизнь, а теперь и сам не рад. Молчит, правда, но я-то вижу: заскрипел старик, за сердце стал придерживаться.
- А почему все-таки он… уперся?
- Клятву, данную фронтовому другу, хотел выполнить. Чудак он, этот Ярулла. Раз уж упустил время, надо было смириться с фактами. Стал хитрить, а хитрить-то не умеет. Вот и обрезался!
18
В прокуратуре Ахмадшу приняли доброжелательно.
- Читай, молодой человек! - сказал ему следователь, с которым он встречался по делам рабочей дружины, и протянул незапечатанный помятый конверт, побуревший с одного края.
Низамов с тревожным недоумением повертел конверт в руках, вынул листок бумаги, исписанный незнакомым, почти детским почерком, неряшливым и торопливым.
"Дорогой Ахмадша!
Когда ты получишь это письмо, меня не будет среди живых. Конечно, если хватит моей силы воли. Страшно, но выхода нет. Матери рассказали, что я сделала уже три аборта. Она убьет меня, если я вернусь домой… но больше некуда. Так уж лучше я сама. С В. мы не расписанные. Он сказал ребятам, что подрался с тобой из ревности. Обозвал меня всячески, избил и прогнал, а я опять беременная. Мне в этом кошмарно не везет! Если не противно, напиши ему, что у нас с тобой ничего не было. Странно, но я не перестаю любить его и не хочу, чтобы он думал обо мне плохо. Исполни мою единственную и последнюю просьбу! Очень прошу! Очень! Может, он тогда пожалеет, что так жестоко обошелся со своей Бабеттой.
Рита".
Ахмадша сел на стул, вытер кепкой вспотевшее лицо. Все понятно. Валерка прогнал-таки надоевшую ему несчастную девчонку! Совратил, втянул в темные махинации, а потом решил пустить по рукам.
- Жалко, я не убил его! - мрачно сказал Ахмадша, возвращая письмо следователю. - Писать ему не стану. Этот мерзавец и не думал ревновать, а просто сочинил предлог, чтобы развязаться с девушкой.
- Расскажи, что ты знаешь о ней и что за фрукт этот В.? - попросил следователь, строго посмотрев на нефтяника из глубины своего служебного кресла.
- Я нечаянно попал в эту историю…
- Тебе вообще везет на истории, - неосторожно уколол следователь.
Глаза Ахмадши потемнели от гнева: как можно связывать драму Нади Дроновой с подлостью, содеянной Валеркой! "Но ведь и в самом деле тут есть сходство", - подсказала ему беспощадная совесть.
Разве душевная мука не с одинаковой силой одолевала обеих, совершенно разных девушек? Да, Валерка - преступный тунеядец, а он, Низамов, честный труженик, но отчего же так получилось, что они, тоже совершенно непохожие, причинили девушкам, которые любили их, такие жестокие страдания? Надю спасли, а маленькую Риту-Бабетту никто не успел схватить за руку и оттащить с рельсов. И когда она встретилась с Валеркой, никто не сказал ей, неопытной, любопытной девочке в школьной форме с белым воротником: "Берегись. Отрава!" Его ухаживания, цветы, которые он преподносил ("для начала" через своих "послушниц") - все было ядовитой приманкой и ложью.
С тяжелым чувством возвращался от следователя Ахмадша, не замечая погожего дня и щедрого на ласку при расставании с летом солнца. В конторе бур-треста уже прослышали о самоубийстве девушки из Казани, написавшей Низамову предсмертное письмо, спрашивали, о чем она писала. Нефтяники знали серьезность своего бурового мастера, но находились и любители подергать чужие нервы.
- Послушался бы родителей, не вешали бы теперь на тебя всех собак, - укорил его дома отец. - Хороший холостой парень, словно береза на бугре: каждая сорока над ней стрекочет.
- Если бы я был хороший!..
- А чем же ты плох, сынок? - ревниво вступилась Наджия, бросив хлопоты в кухне, и встала у порога, сложив под грудью большие руки; она по-прежнему не садилась за стол с мужчинами даже без посторонних и дочерей старалась одернуть за каждое проявление вольности.
Вспомнив о ее оглядке на прежние обычаи, Ахмадша подумал: "Сколько говорим с трибуны о новом быте, а в семье вот, пожалуйста". Вслух сказал:
- Дерево на любом месте прекрасно, папа; на голом бугре, где оно дает тень людям, особенно. Но тень от дерева и тень от черного поступка - совершенно разные понятия. Я не осудил бы тебя, если бы ты в свое время открыто сказал мне об уговоре с Юсуфом Усмановым. Сам съездил бы в Акташ, и очень может быть, что до встречи с Надей Дроновой в Камске полюбил бы Энже. Но как ты мог пуститься на хитрости, зная, что у меня уже есть невеста?! Ты сказал: "Подождите, испытайте ваши чувства…" Ударил нас обоих безжалостно, чтобы устроить в Акташе смотрины, и получилось у нас не лучше, чем у казанского бандита Валерки Штучкина.
- Как ты смеешь сравнивать?! - гневно вскричал Ярулла.
- Смею, хотя не легко прийти к такому! Загнали мы с тобой Надю Дронову в Каму. Без злого умысла, одной глупостью довели девушку до отчаяния.
- То-то она и выскочила сразу замуж за другого! - оскорбленная нападками сына, съязвила Наджия.
- Вышла за того, кто жизнь ей спас, - запальчиво бросил Ахмадша.
- Значит, правда, что она топилась? - В больших глазах Яруллы отразилось душевное смятение.
- Будто не знаешь?
- Слышал, да не поверил.
- Потому что верить не хотелось. Совесть обременить побоялся.
- Совесть моя чиста. Кто мог подумать, что умная девушка такую глупость выкинет! - Вспомнив о разговоре с Джабаром Самедовым, от которого он впервые услышал об Ахмадше и Наде, старый бурмастер снова рассердился и уже из одного упрямства поддержал свою нескладную ложь: - Откуда мне было знать, что она твоя невеста? Ты же нам не говорил об этом. И разве Надя слово с тебя взяла не встречаться с девчатами? Если вы так крепко полюбили друг друга, чего ей было опасаться Энже, которая все равно названой сестрой твоей останется? Маленького испытания не выдержали, а родителей судите?
Неизвестно, чем кончился бы этот разговор, если бы не появились Фатима и Равиль с Рустемом на руках. Мальчик, розовощекий, с яркими черными глазенками, был очень миловиден в белом вязаном костюмчике. Увидев деда, он радостно заулыбался и потянулся к нему.
"Так и мы тянулись к нему всю жизнь!" - с горьким недоумением подумал Ахмадша.
Ярулла взял внука трясущимися от волнения руками, бережно прижал к груди и отошел с ним в сторону.
При виде того, как задрожали сильные рабочие руки отца, которые всю жизнь делали добро детям, у Ахмадши тоже перехватило горло, и он молча направился в свою комнату.
- Погоди! - крикнул Равиль вслед брату. - У вас тут будто тучи нависли? Тебя с повышением поздравить надо, а ты ходишь, точно приговоренный… Да, извини, я забыл о смерти этой девочки. Вот ненормальная! Сама сунулась под колеса, и людям одни неприятности. Ты-то когда успел с ней познакомиться?
Ахмадша, не ответив, прошел к себе, лег на диван и зарылся лицом в подушки, словно хотел спрятаться от всего окружающего. Но он не мог не слышать, как звякали посудой мать и Фатима, как напористо насел на отца Равиль, - что касалось работы, тут буровые мастера Низамовы разговаривали на равных правах. Голоса взрослых звучали невесело, только громко смеялся и радостно хлопал ладошками маленький Рустем.
- Надо в газету написать, чтобы знали, как этот метод брать на вооружение. А то могут по неопытности скомпрометировать его, - говорил Равиль. - И нечего тут скромничать.
В другое время Ахмадша улыбнулся бы: уж очень непривычно слышать, как непоседа Равиль поучает отца. Теперь и он уйдет с буровой, тоже станет "начальником", пока еще маленьким, а потом может и в министры выйти - но чувствуется, еще не знает о предстоящем повышении.
Половина татарских нефтяников - молодежь. Среди заведующих промыслами много людей в возрасте тридцати лет и моложе. "Стариков" - сорокалетних специалистов - единицы, и то больше сидят они в управлении и в тресте. Быстро куются здесь новые кадры, хотя и проходят сложную и трудную практику.
19
Разговор в столовой становился все оживленнее. Вступила в него и Наджия; в голосе ее досада, переходящая в гнев.
Ахмадша прислушивается - Равиль штурмует развалины домашней твердыни:
- Фатима будет работать геологом на промысле.
Ярулла молчит, зато вскипает Наджия:
- Я уже немолодая топтаться на кухне день-деньской! Да и Рустем еще мал, за ним присмотр нужен.
- Рустема мы отдадим в ясли, - твердо, как о деле решенном, говорит Равиль. - Не для того Фатима десять лет училась в школе и пять лет в институте, чтобы мыть посуду! Конечно, она и посуду будет мыть, - добавил он, явно предупреждая новый взрыв возмущения матери. - Но главное - она будет работать.
- Дачу, что ли, хотите строить? - съехидничала мать.
- Вот уж чего не будет, того не будет! - отражает ее наскок Равиль. - Не из-за денег идет разговор… Мы соревнуемся за звание бригады коммунистического труда. Значит, надо и работать и жить по-коммунистически.
- А вы знаете, что для этого нужно? - с грустью в голосе спрашивает Ярулла.
- По-настоящему еще никто не знает. Мы сами должны думать, искать и решать. Почему Фатима сидит дома? Ведь она училась в институте - значит, в долгу у народа, пусть отрабатывает. И вообще мы должны отвечать перед обществом не только за работу, но и за свою семейную жизнь!
- О, горе мне! - воскликнула мать.
- Ты еще не испытала, какое оно бывает, горе! - строго и печально осадил ее отец. - Ничего, пусть ищут новые пути в жизни. Они честно ищут.
Да это правда: Наджия еще не испытала настоящего горя. Ни разу смерть не переступала порога ее дома, даже война пощадила его. Не знала она супружеских измен и ссор, и дети у нее росли здоровые, трудолюбивые, дружные. Правда, Минсулу чувствует себя несчастной, а теперь затосковал и Ахмадша. Но их молодые печали не так уж тревожили сердце Наджии, не тронутое физическими и душевными болями. Главное - дети дома, внешне все выглядит пристойно; поплачут, повздыхают, и семья опять заживет по-хорошему.
Гораздо сильнее задело Наджию решение Равиля жить как-то по-особому, впутывая в свои семейные дела целую бригаду.
"Чего это они придумали? - размышляла она, сердито возясь возле плиты, заставленной кастрюлями и сковородками. - Неужели посторонние люди будут приходить к нам домой для проверки? Или Равиль станет отчитываться на собрании: куда ходил, что купил, из-за чего с женой поспорил? Охота заводить канитель, занимать лишними делами свое время! Да если бы Ахмадша вступил в такую бригаду, его заклевали бы из-за этих полоумных девчонок. Но кто виноват? Сначала сами вешаются на парней, потом в петлю лезут. Как же раньше девушки шли во двор мужа и второй и третьей женой, и никто не топился, не бросался под поезд? А ведь и тогда уже поезда бегали!"
Засучивая рукава выше локтей, в кухню вошла Фатима, повязав голову платком, сложенным по-русски треугольником, концами назад, отчего румяное лицо с пухлым вторым подбородком кажется еще круглее, и смешно оттопырились маленькие уши, украшенные золотыми сережками.
- Значит, и ты в коммунистической бригаде будешь? - с язвительной усмешкой спросила Наджия.
- Конечно. Если Равиль состоит в такой бригаде, то я не могу в стороне оставаться!
- И Рустемчик?..
- И Рустемчик тоже, - подтвердила Фатима серьезно.
- А ему-то зачем туда?
- Как зачем? Вопросы воспитания - проблема, которая всех волнует. Ведь сказано: работать и жить по-коммунистически. Значит, семейную жизнь тоже надо принимать во внимание.
Забыв о шипящей сковородке, не зная, смеяться или браниться, Наджия смотрит на невестку.
- Значит, будете критиковать Рустемчика на собрании, если он лишний раз намочит штанишки? Сами-то не надеетесь управиться со своими домашними делами.
Фатиму раздражает тупая властность Наджии, но она - мать мужа, поэтому молодая женщина терпеливо переносит ее деспотизм. Однако сейчас свекровь грубо вмешивается в такие тонкие вещи, о которых молодожены сами еще не имеют ясного представления, но которые кажутся им священными, и Фатима не выдерживает.
- Пожалуй, не очень надеемся на самих себя, - откровенно говорит она, повертывая под ножом картофелину, с которой очистки так и сыплются. - Введут общественный контроль над семейными делами, и меньше будет у людей ошибок. - Мягкий, ровный голос у невестки, а слова колючие: - Коммунистическая бригада - это прежде всего большая дружба. Жить общими интересами, в учебе, на работе, дома. Тогда никакая беда не страшна. Кто заболел - выходят, кто оступился - помогут встать.
- Помогут, жди!
- Обязательно помогут, ведь все вместе будем. Зачем нам сидеть по разным углам, точно тараканы в щелях?
- Неужели не надоест толчея среди чужих людей? Час-другой - можно, а если по целым дням шумиха - с ума сойдешь! Не зря положено каждой семье в четырех стенах жить.
- В четырех-то стенах и так случается, что кто-нибудь остальных в дугу гнет, лишь бы на своем настоять, - с увлечением отбивала Фатима реплики свекрови.
- Это кто же кого гнет? - запальчиво спросила Наджия, вскипая, как манная каша, которая на ее глазах ушла из кастрюльки на раскаленную плиту.
- Ой, смотрите! - крикнула Фатима, поняв, что переборщила, но продолжая как ни в чем не бывало чистить картошку.
- Вижу! - с непривычной свирепостью огрызнулась Наджия, прихватив отымалкой дымящуюся посуду. - Больно ученые стали, больно умные!
- Зачем вы сердитесь, ани? - Фатима весело рассмеялась, закачались в ушах подвески сережек. - Так хорошо жизнь устраивается. Для нас, бывших мусульманок, особенно! Разве вам понравилось бы теперь, если бы, кроме вас, у Яруллы Низамовича было еще две жены? И все здесь жили бы! А может, он завел бы полдюжины! - Фатима лукаво блеснула черными глазами. - Как вы отнеслись бы к этому? Да я своего Равиля лучше удушила бы собственными косами, чем так жить! Честное слово! Бригада коммунистического труда… Вы несерьезно относитесь, ани, великая честь - состоять в ней. Такое заслужить надо. Вас, например, в нее не приняли бы, - с молодым задором добавила Фатима.
Она не собиралась дразнить, а тем более оскорбить свекровь, в глубине души памятуя, что невестка в доме, по законам шариата, последний человек, но впечатление от ее неосторожно вылетевших слов было ошеломительным.
- Нас не приняли бы?! - Наджия уперлась кулаками в литые свои бока и двинулась к дерзкой невестке. - Это нас-то не приняли бы?! Мой муж - Герой Труда, знаменитый человек в республике - и вдруг не годится для какой-то бригады?
- Не какой-то, а коммунистической, - возразила Фатима, на всякий случай отодвигаясь на лавке вместе с тазиком картофеля.
- Да вы прежде научитесь работать так, как Ярулла Низамович! - свистящим шепотом посоветовала Наджия, у которой от непривычной ярости пропал голос.
- Там надо не только работать, но и жить по-новому.
- A-а! Будто он не член бюро обкома партии! Будто он не бывал на приемах в Кремле! А кого это выбрали депутатом Верховного Совета?
- Спросите Минсулу, Ахмадшу спросите, почему они страдают! - храбро защищалась Фатима. - Если бы их дела обсуждались коллективно, наверно, придумали бы что-нибудь получше. А то никто вас не вразумил, и вы сделали детей несчастными.
Вдруг, настороженная зловещим молчанием свекрови, Фатима оглянулась и тоже сразу умолкла: на пороге кухни стоял бледный до серости Ярулла и неподвижно смотрел куда-то поверх ее головы.
С минуту Фатима сидела не двигаясь, потом робко повернула голову, пытаясь понять, куда смотрит свекор. Слабая надежда шевельнулась в ее душе: может быть, он и не слышал ничего, а только что подошел к двери кухни. Но почему он не входит? Стоит и молчит как столб. Уж лучше бы выругал!
Фатима никогда не слышала брани свекра, но сейчас надо было во что бы то ни стало нарушить это невыносимое молчание.
- Что вы хотите сказать, отец? - сдавленным голосом, вежливо осведомилась она, чувствуя, как холодные мурашки шевелятся на ее плечах и затылке.
Ярулла не ответил, все так же разглядывая на стене нечто видимое только ему одному. И тогда опять прорвалась Наджия:
- Еще не заслужили права называться коммунистической бригадой, а уже бьете родителей прямо в сердце! - злобно сказала она. - Вас в эту бригаду и близко не надо пускать!