Первый том настоящего собрания сочинений И. С. Шмелева (1871-1950) посвящен в основном дореволюционному творчеству писателя. В него вошли повести "Человек из ресторана", "Росстани", "Неупиваемая Чаша", рассказы, а также первая вещь, написанная Шмелевым в эмиграции, - эпопея "Солнце мертвых".
Содержание:
Е. Осьминина. Художник обездоленных 1
Автобиография 3
Человек из ресторана 5
Росстани 33
Волчий перекат 48
По приходу 54
Карусель 57
Лихорадка 60
Знамения 62
Правда дяди Семена 66
На большой дороге 69
Лик скрытый 71
Неупиваемая чаша 80
Голуби 92
Сладкий мужик 94
Солнце мертвых 95
Примечания 132
Иван Сергеевич Шмелев
Собрание сочинений в пяти томах
Том 1. Солнце мертвых
Е. Осьминина. Художник обездоленных
Именно так называла дореволюционная критика Ивана Сергеевича Шмелева. За ним довольно прочно закрепилась слава автора "Бедных людей двадцатого века" (имелась в виду прежде всего повесть "Человек из ресторана"), "духовного сына 1905 года", "бытовика" и традиционалиста. Его имя даже воспринималось как атрибут "портрета" типичного реалиста: "Старомодный, времен Тургенева, халат, длинная трубка с черешневым чубуком, а в петлице, вместо цветка, – Иван Шмелев". Здесь имелся в виду не только реалистический стиль шмелевского письма, но и общий демократический, гуманистический его пафос, столь характерный для русской литературы: любовь и сострадание ко всем униженным и оскорбленным, бедным и обездоленным, к маленьким людям.
Действительно, эти определения прекрасно подходят ко всему дореволюционному творчеству Шмелева (которому посвящен начальный том настоящего собрания сочинений) и даже к первой его эмигрантской, в какой-то степени итоговой вещи – эпопее "Солнце мертвых" (ее мы тоже включили в этот том). Но, конечно, основой и первопричиной такой репутации послужила повесть "Человек из ресторана", которая принесла Шмелеву всероссийскую славу. Вот что писал о его славе К. Чуковский: "…об этой вещи весь Петербург кричит", "Ваша вещь поразительная. Я хожу из дому в дом и читаю ее вслух, и все восхищаются. Я взял ее с собою в вагон, когда ехал к Леониду Андрееву, и в иных местах не мог от волнения читать. Говорил о ней Андрееву, – он уже слышал о ней – и даже те отрывки, которые из нее напечатаны в разных газетных статьях, восхищают его. Мне кажется, что я уже лет десять не читал ничего подобного".
С "Человека из ресторана" мы и начали настоящий том. Но скажем прежде еще несколько слов. И. С. Шмелев стал профессиональным литератором за несколько лет до прославленной повести. Писать и печататься он начал в ранней юности (см. "Автобиографию", а также очерк "Как я стал писателем" из 2-го тома), а всерьез взялся за перо действительно под впечатлением революции 1905 года. Служа в то время чиновником особых поручений в Казенной палате во Владимире, он начинает с детских повестей и рассказов: его первый непосредственный читатель – горячо любимый сын. Это повести "Служители правды" (1906), "В новую жизнь" (1907), рассказы "К солнцу", "Гассан и его Джедди" (оба – 1906). За ними последовали произведения для взрослых – "Вахмистр" (1906), "Жулик" (1906), "По спешному делу" (1907), "Распад" (1907), "Иван Кузьмич" (1907), – все они, и детские и взрослые, как нельзя лучше соответствовали званию "духовного сына 1905 года", которым наградил Шмелева известный критик В. И. Львов-Рогачевский.
Вера в науку, культуру, рукотворное светлое будущее, которое возможно достичь революционным путем; обязательный конфликт патриархальных отцов и детей, идущих в революцию; изображение вязкого, затягивающего быта – все эти черты так называемого "знаньевского" реализма присущи первым произведениям Шмелева. Хоть и публиковались они большей частью в либеральном московском журнале "Русская мысль", но Шмелев 900-х годов – по направлению писатель круга "Знания", А. М. Горького. Горькому нравилась повесть "Гражданин Уклейкин" (1908) – о бедном сапожнике, "разбуженном" манифестами правительства после первой русской революции. Горький хвалил Шмелева в письмах к А. В. Амфитеатрову. И наконец, непосредственно влиял на Ивана Сергеевича, когда тот писал "Человека из ресторана", опубликованного в самом "Знании" в 1911 году в № 36. Собственно, и название-то – "Человек из ресторана" вместо шмелевского "Под музыку" – предложил Горький. Интересующихся историей создания этой вещи мы адресуем к подробной работе современных исследователей А. П. Черникова и М. М. Дунаева, здесь же заметим только, что Шмелев создал несколько вариантов повести. В первом из них сильнее революционные мотивы и подробнее описана деятельность революционеров, сына главного героя. В третьей редакции, по сравнению с окончательной, больше внимания уделено религиозным переживаниям героя. Сначала Шмелев хотел сделать его официантом маленького заведения, а потом, желая изобразить "вопиющие" социальные контрасты, выбрал местом действия роскошный ресторан. Известно, что прототипом ему послужила "Прага".
Но, конечно же, не социальные контрасты, не прогрессивные идеи и революционная борьба, и не поддержка демократической прессы послужили причиной успеха повести. Оживило ее искреннее, неподдельное чувство – сострадание к человеческому горю и скорбим, желание утешить и ободрить, "милость к падшим" и погибающим. Как замечательно сказал об этом тот же К. Чуковский: "Реалист, "бытовик", никакой не декадент и даже не стилизатор, а просто "Иван Шмелев", обыкновеннейший Иван Шмелев написал, совершенно по-старинному, прекрасную, волнующую повесть, то есть такую прекрасную, что всю ночь просидишь над нею, намучаешься и настрадаешься, и покажется, что тебя кто-то за что-то простил, приласкал или ты кого-то простил. Вот какой у этого Шмелева талант! Это талант любви. Он сумел так страстно, так взволнованно и напряженно полюбить тех Бедных Людей, о которых говорит его повесть, – что любовь заменила ему вдохновение. Без нее – его рассказ был бы просто "рассказ Горбунова", просто искусная и мертвая мозаика различных лакейских словечек, и в нем я мог бы найти тогда и подражание Достоевскому, и узковатую тенденцию ("долой интеллигентов!"), и длинноты, и сентиментальность. Но эта великая душевная сила, которую никак не подделаешь, ни в какую тенденцию не вгонишь, она все преобразила в красоту. Рассказ для меня – безукоризнен, я бы в нем не изменил ни черты, даже самые его недостатки кажутся мне достоинствами".
Однако и с художественной точки зрения повесть написана превосходно – чего стоит одни "сказ" от лица главного героя! Мастерство Шмелева совершенствуется очень быстро, и в 1912–1916 годах он становится одним из известнейших "молодых" прозаиков. Вместе с И. А. Буниным, Б. К. Зайцевым, А. Н. Толстым, С. Н. Сергеевым-Ценским их объединяли в группу неореалистов. Десятые годы в творчестве Шмелева связаны с "Книгоиздательством писателей в Москве" и сборниками "Слова", которые и издавали неореалисты.
Если горьковское "Знание" открывала поэма Алексея Максимовича "Человек", то в первом номере "Слова" мы найдем древнегреческий гимн "К Пану" в переводе В. В. Вересаева (он и Н. С. Клестов-Ангарский стояли у истоков всех издательских начинаний). Гимн прекрасной, разумной природе, ее вечному круговороту, ее творящему началу, некий пантеизм даже – вот что встречается в произведениях неореалистов. И у Шмелева в том числе. В повести "Росстани" (1913), например, помещенной в том же первом номере, именины героя сливаются с его поминками, но сама смерть воспринимается благостно, как некое звено в цепи вечно обновляющейся жизни. И умиротворением веет от последних дней главного героя, богатого купца, которого, между прочим, Шмелев теперь рисует с искренней симпатией. И в форме писатель близок стилю неореализма: передача в слове звука, запаха, цвета – впечатления (impression) заставляла некоторых исследователей называть этот стиль импрессионизмом. Для него же характерна и некоторая бессюжетность, отсутствие финала, ощущение мельком подсмотренной картинки жизни (как в рассказах "Волчий перекат" (1913), "По приходу" (1913), "Карусель" (1914), опубликованных соответственно в журнале "Современный мир", газетах "Речь", "Киевская мысль"). И поэтичность, напевность языка, порой переходящего в лирическую прозу, – качество, которое прекрасно схватил К. Д. Бальмонт в цикле стихотворений, посвященных "Росстаням", из книги "Ризы единственной":
Пролетьем в лето
Тих и тепел был май…
И. С. Шмелев. Росстани
Тих и тепел был май,
Тихим был и июнь,
А к июлю взмалинились грозы,
И белел по ночам
Распростершийся лунь,
Отделяясь от белой березы.
Вся река – тишина,
Серебро, колыбель,
Восполнялся покой богоданно,
И далеко в полях
Пробегал коростель,
Кликал милую он неустанно.
Как закличет дергач,
Он всю ночь пропоет,
Хоть один да за целую стаю,
А в оконце небес
Словно плавится мед,
Зори в зеркало смотрятся с краю.
Словно кто-то "Прощай!"
Не сказал, а пропел,
И звенит там в ответ "До свиданья!"
Вся истома любви,
Переплеснут предел,
Сердце хочет любить – вот страданье.
У налившейся мглы
Заострились края,
Загорелись на небе хоромы.
Что дошло, то взошло,
Первоключ бытия
Прокатил по бездонности громы.
Закрома
Ты наполнил свои закрома,
В них есть рожь, и ячмень, и пшеница,
И родная июльская тьма,
Что в парчу вышивает зарница.
Ты наполнил свой слышащий дух
Русской речью, дремотой и мятой.
Знаешь точно, что скажет пастух,
С коровенкой шутя вороватой.
Знаешь точно, что мыслит кузнец,
В наковальне метнувший свой молот.
Знаешь власть, что имеет волчец
В огороде, что долго не полот.
Ты ребенком впивал те слова,
Что теперь в повестях – как убрусы,
Богоцвет, неувяда-трава,
Свежих лютиков желтые бусы.
Вместе с дятлом ты мудрость наук
Упредил, приучившись упрямо
Знать, что верный удар или звук
Сопричислены к таинствам Храма.
И когда ты смеешся, о брат,
Я любуюсь на взгляд твой лукавый: –
Пошутив, ты немедленно рад
Улететь за всеэвеэдною славой.
И когда, обменявшись тоской,
Мы мечтою – в местах неэамытых,
Я с тобою – счастливый, другой,
Там, где помнит нас ветер в ракитах.
Капбретон, 1927
В эти годы у Шмелева постепенно крепнет чувство "народности, русскости, родного" – оно заметно и по "Автобиографии", написанной по просьбе С. А. Венгерова в 1913 году. Иван Сергеевич все чаще обращается к своим провинциальным впечатлениям, ездит по России (в 1912 году – Вологда, Архангельск). Его "неонародничество, неославянофильство" (выражение современных исследователей) еще усиливает империалистическая война 1914 года. По отношению к войне он впервые расходится с А. М. Горьким.
Первые военные месяцы Шмелев – в селе Оболенском Калужской губернии. Как вспоминал его близкий друг поэт И. А. Белоусов: "К середине лета начали ходить слухи о подготовлявшейся русско-германской войне. У моста через Протву поставили караул, в народе появились разные приметы о предстоящей войне: то куры начали петь петухами, то крест с колокольни свалился.
Иван Сергеевич жадно ловил слухи, ходил по деревням, прислушивался, сам заводил разговор и после изобразил свои наблюдения в очерке "В суровые дни"".
Цикл "Суровые дни", печатавшийся в журнале "Северные записки" (он составит потом отдельный том в дореволюционном собрании Шмелева), был признан лучшей книгой о войне. Кроме прежних тем – сострадания к обездоленным, любви к простолюдинам, живущим на земле и в согласии с законами земли, – появляется в "Суровых днях" и нечто новое. То, что как раз заметил Белоусов: интерес к знамениям, предсказаниям. Первое пробуждение мистического чувства, связанное и с общим народным отношением к войне, и с личными переживаниями Шмелева – неизбывным беспокойством за единственного сына Сергея, призванного в армию в 1915 году и отправленного на фронт в 1916-м в качестве прапорщика артиллериста. Особенно явно тревога, страшные предчувствия, предвидение проявились в рассказе "Лик скрытый", адресованном непосредственно Сергею. Шмелев писал ему на фронт: "Маме я посвятил – Челов. из реет. – тебе – Лик Скрытый. Себе – Росстани".
По письмам к сыну становится понятно настроение писателя в дни войны и Февральской революции. Он по-прежнему находится в "левом", демократическом лагере. "Проклинает старый строй", называет себя "интеллигентом-пролетарием", осуждает Корнилова, приветствует Керенского, но не сочувствует большевикам как партии одного класса, а не всего народа. Февральскую революцию, конечно же, принимает на "ура" и едет корреспондентом "Русских ведомостей" в Сибирь вместе с поездом за освобожденными политкаторжанами. Правда, в очерках о Сибири уже начинает звучать беспокойство, страх перед возможным кровавым хаосом (через несколько лет он напишет об этой поездке статью "Убийство" с иной оценкой Февраля). По письмам к сыну, а потом и по многочисленным очеркам, статьям-рассказам видно, что писатель призывает к порядку, хозяйствованию, спокойствию и примирению. В газетном цикле "Пятна"
(1917), напечатанном в тех же "Русских ведомостях". В предполагавшемся цикле "По Москве", из которого Шмелев написал только рассказ "Голуби" уже в Алуште (впервые он был опубликован в газете "Южный край" в декабре 1918-го). Шмелевы приехали в Крым в июне 1918 года, спасаясь, вероятно, и от разрухи, и от большевиков одновременно.
Все теми же призывами к миру, гармонии, красоте, здравому смыслу, чувству хозяина полны произведения Шмелева, написанные в Крыму. Это прежде всего повесть "Неупиваемая Чаша"
(1918), выпущенная впервые в крымском сборнике "Отчизна" вместе с произведениями других писателей, оказавшихся на Юге России, а там в это время блистало целое созвездие: И. А. Бунин, В. Г. Короленко, А. Н. Толстой, С. Н. Сергеев-Ценский, К. А. Тренев… Об условиях работы над "Чашей" Шмелев впоследствии вспоминал: "Писалась "Чаша" – написалась – случайно. Без огня, – фитили из тряпок на постном масле, – в комнате было холодно +5, -6. Руки немели. Ни одной книги под рукой, только Евангелие. Как-то, неожиданно написалось. Тяжелое было время. Должно быть НАДО было как-то покрыть эту тяжесть. Бог помог". Не в лучших условиях создавались в октябре 1919-го и 6 сказок – потом Шмелев публиковал их по крымским газетам (только "Сладкий мужик" впервые-напечатан в отдельном берлинском издании 1921 года).
Но, переживая в Крыму смену шести правительств, провожая сына в Добровольческую армию (по объявленной А. И. Деникиным мобилизации), мучаясь тревогой за судьбу, а потом и за здоровье Сергея, вернувшегося из Туркестана с туберкулезом, бедствуя и холодая, Шмелевы не предполагали, что самое страшное их ждет еще впереди. Действительность превзошла самые мрачные предчувствия.
Шмелевы отказались эвакуироваться вместе с войсками Врангеля. Иван Сергеевич, юрист по образованию, поверил не в возможность беззакония, но в обещания амнистии всем оставшимся в Крыму. Сергей Шмелев был арестован в первый же месяц установления Советской власти и расстрелян в конце января 1921-го; однако родители его узнали страшную правду много позже, терзаясь неизвестностью, страхом, горем и справедливо подозревая самое худшее.