Пятьсот девяносто восемь глаз, неподвижные, жадные, страшные, смотрели на крепкие новые подметки и торчащие кверху каблуки с железными подковками. У всех было одно выражение и все лица стали внезапно и страшно одинаковыми.
Начдив Волобуев понял. Внезапно побледнев и откинувшись на седле, он обронил назад, комиссару:
- Сапоги сиять! Отдать тому бойцу, кто сегодня первым дорвется до белых.
Он повернул Пигмалиона. Я услыхал шумный и широкий вздох трехсот грудей.
Солнце стояло уже высоко и из розового стало желтым. Мы лежали вдоль железнодорожной насыпи, готовые в любую минуту вскочить и бежать вперед под пули.
Там, за голым, разбухшим, лилово-черным полем, голубело прозрачное марево леса и над ним наливным золотым яблоком круглел купол Федоровского собора.
Я знал, что голубое марево - это тихие, озаренные печалью умершего великолепия парки Детского Села. И у меня была одна мучившая меня мысль: удастся ли мне добежать до них сегодня по разбухшему полю, вдохнуть еще раз их исцеляющую тишину, или я лягу в шелковую торфяную грязь, как Джафер.
Я закрыл глаза, снова открыл их и увидел рядом с собой Никитку. Он лежал, опираясь на локти, и курил. Глаза его полнились теплым медом мечтания.
Почувствовав мой взгляд, он повернулся, расправил крепко сколоченное тело крестьянского парня и сказал, не торопясь:
- Эх, Валерьяша, милый! Повоюю я сегодня с Юденичем за энти сапоги. Лопну, а долезу первый.
Мне не хотелось ни думать, ни говорить о бое. Я жил воспоминанием о парках, о блестящем сахарном снеге, о лыжах, звенящем голосе и сухих вишневых губах, целующих на морозе.
И я сурово ответил моему товарищу и другу Никитке:
- Мы воюем не за сапоги, а за революцию.
Никитка взбросился. Глаза его округлились и стали властными и ненавидящими.
- Ученая слякоть, - зашипел он, - червяк давленый! Молчи, пока морда цела. Много твоего понятия в революции? Сапоги, они мне для революции надобны, я об себе не забочусь. В сапогах я боец или нет? Ну.
Я открыл рот. Но в эту минуту сзади рассыпался свисток взводного. Припав на одно колено, взводный взмахнул рукой и крикнул:
- На снопы у леса. Интервал пять шагов. Цепь вперед! Перебежками!
Тяжелая лень овладела мной. Не спеша я поднялся и полез через насыпь. С верхушки насыпи я увидел сбегающие по откосу фигуры бойцов и впереди всех Никитку. Я узнал его по шинели, в спину которой, вместо выдранного куска сукна, был вшит лоскут нежно-голубого в розовых разводах фланелевого капота.
Рядом со мной очутился взводный. Он глянул на меня и крикнул:
- Валерьян! Ты што, как давленая вошь, ползаешь? Бегом!
И сам ринулся с насыпи.
Бледно-желтая лента окопов у леса ударила нам в лица треском залпа, и пули визгнули, как веселые колибри. Цепь припала к земле. Лежа, я увидел, что шинель с голубой латкой продолжает бежать, не пригибаясь, тяжело вытаскивая ноги из торфа.
Лежащий взводный вдруг приподнялся и заорал, матерясь:
- Никитка! Гад, матери твоей… Куды побег? Куды, стерва? Цепь ломаешь!
Но Никитка не оглянулся. Взводный плюнул. Глаза его вспыхнули каким-то злобно-веселым блеском.
- Цепь, вперед! Догоняй его, сукиного сына. Не отставать. Даешь Детское!
Цепь вскочила. С меня свалилась лень, как скорлупа, и в забившемся сердце я почувствовал приступ того же веселого и нетрудного озлобления, которое зажгло взводного.
Я бежал по полю, задыхаясь, с глупо распяленным ртом. Затвор моей винтовки был почему-то открыт, но это казалось мне естественным. Воздух пел свистящим звоном пуль, они пахали торф, швыряя в лицо черные комки. Кто-то бежал рядом, кто-то падал, кто-то визжал поросячьим заливистым визгом, подпрыгивая задом в грязи и выпучив глаза.
Это задевало мое сознание только на обрывки мгновений, как кадры пущенного с чрезмерной быстротой фильма.
Что-то хлестнуло меня по ноге выше колена. Я увидел, как по прорванной штанине расползается красная жидкость, но не чувствовал боли и продолжал бежать. Мои деревянные сандалии оторвались, и я бежал босой, хлюпая по грязи.
Она казалась мне нестерпимо горячей, как будто я бежал в кипятке.
* * *
Сознание вернулось в захваченном окопчике. Я стоял, прислонясь к его откосу, и рукой размазывал грязь по лицу. Рядом свисала в окоп голова упавшего навзничь, заколотого у окопа белого солдата.
Раскрытый рот щерился на меня гнилыми корешками зубов.
Тут же, на бруствере, взводный держал за шиворот Никитку и размахивал перед его лицом потертым наганом.
- Сволочь, - кричал он, - сволочь паршивая! Тебе было сказано перебежками? Тебе? А ты что бежал, как баба на пожар?
Никиткины глаза сияли, рот кривился в испуганную, но торжествующую улыбку.
Он бил себя кулаком в грудь и приговаривал:
- Бей меня, бей, товарищ взводный! В самое сусало бей. А только сапоги я, значит, заслужил, как первый в окоп вскочимши. Доложи по команде.
От парка хлопнули жидкие выстрелы.
- Я тебе доложу, - вскипел взводный, спрыгивая в окоп, - слезай, стерва тамбовская.
Никиткины веки налились слезами, лицо побагровело.
- Товарищи! Что ж ето, - закричал он, - вовсе несправедливость? Все видали, что я первый вскочимши? Подтвердите, товарищи. Я до начдива пойду.
Взводный не выдержал:
- Черт с тобой! Доложу, супоросый. Слезай, говорят.
Никитка процвел прозрачной улыбкой и вдруг сел на зад на бруствере.
- Что ж вы делаете, прокля… - глухо сказал он и не договорил. Кровь шлепнула струей из его рта на засаленную грудь шинели. Я подхватил его и стащил вниз на себя. Взводный, растерявшись, хлопал белыми ресницами. Никитка открыл глаза, увидел меня. Кивнул. Повернулся к взводному.
- Помираю, товарищ взводный, - прохлюпал он сквозь кровавую пену, - помираю.
Секунду откашливался и добавил раздельно и мучительно:
- Сапоги Валерьяну… он хлип-кай… без сапог слабо…
Захлебнулся и затих. Я опустил свинцово отяжелевшую голову на откос окопа. Взводный потер подбородок и сказал: "Да-а" и отвернулся.
Сапог я не получил. Их дали Хохрякову, захватившему живьем ротного командира белых.
<1927>
ПОГУБИТЕЛЬ
1
Баронесса фон Дризен умерла прилично и аккуратно, как подобало даме высшего света и породистой остзейской немке.
В субботу вечером она долго плескалась в ванной, вызвав даже раздражение соседей, торопившихся в театр и начавших усиленно колотить в дверь.
Баронесса вышла наконец в коридор в своем синем халатике, сухонькая, маленькая, с белыми пушистыми волосами, выбивавшимися из-под чепчика, сухо заметила ожидавшим у двери:
- Господа, по правилам я могу занимать ванную пятнадцать минут, а я занимала двенадцать с половиной. Ваше нетерпение не имеет законных оснований. Кажется, за время революции можно приучиться к дисциплине и организованности.
И плывущей старушечьей походочкой проплыла в свою комнату, как всегда щелкнув изнутри хитрой задвижкой.
В воскресенье она не появлялась из комнаты, но никто этого не заметил, а если и заметил, то не придал значения. В понедельник финка Керволайнен, носившая в квартиру сине-опаловую воду, называвшуюся сливками, долго и безуспешно толкалась в баронессину дверь. Понемногу к финке присоединились все наличные жильцы, и наконец кто-то припомнил, что и вчера баронессы не было видно. Над столпившимися в коридоре людьми провеял ледяной ветерок подозрения. Послали за управдомом. Управдом с римским носом, прыщавым профилем грозно приказал гражданке Дризен открыться и не задерживать трудящихся, но и этот повелительный зов жизни не вызвал отклика.
Дворник привел милиционера, управдом сбегал за стамеской и топором.
Замок страдательно затрещал, дверь распахнулась, люди сунулись в нее и отпрянули, устрашенные злобным и визгливым криком: "Дурр-раки, хамы…"
- Да вы, граждане, не пугайтесь, это ейный попугай орет, - сказал растерявшемуся на момент управдому жилец крайней комнаты, официант кооперативной столовой "Красное молоко" Тютюшкин, - он завсегда обкладывает.
- Попугай? - переспросил управдом. - А по какому праву попугай может обкладывать домовых представителей? Как это, товарищ милиционер?..
Но милиционер, не отвечая, решительно вошел в комнату. За ним, как вода в губку, втянулись остальные.
В комнате было полутемно от опущенных желтых шторок. Пахло табаком, лавандовой водой и чистотой, свежей и блестящей немецкой чистотой.
На постели, под зеленым шелковым одеялом, украшенным по опушке узором кружева, скрестив прозрачные желтые ручки под подбородком, лежала хозяйка, плотно сжав тонкие черточки губ и уставив нос в потолок.
Милиционер, осторожно подымая ступни, чтобы не стучать, подошел к покойнице и, дотронувшись до лба, отдернул руку. Управдом, следом за ним, зачем-то постучал указательным пальцем по косточке худой кисти руки и нагнулся над кроватью.
- Чистенькая дамочка, - сказал он, - даже ничуть не пахнет, - и обернулся к жильцам, сбившимся у двери.
- Граждане, нечего толпиться. Обыкновенный факт кончины. Выйдите. Могут остаться только присутственные личности по обязанностям.
2
Этим, собственно, и заканчивается рассказ о баронессе фон Дризен. К этому не пришлось бы прибавить ни одной строчки, если бы по капризной воле судьбы не оказалось, что у покойницы осталось имущество, заключавшееся в мебели красного дерева стиля "ампер", как называл его управдом, и сундук с платьем и другим хламом.
Кроме того, оказалось, что у баронессы нет наследников, а если и есть какие-нибудь отдаленные, то никому не было известно их местопребывание. Управдом, он же комендант (дом принадлежал тресту коммунальных домов), поспешно сообщил в правление треста исходящей бумажкой о таком необычном обстоятельстве, а правление треста, опросив юрисконсульта и осведомившись, что по закону имущество лиц, не имеющих наследников, должно быть описано финотделом и по истечении шести месяцев со дня смерти, если не явятся претенденты, поступает в казну, - срочно известило финотдел "на предмет принятия зависящих".
Агент финотдела, явившийся на следующее утро, переписал мебель стиля "ампер" и прочие баронессины богатства, в том числе и зеленого лысеющего попугая, который сразу возненавидел финагента, словно был лицом свободной профессии, и яростно орал сквозь прутья клетки:
- Дурррак… хам… взяточник.
Некогда покойный барон фон Дризен, разоренный сложным и сутяжным процессом, обучил попугая этим невежливым словам перед тем, как пригласил в гости весь состав суда, рассматривавший дело в последней инстанции и отказавший в иске. Попугай радостно приветствовал сенаторов заученными словами.
Теперь попугай орал то же, не понимая всей огромности социального сдвига и не подозревая, что агенты финотдела иначе воспитаны, чем упраздненные чины гражданского кассационного департамента.
Но агент великодушно пренебрег попугаевой контрреволюцией и, окончив опись, торжественно вынул из портфеля палочку сургуча, медную печать и елочную свечку.
- Нет ли у вас, товарищ, спичек? - спросил он коменданта, отрезая перочинным ножом кончик веревочки. - Дверь опечатаем, и шесть месяцев пускай стоит.
Управдом-комендант кашлянул и ответил солидно:
- Спички, конечно, есть, но дозвольте спросить, так сказать. Приходилось читать насчет верблюдов, что они точно могут прожить без ежедневного питания несколько месяцев, а про попугаев не осведомлен.
- Ах ты ж, господи, - спохватился агент, - и верно ведь. Забыли про попугая.
- Как же быть?
- Олухи… болваны… мерррзавцы, - завопил вдруг попугай так бешено, что управдом и агент вздрогнули и попятились.
- Неужто понимает, сукин сын? - растерялся управдом и добавил: - Так как же быть?
Агент почесал портфелем кончик носа.
- Уж и не знаю. Вот оказия… Позвоню сейчас инспектору, спрошу распоряжения.
Управдом рассеянно переминался с ноги на ногу у домового аппарата, пока агент разговаривал с начальством.
- Так я и думал, - произнес наконец агент, кладя трубку, - придется вам.
- Что вам? - спросил управдом, склонив голову, - то есть, как же мне это понимать?
- Вам придется взять попугая на свою ответственность на время розыска наследников.
- Как? - скривился управдом, подняв в защиту обо ладони к лицу. - Это, то есть, извините. Я член союза и права свои знаю. Он подохнет, а я в ответе. Спасибочки. От людей покоя нет, один водопроводчик Жомов по субботам, свинья, дебоши делает такие, что жизнь не мила, а тут еще за попугая отвечай. Не согласен. И в инструкции таких правил нет, чтоб управдомы за животную отвечали. Сами берите на здоровье.
- Ха-ха-ха, - раскатился из клетки попугай.
Финагент даже подпрыгнул от неожиданности и злобно плюнул в сторону попугая.
- У, паршивец. И всегда мне судьба такая. Другим хорошие дела достаются, а мне как назло. То коты, то моськи, а теперь попугая нанесло.
Он безнадежно махнул рукой и опять отправился говорить с инспектором.
- Вот что, - сказал он, обтирая пот со лба, - придется, значит, не опечатывать комнату, а ключ я передам вам под вашу ответственность. Мы снесемся завтра с вашим трестом и решим, что делать, а пока комната с содержимым доверяется вам.
- Каррашо, - рявкнул попугай.
- Тебе, сатане зеленой, может, и хорошо, - мрачно ответил управдом, косясь на клетку, - а нам каково, будь ты неладен.
Он с сердцем захлопнул дверь комнаты и повернул ключ с такой злостью, словно поворачивал нож в сердце врага.
3
На следующий день управдом получил из правления треста бумажку.
В бумажке за всеми надлежащими подписями стояло коротко и официально:
"Управдому дома №… т. Плевкову. Правление треста ставит вас в известность, что после переговоров с фининспектором участка по поводу оставшегося после скончавшейся гражданки Дризен имущества, в том числе зеленого попугая, трест и финотдел пришли к соглашению, постановив приравнять означенного попугая к скоропортящимся импортным продуктам, которые закон разрешает продавать ранее шестимесячного срока. Трест предлагает вам взять попугая гражданки Дризен на свое иждивение впредь до торгов. За содержание и воспитание попугая расходы будут оплачены финотделом после торгов, согласно вашего счета. Завадмотделом (подпись). Секретарь (подпись). Завканцелярией (подпись)".
Управдом бросил бумажку на стол, взглянув на жену, и смачно выругался.
- Ты что, идол? С утра в пивную шлялся, прости господи мою муку. Что при детях ругаешься?
- Дура, - сказал управдом, - пивные еще заперты, десятый час. А вот лучше приготовься уплотниться.
- Отцы родные! - всплеснула руками управдомша, - это еще что за напасть? И так, кажется, живем - дохнуть некуда. Куда ж уплотняться? Да как ты это допустить можешь?
- Придется, мамаша, - подмигнул управдом, - вселяют нам очень ответственного гражданина.
Управдомша открыла рот и приготовилась завопить, что ей плевать на всех ответственных, что она тоже недаром кровь проливала, но управдом ткнул ей в лицо бумажку треста и торжественно вышел.
Спустя десять минут он шествовал по двору обратно в квартиру. За ним шагал лохматый и опухший, как от водянки, дворник Алексей и, вытянув вперед руки, как будто неся хрупкую драгоценность, тащил клетку с ругавшимся на весь двор попугаем.
Управдомовы дети встретили водворение ответственного гражданина в квартиру восторженным, уничтожающим барабанные перепонки воем, так что даже сам попугай притих и испуганно забился в угол клетки, посматривая оттуда покрасневшим от безумной злобы круглым глазом, полуприкрытым серовато-прозрачной пленкой.
Когда же дети добрались до клетки, обуреваемые желанием поближе познакомиться с новым жильцом, и мальчишка, просунув палец между прутьями, тронул попугая за хвост, попугай, вздыбив перья, стремительно обернулся и разом сорвал с дерзкого пальца кожу с мясом, от ладони до ногтя.
4
В "Вестнике губернского Совета" и газете "Голос Коммуны" появились объявления, извещавшие граждан, что в четверг девятнадцатого апреля по такой-то улице, в помещении домовой конторы состоятся торги на наследство, оставшееся от гражданки фон Дризен и состоящее в говорящем попугае серо-зеленого цвета и неизвестного возраста, при начальной оценке в двадцать пять рублей.
Оценил попугая в такую сумму синеносый аукционист финотдела, знаток аристократической жизни, читавший романы Фонвизина и Веселковой-Кильштет.
Внизу была приписка, что в случае, если первые торги не состоятся - назначаются вторые на двадцать девятое апреля.
Неделю, до девятнадцатого апреля, попугай баронессы терроризировал управдома и его семейство криком и дерганьем прутьев клетки клювом, от чего по квартире разносился едкий и надрывающий нервы звук, словно десятки мальчишек скребли стекло о стекло.
Ругался он по-прежнему неожиданно и как-то замечательно впопад, заставляя выруганных съеживаться от неприятного ощущения, но, несмотря на все старания управдомова сынишки, не хотел обновить запас старорежимных ругательств другими, соответствующими запросам нового быта, и решительно отказывался повторить фразу "лорду в морду", которой мальчишка с упрямым старанием оглушал его с утра до вечера.
В попугае жил закоснелый баронский консерватизм, и принять революцию он явно не мог и не желал.
Девятнадцатого апреля попугай в клетке был отнесен с утра в домовую контору и там странно и неожиданно притих, очевидно страшась новой судьбы.
Дворник, внесший его, сказал управдому:
- Молчит, как рыба.
Управдом подозрительно покосился на попугая и пробормотал:
- Молчит-то он молчит. Да не к добру. Сволочь, а не животное.
Понемногу в контору собрались бездельные обитатели дома, за ними приволоклись две старушки в наколках с выражением светской строгости на засушенных губах и какой-то веселый человек в пальто с котиковым воротником и котиковой шапке. Человек был немного навеселе, войдя, шумно поздоровался со всеми, подошел к клетке, постучал по ней, заставив попугая насторожиться, и сказал радостно:
- Живой ведь, стерва. А? Что вы скажете, граждане?
За всех сурово ответил управдом:
- Мы дохлыми живностями не торгуем, гражданин.
Гражданин улыбнулся.
- Я ж и говорю… А можно ему под хвост заглянуть на устройство? - вдруг спросил он после короткой паузы.
Старушки шарахнулись, остальные заржали.
И опять мрачно ответил управдом:
- Чего ж там смотреть? У него сзади, как и спереди.
Гражданин широко и сожалительно развел руками.