- Костя… а можно я прокачусь на твоем велосипеде?
- Что за вопрос, сеструха? Вперед! Справишься? Или помочь?
Ну, это было уж слишком! Такой заботы со стороны брата она даже представить себе не могла! Как же все изменилось! И как, оказывается, хорошо, когда семья дружная!
Через минуту она уже накручивала педали, мчась навстречу солнцу и ветру, навстречу этому поистине благодатному дню, который шептал ей: все переменчиво! То, что тебя сегодня печалит, завтра пройдет без следа… Только не позволяй тоске укрепиться в сердце, не превращай его в гнездо для обид… И не сворачивай с дорожки, по которой ты мчишься, - с той дорожки, которую подарил сегодняшний день, - она поведет к любви…
Объехав поселок, Сеня вернулась домой. Бессонная ночь и все пережитое, наконец, дали о себе знать - ей вдруг смертельно спать захотелось!
Едва добредя до постели, она свалилась прямо в одежде, сил хватило только на то, чтобы скинуть туфли, и проспала весь день крепко, без сновидений… Перед тем, как проснуться, ей послышался во сне мамин голос: "Ксанушка, милая… Я люблю тебя!"
- Я тоже люблю тебя, мамочка! Очень-очень… - пробормотала Сеня… и проснулась. Был уже поздний вечер. Возле её постели сидел домовой.
Глава 18
ИСКУПЛЕНИЕ
- Все, все, все, развоплощаюсь! - замахал лапами Проша и тотчас исполнил сказанное - исчез!
- Прош, ну зачем ты? Оставайся как был. Сюда же никто не войдет…
- Войдет - не войдет… не мое это дело! Мое - слово данное исполнять. А я слово дал тем, кто меня сюда, к людям направил… Больше не буду видимым, ну, разве что, в исключительных случаях! И только с тобой! Раз уж ты - моя, мне доверенная. Постараюсь быть хорошей подмогой твоему ангелу хранителю.
- Проша! - вся просияла Сеня, вдруг догадавшись, что Прошина мечта наконец исполнилась. - Тебе позволили… больше не слыть нечистым?
- Не "не слыть", а "не быть"! Вот ведь как… - и Сене почудилось, что он от радости прослезился.
- Прошенька, как я за тебя рада! - подскочила она на кровати и запрыгала на упругих пружинах.
- Эй, эй, ты не того… не балуй! Кровати-то не для того сделаны, чтоб на них белкой скакать!
- Ну, ты и зануда, - смеясь от радости за него, покачала головой Сеня.
- Таким уж уродился. Таким и помру!
- Ну, вот еще! Помирать он собрался! Жизнь-то ведь только начинается!
- Это точно - начинается. Но это не значит, что можно баклуши бить и о вечном не помнить. А мне положено о нем помнить - о вечном, значит…
- Ну и хорошо, Прошенька, вот и помни и мне расскажи. Ты ведь мне будешь рассказывать… как тогда, а? Как в твоем подземном прибежище? Помнишь, сколько ты мне всего рассказал? Кажется, я до этого и не жила!
- Жила, да ещё как - на полную катушку! Ты вопросами себя теребила всякими. Вот и дотеребилась - меня к тебе выслали, чтоб кое-что тебе прояснил. Только я-то что - это ведь всякий может - до жизни живой докопаться. Только надо все время рыть её - жизнь. И тогда она тебе все свои тайны раскроет!
- Так уж и все!
- Ну, не все, конечно… Только те, которые человеку раскрыть дозволено. А ему вовсе не все следует знать - от многого он отгорожен как бы стеною невидимой…
- Например?
- Ох, до чего приставучая! Имей в виду - разговоры эти для нас с тобой будут не правилом, а скорей исключением - когда какой-никакой вопросик уж больно тебя допечет… А пример тебе… вот пожалуйста! Как орехи хрустели видела? Ну, прошлой ночью, в жилище моем? Помнишь?
- Как будто такое можно забыть… - помрачнев, ответила Сеня.
- Ну вот. Сама понимаешь, кто там в комнате был, и под чьими шагами эти орехи давились… Пояснять не надо, надеюсь? Дело-то к ночи идет…
- Нет, не надо, не надо! - вся сжавшись, пискнула Сеня.
- Так вот, Господь и не попускает, чтоб человек ВИДЕЛ духов нечистых. Так их вид страшен, что от одного этого можно сойти с ума… Ограждает Он человека. Сказано ведь: познание умножает скорбь. Так что, отпущено вам человекам - знать о мире ровно столько, сколько положено. И не лезть за черту запрета - иначе, кроме бед, ничего не выйдетт из этого… А нам беды нужны?
- Не нужны, - враз посерьезнев, сказала Сеня. - Прош, так это был… Сам? Я правильно догадалась?
- Правильней некуда. Сам!
- А как же теперь?
- Что теперь?
- Ты с ним опять будешь… биться?
- Биться буду, без этого нам нельзя. Ни человеку, ни духу без битвы никак невозможно! Только теперь жизнь покажет, какой-такой недруг у меня нарисуется. Откуда явится и какой из себя будет…
- А Сам? Он, что, от тебя отступился? - с надеждой спросила Сеня.
- Сам-то… А нет его, Самого! Совсем нет! Развеялся! Ты его победила, девочка, бесстрашьем своим и верой.
- Я? - не веря ушам своим, Сеня так и застыла на месте.
- Ты. Ты знала, что недруг мой рядом, по пятам за нами идет, и не испугалась. Знала, что крест для нечистой силы - самое страшное оружие. И не побоялась оружие это в битве со злом применить. Сам давно тут по округе рыскал, крест искал. Очень он боялся его и хотел уничтожить, потому как перед смертью Варварушка предсказала, что много нечисти через её крестик нательный в прах развеется! Видишь, сбылось её предсказание… Крестик наш - тот самый, Варварушкин. Она, как постриглась, его не снимала, свято верила в силу креста, и вера её недруга нашего победила. Вот и ты верила, что Бог не оставит. Так и случилось - не оставил Он нас!
- Проша… но тогда ведь ты сам должен был первый от креста в прах развеяться! Ты же нечистый дух, так ведь? А получается, крест тебя спас? Это же вопреки всем законам!
- Вопреки всем законам нечистых! А я не нечистый вовсе - сто раз тебе уже говорил. Я так себе был - серединка наполовинку, невмоготу мне стало болтаться на серединке этой убогой и возмечтал я… да я ж тебе говорил! Вот и дал мне Бог по мечте моей, молитву мою исполнил. Да, конечно, сильно я рисковал, когда просил крест на себя возложить, мог от этого в миг развеяться. Но, как видишь… - Сеня, не видя его, почувствовала как он весь просиял, - как видишь, мы с тобой победили и мне отныне дано званье чистого! И получается - единственный чистый я домовой на земле! Только, знай, если будешь хвастаться, вот как я, то немедленно грязи в душу горстями наляпаешь. Да, что там - лопатами! Потому что, хвастовство - это грех!
Сеня подумала, что Проша неисправим - даже преобразившись, привычки свои не оставил: так же любил поучать, так же обожал возноситься, и чуть что - менял настроение. Переменчивый, что твой весенний ветер…
- Слушай, я за тебя страшно рада!
- За НАС! - поправил её Проша. - Это ведь и твоя победа…
- Ну, хорошо, за нас. Только… как же мы будем теперь?
- Что будем?
- Ну… жить?
- Хорошо будем жить. Попробуем, по крайней мере… А чего там, у нас получится! Да и прошлые ошибки мои, надеюсь, не пропали даром - многому меня научили… Заплатил я за них. Сполна! И мои - они, бедные, тоже за эти ошибки платили. Жизнь штука такая - и за свои ошибки, и за чужие - за все платить приходится. А иначе не прорасти к небесам через эту корявую твердь…
И Сеня услышала, как он несколько раз в сердцах притопнул лапой.
- Проша, мне кажется, ты за все заплатил… И страданьями своими, когда мучился без людей и простить себе не мог, что семью свою погу… нет, не ты её погубил! Ты просто недосмотрел вовремя - вот что!
- Так все беды - они от недосмотра! Когда душа немеет и не чует близкой опасности. А чтоб чуяла - это я тебе говорил - растить её надо. Вот этим мы с тобой и займемся!
- Прош, ты меня не отвлекай, дай договорить - ведь это же очень важно! Мне кажется, что все прошлое ты искупил. И Самого победил и меня научил многому… Я, знаешь, как-то совсем по-новому жить начала.
- То ли ещё будет! - успокоил её домовой. - Только ты ещё про одну вещь забыла.
- Про какую?
- Про последыша моего. Ведь я простил его… да. Себя превозмог, а простил. И спас.
- Как? Когда?
- Да вот, утречком… Ведь Валет этот гнусный - мой последыш и есть!
Сеня так и онемела с раскрытым ртом.
- Вот-вот, - продолжал Проша как ни в чем не бывало. - Видишь, какая завязочка по жизни пошла? Последний из прошлой моей семьи полез в мою новую, со свиным-то рылом - да в калашный ряд! Это ведь он твоего отца в грязное дело втянуть хотел. Специально дачку эту вам подыскал - поблизости от подельника своего Нукзара!
- Я… я об этом догадывалась, - кивнула вконец ошарашенная Сеня.
- Ну вот. Только завязочку эту гнилую я на корню развязал. Обрубил, чтоб ее! Я ведь потихонечку-полегонечку, хоть и в немощи был, историю эту по ниточке, по другой - да распутывал! Ты вот думаешь - пистолет тот, из которого отморозок Ефимов по Валету стрельнул, - он что, случайно осечку дал? А?! Так-то вот!
- Так это ты… твоя работа? Прошка, какой же ты молодец, ура! Значит, спас ты последыша своего…
- А что мне оставалось, коли чистым намылился сделаться? Чистым положено так - прощать. И помнить, что на горе чужом счастья не выстроишь. Нет, никак этого не получится - уж ты мне поверь!
- Я тебе верю, Проша! - сверкая глазами, ответила Сеня.
- Э, ты того… не вздумай!
- Чего? - не поняла Сеня.
- Ну, как это говорится в заповеди: не сотвори себе кумира! Не вздумай, то есть, ни из кого, будь то дух или человек, непогрешимого и всесильного делать, потому что это значит ему всей душой, всем сердцем предаться, а это противно. Потому что нет на земле ни духа, ни человека иль существа какого, чтобы такое ради него над собой учинить! Душа человеческая, знаешь, кому принадлежит?
- Богу! Теперь-то я знаю… Прош, а скажи… ты ведь знал, что здесь клад! Что Варварушка именно в этих краях монастырские сокровища спрятала… поблизости от сестры с племянницей. Знал?
- А ты как думаешь? Догадайся с трех раз! Знал, конечно. Знал и то, что без человеческой помощи клад бы мне не дался. Куда мне, лохматому, подступиться к православным святыням! Ох-хо-хонюшки… Ну ладно, что-то опять нас с тобой в горние выси заносит, время тебе теперь спать, а не разговоры разговаривать.
- Но ведь я уже выспалась! - она попыталась было протестовать.
- Чтоб очухаться от всей этой передряги, нужно трое суток подряд спать без просыпу. Вопросы есть?
- Вопросов нет! Ой, только один!
- Ну, давай.
- А как же клад? Его же, наверное, вернут владельцам - монастырю, то есть…
- Правильно понимаешь. Вернут.
- А как же мы… Ты ж говорил, что у нас в доме поселиться не сможешь - там другой домовой есть наверное.
- С этим мы разберемся - не беспокойся. Главное постановили поселяюсь с вами теперь. Так что уж не взыщи, если что не так… И не обижайся на меня, если не стану на связь выходить. Тебе надо земной жизни учиться, а не с духами в прятки играть!
- Но иногда-то можно? - умоляющим голоском прошептала Сеня.
- Ну, разве что иногда… Все, спать, спать…
- Прошенька, ещё один маленький-премаленький вопросик…
- Валяй!
- Прош, а что такое крест? Что он значит? Наверное, не только то, что на нем был распят Христос?
- Это, конечно, главное - память об искуплении. Господь все грехи человеческие взял на себя, искупил их смертью своей… Заступился за вас и у Князя мира сего - у дьявола навеки вас отнял. Но главное скрытое в нем в кресте - это тайна жизни… Горизонталь и вертикаль. Пересечение путей земных и небесных…
- Ой, Проша, расскажи мне про них, пожалуйста!
- Время тебе ещё не пришло. Ты и так высоту великую с одного маху взяла. Передохнуть душе нужно, переварить все, а то не усвоится…
- А что, душа, как желудок, пищу усваивает? На это ей время нужно?
- А как же? Обязательно. А то просвистит мимо тебя то, что ты зацепила, и накрепко не приживется. Ты ж не хочешь такого, чтоб не прижилось? Тогда получается, вся работа - даром.
- А если приживется все пережитое, тогда… не даром?
- Вот видишь, сама понимаешь!
- Проша, а крест Варварушкин… он не вернется?
- Это уж как на то будет Божья воля, - строго сказал домовой. - Все, спи сладко! Испаряюсь я. Дел у меня - по горло. Успеть надо до вашего переезда все дела свои тутошние обустроить, чтоб никто не обиделся и добром поминали в здешних краях… И с Лапекаком за жизнь покалякать, наставить его бестолкового на путь истинный… Вроде бы, ждет его повышение - он же здорово нам помог, так что, глядишь, зримую форму получит… Поэтому, до переезда мы с тобой вряд ли услышимся. А ты не скучай - ты усваивай. Вон сколько пищи для душеньки-то твоей! Все, покедова!
И как ни звала его Сеня, как ни наведывалась в заброшенный дом, - к люку подземному она и близко подходить боялась по старой памяти, - все было напрасно. Проша сдержал слово и вплоть до самого переезда в город не давал знать о себе…
Глава 19
ОТЪЕЗД
Как ни сдерживалась, как ни храбрилась бабушка Инна погожим деньком конца августа - днем переезда в город, но слез сдержать не смогла. Уж больно прижилась она в здешних краях, больно пришлись они по сердцу! Здесь даже характер её изменился… смягчился, что ли. Нет, она по-прежнему оставалась натурой властной, придирчивой, по-прежнему обожала командовать, но в уныние по всякому поводу и без оного не впадала. Может, так живительно природа подействовала… И впрямь сколько было по лесу хожено-перехожено, сколько грибов да букетов собрано, сколько трав засушено на зиму… А может быть, так благотворно подействовало на неё знакомство с новыми внучкиными друзьями - Марией Леонидовной и Наташей. Она стала частой гостьей на их участке, и они к ней частенько захаживали, вместе ходили в лес…
А Сеня прямо-таки влюбилась в этих двух женщин, по пятам за ними ходила и, как губка, впитывала все, чем живут они, о чем думают… Решено было, что знакомство свое продолжат в Москве. Мария Леонидовна оставила Сене свой адрес - жили они на Арбате, в Чистом переулке, и пригласила почаще к ним в гости захаживать. От этого и грусть переезда не казалась такой уж горькой - ведь столько хорошего поджидало Сеню в Москве!
Когда прибыла заказанная из Москвы грузовая машина и стали грузить вещи, у калитки притормозил знакомый велосипед. Мамука!
После тех страшных событий в середине июня Мамукин отец Нукзар вместе со всеми родственниками перебрался в Москву. Началось следствие по делу Ефима. И Нукзар был в этом деле не последним лицом… По поселку бродили разные слухи: кто говорил, что его посадят, кто - что откупится, вон, дескать, денег у него сколько! - кивали злобные и завистливые на опустевший особняк с башенкой… Ни детского смеха, ни людских голосов не слыхать в нем было. Дом опустел.
И все-таки Мамука приехал! Приехал, чтобы с ней попрощаться. Он прибыл на электричке один - совсем как взрослый… Видно, домашним было не до него.
- Здравствуй! - сказал он, потупясь и топчась у калитки. - Вот, приехал. Я слышал ты уезжаешь в город… Слон сказал. Мы с ним иногда перезваниваемся. Вернее, он мне звонит - сюда-то позвонить некуда. Не в сторожку же…
- Привет! - шагнула навстречу Сеня и широко распахнула калитку. Проходи… Ой, как я рада, Мамука, уж думала больше тебя не увижу.
- Ну что ты! Правда, отец говорит… мы уезжаем. Совсем. Это ещё не решено, но…
- Ты погоди - ещё все сто раз переменится. Может, вы никуда не поедете. А если и так - можно же переписываться! Ты мне напишешь?
- Я?
Мамука порозовел. Он не думал, что она так встретит его… по-доброму. Ведь, что ни говори, а темная тень отца ложилась на всю семью…
- Ну, конечно! Ты мне свой адрес оставишь?
- И адрес, и телефон.
Сеня быстро сбегала в дом и принесла лист бумаги, на котором старательно написала свой полный московский адрес и номер домашнего телефона.
- Вот, держи! И… ты не волнуйся, Мамука. Все будет хорошо. Обязательно! Только не забывай обо всем… ну, о ручье, о том, как мы бежали, как притащили клад… Вернее, не мы притащили, а Проша. Как он…
- Проша? - Мамука сморщил лоб, как будто силясь что-то припомнить. Это кто? Друг твоего брата?
- Нет, Проша - он… - Сеня осеклась.
Она хотела сказать, что он домовой, но неожиданная догадка вдруг осенила её. Мамука забыл все, что было связано с Прошей, забыл и его самого… Все это попросту стерлось из его памяти, потому что… так хотел домовой. Проша открылся только ей - ей одной - и ни с кем больше не хотел разделять их тайну.
- Проша… да нет, я ошиблась. Я хотела сказать "Слоша"! Это я так Слона теперь называю. По-своему. Ну как тебе кликуха? Нравится?
- Слоша? Здорово! Классная кличка. Такой уж точно ни у кого нету - ни с кем не спутаешь. А то у меня в Москве аж два знакомых Слона! Слушай… а ты меня тоже как-нибудь назови… ну, по-своему.
- Тебя? - Мися задумалась. - О, придумала! Хочешь, я тебя буду звать Кум? Ну, Мамука - Мук - это Кум наоборот… И потом… она вдруг задумалась, но о новой догадке своей ему не сказала.
Кум и кума - это как бы духовные родители ребеночка, над которым совершают обряд крещения… Или взрослого человека - это неважно. Они оба после этого считаются близкими родственниками. А они с Мамукой… ведь они как бы окрестили Прошу - Сеня возложила на него крест и окропила слезами. Правда Мамука случайно выбил из лап домового крест… но это ничего. Он окрепнет. И руки его, и душа… И если получится, она ему в этом поможет.
- Кум? Здорово! Пускай я буду Кум! Но это только между нами, хорошо? Это будет только наша с тобой междусобойная кличка.
- Междусобойная! Как ты это придумал, просто обалдеть… Если хочешь, можешь звать меня Кумой!
- Идет! Ну, Сень, пора мне. Я ведь только на минутку заехал, чтоб попрощаться. У нас теперь постоянного адреса нет - мы квартиру снимаем… верней, не одну, а разные - то и дело переезжаем с места на место. Ох, как надоело… А! - он махнул рукой. - Ну все, я поехал.
Он оседлал свой велосипед.
- Я тебе позвоню-ю-ю-ю… - крик затихал в отдалении, потому что он уже мчался, крутя педали, и вскоре пропал за поворотом.
- Мосина, пора! - шепнул ей на ходу дед, тащивший в машину узел с постельным бельем. - Через пять минут отправляемся…
Все, прощай лето!
Сеня едва удержалась, чтоб не заплакать. В последний раз обежала сад, заглянула в сарай - пленка по-прежнему лежала на месте. Сеня засунула под неё руку и вытащила воланчик. Он так и пролежал здесь преспокойненько с того самого дня, как она его спрятала. Какая она была тогда… противная. Нет, не противная, глупая просто! - рассмеялась Сеня, немножко повеселела и сунула воланчик в карман. Она сохранит его на память об этом лете. Об этих местах, которые помогли ей здорово повзрослеть!
И забеспокоилась вдруг: где же Проша? Он ведь так и не подавал о себе весточки со дня их последнего разговора…
- Ксюха, в машину! Костик, прощайся с Ирочкой! - послышался папин зов.
- Иду! - крикнула Сня.
Костик, зардевшись, неловко чмокнул в щеку свою первую любовь - Ирочку - Бирочку - они уже битый час прощались, стоя возле калитки…
И вот, урча мотором, груженый грузовик выехал за ворота.
Прощай, дача!