Никита достал из нижнего ящика буфета свою копилку, спрятал под полой дубленки, вынес потихоньку на улицу и разбил об пол беседки в соседнем дворе. Смеркалось, непогода сменилась легким морозцем, падал снег… Он собрал рассыпавшиеся монетки и подсчитал - оказалось чуть больше ста тридцати рублей. Порядок! Рассовав деньги по карманам, он кинулся со всех ног к метро. У него было около двух часов. Только бы она была дома!
Возле "Курской" он купил цветы - первый в жизни букет! Это были три хризантемы - золотистые как цвет её волос. Почему-то он подумал, что дарить розы пошло. Все дарят! А у них все будет не как у всех. Ему хватило ещё на маленький флакончик духов, который продавщица, заговорщически подмигнув, обернула в зеленую блестящую фольгу и перевязала красивым бантом.
Как он добрался до дома - Кит не помнил. Ноги сами несли его, а от недавней слабости не осталось следа. Он пулей влетел в подъезд и нос к носу столкнулся с дядей Сережей. Тот взглянул на букет, обернутый в прозрачный целлофан с бантиком и спросил, не меняясь в лице:
- Это мне?
- Э-м-м-м… Н-не совсем, - заикаясь, ответил Кит. Уши и щеки его пылали.
- А-а-а, тогда значит нашей малярше Валечке? Что ж, мудро… продолжал подшучивать несносный Овечкин. - Она за три дня недельную работу сделала - и причем, качественно. Такую самоотверженность следует поощрять. Давай я с тобой поднимусь.
- Э… Нет, не надо.
- Ну, как скажешь, - кивнул Сергей Александрович, отводя взгляд, чтоб Никита не видел как в темных его глазах искрится смех и не принял это на свой счет…
- Дядя Сережа, погодите, - Кит выскочил из подъезда во двор вслед за Овечкиным. - Вы… пожалуйста, не говорите родителям… ну, про это, - он кивком указал на букет.
- Понял, - согласился Овечкин. - Мудро! Что ж, удачи тебе.
И он растворился в поднимавшейся мглистой метели. А Никита с замиранием сердца стал подниматься на лифте. Удивительно, но страха в нем не было. Он только волновался, что не застанет Женю… или Еву? И как все-таки её называть?
Пряча букет за спиной, он позвонил. Дверь открыл невысокий щупленький мужичонка с трехдневной щетиной на впалых щеках. От него несло перегаром. За спиной у него слышался грубый смех, женские взвизги и развязные пьяные голоса - как видно, здесь гуляли вовсю, загодя начав отмечать Новый год.
- О! - покачнувшись, произнес Мужичок. - Т-тебе кого?
- Мне? - переспросил Кит, отшатываясь. - Мне Евгению. Она дома?
- Он-на? Дом-ма, - старательно выговорил небритый и, обернувшись, крикнул. - Же-е-ень! Же-е-е-ня-а-а-а…
Но из-под его руки, опередив зычный зов, вынырнула Женя и, схватив мальчика за руку, втащила в квартиру. Ни слова не говоря и не давая ему опомниться, она потянула его за собой по коридору и втащила в одну из дверей. Это была небольшая уютная комнатка со множеством черно-белых и цветных фотографий, развешанных по стенам.
Ева глядела на него, на букет, широко раскрыв глаза. Наконец Никита справился с волнением и протянул ей цветы.
- Ой! Это мне? - она вспыхнула, взяла цветы, зарылась лицом в эти живые пахучие звездочки и отвернулась. Это было так хорошо, так неожиданно - она не находила слов.
Никита заметил слезы у неё на глазах. И понял, что и для Евы это первый в жизни букет.
- С Новым годом! - только и смог он произнести севшим голосом, - то есть… с наступающим… - и протянул ей коробочку, едва вытянув её из кармана онемевшими пальцами.
- Спасибо, - шепнула она, просияв. И… неловко чмокнула его куда-то в шею, приподнявшись на цыпочки.
Пауза хрусталем зазвенела в ушах. Никита задохнулся и поймал её маленькие холодные ладони в свои. Так стояли они долго, глядя в глаза друг другу, и оказалось, что слова больше им не нужны.
Потом Женя осторожно высвободила свои руки. Вздохнула.
- А мне… мне тебя даже угостить нечем.
- Это ничего, я совсем не голодный, - поспешил успокоить её Никита. А это… это чья комната?
- Соседки. Она сейчас придет. Тут я у неё ночую. Иногда…
- А-а-а… - выдохнул Никита. - А может… поднимемся ко мне? Поглядим как там ремонт?
- Ну, не знаю, - замялась она. - А где ты был? Тебя долго не было…
- Я… уезжал, - отчего-то соврал он и сглотнул. Во рту пересохло. Слушай, как же все-таки тебя зовут? Женя или… Ева?
- А как тебе больше нравится? - застенчиво улыбнулась она, потупившись.
- Наверное Ева. Не знаю - и так и так хорошо!
- Ну тогда и зови меня Евой. Хотя… мама звала меня Евгешей - это было её любимое имя.
- А где твоя мама? - спросил он и тут же пожалел об этом.
- Она умерла, - просто сказала девочка. - Ну что? Пойдем к тебе?
- А тебя отпустят?
- А я никогда и не спрашиваю - просто делаю, что хочу. И потом там не до меня…
И они выскользнули из квартиры, которая напоминала утлую лодочку в девяти балльный шторм - грохот, пьяные выкрики, звон разбитой посуды, магнитофон, орущий на полную мощь…
"Боже, как она живет в этом аду? Да ещё с маленьким братиком…" подумал Никита и решил, что он должен спасти её, забрать отсюда. Правда, как это сделать, пока не знал.
- А как поживает Сомик? - спросил он Еву, поднимаясь по лестнице.
- Нормально. Рука совсем зажила - даже следов не осталось. Эта тетушкина мазь просто диво-дивное, - весело ответила та, шагая вслед за ним через ступеньку.
Он открыл дверь своим ключом и ахнул. Овечкин поистине творил чудеса! Квартира сияла как новая - рабочие доклеивали последние рулоны шелковистых обоев, в ванной сверкал темный кафель и белоснежная новенькая сантехника, а свет розоватых светильников в форме раковин отражался в матовых дверных стеклах… Дворец, да и только!
Ева при виде всего этого великолепия сразу потупилась и как-то вся сжалась. Никита провел её в комнату вслед за собой. На свеженастеленном паркете отпечатались влажные следы снега с его сапог. Ева на цыпочках прошла за ним, как будто боялась ступать по этому новенькому паркету, и огляделась.
- Это, что, твоя комната? - спросила она, нахмурясь.
- Нет, тут будет спальня родителей.
Он обернулся к ней и вздрогнул - теперь перед ним стояла вовсе не та девочка, которая буквально минуту назад с веселым любопытством шагала за ним через ступеньку. Холодный угрюмый взгляд исподлобья пронзил его точно копьем! Она тут же отвела взгляд и уставилась на свой перстень, как будто он был единственным предметом на свете, который её интересовал. Все движения тотчас стали какими-то вялыми и даже голос переменился глуховатый стал и какой-то пустой. Точно душу из него вынули - если только в голосе хоть сколько-то пребывает душа…
- А я… - она запнулась, а потом выпалила со злостью, - у меня тоже такая будет! Даже лучше! У тетушки квартира четырех комнатная и потолок выше! И прихожая у неё большая и вообще… Она мне обещала свою квартиру оставить. И денег кучу! И завещание даже показывала, вот! Она совсем старая - скоро умрет. И тогда я разбогатею…
От такого неприкрытого цинизма Никита просто остолбенел - так не вязался он со всем её легким обликом. А Ева явно не зная, что бы ещё такое сказать, продолжала без смигу глядеть на свой перстень. И Никита с ужасом заметил, что тот начинает светиться.
- А хочешь, - он несмело подошел к ней и взял за руку, - хочешь пойдем погуляем? Тут на реке есть шлюз… там так здорово… ты была там?
Ева медленно подняла голову - во взгляде её была пустота. Казалось, она вообще не видит Никиту. Он поднес её руку к самым глазам и… отшатнулся. Перстень переливался радужными красками, постепенно краснея, словно он накалялся. От него и впрямь исходил жар как от печки!
- Я не знаю, но я… пожалуй… мне надо к тетушке. Совсем забыла - я ж ей обещала! Мне нужно встретить с ней Новый год.
Ева медленно повернулась и пошла к выходу, точно во сне.
Никита опередил её и преградил путь.
- А как же Сомик? Ты же не оставишь его одного в пьяном притоне?
- А-а-а… - вяло протянула она. - За ним Михайловна приглядит.
- А кто такая Михайловна?
- Наша соседка.
- Ева, послушай… - Никита набрался духу и выпалил, - что это за перстень? Странный какой…
- Это мамин… мама его носила. И мне оставила… перед смертью. Я никогда с ним не расстаюсь. В нем - моя мама!
И сообщив эту невероятную весть ошеломленному парню, Ева оставила его одного.
Глава 4
ПЕРЕЕЗД
Новый год отшумел, рассыпался фейерверками и сгинул - наступили привычные будни с их заботами и суетой. Близился переезд.
Ольга с Санчо задумали перебраться на "Курскую" до Рождества - уж очень хотелось встретить любимый праздник в новом доме.
- Это же так чудесно, - радовалась Никитина мама, - новая жизнь, которая начинается под Рождество!
Они даже не стали украшать елку на старой квартире, а поставили её посреди пустой комнаты в новой. Дом сразу ожил, наполнился хвойными запахами и ожиданием чуда. Никитины родители, хоть и были людьми вполне деловыми и современными, но к этому празднику относились как дети - они свято верили, что все, загаданное в эту ночь, непременно случится! И, конечно, их сын эту веру безоглядно и искренне разделял…
Вещи ещё до Нового года были собраны и разложены по картонным коробкам. Санчо кликнул друзей - и на третье января назначили день переезда.
Никита уже после первого перебрался на новую квартиру. Он спал на полу в папином спальном мешке, оставшемся со времен его юности. Собственно, спал - это слишком сильно сказано! - он бродил по квартире кругами как заблудившийся странник, потом пытался прилечь, метался, крутился, маялся… и глядел в окно - в ночь… Звезды были так близко! Они манили, тревожили… и беспощадная полная луна не давала ему покоя - она преследовала его…
Из квартиры снизу слышался шум гулянки, грохот и музыка… он не знал, там ли Ева или у своей тетки. Он был почти уверен, что Ева выдумала её свою богатую тетку. Выдумала, чтоб не казаться несчастной. Чтобы он её не жалел! Чтоб представлять себе хоть какой-то выход из чудовищной беспросветности, пускай он - этот выход - и существует только в воображении…
Никита отчего-то не мог пересилить себя и спуститься этажом ниже, чтобы позвонить в дверь. Он ненавидел себя за это, проклинал свою слабость, но ничего поделать с этим не мог. Черный кот, появлявшийся невесть откуда, глаза, глянувшие из темноты, странный перстень, загоравшийся жарким светом, точно в нем угли тлели, - все это беспокоило его. Он и сам не мог объяснить причину своего страха - ведь до сих пор никто ему не причинил особенного вреда, кроме нескольких неглубоких царапин на щеке… Но Никита знал, сердцем чуял, что опасность подстерегает его - она где-то рядом.
Но даже не это пугало его - он боялся другого. Он чувствовал, что смертельная опасность нависла над самым главным для него существом - над Евой! Он знал, что без него она пропадет. Потому что темные тучи сгустились над ней… Откуда явилась в нем эта уверенность? Нет, на этот вопрос он не знал ответа. Но ясно осознавал, что она ходит над пропастью по самому краю бездны и, похоже, даже не догадывается об этом.
А чем же иным можно было объяснить странные перемены в ней - то ясной как солнышко, то сумрачной как тревожащий лунный свет… Он видел - она не злая и не завистливая от природы - все это так не вязалось с ней! Душа её чиста как рассвет, но что-то сдвинулось в механизме судьбы и в душу её просочилась тьма. И силы, подвластные Князю мира сего, - силы тьмы стремятся присвоить себе то, что им не принадлежит, - её душу! Но он этого не допустит, он не даст им власти над ней. И пускай без битвы они её не отпустят - он ждал битвы и был готов к ней! Он слишком много читал об этом, чтобы не знать: за красоту нужно идти на бой!
И три бесконечных дня и три ночи он собирался с силами. Он не раз спрашивал себя: а готов ли он к тому, что неизведанное станет его врагом? Что он не знает, кто поджидает его во мраке ночи? Не ведает, какие козни готовят те, кому подчиняется мерзкий котище и странное светящееся кольцо. Никита никогда не молился, не умел этого, но тут - в эти три дня перед битвой он пытался молиться… он начал учиться этому.
Наконец, он настал, этот день. День переезда. До Рождества оставалось ещё два дня, и Никита торопил время: ему хотелось, чтобы Рождество поскорее настало. Он ходил, сутулясь, пряча взгляд, весь какой-то напряженный, зажатый. Даже папа как-то ему сказал: "Слышь, старик, расслабься! Чего ты такой смурной? Переезд - это, конечно, не сахар, - говорят, что один переезд равен двум пожарам и наводнению… Но и не такое бывает прорвемся!" Санчо просто не узнавал своего сына. А тот думал: вот-вот что-то случится, что-то произойдет. Останется Ева такой, какой он впервые увидел её, или душа её скорчится. И станет потерянной для него…
Машина была заказана на восемь утра. По папиным предположениям она должна оказаться возле подъезда в Сыромятническом где-то к половине одиннадцати. Пока все погрузят на Брестской, пока доедут… И Никита решил встать пораньше, чтобы до приезда машины с мебелью - до того момента, когда их лодка пристанет к новому берегу, повидать Еву. И поговорить с ней.
Однако, как назло именно в это утро его сморил крепкий сон. Он проспал! И когда, приподнявшись на локте, взглянул на часы, было уже начало одиннадцатого, а под окном призывно гудел знакомый гудок Овечкинского шофера - условный сигнал. Приехали!
Он выбрался из спальника - и тут же раздался звонок в дверь. Неужели так быстро успели подняться на лифте? Он на ходу натянул джинсы, напялил свитер, и кинулся открывать.
На пороге стояла Ева.
Она была смущена и в то же время глаза её доверчиво улыбалась ему. На ней была новая белая кофточка с перламутровыми пуговками и очень модные черные брючки. Куда девалась та сумрачная колючая девочка, которая так пугала его? Глаза её волшебно сияли и вся она была теперь - воплощение радостного волнения. Казалось, ей ничего не стоит оторваться от земли и взлететь, подобно эльфийской принцессе. Она держала что-то перед собой на вытянутых руках. Это была картонная коробка, перевязанная шелковой ленточкой.
- Здравствуй, - она потупилась на мгновение, - вот… это тебе.
- Мне? - он взял коробку и они какое-то время стояли молча, не отрывая глаз друг от друга.
Наконец, Никита опомнился.
- Ох… извини! Проходи, пожалуйста. И… спасибо.
- А ты погляди, что там.
- Я… да, конечно. Только понимаешь - сейчас тут будет самое настоящее столпотворение - там внизу машина.
- Какая машина? Ваша?
- Нет. То есть да. То есть… в общем, наши вещи приехали. Сейчас их таскать начнут.
- Ой, тогда я пойду.
- Нет, погоди. Давай я тебя с родителями познакомлю.
Он так и не успел открыть коробку с подарком, когда на площадке лестницы появился Сергей Александрович с огромным тюком, в который мама упаковала постельное белье.
- Здорово, - приветствовал Никиту Овечкин и, пронося тюк в открытую дверь, немного зацепил Еву. Та как пушинка отлетела в сторону.
- Ох, простите пожалуйста… мадемуазель! - Овечкин бросил тюк, снял свой отделанный мехом картуз и слегка поклонился. - А что ж это вы стоите тут на дороге? Никита, ты нас не познакомишь?
- Конечно, - всполошился Никита, понимая, что сейчас произойдет нечто совершенно невразумительное: набежит толпа грузчиков, папиных друзей, которые вызвались помочь с переездом, появятся мама с папой… а тут Ева. И ещё этот странный Овечкин - то ли глава бригады ремонтников, то ли рафинированный галерейщик… от которого ничто не укроется - такой уж у него взгляд.
Кит не хотел, чтобы кто-нибудь из его родных и знакомых сейчас видел Еву - не тот был момент - знакомство получится смазанным и каким-то… ненастоящим. Он заметно нервничал, и Ева поняла, что она тут явно не к месту…
- Вот, Сергей Александрович, это - Ева, наша соседка. А это наш друг Сергей Александрович.
Она смущенно кивнула.
В этот момент распахнулись створы лифта и на площадке показался папа. Он принялся выгружать на пол многочисленные коробки. Из поднимавшегося второго лифта слышались голоса - там ехала мама. А снизу по лестнице, пошатываясь, к ним направлялся Евин отец.
Дверца второго лифта открылась, мама выпорхнула на площадку и, увидев сына, крикнула:
- Привет, ротозей! Мы тебя внизу ждали. Спускайся вниз - будешь вещи во дворе караулить.
- О-о-о, какие лю-юди! - громко провозгласил на весь коридор Евин папа. - Соседи, значит. Давайте я вам помогу. Меня Михалыч зовут, будем знакомы.
И он шагнул к опешившей Ольге, дыша на неё перегаром.
- Папа! - пташкой кинулась к отцу Ева. - Пойдем домой. Не нужно тут твоей помощи, ты только мешаешь.
- К-как это? Волошин не может мешать! Я пом-могу. Давай это мне, - он без церемоний выхватил у Никитиной мамы из рук тяжелую сумку и потащил к дверям.
- Э, любезный! - крикнул Санчо и ухватил "дорогого соседа" за рукав. Ты это - того… Мы тут сами управимся - иди отдыхай.
- Поч-чему? - пошатываясь не понял Волошин. - Яне устал.
- Слушай, друг, - задушевным голосом шепнул Санчо соседу, - давай как-нибудь в другой раз. А?! Ну, не до того нам, потом познакомимся.
- Это дело надо отметить - переезд и… того - новоселье, - гнул свое Евин папа.
- Отметь, пожалуйста, - кивнул Санчо, - только без нас.
И протянул соседу двадцатку.
Ева кошкой метнулась к отцу, выхватила у него из рук деньги, вернула Никитиному папе и, вцепившись в отцовский рукав, потянула его к лестнице.
- Вы извините его, пожалуйста, - со слезами на глазах крикнула она, обернувшись. - Он больше не будет вас беспокоить.
- Надеюсь, - жестко парировала Ольга, с неодобрением глядя девочке вслед. - Никита, - обернулась она к помертвевшему сыну. - Что это… кто такая эта девица? Ты, кажется, с ней знаком?
Но подоспевший Овечкин быстро отвлек её внимание.
- Оль, там внизу все без присмотра. Может, ты во дворике посидишь?
- Нет, это сделает Никита, - с тем же неуклонным выражением в голосе ответила Ольга. - Сережа, сколько нужно твоим ребятам дать?
- Не беспокойся, с ними я сам разберусь.
Он взял Ольгу под руку и увлек в квартиру. На ходу обернулся к Никите и, делая страшное лицо, кивком указал в сторону лестницы, куда ушла Ева: мол, догоняй!
Парень не стал долго думать - бросился следом за ней. А Ева - она пыталась поднять рухнувшего на пороге отца - и плакала, плакала… Он подбежал к ней, но она зарыдала ещё пуще.
- Уходи отсюда! - крикнула она сквозь слезы. - Пузырь надутый!
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не вездесущий Овечкин. Он уже спешил к ним по лестнице и, мгновенно оценив ситуацию, подхватил под мышки Евиного отца, быстро оттащил его в комнату, захлопнул дверь и шагнул к Никите, который не решался ни приблизится к Еве, ни уйти прочь…