Имя Марка Алданова (1886-1957) - русского писателя, эмигрировавшего из России в 1919 году, - известно не многим. Роман "Ключ" - первая книга исторической трилогии об эпохе Октября "Ключ" - "Бегство" - "Пещера".
Содержание:
Предисловие 1
Часть первая 1
Часть вторая 38
Примечания 67
Марк Алданов
Ключ
Предисловие
Замечания политического характера в предисловии к роману - дело довольно необычное. Они, однако, могут оказаться и небесполезными. Меня упрекали "левые" (впрочем, далеко не все) в том, что я будто бы в ложном, непривлекательном виде изобразил ту часть русской интеллигенции, которая особенно тесно связана с идеями и делами февральской революции. Упрек кажется мне неосновательным. Думаю, что и в наименее привлекательных действующих лицах романа я, как мог, показал хорошее и дурное в меру, - в соответствии с правдой. Может быть, я ошибаюсь, и мне это не удалось. Но какую бы то ни было степень злостности в изображении той или другой части нашей интеллигенции во мне предполагать было бы странно. Никаких обличительных целей я себе, конечно, не ставил. Наше поколение было преимущественно несчастливо - это относится и к радикальной, и к консервативной его части.
Упрекали меня и за "мрачность тона". Я выбрал мрачный сюжет - право каждого писателя, для нас теперь особенно естественное: очень трудно требовать большой жизнерадостности от людей, испытавших и видавших то, что испытали и видели мы.
Скажу еще о другом. Некоторые читатели говорили, что я, под псевдонимами, изобразил в "Ключе" действительно существовавших (или даже живущих ныне) людей. Это легко было предвидеть: всякий роман из современной жизни может вызвать подобное предположение, - на мой взгляд оскорбительное для автора. В "Ключе" не раз упоминаются имена людей всем известных (Короленко, Милюков, Дурново, Горький, Плевако и др.). Я решился на это не без колебания, опасаясь налета "фельетонности" и "публицистики". Но в кругу, который выведен в моем романе, в разговорах, которые там велись, имена знаменитых современников произносились беспрестанно, и мне казалось, что именно отсутствие этих имен было бы грехом против житейской правды романа, отсюда, полагаю, чрезвычайно далеко до изображения в беллетристической форме под ложными именами живых людей. Такой прием я считал бы весьма сомнительным и в художественном, и в моральном отношении. Между тем мне неоднократно приходилось слышать (вдобавок, всегда по-разному), "с кого писаны" Горенский, Браун, Кременецкий, Федосьев и другие действующие лица "Ключа". Один критик заявил в журнальной статье, что в Федосьеве я портретно изобразил Белецкого, главу Департамента Полиции. Что на это ответить? Всякий, кто даст себе труд - не говорю прочесть, но хотя бы пробежать известную записку Белецкого (Материалы Следственной Комиссии), может убедиться в том, что никакого сходства между ним и Федосьевым нет. Добавлю, в качестве курьеза, что мне называли пять адвокатов, с которых будто бы писан (и тоже портретно) Кременецкий. Скажу кратко (как уже сказал в примечании к одной из страниц романа), что в этих указаниях нет ни одного слова правды. Единственное не вымышленное действующее лицо "Ключа" (Шаляпин) названо своим именем.
Я не знаю, удастся ли мне довести до конца замысел, началу которого посвящен "Ключ". Но я понимаю, какие неудобства представляет осуществление этого замысла по частям. Мне остается только принести извинения читателям и критикам, как я сделал в свое время, печатая отдельными томами свою историческую тетралогию.
Автор. Ноябрь 1929 года.
Часть первая
I
Смерть жильца квартиры № 4 обнаружила крестьянка Дарья Петрова, швейцариха, как все ее называли в доме, где она исполняла обязанности своего мужа, в прошлом году взятого на войну. Выйдя в шесть часов утра на крыльцо с ведром, тряпкой, щеткой и фонарем (еще было совершенно темно), она вдруг с испугом заметила, что два окна квартиры № 4 ярко освещены. В квартире этой никто не жил. Пожилой господин в золотых очках, который снимал ее уже почти месяц, никогда не оставался в ней до утра. Швейцариха - она потом долго с гордостью рассказывала, что сердцем сразу почуяла недоброе, - поспешно поднялась на цыпочках по темной лестнице, зачем-то волоча за собой щетку, но, не дойдя до второго этажа, растерянно сбежала вниз, позвать кого-нибудь из мужчин. Однако, мужчин взять было неоткуда, - еще и прислуга спала во всем доме. Дарья Петрова снова выбежала на крыльцо, еще раз торопливо взглянула на освещенные окна, затем, собравшись с духом, поднялась на цыпочках к дверям квартиры № 4 и стала слушать. За дверью ничего не было слышно. Это немного успокоило швейцариху: она подумала, что, должно быть, господин в золотых очках был здесь вечером и, уходя, забыл потушить свет. Она постучала, сначала робко, потом громче. Никто не откликался. Дарья Петрова вытащила из кармана связку ключей, отыскала в ней небольшой ключ, придерживая связку, чтоб не звенела, осторожно открыла дверь и, тяжело, неслышно дыша, вошла в переднюю, выставив вперед правую руку с ключами. В передней было темно, очень тихо. Чувствовался легкий, странный запах. Дверь в гостиную была притворена; из щелей над дверью и по сторонам пробивались узкие полосы яркого света. Швейцариху вдруг охватил ужас, ей захотелось сесть на пол. Прижав под мышкой левой руки палку щетки к сердцу, она правой рукой с ключами быстро потянула к себе дверь - и сразу закричала страшным голосом, точно почувствовав, что теперь в доме можно и нужно кричать, несмотря на ранний час: на полу ярко освещенной гостиной, наискось, ногами к двери, лежал господин в золотых очках.
В доме поднялась суматоха. Электрические лампочки зажглись в разных местах; из дверей квартир стали показываться полуодетые люди и, услышав об убийстве, с радостным оживлением и с испугом неслись одеваться и будить других, чтобы рассказать новость, торопливо соображая в то же время, не могло ли что дурное случиться и у них дома. Жилец квартиры № 3, холостяк, статский советник Васильев, узнав о происшествии от своего лакея, сейчас же послал его в участок, а сам в туфлях на босу ногу, старательно закрыв на ключ за собой дверь, поспешно вышел на площадку второго этажа. На другом ее конце, перед настежь открытой дверью квартиры № 4, ахали кухарки, неопределенно-радостно сознавая, что они в этом деле ни при чем. Они с надеждой, как всегда в таких случаях женщины встречают мужчин, отдались под покровительство Васильева. Статский советник боком вошел в квартиру № 4 и морщась взглянул на труп господина в золотых очках.
- Может, жив еще? - тихо вскрикнула одна из женщин.
Васильев пожал плечами: с первого взгляда было ясно, что господин в золотых очках умер.
- Какое жив! Не иначе, барин, как коты убили, вот помяните мое слово, - сказала мрачно другая кухарка. - Уж такая проклятая квартира!..
- Какая квартира? - спросил Васильев, недавно поселившийся в доме.
Узнав, что квартира была веселая, и что господин в золотых очках (его никто не знал по имени) не жил в ней, а только приезжал с девками, статский советник с любопытством еще раз взглянул на искаженное лицо убитого и снова поморщился.
- Никого сюда не пускать до прихода полиции, - приказал он и раскланялся со спускавшимися по лестнице жильцами третьего этажа. Дама в пеньюаре страдальческой улыбкой извинила туалет Васильева. Они обменялись несколькими словами, чувствуя теперь друг к другу симпатию за то, что не были убийцами.
Внизу послышались голоса. В сопровождении не перестававшей ахать Дарьи Петровой, лакея и еще нескольких человек, по лестнице поднималась полиция: молодцеватый помощник пристава, околоточный с повязанной черным платком щекой, городовые. Васильев слегка поклонился, назвал себя и принялся было рассказывать об убийстве. Но помощник пристава тотчас его перебил.
- Господа, прошу разойтись! - сказал он.
Эта привычная фраза выходила у него особенно внушительно; помощник пристава очень ее любил.
II
Городовые очистили площадку от посторонних. Помощник пристава, околоточный, врач, швейцариха и понятые вошли в квартиру, особенно осторожно ступая. В ту же секунду полицейские шинели с разных сторон отразились в зеркалах ярко освещенной гостиной, так что один из городовых даже попятился в удивлении назад. Дарья Петрова еще раз ахнула при виде трупа, но уж больше из приличия, - теперь она боялась не тела, а полиции.
Господин в золотых очках лежал на спине, слегка повернув набок голову. Это был невысокий, хорошо одетый, довольно полный человек, лет пятидесяти, с серым лицом, которое выражало не то ужас, не то физическое мучение. Глаза у него были странно большие и выпученные. Из полуоткрытого рта виднелись желтые зубы. Помощник пристава, веселый, крепкий жизнерадостный человек, вздохнул и кивнул головой врачу, предлагая ему заняться трупом. Привычный врач опустился на колени перед умершим и стал его осматривать.
Стены большой, высокой гостиной были почти сплошь заставлены высокими зеркалами; пол выстлан красным, местами выцветшим ковром. Мебель состояла из красных плюшевых кресел и мягких, широких диванов, без спинок, с множеством шелковых и бархатных подушек. На потолке тоже было большое круглое зеркало, отражавшее расположенную под ним широкую, низкую кушетку. У одной стены находилось механическое пианино. Круглое зеркало на потолке было обведено зажженными лампочками. Много ламп было и по стенам, но они не горели. В углу, на столе, покрытом пыльной бархатной скатертью, стояли бутылки, стаканы, тарелки с виноградом и печеньем. Помощник пристава подошел к выключателю и на мгновенье потушил лампы. В комнату едва пробился свет начинавшегося утра. Врач недовольно оглянулся. Дарья Петрова тяжело вздохнула. Помощник пристава снова зажег лампы.
- Ты, баба, как тебя? Сколько комнат в квартире? - сурово спросил он швейцариху.
- Две, ваше благородие, спальня и гостиная, да еще ванна, горячая вода с утра до вечера, - ответила поспешно швейцариха, по привычке выхваляя квартиру точно для сдачи ее внаем. - Да еще ватер, - добавила она застенчиво, видимо щеголяя этим словом. - Две комнаты, вот тут спальня ихняя. Пожалуйте…
Околоточный открыл дверь в другую комнату и зажег в ней свет. Спальня с нетронутой постелью была значительно меньше гостиной. Пристав, околоточный и Дарья Петрова прошли в нее, оттуда в уборную, в ванную и снова вернулись в гостиную.
- Ну, что? Как скажете: медико-полицейское или судебно-медицинское? - спросил помощник пристава.
- Нужно вскрыть тело, - ответил врач. - Следов борьбы на теле не видно, однако отравление очень вероятно. Но до вскрытия ничего сказать точно нельзя. Необходим, конечно, химический анализ этого, - добавил он, нюхая жидкость в одном из стаканов.
- А может быть, самоубийство, или просто разрыв сердца? - спросил околоточный, с усилием выговаривая слова: он страдал флюсом.
- Не похоже, не думаю… Обстановка не такая, как при самоубийстве.
- Ну, нет, это не самоубийство! - сказал помощник пристава, показывая глазами в сторону стола. - И по лицу видно, что убийство. Ясное дело, подсыпали яда… Здесь кроме него был еще кто-то… Эй, ты, баба, пожалуй сюда. Так тебе фамилия жильца неизвестна?
Дарья Петрова рассыпалась в запутанных объяснениях. Жилец снял квартиру с месяц тому назад, оставил ее за собой, приезжал изредка с женщинами и с господами, открывал двери своим ключом, оставался обыкновенно до полуночи. Она заходила по утрам убирать комнаты. Дарья Петрова все сбивалась на то, как она испугалась, заметив свет в окнах и потом найдя труп. Фамилии жильца она не знала.
Помощник пристава и околоточный хмуро ее слушали. История эта была им неприятна. Они прекрасно знали, что квартира № 4 сдавалась, большей частью посуточно, господам, которые туда приезжали с женщинами, не сообщали своих имен, или сообщали ложные имена, и не прописывались в участке. Происшествие в квартире с непрописанным жильцом грозило и служебными неприятностями, и потерей доходной статьи.
- Сами изволите знать, какая квартира, ваши благородие, - значительным тоном говорила Дарья Петрова.
- Так не знаешь, как звали жильца? - еще строже повторил помощник пристава. - Не прописала?.. Ну, с тобой еще об этом будет разговор, - угрожающе проговорил он. - Иван Васильевич, вы всем сообщили по телефону?
- Так точно, и следователю, и товарищу прокурора, и в сыскное.
- Опять же ждать их по обстоятельствам дела нельзя. Обыск можем произвести и сами. Обыщите его, голубчик. А я буду писать протокол.
В карманах умершего человека нашлись носовой платок без метки, золотые часы Лонжин, портсигар, бумажник с семьюдесятью рублями, и в жилетном кармане немного мелочи рублевыми бумажками и марками военного времени. Больше ничего найдено не было. На пиджаке не оказалось метки портного.
- Вот так задача, - сказал угрюмо околоточный. - Ищи теперь, кто таков…
Околоточный, недавно, за особые заслуги и огнестрельную рану, переведенный из провинции в Петербург, был человек неопытный.
- Найдут! - уверенно ответил помощник пристава. - А в ящиках стола ничего нет?
Он приподнял скатерть и, просунув руку под стол, с трудом отодвинул тугой ящик. В ящике не было ничего, кроме сора по углам. Но в спальной, в шкафу, помощник пристава обнаружил кое-какие вещи, особого рода фотографические карточки.
- Ах, ты… - сказал он с удовольствием, давая себе волю. - Иван Васильевич, полюбуйтесь!..
- Должно быть, из Парижа? - заметил с любопытством околоточный. - Только в Париже такое выдумают.
- Нет, не говорите, и у нас теперь это хорошо работают, - ответил помощник пристава.
III
За дверью послышались повышенные голоса. Вошел один из городовых и с видом, одновременно смущенным и озлобленным, подал помощнику пристава визитную карточку.
- Черт его принес! - сердито сказал помощник пристава. - Уже пронюхал, собака… Скажи, сейчас к нему выйду.
- Кто такой? - спросил околоточный.
- Певзнер, из "Зари", - ответил помощник пристава и покосился на околоточного, подозревая, что тот из участка телефонировал о происшествии репортеру. Околоточный почувствовал подозрение и, чтобы рассеять его, сказал с горячностью, преодолевая зубную боль:
- И зачем только таких держат в столице? У нас в Харькове, при Матвееве, его бы в двадцать четыре часа выслали по этапу из города.
- Певзнера выслать? Легче выслать по этапу градоначальника, - ответил помощник пристава и вышел на площадку. На лестнице, в отдалении, прижавшись к перилам и друг к другу, толпились люди. На площадке курил папиросу высокий худощавый человек, лет сорока, с рыжей конусообразной бородой. Это был журналист Певзнер, сотрудничавший в газете "Заря" за подписью "Дон Педро". Помощник пристава приветливо протянул ему обе руки.
- Альфреду Исаевичу мое почтение, - сказал он. - Уже узнали? Экой вам Господь Бог послал талант! Вася должен бы вас озолотить.
Вася был редактор газеты "Заря".
- Вася озолотит, - кратко ответил Певзнер, не то подтверждая предположение, не то выражая безнадежный скептицизм. - Я, впрочем, зашел сюда случайно. Репортажем, как вы знаете, я давно не занимаюсь, моя специальность политическая информация и большое интервью. Но у нас как раз Гамлицкий в отпуску. Ну, говорите, кого убили?
- Да вот пока не можем установить…
- Не можете установить, - укоризненно сказал дон Педро. - А ну, покажите.
Он двинулся к двери. Помощник пристава учтиво загородил ему дорогу.
- Уж вы, пожалуйста, извините, Альфред Исаевич, - сказал он виновато и необычайно мягко. - Следственные власти еще не прибыли, я пока не могу, не имею права вас допустить в квартиру. Может, еще собачек сюда пустят, ищеек этих, - вам же будет неприятно, если собачка за вами побежит, супругу встревожит. После следователя милости прошу, первым пройдете. А теперь уж, пожалуйста, извините.
- Н-да, - сказал Певзнер, признавая справедливость доводов помощника пристава. - Только вот что: я вашего следователя ждать здесь на лестнице не намерен. Тут, напротив, за углом, есть трактир, пойду чай пить, кое-что напишу. А вы, после следователя, будьте добры, дайте мне туда знать.
- Это с удовольствием… На войне что слышно, Альфред Исаевич?
- Мало хорошего. Гинденбург готовит к двадцатому числу прорыв на рижском фронте. Двенадцатью дивизиями…
- Ах ты, черт! И что же?
- Отступим немножко.
- Беда, просто беда. Да ведь ясное дело, - сказал, понижая голос, помощник пристава, - немцам через Гришку все известно, что у нас в штабе делается. Говорят, двести семьдесят тысяч отвалили ему немцы чистоганом. Видно, дело идет к сепаратному?
- Ну, еще не известно. В сферах вчера сказали, что сепаратного мира не будет. Возможно, впрочем, конечно… Ну, так я буду ждать в трактире, - сказал он и хотел было направиться вниз. Но по лестнице как раз поднимался молодой красивый брюнет с маленькой головой, с черными бархатными глазами, известный сыщик Антипов. Он был одет по самой последней моде, - именно так одетых людей старые опытные барышники часто останавливают на улице, предлагая им продать платье. Антипов небрежно поздоровался с Певзнером и уж совсем пренебрежительно с помощником пристава, который с уважением окинул взором его лакированные полуботинки, синие шелковые носки, трость с серебряным набалдашником.
Помощник пристава в кратких словах изложил происшествие, но вид Антипова ясно показывал, что он не слушает и не желает слушать, так как ничего путного все равно не услышит.
- Ладно, ладно, посмотрю, - сказал он и прошел в квартиру № 4.
Помощник пристава последовал за сыщиком. Антипов едва кивнул головой околоточному надзирателю и врачу, быстро окинул взором тело, комнату, заглянул в спальную, в уборную, затем вернулся к телу и долго молча на него смотрел. Помощник пристава, околоточный и даже городовые наблюдали за действиями сыщика с ироническим недоброжелательством наружной полиции к агентам тайного розыска. Сам Антипов их как бы не замечал вовсе. Затем он подошел к столу, на котором, рядом с бутылками и стаканами, лежали вещи, вынутые из карманов убитого, с досадой пожал плечами и внимательно все осмотрел, ничего не трогая. Помощник пристава давал ему пояснения.
- Сколько раз мы говорили вам, господа полиция, - сказал с гримасой Антипов, - нельзя ни к чему прикасаться на месте криминала. Это при царе Горохе можно было так вести дознание. Ну, какое же теперь может быть дактилоскопическое исследование?.. Вечно одна и та же история! Нонсенс!
- Да мы что же? Мы только из карманов все вынули, - сказал сухо околоточный. - Кому-нибудь надо было это сделать.
Антипов саркастически рассмеялся.