2
Чайкин подбросил несколько сучьев в костер и поглядел кругом.
Перед ним высились темные пятна гор по обеим сторонам ущелья. Направо - маленький одинокий домишко станции. Налево - теплая даль степи. Высоко над головой Чайкина сверкали звезды. Ночь была теплая. Кругом царила мертвая тишина.
Только по временам раздавалось ленивое чавканье волов и тихое ржание проснувшегося мула в обозе, бывшем недалеко от фургона. Раздавался храп спящих людей. Спали и обозные часовые у тлевшего костра, спал и Старый Билль.
Вдруг Чайкину послышался странный тихий вой, донесшийся с гор.
Он прислушался с напряженным чутким вниманием. Рассказы о нападениях агентов большой дороги невольно пришли ему в голову, и ему сделалось жутко.
Прошло еще несколько минут, во время которых Чайкин напрягал свой слух, чувствуя, как усиленно бьется сердце, и глядел во все глаза в ту сторону, с которой он услышал вой.
Вой повторился, но уже ближе.
Тогда Чайкин, помня приказание Старого Билля разбудить его, дотронулся до его плеча.
Старый Билль, словно моряк, моментально проснулся и поднялся.
- Что поздно разбудили? - проговорил он, взглядывая на часы. - Или все болтали с соотечественником?
- Да, Билль. И Дун уже спит… И все кругом спят…
- И часовые… Вижу. Беспечный народ…
- А между тем я сейчас слышал…
- С этого бы начали. Что вы слышали? - тревожно спросил Старый Билль и взял ружье.
- Какой-то вой… Слышите, Билль?
Вой повторился.
Билль прислушался и затем сказал:
- Это не агенты большой дороги. Это действительно настоящий волк. По-волчьи только индейцы перекликаются, но слух у меня хорош, - это не индейцы. Ложитесь-ка спать, Чайк. Спать уже недолго. Скоро я вас разбужу, и мы поедем дальше… Агенты, наверное, теперь далеко. Поняли, что им не было расчета нападать здесь. А я им не дался в ловушку, не поехал ночью в ущелье…
- Почему вы догадались, Билль, что агенты нападут в ущелье?..
- А справился здесь. Да и молодцы мои не внушали доверия. Еще придется иметь с ними дело. И вы скажите своему товарищу, чтобы дорогой он сидел против них. И вы так же сядьте… И следите за ними, особенно после того, как минуем Виргинию. Там они любят пошаливать, собаки! А пока ложитесь и спите спокойно. Старый Билль не будет спать! - успокоительно прибавил он.
И с этими словами Билль закурил трубку и стал ходить взад и вперед около костра. Подходил он и к фургону.
Чайкин все это видел, когда лег. Но скоро он уже ничего не видал и не слыхал. Сон крепко захватил его в свои объятия.
Но, верно, не особенно приятные сновидения посетили его, потому что он часто ворочался на своем ложе и по временам вскрикивал и просыпался.
И, просыпаясь, он радовался, что его вели на бак наказывать линьками только во сне, а не наяву, и снова засыпал, взглядывая на фигуру Старого Билля, который ходил мерными шагами, как часовой, на которого можно было положиться.
Действительно, Старый Билль был добросовестным охранителем почтового фургона. Он зорко поглядывал кругом и внимательно прислушивался к малейшему шороху.
Наконец наступила предрассветная пора.
Звезды угасали, и на востоке загорелась заря. Обоз просыпался, собирался в путь. Старый Билль уже давно поставил котелок со свежей водой на костер и, перед тем как идти на станцию за мулами, напился горячего кофе с сухарями и приготовил целый кофейник для Чайкина.
- Проснитесь, иностранцы! Утро на дворе. Пейте кофе, и поедем!.. - проговорил Старый Билль, поталкивая Чайкина и его соседа.
Оба проснулись, и оба тотчас же вскочили, как вскакивали, бывало, при окриках боцмана: "Пошел все наверх рифы брать!"
Оба встретили радостно начинающийся рассвет и пошли к ручью мыться. Помывшись, оба русских человека, на чужбине так же, как и на родине, сняли шапки и, повернувшись на восток, где начинала алеть заря, прочитали "Отче наш", истово крестясь во время молитвы.
- Кофе готов, джентльмены, пейте да закусывайте. Десять минут на завтрак! - смеясь проговорил Старый Билль, ведя четверку мулов к фургону.
Наши матросы стали пить горячий кофе и есть ветчину, колбасу, мясо бизона и хлеб; все это вытащил из своей сумки Дунаев и предложил Чайкину угощаться.
Скоро вылезли из фургона и оба канзасца, заспанные и угрюмые.
Они подошли к костру, кивнув головами обоим землякам, и брюнет стал готовить кофе.
Русский язык, на котором говорили оба иностранца, и их видимая близость, казалось, удивили и не понравились двум янки.
Они торопливо и молча пили кофе, сильно разбавленный коньяком, и завтракали.
- Пора садиться, джентльмены! - крикнул Билль, когда мулы были запряжены.
- Но мы еще не позавтракали, Билль! Дайте позавтракать!
- Даю вам еще пять минут!..
- Однако… не много же вы даете!..
- Торопиться надо, джентльмены. Вы ведь очень торопитесь. Вчера даже ночью хотели ехать!..
- А вы испугались агентов?.. - с искусственным смехом проговорил молодец со шрамом на щеке.
- И, кажется, не напрасно… Свист ночью был… Вы не слыхали разве?
- Свист? Скажите, пожалуйста, какая диковина… свист!
И оба молодца засмеялись.
Они едва успели съесть по куску ветчины, как Билль закричал:
- Прошу джентльменов садиться!
"Джентльмены" поторопились забраться в фургон.
Дорога шла по ущелью в гору, и лошади поднимались шагом по узкой каменистой дороге.
Старый Билль, Дунаев и Чайкин шли пешком с ружьями на плечах. Ружья посоветовал им взять Билль.
- Это ущелье самое любимое местечко агентов! - сказал он. - Хоть я на них и не рассчитываю, а все-таки… до подъема лучше быть наготове. А там, за перевалом, опять степь… Далеко кругом видно… Врасплох не застанут Старого Билля!
Тем временем оба молодца переглянулись, и один из них шепнул:
- Догадался старый дьявол!..
- А если бы нам вдвоем смастерить дело? - сказал красивый брюнет.
- То есть как?
- Без чужой помощи. Я уложу сзади Билля, ты Дуна и потом белобрысого…
- Рискованно. А впрочем, увидим… Не подойдет случая, тогда из Виргинии дадим телеграмму в Чизаквиль, чтобы у Скалистого ущелья… пять агентов напали спереди, а мы сзади… Тогда игра беспроигрышная…
- Хитер эта старая лисица Билль!
- С него и начать.
- Как бы он сам не начал! - сурово проговорил молодец со шрамом. - Недаром они с ружьями и теперь идут… Своя шкура мне дорога…
- А три тысячи этого русского дурака?
- Надо предложить ему сыграть опять в карты…
- А кулак его видел?..
Они замолчали. Пешеходы замедлили шаги.
Вдруг из боковой ложбины показались три всадника в масках.
Билль в мгновение ока задернул спереди фургона фартук и одним словом остановил мулов.
Увидавши трех вооруженных людей, всадники тотчас же повернули лошадей и скрылись в горах.
Канзасские молодцы, развалившиеся в фургоне, не видели появления верховых и только, увидавши себя в темноте, поняли, что Билль закрыл их неспроста. Но все было тихо кругом, и Билль уже отдернул фартук.
- Что случилось? Зачем это вы нас закрыли, Билль? - спросил канзасец со шрамом.
- Боялся, что вас пристрелят, джентльмены! - иронически ответил Старый Билль.
- Кто?
- Агенты.
- Разве вы их видели?
- Сию минуту они показались и, не будь дураки, ускакали… Ну, я первым делом и побеспокоился за вас, джентльмены… Я вполне уверен, что если бы агенты напали, вы были бы убиты первыми! - внушительно прибавил Старый Билль.
- Спасибо, Билль, за заботу о нас… Мы никогда не забудем вашей услуги! - весело проговорил бледный брюнет.
- Не стоит благодарности… Вы знаете, я на ветер слов не пускаю!
И Билль приказал мулам тронуться.
Чайкин был испуган, а Дунаев добродушно его утешал:
- А ты, Чайкин, не трусь… Видишь, они уехали…
- А эти? - шепнул Чайкин, указывая на фургон.
- Этих Старый Билль обработает. Умнее Старого Билля нет, братец ты мой, дилижанщика. Он первый по этим местам и всех людей насквозь понимает… И знаешь ли, что я слышал про этого самого Билля?
- Что?
- Будто он сам занимался такими делами, когда молодой был.
- Ну? - недоверчиво протянул Чайкин.
- Так сказывают. Говорят, он первый по этой части был… Но только скоро бросил это занятие… потому после одного случая совесть зазрела.
- После какого?
- А ошибкой дитю пристрелил. Целил, значит, в фургон, в человека, и рука, что ли, дрогнула, но только дитю убил. И, как увидал он этого убитого дитю, бросил это самое дело… и скрылся из этих мест… И только через несколько лет поступил в дилижанщики… И стал первым дилижанщиком… И пассажиров бережет и этих самых агентов изничтожает… Ненавидеть их стал… И те его не любят… Однако редко на его дилижанс нападают… Знают, что он стрелок отличный и винтовка у него, брат, на редкость.
Правда ли это была, или же кем-либо сочиненная сказка, обратившаяся потом в легенду, трудно было сказать, но что в те времена на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско о Старом Билле ходила такая молва, в этом Чайкину пришлось убедиться и потом.
К восьми часам фургон поднялся на перевал. Оттуда дорога спускалась в равнину.
- Ну, садитесь, джентльмены… Теперь поедем рысью… И ружья можно положить… А на случай чего револьверы в кармане… Не так ли, Дун?
- Правильно, Билль. И нож вдобавок за кушаком! - прибавил Дунаев, указывая на пояс.
- Вы, я знаю, бывалый… А все-таки сдурили.
- Знаю, знаю… Извините, Билль…
- Теперь этим молодцам вы задали заботы! - сердито сказал Старый Билль.
Он остановил мулов, и все сели в фургон.
Канзасцы хотели было дать место Дунаеву, но он, к их удивлению, сел рядом с Чайкиным, лицом к двум молодым канзасцам.
- Вам, Дун, неудобно… Садитесь к нам. Место есть! - предложил один из них.
- Мне и здесь хорошо… благодарю вас! - ответил Дунаев.
Канзасцы опять переглянулись, и Чайкин заметил это.
Глава XVI
1
Между тем фургон спустился с горы и поехал по красивой зеленой равнине, полной цветов. Дорога была отличная, и в фургоне почти не трясло.
- Ну, земляк, теперь можно и про твое житье-бытье продолжать. Очень ты любопытно все обсказываешь про Америку! - проговорил Чайкин.
- Да, братец ты мой, вольная сторона… И всякого народу здесь есть. Со всяких стран сюда приезжают - счастия искать. А главное - нет прижимки. И коли ты себя соблюдаешь, тебе все дороги открыты, даром что ты из простого звания… Да здесь звания не разбирают… Сегодня ты, скажем, дрова пилишь, а завтра тебя выберут в сенаторы, и никто не удивится… Наш один российский тоже на большую должность попал… после пяти лет, когда настоящим американцем стал, с правами, значит.
- И ты американец?
- Форменный… Хоть в губернаторы могу! - добродушно рассмеялся Дунаев. - Я ведь уже седьмой год как здесь… И если правду тебе говорить, так еду во Франциски жениться.
- На американке?
- На американке… Обученная! В школе была. Здесь, братец ты мой, все должны обучаться… Хочешь не хочешь, а учись!.. Свадьбу справлю и открою мясную… Надоело скот гонять… Ты на свадьбу-то ко мне приходи. Ужо я тебе и адрес дам…
- Приду беспременно… А ты, Дунаев, сказывай про свою жисть-то здесь…
- Да на чем я тогда остановился?
- А как ты Мошкиным компаньоном был и как он тебя вызволил… А по какой причине, ты и не объяснил…
- По какой причине?.. А из-за пьянства. Я, братец ты мой, на конверте первый пьяница был! Запоем пил до последних сил. И чуть бы я не пропал, кабы не добрые люди… Ну, так слушай, Чайкин, как все это вышло. Я расскажу тебе, как я в самом начале закурил в этой Америке. Думал, порки за поркой не будет… валяй вовсю… И вальнул…
Дунаев на минутку примолк, откашлялся и продолжал:
- Месяц это либо полтора этак жил я по-хорошему. Работал на пристани, и босс меня первым рабочим считал, и у чехов в полном, можно сказать, удовольствии находился. Добрые люди были: и чех и жена его, чешка. Он столяр был, а она шитьем занималась. Ладно. Жил я таким манером и вовсе напитками не занимался. Потому в будни некогда: придешь домой, пообедал, да и спать. А по воскресеньям, когда, значит, шабаш, я около чехов остаюсь. Они непьющие, и мне нежелательно. Так только за обедом пивка кружки две выпью с чехом, - вот и всего…
Дунаев остановился… Он увидал карты в руках у одного из канзасцев и вдруг обратился к вчерашнему партнеру:
- А хотите сыграть? Мне хочется рискнуть на одну карту.
- С большим удовольствием. На одну так на одну Какая будет ставка?
- Двести долларов.
- Ставьте карту.
- Нет, ставьте вы, а метать буду я…
- Зачем же вы? Вчера метал я.
- А сегодня хочу я! - настаивал Дунаев.
Билль обернулся и сказал:
- Так-то оно правильнее будет… Вы сообразительны, Дун…
- Я не люблю понтировать… и никогда не понтирую! - сказал канзасец.
- Так, значит, не хотите?..
- Метать могу, а понтировать нет…
- Ну, ладно, мечите. Позвольте-ка колоду!
Дунаев внимательно пересмотрел карты.
- Ставьте деньги! - сказал он.
Игрок бросил двести долларов. Вынул и положил на пустой ящик такую же сумму и Дунаев.
- Готово? - спросил он.
- Готово.
- Так позволите снять?
- Извольте.
- Опять на даму, что ли, поставить? - воскликнул Дунаев.
И, вынув из колоды пятерку, положил на нее двести долларов.
- Угодно открыть карту? - спросил банкомет.
- Нет, зачем же. Мечите втемную. Хочу попробовать счастия на темноту…
- Будь по-вашему…
Билль про себя выругал русского простофилю, который заранее объявил карту, и обернулся, чтобы посмотреть на игру.
Молодец со шрамом стал метать… Через несколько карт направо упала дама, налево - пятерка.
- Ну, Дун, вы несчастливы. Ваша дама бита! - проговорил банкомет.
- Напротив, мне повезло. Пятерка дана!
И с этими словами Дунаев перевернул свою карту. Увидевши пятерку, канзасец понял, что опростоволосился, поверив восклицанию Дунаева, и проговорил:
- Вы сегодня счастливы, Дун!
- Ну, Дун, втемную, видно, вам более везет! - проговорил Билль и засмеялся, подмигнув ему глазом: дескать, ты не такой простофиля, как я полагал!
А Чайкин, ничего не понявший, заметил по-русски:
- Брось! Не играй больше!
Между тем Дунаев опустил четыреста долларов в карман и, улыбаясь своими серыми глазами, проговорил простодушным тоном:
- Сквитались, и будет. Не хочу больше обыгрывать вас.
Канзасец убрал карты и заметил смеясь:
- И я не желаю обчищать вас, Дун…
- Так-то оно и лучше! - внушительно промолвил Билль и погнал мулов.
- Ну, теперь можно и рассказывать, Чайкин… Двести долларов я вернул. А ловкий шулер. Его и не поймать. А то свернул бы ему на сторону хайло! - сказал Дунаев не без простодушия в голосе. - Да еще, пожалуй, придется… Подозрительный народ…
И, закуривши трубку, продолжал прерванный рассказ.
2
- Так жил, говорю я, братец ты мой, по-хорошему, как в одно воскресенье вышел я погулять. Побродил по улицам и спустился к пристани… А там, знаешь, салунов видимо-невидимо. Зашел я в один салун и выпил, сперва один, потом другой, третий стаканчик, а там все больше да больше… И так, милый человек, пьянствовал я недели две, в запой, значит, вошел. Все деньги пропил, платье пропил, ночевал в ночлежных домах и был вроде последнего скота… И когда несколько пришел в себя, пошел на работу к своему старому боссу. Увидал он меня, значит, оборванного, пьяного, в одних штанах, и сердито покачал головой: нет, мол, такому пьянице работы. И прогнал… Ходил я по разным местам просить работы - везде гнали вон… И в ту пору голодал я… Корки по ночам на улицах собирал… До точки до самой дошел… Вот тут Мошка, дай бог ему здоровья, и вызволил меня… Проходил я по одной глухой улице в самой полной отчаянности, можно сказать, как слышу, меня кто-то окликает. Смотрю, Мошка с лотком. Я к нему и первым делом: "Хлеба, говорю, дай"… Он мигом сбегал в съестную и принес хлеба и кусок мяса… И смотрит на меня, удивляется, в каком я виде и как я вроде будто голодного пса набросился на пищу. И как наелся я, так он и говорит: "Я вас на квартире искал, на пристани искал, - все хотел вашу долю отдать, но нигде вас сыскать не мог. Пойдемте, говорит, ко мне". Пошли. Жил он в каморке, однако хоть и жид, а чисто. Приютил меня и первым делом принес костюм и все как следует; одним словом, в человеческий вид привел, и вечером, когда вернулся с улицы со своим лотком, сейчас мне счет подает: "На вашу, мол, долю причитается барыша пять долларов, а издержано, мол, на вас десять долларов - пять, говорит, из запасного капитала. А завтра идите на работу. В таком виде вас примут. А чехи о вас беспокоились. Тоже искали. И живет у них теперь заместо вас один тоже русский, из беглых. А бежал он оттого, что свою веру хотел исполнять, а ему не позволили. Очень, говорит, хороший человек и тоже о вас спрашивал. А работает он у того босса, где и вы работали… А наши, говорит, дела идут хорошо. И товар хороший держу и кредит имею. И не забываю, что вы мне помогли тогда, и никогда не забуду!" - говорит. И так тронул меня за душу этот Мошка, что и не объяснить. Прямо-таки спас… Отдал он мне свою койку, а сам лег на пол спать… А в пять часов утра побудил, напоил кофеем, и мы вместе вышли… Прихожу к боссу на пристань…
- Что же, взял он тебя?
- То-то, не хотел брать сперва. Он страсть не любил пьяных и сам не пил. Зарок положил никогда не пить. И вызвал он этого самого русского, что жил у чехов. И велел ему объяснить, что он такого пьяницу принять не может "Пусть, говорит, даст слово, что не будет пьянствовать, - тогда, говорит, приму". Перевел это мне все русский и спрашивает: "Даешь зарок?" - "Не могу, говорю, дать зарока, а постараюсь". Ладно. Доложил он мой ответ боссу. Тот усмехнулся в бороду и велел мне идти на работу… Ну и старался же я… Ах, как старался… Как к вечеру окончил работу и мне выдали два доллара, этот самый русский - из раскольников он был - позвал к себе ночевать… Чехи обрадовались, накормили. И остался я у них опять жить вместе с Игнатием, этим самым раскольником. И скоро сдружились мы… Очень строгого поведения был человек, а добер… Все меня больше добрым словом наставлял, чтобы я не пьянствовал… А месяца так через два сманил он меня ехать в работники на ферму… "Там, говорит, у земли, лучше, чем в городе. И воздух легкий. А жалованье дают хорошее…" Ну, мы и поехали, и перед отъездом я ушел из компаньонов Мошки. А он за это выдал мне двадцать пять долларов. Шибко он торговал и о лавочке начал думать. И славное житье было на ферме, куда лучше, чем таскать ящики на спине… Благодать одна. Хозяин попался рассудливый и толковый. Очень доволен был работой. Мы вдвоем всю работу справляли, а ферма была большая. Завтракали и обедали мы вместе. Хозяйка приветная была… И так, братец ты мой, прожили мы с Игнатием два года… И было скоплено у нас у каждого по двести долларов… И я водки не пил вовсе: не достать было на ферме, да и не тянуло… Стыдно хозяев и Игнатия…
- А скоро ты языку обучился?