- Теперь мы совсем одни в кабинете, Билль! - произнес, опускаясь в кресло, Смит, указывая на другое своей рукой, на мизинце которой сверкал брильянт. - Мы заперты, и никто нас не услышит. Я послал свою дохлую каналью выпить кружку пива и пить ее не менее получаса, а идиот Сам, - все негры ведь Самы, хоть он и говорит, что его зовут Томасом, - сидит в прихожей у дверей и никого не впустит, если бы и зашел какой-нибудь дурак с улицы искать через мою контору пропавшую собаку. - И, рассмеявшись своим словам, Смит прибавил: - Так говорите о своем деле, Билль, и имейте в виду, что виски и бренди за нами, вот здесь в шкапе, сделанном в стене. Хотите?
- Нет, Смит, не хочу. А дело мое: справка о Дэке-Макдональде. Не можете ли вы сообщить мне о нем чего-нибудь?
- Могу. Но прежде позвольте спросить: вы от себя наводите справки?
- От себя.
- Слово Билля?
- Честное слово.
- Но какое вам дело до Дэка?
- Он оказал мне услугу после того, как я хотел его вздернуть на виселицу.
- Слышал, слышал. Я тоже обо всем осведомлен, хоть и не езжу, как вы, по большой дороге, а сижу в своей берлоге; и что Дэк укокошил своего приятеля, знаю. Мое дело такое, что я все должен знать, обо всем догадываться и… и молчать. Но вам по старинной дружбе, Билль, могу сообщить, что Дэк-Макдональд жив и здоров и находится в надежных руках. В очень надежных! - значительно прибавил Смит.
- Охотно верю… Особенно если он в ваших, Смит! - сказал в виде комплимента Старый Билль.
И от его зоркого взгляда не укрылось, что при этих случайно сказанных им словах по лицу Смита мгновенно пробежала словно бы судорога, искривив его губы и вздернув щеку.
Но через мгновение оно было по-прежнему добродушно и спокойно, и голос Смита не обличал ни малейшего волнения, когда он сказал:
- Я этим не занимаюсь, Билль. Я иногда принимаю на хранение вещи, но не людей.
- Я в этом и не сомневаюсь, Смит! - поспешил согласиться Билль, чтоб усыпить подозрения старого осторожного и опасного мошенника. - Я хотел только сказать вам комплимент.
- Благодарю. Так повторяю вам, что Макдональд в хороших руках и в укромном месте, в некотором расстоянии от Фриски. Его хорошо кормят, хорошо поят, записывая, разумеется, все это в счет, и только не выпускают из его временного помещения. А если бы он не был так упрям, то давно мог бы разгуливать по Монгомерри-стрит от четырех до шести дня.
- В чем же его упрямство, Смит?
- Он решительно отказывается написать своему богачу дяде Макдональд и К° и своей почтенной матушке, миссис Макдональд, чтобы ему прислали десять тысяч долларов за выкуп… Кажется, с него не запросили… Как вы полагаете, Билль, а? - деловым тоном спросил Смит и К°. - Они было хотели запросить двадцать тысяч, но я отсоветовал. Надо дела вести по чести. Это мое правило! Дэк больше десяти тысяч не стоит.
- Положим. Но он и в эту сумму не согласен себя оценить. Отказывается, как видите, писать родным… Поймите, Смит, что ему это затруднительно.
- Вполне понимаю, Билль, вполне понимаю, что для молодца, решившего переменить образ жизни и вместо Дэка называться снова Макдональдом, это вопрос деликатный… И они… вы понимаете, кого я подразумеваю, Билль?
- Вполне, Смит. Продолжайте.
- Так они, говорю, хотели облегчить молодому человеку выход из неприятного положения - непосредственно обращаться к дяде, с которым он не в особенных ладах, и в особенности к матери, которая и так ухлопала значительную часть состояния на уплату долгов сынка… Они написали три самых убедительных письма в "собственные руки" Макдональда и К°…
Билль вспомнил, как дядя отозвался полным неведением о племяннике, и проговорил:
- И получили, разумеется, отказ!
- Хуже. Ни на одно из писем не получено ответа. Большой мерзавец, по правде сказать, этот Макдональд и К°. Племянник случайно попался в беду, а дядя и ухом не ведет. Я замечаю, Билль, что ныне родственные чувства становятся слабей, чем были в наше время… Прежде, помните ли, если захватишь молодчика, у которого есть папа или мама или даже дядя или тетя со средствами, то дельце по первому же извещению кончалось, - деньги уплачивались, и все три стороны были довольны… А нынче, когда находятся молодчики, которые входят в стачку с агентами, чтоб выудить денег у родителей под видом выкупа, - куда труднее получать заработанные деньги.
- Дэк знает, что дяде его писали?
- Разумеется. Они даже показывали ему письма, прежде чем их отсылать, и вообще ведут себя вполне корректно относительно пленника.
- И что ж он?
- Обрадовался, что дядя отказал.
- А они?
- Они поставили на вид Дэку, что долго ждать не намерены, и объявили, что Дэк по сущей справедливости должен сам написать дяде и матери…
- Он отказался, конечно?
- Отказался… Тогда они предложили ему еще двухнедельный срок для обдумывания своего положения. И если к четвергу, - сегодня у нас вторник, Билль, - Дэк не одумается и не напишет дяде и матери, то они вынуждены будут сами написать, как это ни прискорбно, и дяде и матери письма, в которых расскажут кое-какие не особенно приятные для молодого человека сведения о его прежней жизни: о том, как он был агентом, как убил товарища, - одним словом, легонькую биографию… Положим, это крайняя мера, но ведь надо же сломать упорство молодого человека… И наконец надо же получить и им за стол и квартиру! - прибавил Смит.
- Но послушайте, Смит, ведь такое письмо может убить мать! - воскликнул Билль, употребляя усилия, чтобы скрыть свое негодование.
- Так кто же мешает ему написать в таком случае письма? А между тем он до сих пор и не думает писать. И в ответ на ультиматум объявил знаете ли что?
- Что?
- Что если осмелятся написать его матери, то он размозжит себе голову.
- Он сдержит слово! - угрюмо проговорил Билль.
- Тем хуже для него! - промолвил Смит.
- Но если я попрошу за него вас, Смит… Если я, положим, внесу три тысячи долларов, - это все мои сбережения, Смит, - вы в свою очередь попросите их, чтобы Дэка выпустили?
- Я, Билль, охотно бы согласился, но они едва ли… Они рассчитывают, что Дэк в последнюю минуту сдастся и напишет письма… Вдобавок они и очень злы на него.
- За то, что он помешал напасть на моих пассажиров?
- Да, Билль. Ему не следовало бы впутываться в это дело, как бывшему агенту. Не следовало! - повторил Смит.
- И при этом не следовало иметь дядю банкира?
- Пожалуй, Билль. Это был приятный сюрприз даже и для меня. И я не знал, что этот Дэк - наследник скаредного банкира и называется Макдональдом. Он был очень скрытен, Билль.
- Так, значит, Смит, вы ничего не можете сделать?
- К сожалению, не могу даже и для вас, Билль. Они не согласятся… Все, что по старой дружбе я сделаю для вас, Билль, это то, что я откажусь от своего комиссионного процента по этому делу. Сходите к банкиру или к мистрис Макдональд, если найдете это более удобным, и попросите их послать по адресу, который я вам сообщу, десять тысяч, и дело будет в шляпе. Завтра же Макдональд явится благодарить и вас и этого олуха русского… Чайка, который своими проповедями совсем сбил с толку Дэка…
- Спасибо, Смит, за сбавку. Я последую вашему совету! - мрачно проговорил Билль.
- Вот и видно умного человека, Билль.
- Я пойду к мистрис Макдональд и посоветую ей обратиться к брату, но прежде…
И Старый Билль был уже на ногах и держал в руке револьвер, направленный на Смита.
- Не шелохнитесь, Смит, если не хотите быть убитым… Вы знаете, я слово держу…
Смит смертельно побледнел. Лицо его исказилось бешенством.
- Ловко поддели, Билль… Сознаюсь, ловко! - проговорил он сдавленным голосом.
Билль тем временем вытащил левой рукой из кармана Смита револьвер и опустил его в карман своих штанов.
- А пока, Смит, покажите мне, куда вы запрятали Дэка. Ведите в ваши подвалы, где хранятся бочки с фруктами… Нет ли там хорошего помещения и для Дэка… И слушайте, Смит, что я вам скажу…
- Говорите: я поневоле должен вас слушать, так как не могу размозжить вам голову…
- Даю вам честное слово, что ни я, ни Дэк ни одной душе не скажем о том, что произошло, и не дадим знать полиции о том, какие у вас фрукты… Вы и без меня рано или поздно попадете на виселицу, и это не мое дело, Смит. Но знайте, что, если агенты или вы еще раз тронете Дэка, то ваши фрукты будут накрыты и сами вы будете на виселице скорее, чем ожидаете… А теперь показывайте дорогу в ваши склады и не забывайте, что я пускаю пули без промаха… Дэк у вас… Я знаю! Ведите к нему, Смит… и не шумите, чтобы не возбудить подозрения вашего Сама.
- Козыри ваши. Я принимаю условия… Вы одурачили меня, Билль. На кой только дьявол вы предлагали три тысячи?
- И дал бы их!
- Тогда вы бы были дурак, давши их, если могли выкупить Дэка даром. Идите за мной! Да не спустите нечаянно курка, Билль. А то вам придется вспоминать убийство старика к убийству ребенка… А это поведет к бессоннице такого защитника обиженных, каким вы стали…
- Будьте спокойны, Смит. Я осторожен не менее вас, когда надо.
- А я оказался неосторожным, принявши вас. Сам был догадливее меня.
Смит между тем открыл едва заметные двери и прошел в следующую небольшую комнату, которая была спальней. Из спальни он вышел в коридор и по крутой лестнице спустился в полутемный подвал, заставленный бочками.
За бочками он остановился и отпер двери небольшой, но довольно светлой комнаты, с одним окном, заделанным крепкой решеткой и выходящим в сад.
- Вот ваш Дэк! - проговорил он, входя в комнату.
При виде Билля Макдональд замер от удивления.
- Идем отсюда. Смит был так добр, что выпускает вас без всякого вознаграждения, требуемого агентами. Он даже ничего не хочет брать за стол и квартиру! - проговорил Билль, не спуская глаз со Смита. - Поздороваемся на улице, Макдональд, а теперь выходите скорей! Смит будет так любезен, что покажет нам дорогу. Не правда ли, Смит?
- Теперь все будет правдой, какую бы глупость вы ни сказали, Билль… А вы вот Дэку повторите при мне то, что обещали и за себя и за него.
Билль повторил. Макдональд дал слово молчать.
- А хорошо ли я кормил, пусть подтвердит Дэк! - сказал Смит.
- Отлично.
- И хорошее ли я давал вино вам, Дэк?
- Недурное.
- И были ли у вас всегда сигары по десяти центов штука?
- Были.
- Имейте это в виду, Билль!
- Имею, Смит, и приношу вам чувствительную благодарность.
Через пять минут Смит привел Билля и Макдональда в свой кабинет и провел их до дверей.
Негр пришел в изумление, когда увидел, что вместо одного посетителя из конторы Смита и К° вышло двое.
- Прощайте, джентльмены!
- Прощайте, Смит.
- Всего вам хорошего!
- И вам так же! - отвечал, улыбаясь, Макдональд.
- Не забудьте условия, Билль, и моего револьвера!
- Не забудьте и вы, Смит. А револьвер я вам пришлю сегодня же.
Оба гостя вышли за двери.
Между тем негр, широко раскрывши свои большие черные глаза, испуганно проговорил, обращаясь к Смиту:
- Другой, масса. Откуда он пришел?
- Дурак! ты сам его впустил.
- Я впустил молодого? Когда это могло быть?
- Перед тем, что впустил старого.
- Клянусь богом, я не впускал молодого! - горячо воскликнул негр.
- Не клянись. Ты впустил. Слышишь? - прикрикнул Смит.
- Слышу.
- Так впустил?
- Не…
- Что?..
- Впустил, впустил, масса! - испуганно пролепетал негр.
Не менее был изумлен и чахлый молодой человек, когда у подъезда столкнулся с двумя джентльменами, выходившими из конторы. Он отлично знал, что если хозяин отправлял его пить пиво, то до его возвращения никакой другой посетитель не пускался в контору.
Он, однако, старался скрыть свое изумление и почтительно раскланялся с клиентами Смита и К°. Войдя в контору, он был еще более озадачен при виде патрона: до того было искажено его лицо злобой и так блестели глаза, глядевшие в окно, мимо которого проходили в эту минуту только что вышедшие посетители.
"Верно, дельце не выгорело!" - подумал чахлый молодой человек, влезая на свой высокий табурет.
- Дильк! - обратился к нему хозяин.
- Что, сэр?
- Можете сейчас же уходить и не являться неделю в контору.
- Слушаю, сэр.
- Я уезжаю на неделю из Фриски. Вывесите на дверях аншлаг, что контора на неделю будет заперта.
- Вывешу, сэр.
- И сами уезжайте из Фриски на неделю.
- Куда, сэр?
- Куда хотите. Но чтоб вас в городе не было. Понимаете, Дильк?
- Понимаю, сэр.
- И вот вам на путешествие деньги…
Смит отсчитал двадцать пять долларов и положил на конторку Дилька.
- Благодарю вас, сэр.
Через четверть часа молодой человек ушел.
Тогда Смит позвал негра и объявил ему, чтобы он никого не пускал в контору.
- Ни души, понимаете?
- Понимаю, сэр!
В ту же ночь подвал Смита и К° был очищен, и бочки с фруктами куда-то увезены.
А утром рано Смит рассчитал негра и, когда тот ушел, запер контору на ключ и отправился объявить хозяину дома, что по случаю отъезда он закрывает контору.
- Куда едете, мистер Смит? - полюбопытствовал хозяин.
- На Восток! - неопределенно отвечал Смит.
И, кивнув хозяину головой, вышел на улицу и направился к пристани. Там он сел на пароход, отправляющийся в Гонолулу, на Сандвичевы острова, и записался в книгу пассажиров под именем Джорджа Брухлина.
Багаж его был доставлен на пароход еще накануне.
2
- Что все это значит, Билль? Объясните: я ничего не понимаю! - обрадованно спрашивал Макдональд Билля, когда они очутились на улице.
Билль вкратце рассказал, как он от Чайка и Дуна узнал об его исчезновении и решил идти к этому Смиту.
- Ну, и я перехитрил его, как видите, Макдональд… получил вас без всякого выкупа! - прибавил Старый Билль улыбаясь.
- Благодарю вас, Билль! - горячо проговорил Макдональд.
- Не благодарите. Мы только расквитались! - остановил молодого человека Билль.
- А я уж решил было размозжить себе об стену голову, Билль, послезавтра.
- Знаю. Смит говорил, но сам он не верил этому: думал, что вы под его подлой угрозой написать вашей матушке о вашем прошлом напишете ей просьбу о деньгах. Но я, Макдональд, верил, что вы не напишете и размозжите себе голову…
- Спасибо, что поверили, Билль.
- И это старый мерзавец делал вам такие предложения?
- Он. И раз я ему плюнул в лицо.
- И он обтерся?
- Сказал только, что прибавит пятьсот долларов к сумме выкупа.
- Скотина! - энергично промолвил Билль. - Но раз дано слово - надо держать. О вашем заточении у Смита ни слова, Макдональд. Сочините какое-нибудь путешествие… Мать ваша поверит… Она всему поверит, увидавши вас… А как она тревожилась…
- Почему вы знаете?
- Я был у нее и старался успокоить. Она сделала все возможное, чтоб отыскать вас: делала объявления, обращалась к сыскной полиции.
- О Билль! чем отблагодарю я вас?
- Вы уже отблагодарили тем, что стали другим человеком. Чайк был прав, когда так горячо защищал вас.
- А он что, поправился, этот славный Чайк?
- Я сегодня был у него. На днях выходит из госпиталя. Очень он беспокоился, когда узнал, что вас нет в городе. "Дал бы о себе знать", - говорил он, уверенный, что вы его не бросили бы больного.
- Еще бы!.. Я сейчас отправлюсь к матушке, успокою ее, а от нее - к Чайку.
- Придем к нему вместе.
- Отлично. Я в девять часов буду у него.
- И я к этому часу приду.
- До свидания, Билль!
- До свидания, Макдональд… Еще слово: дядя ваш Макдональд и К° жестокий человек… Я у него был.
- И у него были?
- Да. Думал, что он даст о вас сведения.
- И что же он?
- Сказал, что ничего не знает, а между тем…
- Смит ему писал три письма, и никакого ответа… Я знаю дядю…
- И лучше не надейтесь на него, Макдональд, а на одного себя. Не правда ли?
Молодой человек крепко пожал руку Биллю, как бы выражая этим свое согласие с его словами, и, кивнув головой, веселый и радостный, впрыгнул в проходившую мимо конку.
А Старый Билль с утра, в поисках за Макдональдом, ничего не евший, чувствовал страшный голод и вошел в первый попавшийся ресторан пообедать. На радостях, что выручил из беды человека, он даже позволил себе маленькую роскошь - спросил к обеду бутылку вина и после обеда пил кофе с коньяком, покуривая свою коротенькую трубочку и глядя в открытое окно на ярко освещенную улицу того самого Фриски, на месте которого всего пятнадцать лет тому назад он видел пустынные красноватые бугры, над которыми вздымались пики сиерр.
И Билль не без горделивого чувства старого калифорнийца посматривал на высокие пятиэтажные дома с блестящими магазинами в нижних этажах, вспоминая, что этот богатый и блестящий Фриски, жемчужина Тихого океана, создан в каких-нибудь двенадцать лет.
Глава IX
1
Чайкин только что навсегда простился с Кирюшкиным.
Прощание было без слез, без тех чувствительных слов, которыми обыкновенно при разлуке обмениваются люди, и, глядя со стороны, можно было бы подумать, что Кирюшкин и Чайкин прощаются до завтра.
Но, стыдливо боящиеся обнаруживать свои чувства, по обыкновению большей части простолюдинов, они тем не менее оба сильно чувствовали горечь разлуки, хотя в это последнее свидание и говорили о самых обыденных, простых вещах.
Кирюшкин как-то особенно долго рассказывал о том, как чуть было не лопнули тали, когда утром на клипер поднимали здоровенного черного быка, и как за это старший офицер разнес боцмана ("Однако не вдарил ни разу, хотя, по всей справедливости, и следовало бы, - потому его дело было осмотреть раньше тали!" - вставил Кирюшкин), рассказывал, что на клипер было принято пять быков для команды и десять свиней, четыре барана и много всякой домашней птицы для капитана и офицеров и что ходить за всей животиной назначены матросы Баскин и Музыкантов.
Словно бы для того, чтоб избежать тяжелого разговора, Кирюшкин, почти не умолкая, говорил о том, что с тех пор, как убрали прежнего "левизора", пища куда "скусней" и что сегодня старший офицер очень "засуетимшись" был по случаю отхода.
- Однако и идти пора! - неожиданно вдруг оборвал свою болтовню Кирюшкин и, поднявшись с кресла, прибавил чуть-чуть дрогнувшим голосом: - Так прощай, Вась… Напиши, ежели когда в Кронштадт…
- Прощай, Иваныч. Кланяйся всем ребятам…
- Ладно.
- И Расее-матушке поклонись, Иваныч!
Кирюшкин, уже бывший в коридоре и в сопровождении Чайкина направлявшийся быстрыми шагами к выходу, остановился при этих словах и, глядя на своего любимца, строго проговорил:
- А ты, Вась, смотри, в мериканцы не переходи. Свою веру держи!
- Не сумлевайся, Иваныч. Прощай.
- Прощай, Вась!
И Кирюшкин кинулся к дверям и скрылся за ними. Почти бегом дошел он до пристани. Там стоял катер с "Проворного".
- Скоро, братцы, отваливаете? - спросил он у двух матросов, сидевших в шлюпке.
- Должно, через полчаса.
- Кого дожидаете?