ЯВЛЕНИЕ 18-е
Те же, без Григория. За сценой шум, голос Швейцара: Нельзя, нельзя! Показывается Швейцар, мимо него врываются три Мужика. Впереди 2-й мужик, 3-й мужик спотыкается, падает и хватается за нос.
Швейцар.
Нельзя, идите!
2-й мужик.
Авось, не беда. Разве мы за худым чем? - мы денежки отдать.
1-й мужик.
Двистительно, как за подписью руки приложенья, дело в окончании, мы только денежки предоставить с нашей благодарностью.
Барыня.
Погодите, погодите благодарить, всё это был обман. Еще не кончено. Не продано еще. Леонид! Позовите Леонида Федоровича. (Швейцар уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 19-е
Те же и Леонид Федорович выходит, но, увидав Барыню и Мужиков, хочет уйти назад.
Барыня.
Нет, нет, пожалуйте сюда! Я говорила вам, что нельзя продавать землю в долг, и все вам говорили. А вас обманывают, как самого глупого человека.
Леонид Федорович.
То есть в чем? Я не понимаю, какой обман.
Барыня.
Стыдились бы вы! Вы седой, а вас, как мальчишку, обманывают и смеются над вами. Жалеете для сына какие-нибудь 300 рублей для его общественного положения, а самих вас, как дурака, проводят на тысячи.
Леонид Федорович.
Да ты, Annette, успокойся.
1-й мужик.
Мы только в получении суммы, значит…
3-й мужик (достает деньги).
Отпусти ты нас, ради Христа!
Барыня.
Погодите, погодите.
ЯВЛЕНИЕ 20-е
Те же, Григорий и Таня.
Барыня (строго к Тане).
Ты была вчера вечером во время сеанса в маленькой гостиной?
(Таня, вздыхая, оглядывается на Федора Иваныча, Леонида Федоровича и Семена.)
Григорий.
Да уж нечего вилять, когда я сам видел…
Барыня.
Говори, была? Я знаю всё, признавайся. Я тебе ничего не сделаю. Мне только хочется уличить вот его (указывает на Леонида Федоровича), барина… Ты кинула бумагу на стол?
Таня.
Я не знаю, что и отвечать. Одно, что нельзя ли меня домой отпустить?
Барыня (к Леониду Федоровичу).
Вот видите, вас дурачат.
ЯВЛЕНИЕ 21-е
Те же. Входит Бетси в начале явления и стоит незамеченная.
Таня.
Отпустите меня, Анна Павловна!
Барыня.
Нет, милая! Ты ведь, может быть, убытку сделала на несколько тысяч. Продали землю, которую не надо было продавать.
Таня.
Отпустите меня, Анна Павловна.
Барыня.
Нет, ты ответишь. Плутовать нельзя. К мировому судье подам.
Бетси (выступая).
Отпустите ее, мама. А коли вы хотите ее судить, то и меня вместе с ней, - я с ней вместе вчера всё делала.
Барыня.
Ну, да уж когда ты, то кроме самого гадкого ничего и быть не могло.
ЯВЛЕНИЕ 22-е
Те же и Профессор.
Профессор.
Здравствуйте, Анна Павловна! Здравствуйте, барышня! А я вам несу, Леонид Федорович, отчет о 13-м съезде спиритуалистов в Чикаго. Удивительная речь Шмита.
Леонид Федорович.
А, очень интересно!
Барыня.
Я вам гораздо интереснее расскажу. Оказывается, что и вас и мужа дурачила эта девчонка. Бетси на себя говорит, но это чтоб дразнить меня; а дурачила вас безграмотная девчонка, а вы верите! Вчера никаких ваших медиумических явлений не было, а это она (указывая на Таню) всё делала.
Профессор (раздеваясь).
Как, то есть?
Барыня.
Да так, что она в темноте и на гитаре играла, и мужа по голове била, и все глупости ваши делала, и сейчас призналась.
Профессор (улыбаясь).
Так что же это доказывает?
Барыня.
Доказывает, что ваш медиумизм - вздор! Вот что доказывает.
Профессор.
Оттого, что эта девушка хотела обманывать, от этого медиумизм - вздор, как вы изволите выражаться? (Улыбаясь.) Странное заключение! Очень может быть, что девушка эта хотела обманывать: это часто бывает; может быть, она что-нибудь и делала, но то, что она делала, - делала она, то, что было проявлением медиумической энергии, - было проявлением медиумической энергии. Даже весьма вероятно, что то, что делала эта девушка, вызывало, соллицитировало, так сказать, проявление медиумической энергии, давало ей определенную форму.
Барыня.
Опять лекция!..
Профессор (строго).
Вы говорите, Анна Павловна, что эта девушка, может быть, и эта милая барышня что-то делали; но свет, который мы все видели, а в первом случае понижение, а во втором - повышение температуры, а волнение и вибрирование Гросмана, - что же, это тоже делала эта девушка? А это факты, факты, Анна Павловна! Нет, Анна Павловна, есть вещи, которые надо исследовать и вполне понимать, чтобы говорить о них, вещи слитком серьезные, слишком серьезные…
Леонид Федорович.
А дитя, которое ясно видела Марья Васильевна! Да и я видел… Это не могла же сделать эта девушка.
Барыня.
Вы думаете, что вы умны, а вы - дурак!
Леонид Федорович.
Ну, я уйду. Алексей Владимирович, пойдемте ко мне. (Уходят в кабинет.)
Профессор (пожимая плечами, идет за ним).
Да, как еще мы далеки от Европы!
ЯВЛЕНИЕ 23-е
Барыня, три Мужика, Федор Иваныч, Таня, Бетси, Григорий, Семен и Яков (входит).
Барыня (вслед Леониду Федоровичу).
Обманули его как дурака, а он ничего не видит. (Якову.) Тебе что?
Яков.
На много ли персон прикажете накрывать?
Барыня.
На много ли?.. Федор Иваныч! принять от него серебро! Вон сейчас! От него всё. Этот человек меня в гроб сведет. Вчера чуть-чуть не заморил собачку, которая ничего ему не сделала. Мало ему этого, он же зараженных мужиков вчера в кухню завел, и опять они здесь. От него всё! Вон, сейчас вон! Расчет, расчет! (Семену.) А если ты себе вперед позволишь шуметь в моем доме, я тебя, скверного мужика, выучу!
2-й мужик.
Да что же, коли он скверный мужик, так и держать его нечего, а давай расчет, вот и всё.
Барыня (слушая его, вглядывается в 3-го мужика).
Да смотрите: у этого сыпь на носу, сыпь! Он больной, он резервуар заразы!! Ведь я вчера говорила, чтобы их не пускать, и вот они опять тут. Гоните их вон!
Федор Иваныч.
Что же, не прикажете деньги принять?
Барыня.
Деньги? Деньги возьми, но их, особенно этого больного, вон, сию минуту вон! Он совсем гнилой!
3-й мужик.
Напрасно ты, мать, ей-Богу, напрасно. У моей старухи, скажем, спроси. Какой я гнилой? Я как стеклышко, скажем.
Барыня.
Еще разговаривает?.. Вон, вон! Всё на зло!.. Нет, я не могу, не могу! Пошлите за Петром Петровичем. (Убегает, всхлипывая.)
(Яков и Григорий уходят.)
ЯВЛЕНИЕ 24-е
Те же, без Барыни, Якова и Григория.
Таня (к Бетси).
Барышня, голубушка, как же мне быть теперь?
Бетси.
Ничего, ничего. Поезжай с ними, я устрою. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 25-е
Федор Иваныч, три Мужика, Таня и Швейцар.
1-й мужик.
Как же, почтенный, получение суммы теперича?
2-й мужик.
Отпусти ты нас.
3-й мужик (мнется с деньгами).
Кабы знать, я ни в жисть не взялся бы. Это засушит хуже лихой болести.
Федор Иваныч (Швейцару).
Проводи их ко мне, там и счеты есть. Там и получу. Идите, идите.
Швейцар.
Пойдемте, пойдемте.
Федор Иваныч.
Да благодарите Таню. Кабы не она, быть бы вам без земли.
1-й мужик.
Двистительно, как изделала предлог, так и в действие произвела.
3-й мужик.
Она нас людьми изделала; а то бы что? земля малая, не то что скотину, - курицу, скажем, и ту выпустить некуда. Прощевай, умница! Приедешь на село, приходи мёд есть.
2-й мужик.
Дай домой приеду, свадьбу готовить стану, пиво варить. Только приезжай.
Таня.
Приеду, приеду! (Визжит.) Семен! то-то хорошо-то!
(Мужики уходят.)
ЯВЛЕНИЕ 26-е
Федор Иваныч, Таня и Семен.
Федор Иваныч.
С Богом. Ну, смотри, Таня, когда домком заживешь, я приеду к тебе погостить. Примешь?
Таня.
Голубчик ты мой, как отца родного примем! (Обнимает и целует его.)
Занавес.
Конец
**** ФРАНСУАЗА
Рассказ по Мопассану
I
3-го мая 1882 года из Гавра отплыл в китайские моря трехмачтовый корабль "Богородица-Ветров". Он сдал свой груз в Китае, взял там новый груз, отвез его в Буэнос-Айрес и оттуда повез товары в Бразилию.
Переезды, повреждения, починки, затишья по нескольку месяцев, ветры, сгонявшие корабль далеко с дороги, морские приключения и несчастия задерживали его так, что он четыре года проплавал по чужим морям и только 8 мая 1886 года пристал к Марселю с грузом жестяных ящиков с американскими консервами.
Когда вышел корабль из Гавра, на нем были капитан, его помощник и 14 матросов. Во время путешествия один матрос умер, четыре пропали при разных приключениях и только девять воротились во Францию. Вместо выбывших матросов на корабле наняли двух американцев, одного негра и одного шведа, которого нашли в одном кабачке в Сингапуре.
На корабле подобрали паруса и завязали на мачте крест-накрест снасти. Подошел буксирный пароход и пыхтя потащил его на линию кораблей. Море было тихо, у берега еле-еле плескался остаток зыби. Корабль вошел в линию, где стояли вдоль набережной бок о бок корабли из всех стран света, и большие, и малые, всяких размеров, форм и оснасток. "Богородица-Ветров" стала между итальянским бригом и английскою галеттой, которые потеснились, чтобы дать место новому товарищу.
Как только капитан разделался с таможенными и портовыми чиновниками, он отпустил половину матросов на всю ночь на берег.
Ночь была теплая, летняя. Марсель был весь освещен, на улицах пахло едой из кухонь, со всех сторон слышались говор, грохот колес и веселые крики.
Матросы с корабля "Богородица-Ветров" месяца четыре не были на суше и теперь, сойдя на берег, робко, по-двое шли по городу, как чужие, отвыкшие от городов люди. Они осматривались, обнюхивая улицы, ближайшие к пристани, как будто чего-то искали. Четыре месяца они не видали женщин, и их мучала похоть. Впереди их шел Селестин Дюкло, здоровенный парень и ловкий. Он всегда водил других, когда они сходили на берег. Он умел находить хорошие места, умел и отделаться, когда надо было, и не ввязывался в драки, что частенько бывает с матросами, когда они сходят на берег; но если драка завязывалась, то он не отставал от товарищей и умел постоять за себя.
Долго матросы толкались по темным улицам, которые, как стоки, все спускались к морю и из которых несло тяжелым запахом подвалов и чуланов. Наконец Селестин выбрал один узкий переулок, в котором горели над дверями выпуклые фонари, и вошел в него. Матросы, зубоскаля и напевая, шли за ним. На матовых раскрашенных стеклах фонарей были выписаны огромные цифры. Под низкими потолками дверей сидели на соломенных стульях женщины в фартуках; они выскакивали при виде матросов и, выбегая на середину улицы, загораживали им дорогу и заманивали каждая в свой притон.
Иной раз в глубине сеней нечаянно распахивалась дверь. Из нее показывалась полураздетая девка в грубых бумажных обтянутых штанах, коротенькой юбке и в бархатном черном нагруднике с позолоченными позументами. "Эй, красавчики, заходите!" звала она еще издали и иногда выбегала сама, цеплялась за кого-нибудь из матросов и тащила его изо всех сил к дверям. Она впивалась в него, как паук, когда он волочит муху сильнее себя. Парень, размякший от похоти, упирался слабо, а остальные останавливались и смотрели, что будет; но Селестин Дюкло кричал: "не здесь, не заходи; дальше!" И парень слушался его голоса и силой вырывался у девки. И матросы шли дальше, провожаемые бранью рассерженной девки. На шум вдоль всего переулка выскакивали другие, накидывались на них и хриплыми голосами нахваливали свой товар. Так они шли всё дальше и дальше. Изредка попадались им навстречу то солдаты, стучавшие шпорами, то по одиночке мещанин или приказчик, пробиравшиеся в знакомое место. В других переулках светились такие же фонари, но матросы шли дальше и дальше, шагая через вонючую жижу, сочившуюся из-под домов, полных женскими телами. Но вот Дюкло остановился около одного дома получше других и повел туда своих ребят.
II
Матросы сидели в большой зале трактира. Каждый из них выбрал себе подругу и уж не расставался с ней весь вечер: такой был обычай в трактире. Три стола были сдвинуты вместе, и матросы прежде всего выпили вместе с девками, потом они поднялись и пошли с ними наверх. Долго и громко стучали толстые башмаки двадцати ног по деревянным ступенькам, пока они все ввалились через узкие двери и разбрелись по спальным комнатам. Из спальных комнат они сходили опять вниз пить, потом опять шли наверх.
Гульба шла в развал. Всё полугодовое жалованье пошло зa четыре часа разгула. К одиннадцати часам они все были уже пьяны и с налитыми кровью глазами несвязно кричали, сами не зная что. У каждого на коленях сидела девка. Кто пел, кто кричал, кто стучал кулаком по столу, кто лил себе в глотку вино. Селестин Дюкло сидел среди товарищей. Верхом у него на коленке сидела крупная, толстая, краснощекая девка. Он выпил не меньше других, но не был еще совсем пьян; у него в голове бродили кое-какие мысли. Он разнежился и искал, о чем бы заговорить с своею подругой. Но мысли приходили ему и тотчас же уходили, и он никак не мог поймать их, вспомнить и высказать.
Он смеялся и говорил:
- Так, так-то… так-то… И давно уж ты здесь?
- Шесть месяцев, - отвечала девка.
Он кивнул головой, как будто одобрял ее за это.
- Ну что же, и хорошо тебе?
Она подумала.
- Привыкла, - сказала она. - Надо же как-нибудь. Всё же лучше, чем в прислугах или прачках.
Он одобрительно кивнул головой, как будто и за это он одобрял ее.
- И ты не здешняя?
Она покачала головой в знак того, что не здешняя.
- Дальняя?
Она кивнула.
- А откуда?
Она подумала, как будто припомнила.
- Из Перпиньяна я, - проговорила она.
- Так, так, - проговорил он и замолчал.
- А ты, что же, моряк? - спросила теперь она.
- Да, моряки мы.
- Что ж, далеко были?
- Да не близко. Всего насмотрелись.
- Пожалуй, и вокруг света ездили?
- Не то что раз, чуть не два раза объехали.
Она как будто раздумывала, припоминая что-то.
- Я чай, много встречали кораблей? - сказала она.
- А то как же.
- Не попадалась вам "Богородица-Ветров"? Такой корабль есть.
Он удивился, что она назвала его корабль, и вздумал пошутить.
- Как же, на прошлой неделе встретили.
- Правду, в самом деле? - спросила она и побледнела.
- Правду.
- Не врешь?
- Ей-Богу, - побожился он.
- Ну, а не видал ты там Селестина Дюкло? - спросила она.
- Селестина Дюкло? - повторил он и удивился и испугался даже. Откуда могла она знать его имя?
- А его разве знаешь? - спросил он.
Видно было, что и она чего-то испугалась.
- Нет, не я, а женщина тут одна его знает.
- Какая женщина? Из этого дома?
- Нет, тут поблизости.
- Где же поблизости?
- Да недалеко.
- Кто же она такая?
- Да просто женщина, такая же, как я.
- А зачем же он ей нужен?
- Почем же я знаю. Может, землячка его.
Они пытливо смотрели прямо в глаза друг другу.
- Хотелось бы мне повидаться с этой женщиной, - сказал он.
- А зачем? Сказать что хочешь?
- Сказать…
- Что сказать?
- Сказать, что видел Селестина Дюкло.
- А ты видел Селестина Дюкло? И жив он, здоров?
- Здоров. А что?
Она замолчала, опять собираясь с мыслями, и потом тихо сказала.
- А куда же идет "Богородица-Ветров"?
- Куда? В Марсель.
- Правду?! - вскрикнула она.
- Правду.
- И ты знаешь Дюкло?
- Да ведь сказал, что знаю.
Она подумала.
- Так, так. Это хорошо, - тихонько сказала она.
- Да зачем он тебе?
- А коли увидишь его, ты ему скажи… Нет, не надо.
- Да что?
- Нет, ничего.
Он смотрел на нее и тревожился всё больше и больше.
- Да ты-то знаешь его? - спросил он.
- Нет, не знаю.
- Так зачем же он тебе?
Она, не отвечая, вдруг вскочила и побежала к конторке, за которой сидела хозяйка, взяла лимон, разрезала его, надавила соку в стакан, потом налила туда воды и подала Селестину.
- На, выпей-ка, - сказала она и села, как и прежде сидела, ему на колени.
- Это зачем? - спросил он, взяв от нее стакан.
- Чтоб хмель прошел. Потом скажу. Пей.
Он выпил и утер рукавом губы.
- Ну, говори, я слушаю.
- Да ты не скажешь ему, что меня видел, не скажешь, от кого слышал то, что скажу?
- Ну, хорошо, не скажу.
- Побожись!
Он побожился.
- Ей-Богу?
- Ей-Богу.
- Так ты ему скажи, что его отец умер, и мать померла, брат тоже помер. Горячка была. В один месяц все трое померли.
Дюкло почувствовал, что вся кровь его стеснилась у сердца. Несколько минут просидел он молча, не зная, что сказать, потом выговорил:
- И ты верно знаешь?
- Верно.
- Кто ж тебе сказал?
Она положила руки ему на плечи и посмотрела прямо в глаза.
- Побожись, что не разболтаешь.
- Ну, побожился. Ей-Богу.
- Я сестра ему.
- Франсуаза! - вскрикнул он.
Она пристально посмотрела на него и тихо-тихо пошевелила губами, почти не выпуская слов:
- Так это ты, Селестин!!
Они не шевелились, замерли, как были, смотря в глаза друг другу.