В этих коридорах - баржи с лесом,
Барки с солью: стали и ночуют.
Под стенами - сваи и ступени,
В плесени и слизи. Сверху - небо,
Лента неба в мелких бледных звездах…
В полночь спит Венеция, - быть может,
Лишь в притонах для воров и пьяниц,
За вокзалом, светят щели в ставнях,
И за ними глухо слышны крики,
Буйный хохот, споры и удары
По столам и столикам, залитым
Марсалой и вермутом… Есть прелесть
В этой поздней, в этой чадной жизни
Пьяниц, проституток и матросов!
"Но amato, amo, Desdemona", -
Говорит Энрико, напевая,
И, быть может, слышит эту песню
Кто-нибудь вот в этом темном доме -
Та душа, что любит… За оградой
Вижу садик; в чистом небосклоне -
Голые, прозрачные деревья,
И стеклом блестят они, и пахнет
Сад вином и медом… Этот винный
Запах листьев тоньше, чем весенний!
Молодость груба, жадна, ревнива,
Молодость не знает счастья - видеть
Слезы на ресницах Дездемоны,
Любящей другого…Вот и светлый
Выход в небо, в лунный блеск и воды!
Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц,
Перелив зеркальных вод и тонкий
Голубой туман, в котором сказкой
Кажутся вдали дома и церкви!
Здравствуйте, полночные просторы
Золотого млеющего взморья
И огни чуть видного экспресса,
Золотой бегущие цепочкой
По лагунам к югу!
30. V111.13
Могильная плита
Опять знакомый дом…
Огарев.
Могильная плита, железная доска,
В густой траве врастающая в землю, -
И мне печаль могил понятна и близка,
И я родным преданьям внемлю.
И я "люблю людей, которых больше нет",
Любовью всепрощающей, сыновней.
Последний их побег, я не забыл их след
Под старой, обветшалою часовней.
Я молодым себя, в своем простом быту,
На бедном их погосте вспоминаю.
Последний их побег, под эту же плиту
Приду я лечь - и тихо лягу - с краю.
6. IX.13
Слово
Молчат гробницы, мумии и кости, -
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный - речь.
7. I.15
Москва
Война
От кипарисовых гробниц
Взлетела стая черных птиц. -
Тюрбэ расстреляно, разбито.
Вот грязный шелковый покров,
Кораны с оттиском подков…
Как грубо конское копыто!Вот чей-то сад; он черен, гол -
И не о нем ли мой осел
Рыдающим томится ревом?
А я - я, прокаженный, рад
Бродить, вдыхая горький чад,
Что тает в небе бирюзовом:Пустой, разрушенный, немой,
Отныне этот город - мой,
Мой каждый спуск и переулок,
Мои все туфли мертвецов,
Домов руины и дворцов.
Где шум морской так свеж и гулок!
12. IX.15
"В жарком золоте заката Пирамиды…"
В жарком золоте заката Пирамиды,
Вдоль по Нилу, на утеху иностранцам,
Шелком в воду светят парусные лодки
И бежит луксорский белый пароход.
Это час, когда за Нилом пальмы четки,
И в Каире блещут стекла алым глянцем,
И хедив в ландо катается, и гиды
По кофейням отдыхают от господ.А сиреневые дали Нила к югу,
К дикой Нубии, к Порогам, смутны, зыбки
И все так же миру чужды, заповедны,
Как при Хуфу, при Камбизе… Я привез
Лук оттуда и колчан зелено-медный,
Щит из кожи бегемота, дротик гибкий,
Мех пантеры и суданскую кольчугу,
Но на что все это мне - вопрос.
13. IX.15
"Что ты мутный, светел-месяц?…"
Что ты мутный, светел-месяц?
Что ты низко в небе ходишь,
Не по-прежнему сияешь
На серебряные снеги?Не впервой мне, месяц, видеть,
Что окно ее высоко,
Что краснеет там лампадка
За шелковой занавеской.Не впервой я ворочаюсь
Из кружала наглый, пьяный
И всю ночь сижу от скуки
Под Кремлем с блаженным Ваней.И когда он спит - дивуюсь!
А ведь кволый да и голый…
Все смеется, все бормочет,
Что башка моя на плахе
Так-то весело подскочит!
13. IХ.15
Васильевское
Шестикрылый
Мозаика в Московском соборе
Алел ты в зареве Батыя -
И потемнел твой жуткий взор.
Ты крылья рыже-золотые
В священном трепете простер.Узрел ты Грозного юрода
Монашеский истертый шлык -
И навсегда в изгибах свода
Застыл твой большеглазый лик.
14. IX.15
Бегство в Египет
По лесам бежала божья мать.
Куньей шубкой запахнув младенца.
Стлалось в небе божье полотенце,
Чтобы ей не сбиться, не плутать.Холодна, морозна ночь была,
Дива дивьи в эту ночь творились:
Волчьи очи зеленью дымились.
По кустам сверкали без числа.Две седых медведицы в лугу
На дыбах боролись в ярой злобе,
Грызлись, бились и мотались обе,
Тяжело топтались на снегу.А в дремучих зарослях, впотьмах,
Жались, табунились и дрожали,
Белым паром из ветвей дышали
Звери с бородами и в рогах.И огнем вставал за лесом меч
Ангела, летевшего к Сиону,
К золотому Иродову тропу.
Чтоб главу на Ироде отсечь.
21. Х.15
Малайская песня
L'eclair vibre sa fleche…
L. de Lisle
Чернеет зыбкий горизонт,
Над белым блеском острых волн
Змеится молний быстрый блеск
И бьет прибой мой узкий челн.Сырой и теплый ураган
Проносится в сыром лесу,
И сыплет изумрудный лес
Свою жемчужную красу.Стою у хижины твоей:
Ты на циновке голубой,
На скользких лыках сладко спишь,
И ветер веет над тобой.Ты спишь с улыбкой, мой цветок.
Пустая хижина твоя,
В ненастный вечер, на ветру,
Благоухает от тебя.Ресницы смольные смежив,
Закрывши длинные глаза,
Окутав бедра кисеей,
Ты изогнулась, как лоза.Мала твоя тугая грудь,
И кожа смуглая гладка,
И влажная нежна ладонь,
И крепкая кругла рука.И золотые позвонки
Висят на щиколках твоих,
Янтарных, твердых, как кокос,
И сон твой беззаботный тих.Но черен, черен горизонт!
Зловеще грому вторит гром,
Темнеет лес, и океан
Сверкает острым серебром.Твои уста - пчелиный мед,
Твой смех счастливый - щебет птиц,
Но, женщина, люби лишь раз,
Не поднимай для всех ресниц!Ты легче лани на бегу,
Но вот на лань, из тростников,
Метнулся розовый огонь
Двух желтых суженных зрачков:О женщина! Люби лишь раз!
Твой смех лукав и лгал твой рот -
Клинок мой медный раскален
В моей руке - и метко бьет.Вот пьяные твои глаза,
Вот побелевшие уста.
Вздувает буря парус мой,
Во мраке вьется блеск холста.Клинком я голову отсек
В единый взмах от шеи прочь,
Косою к мачте привязал -
И снова в путь, во мрак и ночь.Раскалывает небо гром -
И озаряет надо мной
По мачте льющуюся кровь
И лик, качаемый волной.
23. I.16
Князь Всеслав
Князь Всеслав в железы был закован,
В яму брошен братскою рукой:
Князю был жестокий уготован
Жребий, по жестокости людской.
Русь, его призвав к великой чести,
В Киев из темницы извела.
Да не в час он сел на княжьем месте:
Лишь копьем дотронулся Стола.
Что ж теперь, дорогами глухими,
Воровскими в Полоцк убежав,
Что теперь, вдали от мира, в схиме,
Вспоминает темный князь Всеслав?Только звон твой утренний, София,
Только голос Киева! - Долга
Ночь зимою в Полоцке… Другие
Избы в нем, и церкви, и снега…
Далеко до света, - чуть сереют
Мерзлые окошечки… Но вот
Слышит князь: опять зовут и млеют
Звоны как бы ангельских высот!
В Полоцке звонят, а он иное
Слышит в тонкой грезе… Что года
Горестей, изгнанья! Неземное
Сердцем он запомнил навсегда.
24. I.16
Кадильница
В горах Сицилии, в монастыре забытом,
По храму темному, по выщербленным плитам,
В разрушенный алтарь пастух меня привел,
И увидал я там: стоит нагой престол,
А перед ним, в пыли, могильно-золотая,
Давно потухшая, давным-давно пустая,
Лежит кадильница - вся черная внутри
От угля и смолы, пылавших в ней когда-то…Ты, сердце, полное огня и аромата,
Не забывай о ней. До черноты сгори.
25. I.16
У гробницы Виргилия
Дикий лавр, и плюш, и розы.
Дети, тряпки по дворам
И коричневые козы
В сорных травах по буграм,Без границы и без края
Моря вольные края…
Верю - знал ты, умирая,
Что твоя душа - моя.Знал поэт: опять весною
Будет смертному дано
Жить отрадою земною,
А кому - не все ль равно!Запах лавра, запах пыли,
Теплый ветер… Счастлив я,
Что моя душа, Виргилий,
Не моя и не твоя.
31. I.16
"Синие обои полиняли…"
Синие обои полиняли,
Образа, дагерротипы сняли -
Только там остался синий цвет,
Где они висели много лет.Позабыло сердце, позабыло
Многое, что некогда любило!
Только тех, кого уж больше нет,
Сохранился незабвенный след.
31. I.16
"Лиман песком от моря отделен…"
Лиман песком от моря отделен.
Когда садится солнце за Лиманом,
Песок бывает ярко позлащен.Он весь в рыбалках. Белым караваном
Стоят они на грани вод, на той,
Откуда веет ветром, океаном.В лазури неба, ясной и пустой,
Та грань чернеет синью вороненой
Из-за косы песчано-золотой.И вот я слышу ропот отдаленный:
Навстречу крепкой свежести воды,
Вдыхая ветер, вольный и соленый,Вдруг зашумели белые ряды
И, стоя, машут длинными крылами…
Земля, земля! Несчетные следыЯ на тебе оставил. Я годами
Блуждал в твоих пустынях и морях.
Я мерил неустанными стопамиТвой всюду дорогой для сердца прах:
Но нет, вовек не утолю я муки -
Любви к тебе! Как чайки на песках,Опять вперед я простираю руки.
6. II.16
Зеркало
Темнеет зимний день, спокойствие и мрак
Нисходят на душу - и все, что отражалось,
Что было в зеркале, померкло, потерялось…
Вот так и смерть, да, может быть, вот так.В могильной темноте одна моя сигара
Краснеет огоньком, как дивный самоцвет:
Погаснет и она, развеется и след
Ее душистого и тонкого угара…Кто это заиграл? Чьи милые персты,
Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?
Душа моя полна восторга и печали -
Я не боюсь могильной темноты.
10. II.16
Мулы
Под сводом хмурых туч, спокойствием объятых, -
Ненастный день темнел, и ночь была близка, -
Грядой далеких гор, молочно-синеватых,
На грани мертвых вод лежали облака.Я с острова глядел на море и на тучи,
Остановясь в пути, - и горный путь, виясь
В обрыве сизых скал, белел по дикой круче,
Где шли и шли они, под ношею клонясь.И звук их бубенцов, размеренный, печальный,
Мне говорил о том, что я в стране чужой,
И душу той страны, глухой, патриархальной,
Далекой для меня, я постигал душой.Вот так же шли они при Цезарях, при Реме,
И так же день темнел, и вдоль скалистых круч
Лепился городок, сырой, забытый всеми,
И человек скорбел под оводом хмурых туч.
10. II.16
Сирокко
Гул бури за горой и грохот отдаленных
Полуночных зыбей, бушующих в бреду.
Звон, непрерывный звон кузнечиков бессонных.
И мутный лунный свет в оливковом саду.Как фосфор, светляки мерцают под ногами;
На тусклом блеске волн, облитых серебром.
Ныряет гробом челн… Господь смешался с нами
И мчит куда-то мир в восторге бредовом.
10. II.16
В Орде
За степью, в приволжских песках,
Широкое алое солнце тонуло.
Ребенок уснул у тебя на руках,
Ты вышла из душной кибитки, взглянула
На кровь, что в зеркальные соли текла,
На солнце, лежавшее точно на блюде, -
И сладкой отрадой стенного, сухого тепла
Подуло в лицо твое, в потные смуглые груди.
Великий был стан за тобой:
Скрипели колеса, верблюды ревели,
Костры, разгораясь, в дыму пламенели
И пыль поднималась багровою тьмой.
Ты. девочка, тихая сердцем и взором,
Ты знала ль в тот вечер, садясь на песок.
Что сонный ребенок, державший твой темный сосок.
Тот самый Могол, о котором
Во веки веков не забудет земля?
Ты знала ли, Мать, что и я
Восславлю его, - что не надо мне рая,
Христа, Галилеи и лилий ее полевых,
Что я не смиреннее их, -
Атиллы, Тимура, Мамая,
Что я их достоин, когда.
Наскучив таиться за ложью,
Рву древнюю хартию божью.
Насилую, режу, и граблю, и жгу города?
- Погасла за степью слюда,
Дрожащее солнце в песках потонуло.
Ты скучно в померкшее небо взглянула
И, тихо вздохнувши, опять опустила глаза…
Несметною ратью чернели воза,
И синеющей ночи прохладой и горечью дуло.
27VI.16
Цейлон
Окраина земли,
Безлюдные пустынные прибрежья.
До полюса открытый океан…Матара - форт голландцев. Рвы и стены,
Ворота в них… Тенистая дорога
В кокосовом лесу, среди кокосов -
Лачуги сингалесов… Справа блеск.
Горячий зной сухих песков и моря…Мыс Дондра в старых пальмах. Тут свежей,
Муссоном сладко тянет, над верандой
Гостиницы на сваях - шум воды:
Она, крутясь, перемывает камни,
Кипит атласной пеной…Дальше - край,
Забытый богом. Джунгли низкорослы,
Холмисты, безграничны. Белой пылью
Слепит глаза… Меняют лошадей.
Толпятся дети, нищие… И снова
Глядишь на раскаленное шоссе.
На бухты океана. Пчелоеды,
В зелено-синих перьях, отдыхают
На золотистых нитях телеграфа…Лагуна возле Ранны - как сапфир.
Вокруг алеют розами фламинги,
По лужам дремлют буйволы. На них
Стоят, белеют цапли, и с жужжаньем
Сверкают мухи… Сверху, из листвы,
Круглят глаза большие обезьяны…Затем опять убогое селенье,
Десяток нищих хижин. В океане,
В закатном блеске, - розовые пятна
Недвижных парусов, а сзади, в джунглях, -
Сиреневые горы… Ночью в окна
Глядит луна… А утром, в голубом
И чистом небе - Коршуны Браминов,
Кофейные, с фарфоровой головкой:
Следят в прибое рыбу…Вновь дорога:
Лазоревое озеро, в кольцо
На белой соли, заросли и дебри.
Все дико и прекрасно, как в Эдеме:
Торчат шины акаций, защищая
Узорную нежнейшую листву.
Цветами рдеют кактусы, сереют
Стволы в густых лианах… Как огонь,
Пылают чаши лилии ползучей,
Тьмы мотыльков трепещут… На поляне
Лежит громада бурая: удав…
Вот медленно клубится, уползает…Встречаются двуколки. Крыши их,
Соломенные, длинно выступают
И спереди и сзади. В круп бычков,
Запряженных в двуколки, тычут палкой:
"Мек, мек!" - кричит погонщик, весь нагой,
С прекрасным черным телом… Вот пески,
Пошли пальмиры, - ходят в синем небе
Их веерные листья - распевают
По джунглям петухи, но тонко, странно,
Как наши молодые… В высоте
Кружат орлы, трепещет зоркий сокол…В траве перебегают грациозно
Песочники, бекасы… На деревьях
Сидят в венцах павлины… Вдруг бревном
Промчался крокодил - шлеп в воду, -
И точно порохом взорвало рыбок!
Тут часто слон встречается: стоит
И дремлет на поляне, на припеке;
Есть леопард, - он лакомка, он жрет,
Когда убьет собаку, только сердце;
Есть кабаны и губачи-медведи;
Есть дикобраз - бежит на водопой,
Подняв щетину, страшно деловито,
Угрюмо, озабоченно…Отсюда,
От этих джунглей, этих берегов
До полюса открыто море…
27. VI.16
Кончина святителя
И скрылось солнце жаркое в лесах,
И звездная пороша забелела.
И понял он: достигнувший предела,
Исчисленный, он взвешен на весах.Вот точно дуновенье в волосах,
Вот снова сердце пало и сомлело;
Как стынет лес, что миг хладеет тело,
И блещет светом пропасть в небесах.В епитрахили, в поручах, с распятьем,
От скудного, последнего тепла,
Навстречу чьим-то ледяным объятьям,
Выходит он из темного дупла.Трава в росе. Болото дымом млечным
Лежит в лесу. Он на коленях. С Вечным.
3. VII.16
Свет
Ни пустоты, ни тьмы нам не дано:
Есть всюду свет, предвечный и безликий…
Вот полночь. Мрак. Молчанье базилики,
Ты приглядись: там не совсем темно,
В бездонном, черном своде над тобою,
Там на стене есть узкое окно,
Далекое, чуть видное, слепое,
Мерцающее тайною во храм
Из ночи в ночь одиннадцать столетий…
А вкруг тебя? Ты чувствуешь ли эти
Кресты по скользким каменным полам,
Гробы святых, почиющих под спудом,
И страшное молчание тех мест,
Исполненных неизреченным чудом,
Где черный запрестольный крест
Воздвиг свои тяжелые объятья,
Где таинство сыновнего распятья
Сам бог-отец незримо сторожит?Есть некий свет, что тьма не сокрушит.
1927
Дедушка в молодости
Вот этот дом, сто лет тому назад,
Был полон предками моими,
И было утро, солнце, зелень, сад,
Роса, цветы, а он глядел живыми
Сплошь томными глазами в зеркала
Богатой спальни деревенской
На свой камзол, на красоту чела,
Изысканно, с заботливостью женской
Напудрен рисом, надушен,
Меж тем как пахло жаркою крапивой
Из-под окна открытого, и звон,
Торжественный и празднично-счастливый,
Напоминал, что в должный срок
Пойдет он по аллеям, где струится
С полей нагретый солнцем ветерок
И золотистый свет дробится
В тени раскидистых берез.
Где на куртинах диких роз,
В блаженстве ослепительного блеска,
Впивают пчелы теплый мед,
Где иволга то вскрикивает резко,
То окариною поет,
А вдалеке, за валом сада.
Спешит народ, и краше всех - она.
Стройна, нарядна и скромна.
С огнем потупленного взгляда
22. VII.l6