Потом они возвратились в зало, где Эльчанинов стоял все еще на прежнем месте.
- Составьте постановление нашему осмотру, - проговорил Михайло Егорыч.
- Сейчас, сию секунду, - отвечал стряпчий, понюхал табаку, откашлянулся, сел и написал минут в пять лист кругом.
- Прочитайте вслух, - сказал Мановский.
Стряпчий прочитал.
- Подпишите, - проговорил Михайло Егорыч.
Следователи подписались.
- Ну, теперь и вы удостоверьте, что все это справедливо, иначе мы повторим осмотр, - отнесся Задор к Эльчанинову.
- Извольте, - отвечал тот, совершенно уже потерянный, и подписал постановление.
- Ну, пока будет, - сказал Мановский и пошел.
Исправник и стряпчий пошли за ним. Через минуту они все уехали.
- Вы куда теперь? - спросил Михайло Егорыч исправника.
- На минуточку к вам, а тут к графу на бал.
- Черт бы драл их с их балами!.. Смотрите, не болтайте там о деле.
- Чтой-то, господи, не молодой мальчик, - отвечал исправник.
- После поблагодарю, - продолжал Мановский, - а теперь надо другой еще раз, хоть на той неделе, наехать, чтобы обоих захватить.
- Для видимости в деле непременно надо обоих захватить, - подтвердил стряпчий.
Исправник только вздохнул. Эльчанинов между тем вошел в гостиную, бросился на диван и зарыдал. Это было выше сил его! В настоящую минуту он решительно не думал об Анне Павловне; он думал только, как бы ему спасти самого себя, и мысленно проклинал ту минуту, когда он сошелся с этой женщиной, которая принесла ему крупицу радостей и горы страданий.
Через четверть часа вошел к нему Савелий, который спас Анну Павловну от свидания с мужем тем, что выскочил с нею в окно в сад, провел по захолустной аллее в ржаное поле, где оба они, наклонившись, чтобы не было видно голов, дошли до лугов; Савелий посадил Анну Павловну в стог сена, обложил ее так, что ей только что можно было дышать, а сам опять подполз ржаным полем к усадьбе и стал наблюдать, что там делается. Видя, что Мановский уехал совсем, он сбегал за Анной Павловной и привел ее в усадьбу.
- Что они тут делали? - спросил он Эльчанинова. Тот едва в состоянии был рассказать. Савелий несколько времени думал.
- Поезжайте сейчас же к графу, Валерьян Александрыч, и просите, чтобы он или взял к себе Анну Павловну, либо помог бы вам как-нибудь, как знает, а то Мановский сегодня же ночью, пожалуй, опять приедет.
Эльчанинов всплеснул руками и схватил себя за голову.
- Боже мой, боже мой, что я за несчастный человек! - воскликнул он и зарыдал.
- Да полно вам реветь! Точно женщина какая: хуже Анны Павловны, ей-богу, та смелее вас. Одевайтесь! - проговорил с досадою Савелий.
Эльчанинов как бы механически повиновался ему. Он начал одеваться и велел закладывать лошадей. Савелий прошел к Анне Павловне, которая сидела в гостиной.
- Что Валер? - спросила она.
- Ничего, одевается, хочет сейчас ехать к графу и пожаловаться ему на исправника.
- А я одна останусь? Я боюсь, Савелий Никандрыч, - произнесла бедная женщина.
- Ничего-с; я у вас останусь, - отвечал Савелий.
- Добрый друг, - произнесла Анна Павловна, протягивая ему руку, которую Савелий в первый еще раз взял и поцеловал, покраснев при этом как маков цвет.
Эльчанинов вошел совсем одетый, во фраке и раздушенный, как обыкновенно он ездил к графу.
- Что, Валер? - спросила Анна Павловна, протягивая к нему руку.
- Ничего, вздор, - отвечал он, как-то судорожно поеживаясь и торопливо целуя ее руку, и тотчас же уехал.
VI
В тот самый день, как Эльчанинов ехал к графу, у того назначен был бал, на котором хозяйкою должна была быть Клеопатра Николаевна. Пробило семь часов. Эльчанинов первый подъехал к графскому крыльцу.
- Дома его сиятельство? - спросил он, войдя в официантскую, где стояла целая стая лакеев, одетых в парадные ливрейные фраки и штиблеты.
- У себя-с, в гостиной, - отвечал вежливо один из них. Эльчанинов пошел.
- Ах, monsieur Эльчанинов, - произнес ласково граф, сидевший уже во фраке и завитой на диване, ожидая гостей. - Очень рад вас видеть на моем вечере, хоть и не звал вас по нежеланию вашему встречаться с здешними господами.
- Знаю, ваше сиятельство, - отвечал Эльчанинов, - и приехал, собственно, не на бал, а с просьбой.
- С просьбой? - повторил граф. - Все, что только могу, поверьте, будет исполнено, - прибавил он.
Эльчанинов хотел было начать рассказ, но раздавшийся сзади голос остановил его.
- Я исполнила, граф, ваше желание и нарочно приехала раньше затем, чтобы занять свою должность.
- Je vous remercie, madame, je vous remercie, - сказал граф, вставая. Эльчанинов обернулся. Это была Клеопатра Николаевна в дорогом кружевном платье, присланном к ней по последней почте из Петербурга, и, наконец, в цветах и в брильянтах. В этом наряде она была очень представительна и произвела на героя моего самое выгодное впечатление. С некоторого времени все почти женщины стали казаться ему лучше и прекраснее его Анны Павловны.
- Валерьян Александрыч! Вас ли я вижу? - полувскрикнула Клеопатра Николаевна.
- А вы знакомы? - спросил граф.
- Мы были друзья, - отвечала Клеопатра Николаевна, - по крайней мере я могу это сказать про себя, но monsieur Эльчанинов за что-то разлюбил меня.
- Напротив, но... - начал было Эльчанинов.
- Забудемте прошлое, мы еще с вами объяснимся, - перебила Клеопатра Николаевна, подавая ему руку.
- О, да между вами что-то интересное, - заметил с улыбкою граф.
- Что делать? Валерьян Александрыч сам очень интересен для женщин; это не одна я так думаю, - произнесла вдова с кокетливою улыбкою.
Видимо, что она заискивала в Эльчанинове.
"Или эта женщина дьявол, или она невинна", - подумал тот про себя и обратился к графу:
- Могу ли я с вами переговорить, ваше сиятельство? Мне очень нужно.
- Если очень нужно... - проговорил граф.
- Нужно, ваше сиятельство, - повторил Эльчанинов.
- Извольте, - отвечал Сапега, - pardon, madame, - прибавил он, кивнув головой Клеопатре Николаевне, и вышел с Эльчаниновым в кабинет.
Герой мой пересказал ему все, с некоторыми даже прибавлениями, и описал в таких ярких красках, что граф, слушая, пожимал только плечами.
- Для счастья, для спасения этой женщины я должен уехать отсюда! заключил Эльчанинов.
Граф прошелся несколько раз по кабинету.
- Да, вам надобно уехать, и не мешкая, - произнес он. Эльчанинов замер от восторга.
- Меня одно только беспокоит, ваше сиятельство, - начал он, - как она?
- Да, но это уж ваше дело, - проговорил Сапега.
- Она не согласится, она будет проситься со мною. Да и как действительно ее оставить?
- Оставить вам ее нет никакой опасности. Мановский ничего не может сделать, когда вас не будет, да к тому же и я здесь. Но вам с собою ее брать не вижу ни малейшей возможности. Этим вы и себя свяжете и ей повредите. Вам надобно по крайней мере на некоторое время разлучиться совершенно, чтобы дать позатихнуть всей этой истории.
- Решительно надобно расстаться, - подхватил Эльчанинов, - но я наперед знаю, - она не будет отпускать.
- Урезоньте.
- Я думаю ее обмануть, ваше сиятельство.
- Ложь позволительна, если служит ко спасению, разрешаю вам. Но чем же вы ее обманете?
- Я скажу, что поеду закладывать имение, чтобы иметь деньги, с чем подняться.
- Хорошо!.. А в самом деле, есть ли у вас деньги? - спросил граф.
Эльчанинов покраснел и не отвечал.
- Нет?.. Что тут за скрытность, fi, mon cher. Позвольте мне вам услужить этой мелочью.
- Граф...
- Без церемонии, друг... Когда же вы думаете выехать?
- Послезавтра.
- Что ж, можно и послезавтра. Заезжайте ко мне, и я снабжу вас рекомендательными письмами и деньгами.
- Граф, чем мне отблагодарить вас? - сказал Эльчанинов.
- Любите меня и слушайтесь, - отвечал старик и хотел было идти, но Эльчанинов переминался и, видно, хотел еще что-то сказать.
- Я даже и теперь, ваше сиятельство, - начал он с принужденною улыбкою, - боюсь ехать домой, потому что сегодня-завтра ожидаю, что господин Мановский посетит меня.
Граф опять прошелся по кабинету.
- Ни сегодня, ни завтра не будет этого, потому что все эти здешние господа власти будут у меня, и я их остановлю, а вы подождите, побудьте у меня. Я скажу вам, когда можно будет ехать.
- Слушаю, ваше сиятельство, - отвечал Эльчанинов.
Граф, во всех своих действиях относительно Анны Павловны пока выжидавший, очень обрадовался намерению Эльчанинова уехать. Он очень хорошо видел, что тот не любит уже Мановскую и скучает ею, а приехавши в Петербург, конечно, сейчас же ее забудет, а потом... потом граф составил по обыкновению план, исполнение которого мы увидим в дальнейшем ходе рассказа.
Сопровождаемый Эльчаниновым, он возвратился в гостиную. Там уже были все почти званые гости, приехавшие ровно в восемь часов, как было назначено в пригласительных билетах, и все были разряжены, насколько только могли: даже старуха Уситкова была в корсете, а муж ее напомадился такой пахучей помадою, что даже самому было это неприятно. М-me Симановская приехала с красными и распухшими глазами: она два дня их не осушала, не получив к сроку из губернского города бального платья, которое она заказала на последние деньги. Старая девица-барышня была в легком платье и совершенно обнаживши костлявую шею. Молодых девиц было очень мною привезено, и и этом случае, должно отдать справедливость, преобладала порода Марковых, двух братьев, одного вдовца, а другого женатого, у которых было по семи дочерей у каждого. Из кавалеров были лучшими два молоденькие брата, мичманы Жигаловы, только что приехавшие к больной матери в отпуск и бывшие совершенно уверенными, в простоте юношеского сердца, что бал, собственно, и устроился по случаю приезда их. Граф всех и каждого оприветствовал и, открыв потом польским с Клеопатрою Николаевной бал, пригласил молодых людей продолжать танцы, а сам начал ходить то с тем, то с другим из гостей, которые были постарше и попочтеннее. Проходя мимо исправника и других уездных чиновников, которые приехали в мундирах, Сапега произнес.
- О господа, это немножко лишнее, к чему эта церемония в деревне, - а потом тут же, обратившись к исправнику, сказал мимоходом вполголоса: Потрудитесь прийти через четверть часа в мой кабинет, мне надобно с вами поговорить.
Исправник побледнел; предчувствие говорило ему, что на него пожаловался Эльчанинов. Желая приласкаться к нему и порасспросить его, он подошел было к моему герою и начал:
- Меня граф зачем-то зовет в кабинет.
Но Эльчанинов в ответ на это отвернулся от него.
Исправник только вздохнул и, проведя потом мучительные четверть часа, отправился, наконец, в кабинет, где увидел, что граф стоит, выпрямившись и опершись одною рукою на спинку кресел, и в этой позе он опять как будто был другой человек, как будто сделался выше ростом; приподнятый подбородок, кажется, еще выше поднялся, ласковое выражение лица переменилось на такое строгое, что как будто лицо это никогда даже не улыбалось.
Исправник окончательно растерялся и стал навытяжку, как говорится руки по швам.
- Извините, что я вас обеспокоил, - начал граф очень серьезным тоном, я хотел вас спросить, какой вы в усадьбе и в доме господина Эльчанинова делали обыск?
- Ваше сиятельство, так как от господина Мановского поступило прошение о том, что супруга их не живут с ними и имеют местожительство в доме господина Эльчанинова, - отвечал исправник, суя руками туда и сюда.
На весь этот ответ его граф только кивнул головою.
- А вам известны причины, по которым госпожа Мановская не живет с мужем? - спросил он.
Исправник молчал.
- Вы знаете это? - повторил граф и слегка притопнул своей небольшой ногой.
- Как не знать, ваше сиятельство, все знаем-с, - отвечал исправник.
- Как же вы знаете и что делаете? - начал Сапега. - Вы приезжаете в усадьбу, производите обыск, как в доме каких-нибудь делателей фальшивых монет или в вертепе разбойников; вы ходите по кладовым, открываете все шкафы, сундуки, выкидываете оттуда платье, белье, наконец, ходите по усадьбе, как мародеры! Так служить, мой милый, нельзя!
Исправник начинал замирать.
- Если, наконец, эта несчастная женщина и тут, вы должны были только бумагой ее спросить, потому что в законе прямо сказано: больные и знатные женщины по уголовным даже следствиям не требуются лично, а спрашиваются письменно, - произнес Сапега.
- Ваше сиятельство, я тут ничего... видит бог, ничего... - говорил исправник почти со слезами на глазах, - тут у нас все стряпчий: он все дела этакие делает, хоть кого извольте спросить.
- Слова ваши о стряпчем, мой милый, даже смешны, - возразил Сапега, вы полицейская власть, вы ценсор нравов, а не стряпчий.
- У меня, ваше сиятельство, есть удостоверение господина предводителя дворянства, - отвечал исправник, - как мне было тут делать, а, собственно, я ничего, спросите хоть Валерьяна Александрыча, я бы никогда не позволил себе так сделать. Я третьи выборы служу, и ни один дворянин от меня никакой обиды не видал...
- Попросите сюда Алексея Михайлыча и сами пожалуйте, - перебил его с досадою граф.
Исправник юркнул в двери, и чрез минуту он и предводитель вошли. Граф сейчас же посадил Алексея Михайлыча и сам сел.
- Я хочу вас, ваше превосходительство, просить, - начал Сапега, нельзя ли как-нибудь затушить это неприятное дело Мановских. Вы как предводитель лучше других знаете, кто тут виноват.
- Знаю, ваше сиятельство, все знаю, - отвечал Алексей Михайлыч, - но что ж мне делать? - продолжал он, разводя руки. - Еще отец этого Мановского был божеское наказание для меня, а сын - просто мое несчастье!
- Именно несчастье, ваше сиятельство, - подхватил исправник, - и теперь вот они с стряпчим сошлись, а от стряпчего мы уж давно все плачем... Алексей Михайлыч это знает: человек он действительно знающий, но ехидный и неблагонамеренный до последнего волоса: ни дня, ни ночи мы не имеем от него покоя, он то и дело пишет на нас доносы.
- Ваш стряпчий, мой любезнейший, может писать доносы сколько ему угодно, - перебил опять с оттенком легкой досады граф, - дело не в том; я вас прошу обоих, чтобы дело Мановских так или иначе, как вы знаете таи, было затушено, потому что оно исполнено величайшей несправедливости, и вы за него будете строго отвечать. Оберегитесь.
- Как затушить, я уж не знаю, можно ли теперь? - спросил Алексей Михайлыч, взглянув на исправника.
- Можно, - отвечал тот.
- И прекрасно, - подхватил граф. Потом, обратившись к исправнику, прибавил: - А я вас прошу еще, чтобы нога ваша не была в усадьбе господина Эльчанинова, иначе мы с вами поссоримся.
- Зачем мне ездить! - отвечал исправник.
Граф попросил его возвратиться в гостиную наклонением головы, а Алексея Михайлыча движением руки.
- Как нам делать? - спросил, выходя, старик-предводитель исправника.
- Как делать? Скажу, что первый обыск потерял, а больше не поеду; пускай хоть в Сибирь ссылают.
Пока происходили все эти сцены в кабинете, в зале танцевали уж польку. Бойцами на этом поприще оказались только два мичмана, из коих каждый танцевал по крайней мере с девятой барышнею. Местные кавалеры, по новости этого танца, не умели еще его. Впрочем, длинный Симановский принялся было, но оказалось, что он танцевал одну польку, дама - другую, а музыка играла третью, так что никакого складу не вышло.
Клеопатра Николаевна, как игравшая роль хозяйки дома, не танцевала, но сидела и наблюдала, чтобы никто не скучал.
- Валерьян Александрыч, - сказала она Эльчанинову, одиноко ходившему по зале.
Тот подошел и сел около нее.
- Дайте мне посмотреть на вас, - продолжала Клеопатра Николаевна, - вы еще интереснее стали.
- Право? - спросил небрежно Эльчанинов, но внутренне довольный этим замечанием.
- В лице у вас какая-то грусть, - отвечала Клеопатра Николаевна и сама о чем-то вздохнула.
- Не мудрено, я много страдал, - проговорил Эльчанинов.
- Но были и счастливы.
- Очень редко.
- Зато вполне.
- Конечно.
- Вы на меня сердитесь? Отчего вы тогда уехали? - продолжала Клеопатра Николаевна, почти уже шепотом.
Эльчанинов посмотрел ей в лицо.
- Я не хотел вам мешать, - отвечал он.
Клеопатра Николаевна вспыхнула.
- Чему мешать? - спросила она.
Эльчанинов не отвечал на этот вопрос.
- Довольны ли вы вашим опекуном? - спросил он вдруг.
- Которым?
- Разумеется, Мановским.
- Ах, боже мой, какую вы старину вспомнили! Мой опекун давно уж Иван Александрыч. Вот он, легок на помине. Приблизьтесь ко мне, милый мой Иван Александрыч! - продолжала Клеопатра Николаевна, обращаясь к графскому племяннику, который входил в это время в залу и хотел было уже подойти на этот зов; но вдруг быстро повернулся назад и почти бегом куда-то скрылся.
- Он, верно, вас испугался, - сказала Клеопатра Николаевна Эльчанинову, - скажите, какой мерзавец!
- Здесь много таких господ, - отвечал тот. - Зачем вы сменили вашего опекуна; вы, кажется, с ним начинали так ладить?
- Это с чего пришло вам в голову?
- Припомните хорошенько ту ночь, когда я от вас уехал, - сказал Эльчанинов, устремив на вдову проницательный взгляд.
- Что же такое?
- Он имел с вами тайное свидание.
Клеопатра Николаевна опять несколько покраснела.
- Да вы почему это знаете? - спросила она, впрочем, довольно спокойно.
- Я подсмотрел в окно.
- Что же вы из этого заключили?
- Заключил, что обыкновенно заключают из этого.
- Подите от меня! Я не думала, чтобы вы были обо мне такого мнения, проговорила Клеопатра Николаевна обиженным голосом.
Эльчанинов посмотрел ей в лицо, в котором не заметил ни малейшего расстройства.
- Однако ж он был у вас? - сказал он.
- Был! Ему нужно было взять у меня бумаги, а вечером он забыл и поутру хотел чем свет уехать. Он послал за мной горничную, чтобы я вышла, и я вышла в гостиную. Вот вам и история вся.
- О чем же вы плакали? - спросил Эльчанинов.
- Плакала о том, что он, человек жадный, скупой и аккуратный, стал усчитывать меня в каждой копейке. Как мне было не плакать, когда я самая дурная, я думаю, в мире хозяйка.
- Желал бы верить, - проговорил Эльчанинов.