* * *
Газета давно уже прекратилась, ее в первый же год забил "Московский листок", а все-таки мне вспоминается один факт, связанный со временем моего в ней кратковременного сотрудничества.
Десятки лет в Московском зоологическом саду жил до самой своей смерти Мамлик, величайший слон в Европе, привезенный из Индии. Равного ему не было даже в берлинском зоологическом саду.
Это было огромное существо добрейшего нрава, любимец москвичей, а особенно детей, которых водили смотреть слона даже из далеких в то время мест Рогожской и Таганки.
У его логовища стоял сторож - его друг, который торговал булками, и публика их покупала и собственноручно совала в хобот. Помню курьез. В числе публики, кормившей булками Мамлика, был мальчик лет восьми, который, сняв свою соломенную шляпенку, начал совать ее слону в хобот. Мамлик взял шляпу, и она в один миг исчезла у него во рту. Публика захохотала, мальчик в слезы.
- Зачем шляпу под хвост сунул! Дяденька, отдай, мама ругаться будет, - рыдая, обращался он к слону.
Милый был слон! Но бывали весенние дни, когда он бунтовал, и его заранее, видя признаки наступающей поры любви, очень крепко приковывали на специальные цепи.
В эти дни он был особенно буен и стремился все разрушать. Но раз, совсем неожиданно, такой период пришел осенью. Мамлик сорвался с цепей и вышел в задние ворота зоологического сада.
Это было после обеда. Слон зашагал по Большой Пресне, к великому ужасу обывателей и шумной радости мальчишек и бежавшей за ним толпы. Случилось это совершенно неожиданно и в отсутствие его друга сторожа. Другие сторожа и охочие люди из толпы старались, забегая вперед, вернуть его обратно, но слон, не обращая внимания ни на что, мирно шагал, иногда на минуту останавливаясь, поднимал хобот и трубил, пугая старух, смотревших в окна.
Начальство сада перепугалось и послало по трактирам отыскивать сторожа. Мирно подошел слон к заставе, остановился около полицейской будки, откуда выскочил городовой и, обнажив ржавую "селедку", бросился к великану, "делающему непорядок".
Ударил ли он шашкой слона или только замахнулся, но Мамлик остервенел и бросился за городовым, исчезнувшим в двери будки. Подняв хобот, слон первым делом сорвал навес крыльца, сломал столбы и принялся за крышу, по временам поднимая хобот и трубя. Городовой пытался спастись в заднее окно, но не мог вылезть: его толстая фигура застряла, и он отчаянно вопил о помощи.
Нашлись смельчаки, протащившие его сквозь маленькое окно не без порчи костюма. А слон разносил будку и ревел. Ревела и восторженная толпа, в радости, что разносит слон будку, а полиция ничего сделать не может. По Москве понеслись ужасные слухи. Я в эти часы мирно сидел и писал какие-то заметки в редакции "Русской газеты". Вдруг вбегает издатель-книжник И. М. Желтов и с ужасом на лице заявляет:
- Сейчас народ бежит с Пресни, там бунт. Рабочие взбунтовались, зверей из зоологического сада выпустили. Тигров! Львов!.. Ужас! Узнай, пожалуйста, - обратился он ко мне.
Я побежал - трамваев тогда не было, а извозчики не по карману - и у зоологического сада увидал толпы народа. В саду я узнал подробности. Озаглавил заметку "Взбунтовавшийся слон на Пресне".
Заметка эта не пошла, так как цензура послала распоряжение - никаких подробностей происшествия не сообщать. Зато слухи в городе и по губерниям разошлись самые невероятные. Многие возвратились с дач, боясь за своих родных в Москве и за свое имущество.
Первая публикация появилась в Петербурге, куда я послал сообщение А. А. Соколову для "Петербургского листка", а потом его перепечатала провинция, а в Москве появились только краткие известия без упоминания о городовом и разнесенной будке.
Это был в Москве первый "бунт" против полицейской власти и первый случай разгрома казенного здания - более сорока лет тому назад. И это случилось на Пресне.
"Современные известия"
"Современные известия" около двадцати лет издавал известный публицист Н. П. Гиляров-Платонов, бакалавр Духовной академии, славянофил и сотрудник И. С. Аксакова.
Было время, когда "Современные известия" были самой распространенной газетой в Москве и весьма своеобразной: с одной стороны, в них печатались политические статьи, а с другой - они с таким же жаром врывались в общественную городскую жизнь и в обывательщину. То громили "Коварный Альбион", то с не меньшим жаром обрушивались на бочки "отходников", беспокоивших по ночам Никиту Петровича Гилярова-Платонова, жившего на углу Знаменки и Антипьевского переулка, в нижнем этаже, окнами на улицу.
Н. П. Гиляров-Платонов был человеком именно не от мира сего. Он спал днем, работал ночью, редко кого принимал у себя, кроме ближайших сотрудников, да и с теми мало разговаривал.
Я только один раз был у него летом, кажется, в мае месяце. Он, по обыкновению, лежал на диване; окна были открыты, была теплая ночь, а он в меховой шапке читал гранки. Руки никогда не подавал и, кто бы ни пришел, не вставал с дивана.
Тогда газета шла хорошо, денег в кассе бывало много, но Никита Петрович мало обращал на них внимания. Номера выпускал частью сам (типография помещалась близко, в Ваганьковском переулке), частью - второй редактор, племянник его Ф. А. Гиляров, известный педагог-филолог и публицист. Тоже не от мира сего, тоже не считавший денег.
Его перу принадлежал в "Современных известиях" ряд фельетонов о наших революционерах в Швейцарии - тема, по тому времени совершенно запрещенная.
Статьи эти случайно проскочили в "Современных известиях" благодаря почтению к имени Н. П. Гилярова-Платонова, но когда Ф. А. Гиляров собрал их в отдельную книгу, то пропущены они не были.
Кроме того, Федор Александрович писал недурные театральные рецензии, а затем сам издавал какой-то театральный листок, на котором прогорел вдребезги.
Самыми хлесткими сотрудниками, делавшими успех газеты в розницу, были фельетонисты П. А. Збруев, чиновник особых поручений при секретном отделении обер-полицмейстера, благодаря своей службе знавший все тайны Москвы, и Н. И. Пастухов.
Первый писал воскресные фельетоны под псевдонимом "Берендей", а второй - московские заметки, которые подписывал "Старый знакомый".
Среди недели они также помещали мелкие наброски, в которых тот и другой "прохватывали" и "протаскивали" богачей купцов и обывателей, не щадя интимных сторон жизни, и имели огромный успех.
Москва читала взасос эти фельетоны, дававшие огромный материал для излюбленных тогда сплетен.
Надо еще заметить, что, "Современные известия" были единственной газетой, не стеснявшейся пробирать вовсю духовенство и даже полицию.
Большим успехом пользовались в газете обличительного характера заметки Н. Седельникова, автора нескольких романов. Его фельетон в стихах, подражание "Кому на Руси жить хорошо" Н. А. Некрасова, наделал много шуму.
Здесь досталось буквально всем москвичам, от самых высших до самых низших, и все себя узнавали, но так было ловко написано, что придраться было нельзя. Особенно досталось крупным московским капиталистам, которых он смешал с грязью.
Если им до его фельетона жилось спокойно, то после него они стали притчей во языцех, и оказалось, что никому в Москве хорошо не жилось, кроме ростовщиков: им было все равно - пиши не пиши!
И шло бы все по-хорошему с газетой. Но вдруг поступила в контору редакции, на 18 рублей жалованья, некая барынька Мария Васильевна, и случилось как-то, что фактическое распоряжение кассой оказалось у нее в руках.
Надо сказать, что здесь и намека на какой-нибудь роман не было, а просто Никита Петрович Гиляров-Платонов доверял ей вполне и во всем. Когда же касса опустела, Марья Васильевна исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Ее место заступил новый управляющий, неизвестно кем рекомендованный, на которого друзья и сотрудники жаловались Никите Петровичу и советовали его учитывать, но Н. П. Гиляров-Платонов отвечал всем одно и то же:
- А, оставьте эти деньги, так это все противно!
Наконец в 1887 году "Современные известия", окончательно забитые конкуренцией "Московского листка", закрылись. Вскоре умер Никита Петрович Гиляров-Платонов.
"Московский телеграф"
"Московский телеграф". Первого января 1881 года в Москве вышла самая большая по размеру и, безусловно, самая интересная по статьям и информации газета "Московский телеграф".
Редактор-издатель ее был Игнатий Игнатьевич Родзевич.
Интересные сведения и даже целые статьи, появившиеся накануне в петербургских газетах, на другой день перепечатывались в Москве на сутки раньше других московских газет, так как "Московский телеграф" имел свой собственный телеграфный провод в Петербург, в одной из комнат редакции, помещавшейся на Петровке в доме Московского кредитного общества.
В газете приняли участие лучшие литературные силы. Особенно читались фельетоны Д. Д. Минаева, пересыпавшего прозу стихами самого нецензурного по тому времени содержания.
Преобразование полиции, совершившееся тогда, Д. Д. Минаев отметил так:
Мы все надеждой занеслись - Вот-вот пойдут у нас реформы. И что же? Только дождались - Городовые новой формы!
В письмах о Москве он писал:
Москва славна Тверскою,
Фискалом М. Н. К.
И нижнею губою
Актера Бурлака.
О Петербурге:
Великий Петр уже давно
В Европу прорубил окно,
Чтоб Русь вперед стремилась ходко.
Но затрудненье есть одно -
В окне железная решетка.
В этом же духе были статьи, фельетоны и корреспонденции, не щадившие никого.
Цензура ошалела и руками разводила, потому что, к великому ее удивлению, нагоняев пока из Петербурга не было, а ответа на цензорские донесения о прегрешениях газеты Московским цензурным комитетом, во главе которого стоял драматург В. И. Родиславский, не получалось.
Говорили, что за И. И. Родзевичем стояло в Петербурге какое-то очень крупное лицо. Пошла газета в розницу, пошла подписка.
Особенно резки были статьи Виктора Александровича Гольцева, сделавшие с первых номеров газету популярной в университете: студенты зачитывались произведениями своего любимого профессора и обсуждали в своих кружках затронутые им вопросы.
"Московские ведомости" то и дело писали доносы на радикальную газету, им вторило "Новое время" в Петербурге, и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары: то запретят розницу, то объявят предупреждение, а в следующем, 1882 году газету закрыли административной властью на шесть месяцев - с апреля до ноября. Но И. И. Родзевич был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как и была, публика отозвалась, и подписка на 1883 год явилась блестящей.
Правительство наказало подписчиков: в марте месяце газету закрыли навсегда "за суждения, клонящиеся к восстановлению общественного мнения против основных начал нашего государственного строя и неверном освещении фактов о быте крестьян".
Незадолго перед этим цензура закрыла по тем же самым мотивам журнал "Земство", выходивший с 1880 года под редакцией В. Ю. Скалона, постоянного сотрудника "Русских ведомостей". Полоса реакции после 1 марта разыгралась вовсю!
"Русский курьер"
"Русский курьер" основан был В. Н. Селезневым в 1879 году, но шел в убыток. Пришлось искать денег. Отозвался московский купец Н. П. Ланин, владелец известного завода шипучих вод и увековечивший свое имя производством искусственного "ленинского" шампанского, которое подавалось подвыпившим гостям в ресторанах за настоящее и было в моде на всех свадьбах, именинах и пирушках средней руки.
От ланинского редерера
Трещит и пухнет голова!
На его красивом, с колоннами доме у Москворецкого моста, рядом с огромной вывеской, украшенной гербом и десятком медалей с разных выставок, появилась другая вывеска: "Русский курьер" - ежедневная газета".
Под газетой стояла подпись: "Издатель - Н. П. Ланин, редактор - В. Н. Селезнев". Вид газета имела самый провинциальный. Полстраницы последней полосы занимало чуть ли не единственное объявление с гербами и медалями о шипучих водах и "ланинском" шампанском.
Н. П. Ланину, обладавшему огромным капиталом и состоявшему гласным Городской думы, спалось и виделось быть редактором.
Откупившись от В. Н. Селезнева, он с рекомендациями "хозяина столицы" князя В. А. Долгорукова и со свидетельством благонадежности от обер-полицмейстера поехал в Петербург в Главное управление по делам печати просить о назначении его редактором.
Ценз у Н. П. Ланина для редактора был весьма желательный для правительства: московский купец первой гильдии, фабрикант поддельного русского шампанского да еще рекомендованный генерал-губернатором как благонадежный обыватель.
Утвердили Н. П. Ланина редактором-издателем: пусть рекламирует шипучие воды и русское шампанское. Но и с новым редактором газета не шла.
На счастье Н. П. Ланина, в это время молодой приват-доцент по полицейскому праву, уже сверкавший на кафедре Московского университета, В. А. Гольцев "за неблагонадежность и внедрение вредных идей молодежи" был лишен кафедры.
Молодому ученому, подававшему большие надежды, пришлось искать заработка, и он перешел в журналистику, сделавшись постоянным сотрудником "Московского телеграфа". Н. П. Ланин предложил ему организовать редакцию и быть фактическим редактором "Русского курьера", газеты без предварительной цензуры.
Принял В. А. Гольцев предложение, но только с одним условием, чтобы Н. П. Ланин совершенно не вмешивался в редакционные дела.
Н. П. Ланин согласился на все условия, и В. А. Гольцевым была составлена молодая редакция, в которую вошли и народники: Ф. Д. Нефедов, С. А. Приклонский, только что вернувшийся из ссылки, Н. М. Астырев, П. И. Кичеев, сибиряк М. И. Мишла-Орфанов, В. И. Немирович-Данченко и многие другие передовые люди того времени.
Сразу газета расцвела и засверкала к ужасу цензоров и администрации. Подписки было еще мало, но газета блестяще шла в розницу.
Н. П. Ланин ликовал, "ланинское" шампанское, усиленно рекламированное, шло великолепно и покрывало расходы по газете. Газета, как обухом по лбу, хватила и цензуру и разрешившую Н. П. Ланину газету администрацию своим неслыханным дотоле ярким либерализмом.
Подписка на 1881 год шла великолепно, особенно по провинции, жадной до всякого либерального слова.
В Москве шла только розница. Москвичам были интереснее фельетоны Збруева в "Современных известиях" я "Московский листок" Н. И. Пастухова. Эти два издания начали глумиться над "Русским курьером", называя его не иначе, как "кислощейной газетой", а самого Н. П. Ланина - липовым редактором.
Обидно это было "кандидату в городские головы". Иронизировали над ним и юмористические журналы. Особенно же его прямо-таки убила карикатура, пущенная Н. И. Пастуховым в своем юмористическом журнале "Колокольчик".
Приемная комната. У затворенной двери с надписью "Редакция" стоит, нагнувшись, как живой, Н. П. Ланин и, приложив ухо к замочной скважине, сосредоточенно слушает. А внизу подпись: "Хоть отсюда послушать, о чем толкуют мои молодцы!"
Ни в городе, ни даже в Думе ему после этого проходу не было - смеялись:
- О чем там толкуют твои молодцы?!
Эта насмешка окончательно обозлила Н. П. Ланина, и он решил неукоснительно избавиться от В. А. Гольцева, уже редактировавшего около двух лет газету, что было известно всей Москве, и самому стать фактическим редактором.
Н. П. Ланину и тут помогло счастье. Газета действительно сверкала яркостью, и, наконец, ей дали уже второе предостережение и лишили розницы "за вредное направление, выражающееся в суждениях о существующем государственном строе и в подборе и неверном освещении фактов, чтобы возбудить смуту в умах".
Этим удобным случаем и воспользовался Н. П. Ланин, чтобы отказать В. А. Гольцеву и самому сесть в редакторское кресло, с которого, как ему казалось, удобно перебраться и в кресло городского головы.
Ушел В. А. Гольцев, ушли с ним его друзья, главные сотрудники, но либеральный дух, поддерживаемый Н. П. Ланиным, как ходовой товар, остался, только яркость и серьезность пропали, и газета стала по отношению к прежней, "гольцевской", как "ланинское" шампанское к настоящему редереру.
Провинция этого не раскусила сначала и продолжала подписываться, а Н. П. Ланин уже видел себя московским городским головой.
Сидела как-то в ресторане "Петергоф" тесная компания сотрудников одной газеты и решила вышутить Н. П. Ланина.
Один из поэтов, кажется, Петр Иванович Кичеев, на поданном ресторанном счете написал звучное стихотворение в десять строк, подходящее к моменту, весьма либеральное и вполне цензурное. Прочел его сидящим. Все были в восторге, но когда поэт показал маленький секрет написанного, все разразились неудержимым хохотом.
Потребовали конверт, почтовой бумаги, марки и при серьезном письме "уважаемому господину редактору" послали Н. П. Ланину это произведение.
На другой день стихотворение появилось в "Русском курьере" на почетном месте и - о ужас! - оказалось акростихом: "Ланин - дурак".
Пропала кандидатура в городские головы, а потом закрылся и "Русский курьер"!
"Новости дня"
"Новости дня" вышли 1 июня 1883 года, издатель их Абрам Яковлевич Липскеров в это время был стенографом у М. Н. Каткова в "Московских ведомостях".
Он числился по паспорту подмастерьем пестрядинного цеха, так как, будучи евреем, не имел права жительства в Москве. М. Н. Катков уже позднее выхлопотал ему почетное гражданство и газету.
Газета вначале была малозаметной. Редакцию трудно было отыскать - часто переезжала она с места на место, и типографии менялись то и дело: задолжали - и в другую!
Газета в первые годы шла слабо, печаталось две тысячи экземпляров, объявлений платных почти не было, кредита никакого, бумагу покупали иногда на один номер, а назавтра опять выворачивайся, опять занимай деньги на бумагу.
Сотрудникам платили по грошам и то редко наличными, но никто не уходил, - голодали, да работали. Сам Абрам Яковлевич был очень мил и симпатичен, его бедность была налицо, и всякий старался помочь ему, а он надеялся на успех и сыпал обещаниями:
- Вот пойдет газета - тогда другое дело! Всех сотрудников обеспечу, ничего не пожалею. Разве я не отдаю теперь последнее?
Действительно, он делился с сотрудниками последним.
В "Новостях дня" я за все время их существования постоянно почти не работал, но первые годы по усиленной просьбе А. Я. Липскерова помочь ему давал иногда интересный материал, и он действительно платил, как умел.
Мне как-то причиталось получить сорок рублей с редакции.
- Нет ни копейки! Повесь меня вот на ламповый крюк и бей палкой, может быть, червонцы из меня посыплются! - заявил мне А. Я. Липскеров.
- Абрам Яковлевич, да мне надо штаны и пальто купить!
- Ну вот, давно бы так и говорил! На, покупай! - и написал мне письмо в магазин готового платья "Аронтрихера" на Петровке, чтобы за счет редакции отпустили товару на сорок рублей.
С магазином А. Я. Липскеров расплачивался объявлениями, а магазин отпускал сотрудникам готовое платье из скверного, гнилого, линючего лодзинского материала.