С квартиры выгнали, в другую не пускают:
Все говорят, что малый я пустой,
Срок паспорта прошел, в полицию таскают.
Отсрочки не дают без денег никакой…
Теперь сижу один я на бульваре
И думаю, где мне ночлег сыскать.
Одной копейки нет в моем кармане,
Пришлось последнее продать…
Но энергичная натура не поддавалась нужде, и он верил в свое счастье:
Я думаю, когда-нибудь
Должна же радость проглянуть!..
Но эта радость долго не приходила. В стихах этой же книжечки говорит Н. И. Пастухов об единственной утехе, которая скрашивала его тяжелые дни:
Люблю я летом с удочкой
Над речкою сидеть…
Рыбная ловля была единственным бессменным удовольствием Н. И. Пастухова с детства до его смерти. Не самая ловля, не добыча рыбы, а часы в природе были ему дороги.
По нескольку суток, днем и ночью, он ездил в лодке по реке, тут же спал на берегу около костра, несмотря ни на какую погоду. Даже по зимам уезжал ловить и в двадцатиградусные морозы просиживал часами у проруби на речке.
Много рассказов написал он во время своих поездок по рекам и озерам. Первое стихотворение в его книжке - о рыбной ловле. Книжка и есть начало его будущего благосостояния, начало и "Московского листка".
Н. И. Пастухов открыл в Москве около Арбата небольшое "питейное заведение", и с этого момента начинается его перерождение.
Широкий по натуре, добрый и хлебосольный, Н. И. Пастухов помогал студенческой молодежи, которая кормилась, дневала и ночевала у него.
В числе их были, между прочим, студент Ф. Н. Плевако, потом знаменитый адвокат, А. М. Дмитриев - участник студенческих беспорядков в Петербурге в 1862 году и изгнанный за это из университета (впоследствии писатель "Барон Галкин", автор популярной в то время "Падшей") и учитель Жеребцов.
Большую часть своего времени вместо торговли Н. И. Пастухов проводил с ними, слушая, что они читают, читал сам.
И, конечно, проторговался, но никогда не падал духом. В его банкротстве было его будущее счастье. Жеребцов и Дмитриев работали тогда в только что начавших издаваться Н. С. Скворцовым "Русских ведомостях".
Н. И. Пастухов благодаря своим широким знакомствам добывал репортерские сведения и, написав, как умел на клочке бумаги, передавал их для газеты. Сведения эти переделывались и печатались.
При упорном труде Н. И. Пастухов выучился сам в конце концов писать заметки о происшествиях, добывая их у полиции и у трущобников, и вскоре сделался первым и единственным московским репортером, которому можно было верить безусловно.
Он бросил свою торговлю и весь отдался газетному делу. Ради какого-нибудь удавившегося портного в Рогожской или пожара в Марьиной роще Н. И. Пастухов бегал десятки верст пешком и доставлял сведения, живые и точные.
Потом в газете "Современные известия" он стал писать заметки и фельетоны. Одновременно с этим А. А. Соколов, редактор "Петербургского листка", пригласил Н. И. Пастухова сотрудничать в своей газете, где он и писал "Письма из Москвы", имевшие большой успех.
"Современные известия" стали командировать его на Нижегородскую ярмарку, откуда он доставлял обстоятельные торговые сведения и разные статьи. Статьи, обличавшие ярмарочные безобразия, читались нарасхват и обратили на автора внимание нижегородских губернаторов, в том числе и градоначальника Н. П. Игнатьева.
Когда последний в мае 1881 года был назначен министром внутренних дел, Н. И. Пастухов, учтя впечатление, которое он произвел на Н. П. Игнатьева, обратился к нему с ходатайством о разрешении издавать в Москве ежедневную газету.
Ходатайство было удовлетворено, разрешение получено, и Н. И. Пастухов с помощью богатого купца-писчебумажника, давшего денег "на первое обзаведение", начал издание "Московского листка".
Н. И. Пастухов к газетной работе относился строго и жестоко разносил репортеров, которые делали ошибки или недомолвки в сообщениях.
- Какое же это самоубийство, когда он жив остался?! Врешь все! - напустился раз Н. И. Пастухов на репортера С. А. Епифанова, который сообщил о самоубийстве студента, а на другой день выяснилось, что это было только покушение на самоубийство.
- Жив, а ты самоубийство!
- Да как же, Николай Иванович, его замертво в больницу увезли, только к утру он стал подавать признаки жизни!
- А ты пойди и пощупай. Если остыл, тогда и пиши самоубийство! В гроб положат - не верь. Вон червонные валеты Брюхатова в гроб положили, а как понесли покойника, с духовенством, на Ваганьково мимо "Яра", он выскочил из гроба да к буфету! Мало ли что бывает!
Репортеров он ценил больше всех других сотрудников и не жалел им на расходы, причем всегда давал деньги сам лично, не проводя их через контору, и каждый раз, давая, говорил:
- Это на расходы! Никому только не говори!
По душе это был добрейший человек, хотя нередко весьма грубый. Но после грубо брошенного отказа сотруднику в авансе призывал к себе и давал просимое.
- Николай Иванович, у меня вчера сын родился, - докладывает сотрудник А. М. Пазухин, собиравшийся просить аванс.
- Я здесь ни при чем!
- Авансом бы мне пятьдесят рублей. Ведь расходы, новорожденный!
- Сами виноваты! Мне какое дело? Ничего не дам! - И начинает ходить по кабинету быстро-быстро.
Потом остановится: - Ступайте в контору и скажите, что я велел дать 25 рублей.
- Пятьдесят бы!
В конце концов Н. И. Пастухов смягчался, начинал говорить уже не вы, а ты и давал пятьдесят рублей. Но крупных гонораров платить не любил и признавал пятак за прозу и гривенник за стихи. Тогда в Москве жизнь дешевая была. Как-то во время его обычного обеда в трактире Тестова, где за его столом всегда собирались сотрудники, ему показали сидевшего за другим столом поэта Бальмонта.
- Пишет стихи? - спросил он.
- Да, Николай Иванович, прекрасные стихи пишет.
- Федя, - обратился он к своему редактору Ф.К.Иванову, - чего же он у нас не пишет! Позови его! Пусть пишет!
- Да он дорог.
- Все равно. Пускай пишет. Уж ежели я сказал, чтоб писал, так, стало быть, денег не жалею!
- Ведь он за стихи по рублю за строку берет, - сказал кто-то из собеседников.
- По рублю? За строку?
- Да! Ну вот, видите, и не годится!
Но Николай Иванович не смутился и обратился к Ф. К. Иванову:
- Федя, скажи ему… пусть напишет… так строчки три. Мы заплатим по рублю.
Бывали случаи, что Н. И. Пастухов действительно платил своим сотрудникам, и очень крупно.
Когда он издавал свой журнал "Гусляр", то А. П. Полонскому и А. Н. Майкову он платил по 100 рублей за стихотворение, крупно также платил известному тогда поэту Л. Н. Граве, переводчику Леопарди.
Как-то сидела в редакции "Гусляра" компания, в которой был и Л. Н. Граве. Говорили о стихах Леопарди. Входит Н. И. Пастухов и садится. Л. Н. Граве обращается к нему, как бы продолжая наш разговор:
- Николай Иванович, а вы что скажете о Леопарди?
- Чего?
- Что вы скажете о Леопарди?
- Что сказать? Зверь как зверь!
Н. И. Пастухов был иногда очень откровенен и никогда не любил рисоваться. Раз как-то "хозяин столицы" князь В. А. Долгоруков спросил его:
- Как идет ваша газета?
- Слава богу, ваше сиятельство, кормимся!
Тогда на Н. И. Пастухова набросились за эти слова сотрудники либеральной печати, говоря, что подобный ответ унижает достоинство журналиста.
- Ну что ж! И кормимся! А вы-то что ж, даром в своей газете работаете? Тоже кормитесь, да не одним гонораром, а еще за проведение идей с банков берете. Чья бы корова мычала, а уж ваша-то бы молчала!
Ставши миллионером, он не менял своих привычек, так же репортерствовал сам, как и прежде, и добывал такие сведения, которых добыть никто не мог.
Во время коронации 1896 года он поручил своим сотрудникам во что бы то ни стало добыть заранее манифест, чтобы первому его опубликовать в своей газете.
Ни репортеры, ни чиновники не могли этого сделать, даже никто не мог узнать, где он печатается, так как это все велось в строжайшей тайне.
Н. И. Пастухов, рыскавший целый день, дознался, что манифест печатается в Синодальной типографии, на Никольской. Он познакомился с курьерами и околачивался все время в швейцарской и ждал, когда повезут отпечатанный манифест во дворец.
Наконец, начали выносить крепко завязанные пачки, чтоб грузить в присланную за манифестом коляску с придворным лакеем на козлах.
- Достань-ка, братец, из пачки парочку манифестиков, на память хочется в семье иметь. - И сунул в руку двадцатипятирублевку.
Через минуту два экземпляра манифеста были в кармане Николая Ивановича, а через час газетчики и мальчишки носились с особым приложением к "Московскому листку" и продавали манифест на улицах за сутки до обнародования в других газетах.
Н. И. Пастухов ликовал: не столько наживе радовался, сколько ловкости репортерской и редакторской.
- Мы первые!
А на другой день струсил: его вызвали к министру.
- Я у вас не буду спрашивать подробностей, каким путем вы ухитрились добыть манифест, ответьте только на один вопрос: легальным путем или нет вы добыли манифест?
- Легальным, ваше высокопревосходительство, двадцать пять рублей на чай дал!
* * *
"Московский листок" сразу приобрел себе такую репутацию, что именитое и образованное купечество стыдилось брать в руки эту газету, никогда на нее не подписывалось, но через черный ход прислуга рано утром бегала к газетчику и потихоньку приносила "самому" номер, который он с опаской развертывал и смотрел главным образом рубрику "Советы и ответы".
- Уж не прохватил ли меня этот!
Радовался, если уцелел, а прохватили кого-нибудь из знакомых.
Каждый номер газеты являлся предметом для разговоров.
- И откуда эта ищейка все разнюхает, всю подноготную вывернет? - удивлялись они.
- Посмотрим, кажется, говорят, опять сегодня Гаврила Гаврилыча разделал.
- Это вчера было и всего две строчки, написал без имени и фамилии, а как влил, наизусть помню:
Пред совестью хозяина Пассажа
Пас сажа.
Половой приносил сидящим в трактире именитым посетителям "Листок", и начиналось вслух чтение "Раешника".
"Изволите видеть, ходит мимо красавец почтенный, мужчина степенный, усы завиты, бачки подбриты, глядит молодцом, барином, не купцом. Ходит по Кузнецкому мосту, ищет денег приросту, с первого числа, грит, удружу, на всех по полтыщи наложу, мы им наживать даем, значит, повысим за наем.
Ходит посвистывает, книжечку перелистывает, адреса ищет, барыни, раскрасавицы, сударыни, денег, грит, пообещаю, любовью настращаю, что, мол, погубите, коли не любите, а там насчет денег яман, держи шире карман, надуем первый сорт".
Хохочут именитые при чтении таких строчек.
- Дальше не стоит! Эй, унеси газету, давай-ка закусить!
Половой уносит, улыбаясь, газету и смеется со своими товарищами на кухне.
- Про Солодовникова процыганили! А как дошло дело до них, до самих фабрикантов, и газету велели унести! Небось, дома уж каждый прочитал, каждому подходит.
А в газете писалось:
"Пожалте сюда, поглядите-ка, хитра купецкая политика. Не хлыщ, не франт, а миллионный фабрикант попить, погулять охочий на труд на рабочий. Видом сам авантажный, вывел корпус пятиэтажный, ткут, снуют да мотают, все на него работают. А народ-то фабричный, ко всему привычный, кости да кожа, да испитая рожа. Плохая кормежка, да гнилая одежка, подводит живот да бока у фабричного паренька.
А директора беспечные по фабрике гуляют, на стороне не позволяют покупать продукты, примерно хочешь лук ты - посылай сынишку забирать на книжку в заводские лавки, там, мол, без надбавки. Дешево и гнило!
А ежели нутро заговорило, не его, вишь, вина, требует вина, тоже дело табак, беги в фабричный кабак. В другом будешь скупей, а тут на книжку пей, штучка не мудра, дадут и полведра.
А в городе хозяин ходит, как граф, пользу да штраф, да прибыль, провизия, значит, не в ремизе я, а там на товар процент дает хороший дивиденд, а уж при подряде своего тоже не упустим, такого Петра Кириллова запустим, что на поди! Значит, пей да гуляй, да певиц бриллиантами наделяй, а ежели учинишь дебош, адвокат у нас хорош, это нам не в убытки, потому прибытки прытки".
И так ежедневно, в каждом номере "Листка" обязательно пробирали и купечество именитое, и мелких хозяйчиков, и думу, и земство.
"Листок", конечно, не любили, считали его шантажным. Н. И. Пастухова называли шантажистом.
Но нередко те из газетных работников, кто называл так его, приходили к Н. И. Пастухову за авансом, и он "нанимал их в сотрудники", разве только скажет цитату из его же фельетона и закончит:
- Отутюжь-ка мне двенадцать братчиков, у них что-то от вчерашней статьи насчет Земельного банка жареным запахло!
- Мне неудобно, Николай Иванович, в "Русских ведомостях" у меня есть знакомые!
- Ну, как хочешь, сам отчихвощу! Да ты что, в доле с ними? Лапку сосешь? Уж не ты ли объявления в банке для них получаешь? Принеси и нам.
- Я бы принес, Николай Иванович, да ведь вы подведете, как тогда с Гужоном было, он сдал вам объявление, а вы в том же номере и написали, что завод Гужона всю Москву-реку заразил из потайных труб нечистотами.
- Что же, меня купили объявлениями? Все равно выругаю их, кто заслуживает. Кто рыбу морит в реке, народ отравляет, я о них за объявления молчать буду?
- Ресторан "Эрмитаж" опять обижается, опять выругали, что у них в кухне грязно, а сколько он вам объявлений сдает?
- Пусть не сдает, не надо, а завтра опять его дербану!
И на другой день появляется в "Советах и ответах" следующее: "Повару Оливье на Трубу. Рябчики-то ваши куда как плохи, нельзя ли подавать посвежей. Узнает о том санитарная комиссия - протокол составит".
Эти "Советы и ответы" придумал Н. И. Пастухов, и в первый год издания они сразу двинули розницу газеты.
Каждый из торгового мира москвич покупал газету и развертывал с трепетом: "Не попался ли я?"
Все обиженные стали возмущаться, равно как и те, которые чувствовали за собой какую-нибудь вину. Многие газеты, конечно, набросились на "Листок", выражали презрение к нему, и сотрудничество в нем стало считаться зазорным.
- У них газета нейдет, они и завидуют, - говорил Н. И. Пастухов.
Н. П. Кичеев, редактировавший "Листок" с первых номеров, как только появились "Советы и ответы", под влиянием этих разговоров отказался от редактирования и лишился большого заработка.
Многие ругали "Листок", и все его читали. Внешне чуждались Н. И. Пастухова, а к нему шли. А он вел свою линию, не обращал на такие разговоры никакого внимания, со всеми был одинаков, с утра до поздней ночи носился по трактирам, не стеснялся пить чай в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал
своих корреспондентов и слушал разные разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где правда и где ложь.
Бывали случаи, что старались поймать Н. И. Пастухова, сообщали ложные сведения, чтоб подвести газету, много посылали анонимных писем, но его провести было трудно. Он чувствовал, где ложь и где правда.
Некоторые же, достойные внимания известия, всегда посылал проверить самых опытных репортеров.
- Гляди, чтоб комар носа не подточил, тихомолом разнюхай!
Репортерам приходилось иногда идти пешком - тогда еще и конок не было - в Хамовники, или в Сокольники, или в Даниловку разнюхивать на фабрике, чем кормят рабочих, как они живут и берут ли с них штрафы.
Разузнает все репортер, принесет подробное сообщение, а Н. И. Пастухов лично переделает три-четыре строки и хватит в "Советах и ответах" провинившегося фабриканта, назвав его по приметам или по прозвищу так, что все узнают; и к суду привлечь никак нельзя.
В результате таких "Советов и ответов" часто незаконные штрафы прекращались, пища и жилище улучшались, а репортер прямо из рук Н. И. Пастухова получал за эти три-четыре строки пять, а то и десять рублей гонорара.
Кто сообщил, кто написал, - никому не известно, а главное, к суду привлечь нельзя.
Многим помогали эти "Советы и ответы", и многим попадало в них ежедневно, а больше всего тем, кто притеснял рабочих, служащих, обиженных.
"Мебельщику С-ому. На Большую Дмитровку.
Вы жалуетесь, что Вам снятся сны неспокойные, погодите - не такие еще будут сниться, если Вы только не перестанете обижать и обсчитывать своих рабочих".
"Околоточному Рабиновичу, Серпуховский участок.
Кажется, прошло то время, когда ваша братия ходила славить, блуждая по лавкам, а вы все еще это занятие не оставляете, смотрите, как бы вас за это начальство не припугнуло", - и полиция по Москве начинает остерегаться брать взятки.
"Фабриканту Емельянычу в Бронницкий уезд. Пожалуйста, не выворачивайте кармана, раненько задумали, как бы вам в капкан не попасть!"
"В Охотный ряд Илюше Пузатому. Кормите приказчиков побольше, а работать заставляйте поменьше, сам пузо нажрал, небось!"
Смотришь, фабрикант Емельяныч не устраивает дутого банкротства, и не один Пузатый, а и другие хозяева Охотного ряда начинают больше заботиться о приказчиках.
Газету читали и читали, с каждым днем рос тираж, корреспонденции шли со всех углов, из самых глухих деревень, потому что Н. И. Пастухов умел уговаривать писать всякого, писать ему всякую новость. Учил, что и как писать.
Много и безграмотной ерунды, конечно, присылали, но Н. И. Пастухов умел извлекать интересное, и не было во всей Московской губернии ни одного трактира, где не получался бы "Листок".
"Кабацкий листок" - звали его либеральные газеты.