Таиса, обосновавшаяся в одной такой общине, давно имела тяготение к хлыстовству. Года два тому назад судьба столкнула ее с Максимом Васильевичем в Москве, куда она ходила на богомолье. С ним она познакомилась у известной в Москве хлыстовской пророчицы Борисовой. Ракеев был там весьма почитаем. Таиса слышала о его благотворительности. Бедная, одинокая крестьянка, она искала себе пристанища в общине "духовных христиан", как тогда именовали себя хлысты. Ракеев обратил на нее внимание; он поместил ее в свою общину. Таиса глубоко в него уверовала. Она беззаветно отдалась служить его делу. И теперь уже год, как она "духовница". Она исполняет его указания "пещись об умножении их братьев, пещись о привлечении молодых девушек в обитель". В обители этим девушкам внушали "праведное житие и истинную веру". Ракеев постоянно говорил своей духовнице, что "горячих к подвигу девушек любит Бог, и если они от чистого сердца последуют за ним, Ракеевым, то он им приготовит славные венцы".
II
Погостив у Евфросиньи три дня и уговорив Машуру ехать с собой, Таиса отправилась с ней в "скит" вдвоем. Евфросинья осталась на хуторе из-за хозяйственных дел. На хуторе была земля, отданная ей и дочери в пользование господами. Надо было убраться с хлебом. Евфросинья не была посвящена в планы и тайную деятельность Таисы. Она не знала, что обитель, куда везла Таиса Машуру, была хлыстовская. Надо сказать, что народ в те времена, как и теперь, хлыстов осуждал, называя хлыстовство "темной сектой". Евфросинья думала, что Таиса живет в обыкновенном староверческом скиту, которых было тогда немало. Евфросинья сама имела влечение к старой вере, к раскольничьим скитам. Староверы-раскольники были и в числе сухоруковских крестьян. Поэтому Евфросинья с легким сердцем отпустила свою дочь с Таисой в "скит", тем более и барин позволил. Старуха не сомневалась, что дочь ее скоро вернется.
Нашим странницам предстояло совершить немалый путь - сначала в Виндреевку, где жил Максим Васильевич, а оттуда они предполагали добраться до обители. Ехали они до Виндреевки более четырех суток. Езда была с многочисленными остановками и ночевками. Путешествие совершалось в кибитке, запряженной парой лошадок. Кучером у них был старик Афиноген, молчаливый мужик, взятый Таисой в Виндреевке из ракеевских рабочих.
Таиса, бодрая еще женщина лет пятидесяти, во время дороги заманчиво рассказывала своей крестнице о жизни в общине, говорила, что у них есть своя настоятельница, что она высокой жизни, может даже "пророчествовать", что у них бывают "радения".
- Это что же такое, радения? - спрашивала Машура.
- А это то же самое, - отвечала Таиса, - что было с тобой на поляне, как ты мне рассказывала… когда ты к престолу Божию на небо подымалась… У тебя это, у умницы моей, тогда само собой вышло… На тебя дух нашел по благодати Божией… А у нас к этому готовятся и тоже начинают, как ты, кружиться и потом словно душой своей на небо улетают…
- Меня на это радение пустят? - спросила Машура.
- Не сразу, милая, не сразу… Сначала тебе искус будет, и, коли тебе у нас понравится, тогда может выйти и принятие для радения… и окромя того еще, что на это наша богородица скажет…
- Это какая же богородица? - спрашивала Маша.
- Сама настоятельница наша, мать Манефа. В ней дух святой обитает, - пояснила Таиса, - она самим нашим Христом к нам поставлена…
- Ты говоришь о моем принятии, - продолжала свои расспросы Маша, - это что же?.. Если меня к вам захотят принять, и я соглашусь на это, значит, тогда домой уж вернуться нельзя?..
- Там видно будет, - сказала уклончиво Таиса. - Нечего вперед загадывать. Ты, может быть, у нас свое счастье найдешь… Быть может, захочет Максим Васильевич тебя вызволить…
- Как это вызволить, крестная?..
- Да очень просто, - растолковывала Таиса. - От твоих господ выкупить… за деньги выкупить… будешь тогда вольная…
Машура сделала серьезное лицо и покачала головой.
- Не пустит меня мой барин, - сказала она. - Я его знаю… Он меня любит… Он и так сейчас еле отпустил… Отпустил только на месяц. Да и отпустил-то потому, что сам болен. Я ему теперь не нужна… За ним Захар Иванович ходит…
- Любит, любит, - передразнила крестницу с неудовольствием Таиса, - знаем мы их, как они любят… Завтра другая ему приглянется, и забудет он тебя…
Машура отвернулась от Таисы. Речь эта ей не понравилась. Ей стало тяжело… Таиса это заметила; она увидала, что лицо молодой спутницы затуманилось.
- Да ты сама, кажись, с ним разлучиться не можешь, - сказала она. - Что ж… И поезжай домой, коли охота тебе быть барской полюбовницей, коли охота в грехе жить… Мы никого насильно не держим.
Разговор этот произвел впечатление на Машуру. Веселость ее, с которой она выехала из Отрадного, пропала.
Она почувствовала, что крестная ее везет неспроста, что она осуждает ее греховную жизнь с барином, что эта жизнь ее должна кончиться, что вообще судьба ее может измениться…
За всю дорогу только один такой серьезный разговор у них и был; больше он не возобновлялся.
III
Приехали наши путешественницы в Виндреевку поздно, к самой ночи. Они остановились ночевать у таисиного знакомого мужика. Таиса объявила Машуре, что на другой день утром они пойдут к Ракееву, который здесь как помещик живет, что надо будет ему показаться. А потом они уже поедут в обитель, которая находится по ту сторону реки Роски. В обитель они поедут завтра на одной лошадке, пристяжную придется отстегнуть. Иначе в лесу не проедешь, дорога там глухая. И ехать им придется шагом довольно долго. От Виндреевки до обители было более двадцати верст.
На следующее утро Машура встала рано. Она плохо спала и была в волнении. Ей предстояло скоро увидать самого Ракеева - этого удивительного человека, о котором она так много слышала от крестной. Каков-то он ей покажется?.. Крестная говорила, что будто он все мысли человеческие может угадывать, что он "живой бог во плоти"…
Все это пугало Машуру и вместе с тем возбуждало ее любопытство.
Наконец они собрались "ко Христу", как выражалась Таиса.
Большой двухэтажный дом Ракеева стоял на возвышении над рекой Роской. Наверху жил сам хозяин, внизу у него была моленная. Построил этот дом Ракеев после смерти жены лет десять тому назад. Построен дом был из крупного леса. Бревенчатые стены были окрашены в желтый цвет.
Таиса и Маша вошли через ворота, которые были отворены. Их встретил внизу благообразный старик, одетый в черную хламиду вроде монашеского подрясника, подпоясанную черным ремнем.
- Здравствуйте, Никифор Петрович, - сказала Таиса старику. - Дома Максим-то Васильевич?.. Не обеспокоим мы его?.. Я вот к нему на поклон мою крестницу привезла…
- Пожалуйте, - приветливо отвечал Никифор. - Максим Васильевич дома и только что чай откушали.
- Это ракеевский апостол, - шепнула Машуре Таиса, указывая на Никифора.
Они поднялись наверх по широкой деревянной лестнице, устланной широким половиком, и вошли через переднюю в приемную комнату.
В комнатах была большая чистота. Везде были разостланы половики по крашеному полу. Было очень благообразно и казалось даже удивительно по убранству для такого глухого места, как Виндреевка. На окнах были везде миткалевые занавески с красной бахромкой. Стояла мебель красного дерева. В углу приемной на особой подставке возвышался большой образ старинного письма, изображавший Нерукотворного Спаса. Перед иконой горела лампада. Было в комнате тихо и таинственно.
Наши паломницы в своих темных одеяниях с белыми платочками на головах уселись в ожидании хозяина на стульца, стоящие около большого дивана, крытого малиновым трипом. Никифор пошел во внутренние комнаты доложить о них хозяину.
Через несколько минут вышел Ракеев. Он держал в руках книгу в старом кожаном переплете с застежками. Видно было, что он только что оторвался от чтения. Он положил книгу на стол около дивана, посмотрел на пришедших и, узнав Таису, сказал:
- Здравствуй, духовница… Это кто же с тобой?.. Кого привела?..
Машура впилась своими черными глазами в Ракеева.
Перед ней стоял мужчина лет за сорок, роста выше среднего, одетый в суконную поддевку, в высокие сапоги бутылками. Лицо Ракеева с грубыми чертами было окаймлено темно-русой бородой. Волосы на голове были тоже русые. Серые глаза показались Машуре сначала будто мутными.
- Она из Отрадного, кормилец, - отвечала с большим благоговением Таиса, - эта верст двести отсюда… Она - крестная моя дочка…
- Ну, здравствуй, Маша, будешь наша!.. - сказал вдруг Ракеев, внимательно взглянув на Машуру. Глаза его при этом загорелись каким-то особым блеском. Мутность их исчезла. Машура была поражена и словами Ракеева, и его взглядом. Она опустила голову и не знала, что отвечать.
- Ничего, ничего, Машенька, не робей, родненькая. Будешь наша, этого не минуешь… - Ракеев обратился к Таисе:
- В обитель везешь, на испытание?
- Она крепостная господ Сухоруковых, - сказала робко Таиса.
- Это ничего, что крепостная… Она мне нравится… Вези, вези… Мы ее справим хорошо. А вот я ей сейчас подарочек дам, - Ракеев пошел во внутренние комнаты и вынес оттуда черные монашеские четки. Он протянул эти четки Машуре.
- Бери, целуй руку, - сказала Таиса своей крестнице. Машура взяла и хотела поцеловать руку Ракеева.
- Не надо, - сказал тот с ласковой улыбкой. - Мы с ней просто в губы поцелуемся, по христианскому обычаю. - Он подошел близко к Машуре, смотря весело ей прямо в глаза, взял за плечи и поцеловал довольно плотно без всякого смущения. - Какая она у тебя ладная, да белая, - обратился он к Таисе. - А ты не робей, родненькая, - сказал он опять Машуре, которая вся зарделась от его поцелуя. - Все мы братья и сестры во Христе. Я вот и с ней, со старушкой, также похристосуюсь, - сказал Ракеев, подойдя к Таисе и поцеловав ее в губы. - Так-то, миленькие! А теперь идите, я еще за вами в обитель пошлю… Скоро у меня здесь будет годовое моление… Вот ее, - обращаясь к Таисе, сказал Ракеев, - ты и привезешь на наш праздник… Только скажи Манефе, что сначала ей нужно принятие сделать…
Таиса и Маша ушли. Таиса была в полном восторге; она ног под собой не чувствовала.
- Вот, привел Бог благодать от самого Христа получить… - говорила она. - Так-то это радостно, так радостно…
Маша молчала. Она была смущена и нервно перебирала в руках данные ей четки.
- И четки он тебе дал, - говорила Таиса. - Ах, как хорошо!.. Какая ты счастливая… Ему понравилась!.. Вот по этим четкам теперь молиться будешь…
IV
Из Виндреевки наши путешественницы выбрались часов в одиннадцать утра. Они двинулись дальше уже вдвоем, без возницы; Афиногена задержал старец Никифор по особому делу. Тот должен будет доставить в обитель новые паникадила для моленной, которые пришли из Москвы, а также восковые свечи.
Таиса хорошо знала лесную дорогу в обитель. Она взялась сама править лошадью. Наши спутницы долго ехали в лесу в полном молчании. Наконец это молчание было прервано Машурой.
- Какой он удивительный! - сказала она как бы про себя. - И какие у него глаза!.. Навек запомнишь… - И Машура устремила вдаль свой пристальный взор. - Я вот и сейчас словно их вижу… - проговорила она.
- И как он мог мое имя угадать! - продолжала вслух удивляться Машура. - А когда подошел он ко мне, мне страшно сделалось… Хоть бежать была готова… Только потом я оправилась, - улыбнулась Машура, - потому что он ласковый…
- Он божественный, Маша, божественный! - восторженно отозвалась на эти машурины слова Таиса. - Он истинные чудеса может совершать…
- А барина моего он может от болезни вылечить? - спросила вдруг свою спутницу Машура.
- Само собой, может, все может, - отвечала Таиса. Но после этих слов духовница повернулась к своей крестнице и покачала ей укоризненно головой. - Экая ты, Машенька! Не можешь ты своего барина из головы выбросить, - выговорила она, - ты о себе лучше думай… Подумай, как бы тебе жизнь праведную начать… А энти мысли ты брось…
- Я о себе, крестная, и думаю, - оправдывалась Машура, - я свою душу хочу спасти… Для этого в вашу обитель еду…
- То-то вот, душу спасти!.. - покачала опять головой духовница. - А как спасешь-то ты ее? Вот наша вера как раз к спасению и приводит… Эта вера особенная! Это - сама правда истинная, не то что у других раскольников… Ее понять надо. Не всякий ее понимает.
- Ты и растолкуй мне, крестная, эту свою правду истинную, - сказала Машура.
- Видишь ли, милая Машенька, - начала толковать Таиса, - по нашей вере Бог может в людей вселяться, и эти люди, скажу тебе, могут сделаться христами. И, значит, Христос не один… Только это очень редко бывает… Душу-то человеческую с грехами нужно убить, чтобы Бог вселился… А кто это может?.. В нашей округе только один такой христос и есть - Максим Васильевич… А вот на Москве первый христос был Данила Филиппович из города Костромы… Это давно было… Потом был христос Иван Тимофеевич из Мурома. И богородицы по нашей вере являлись и являются…
- Я об этих христах что-то вовсе и не знала, - произнесла Машура.
- Где тебе, милая, это все знать… А у нашего Максима-то Васильевича двенадцать апостолов, - продолжала свою речь Таиса, - которые из них в Виндреевке живут, а которые в других деревнях… Они веру нашу проповедуют. Старец Никифор, что нас в Виндреевке встретил, тоже апостол. Он часто к нам в обитель жалует… И может чудотворить; только он не такой блистательный, как Максим Васильевич…
Таиса разговорилась, благо Машура ее с великим вниманием слушала.
- У нас, милая, такой устав, - продолжала с увлечением духовница, - первое дело: соблюдай посты, потом будь целомудренна, живи в чистоте, а также в полном смирении старайся быть. Вот так душу-то человек от грехов и очистит… И не думай, Машенька, чтобы мы насильно в обители держали… Из нашей обители девицы опять в мир идут, значит, по своей свободе, они вольные… У нас только они в вере и духовном житии окрепают…
- А замуж они потом выходят? - спросила Машура.
- По нашей вере, Машенька, они должны иметь мужей духовных, и любовь у них к таким мужьям должна быть особенная, ангельская… Стало быть, не плотская, не такая, как у всех людей… И мужья у них тоже нашей веры… В нашу веру и замужних принимают, - продолжала разъяснять крестнице Таиса, - но только требуют от них, чтобы жена обещалась со своим законным мужем стараться жить врозь… И вот все они потом святыми делаются, потому что только о своем спасении да о божественном думают… И на них дух святой нисходит; они в блаженной радости ликуют… И видят чудеса великие. И ты увидишь эти чудеса, Машенька. Вот увидишь чудеса на большом молении у Максима Васильевича. И такая, погляжу я на тебя, ты счастливая. Ведь сам Максим Васильевич приказал тебя на этот праздник привести. А на нем только избранные бывают…
"Вот любопытно-то", - подумала про себя Машура и самодовольно улыбнулась. Ей приятно было сознавать, что такой человек, как Максим Васильевич, был с ней ласков, что он позвал ее. И ей было очень интересно, какие это у него чудеса бывают.
Добрались наши путешественницы до цели своей поездки часам к пяти дня. Дорога по лесу была тяжелая и трудная. Они раза два чуть было не опрокинулись с кибиткой, хотя почти все время ехали шагом.
Обитель стояла в самой глуши. Недалеко от нее протекала маленькая речка, вроде ручья. Там был устроен пруд из проточной воды. В обители было десятка два небольших домиков, а посередине возвышалось большое деревянное здание с высокими окнами и с крестом на крыше. Это - моленная. Постройки были обнесены высоким забором из горбылей.
Когда наши путешественницы подъехали к обители, ворота были заперты. Машура слезла с кибитки и постучала. Окошечко, вделанное в ворота, открылось; оттуда выглянуло лицо привратницы.
- Матушка духовница!.. Это вы?! - воскликнула привратница. - Сейчас, сейчас отопру!
Кибитка въехала в ворота.
- А где сестры? - спросила Таиса, - чтой-то у нас тихо очень, никого не видать?..
- На работах, - отвечала привратница. - Уборка там идет… Там и сестры и братцы хлеб убирают, косят и жнут. Я уж сама лошадь отпрягу.
Она села ла облучок кибитки и взяла у Таисы вожжи. Кибитка повернула по маленькому переулку к таисиному домику. Высадив Таису и Машуру, привратница погнала лошадь дальше, к скотному двору. Двор этот виднелся вдали, у самого конца построек.
- Ну вот мы и приехали, - сказала Таиса, входя в сени своего домика. - Вот тут и житье наше, - объявила она Машуре. Она отворила дверь в комнату с двумя окнами, чистую и уютную. - Смотри, пожалуйста, - радостно проговорила она, - какие наши сестры умницы!.. Полы у меня вымыли.
Скоро они уселись за самоварчик, который наспех соорудила Таиса. На столе появились баранки и мед. Началось чаепитие, а за чаепитием опять беседа о жизни божьих людей в основанном Ракеевым божьем питомнике.
- У нас, милая Машенька, уж так-то хорошо, - говорила Таиса своей крестнице, попивая чай, - Ты сама это увидишь, истинные божьи люди здесь живут… И пища у нас хорошая, и служба наша легкая и радостная… Такое бывает ликование!.. Сейчас только этой службы нет, потому что теперь рабочая пора… Уборка хлеба идет. Тут ведь у нас в лесу есть огнище, где хлеб сеют.
Машура с интересом слушала свою крестную и вместе с тем оглядывала новую для себя обстановку. У крестной все было, как у добрых людей: и комодик, и диванчик, и киот с образами стоял в углу комнаты.
- Наша обитель совсем от других скитов особенная, - продолжала поучать Таиса. - У нас в обители и мужской пол живет, а не один только женский… У некоторых наших сестер духовные мужья имеются… Мужья эти тоже нашей веры; они нам помогают, и мы их братцами зовем…
- Что же, крестная, - решилась спросить Машура, - те, у которых духовные мужья, вместе с ними так в кельях и живут?
- Вместе и живут, - отвечала Таиса. - Ты этому не удивляйся, Машенька. Пойми, милая, что жизнь эта у нас совсем особая, не такая, как у вас в миру. Наша жизнь духовная, ангельская. Потому что у нас прежде всего человек приучается духовным быть…
- А у тебя духовный муж есть? - спросила Машура.
- У меня, Машенька, духовного мужа нет. Я себе такого не нашла. Его тоже, милая, найти надо. А вот уставщица наша, Ксения, которая правит службу на радениях, так та себе в мужья взяла старца Никифора, которого ты у Максима Васильевича видела, и он, Никифор, когда сюда приезжает, у ней ночует.
- Еще я хочу спросить тебя, крестная, - сказала в нерешительности после некоторого раздумья Машура. - У Максима Васильевича… У него тоже есть… Такая жена духовная?..
- У него жены нет, - со строгим выражением лица сказала духовница, - потому что он нас всех выше… То же и богородица наша Манефа; она надо всеми братцами и сестрицами начальница, и у ней мужа нет.
- Сколько же вас здесь сестриц и братцев? - продолжала расспрашивать Машура.