Башка жестоко пил весь вечер в "Плевне", раскаялся во всех своих вольных и невольных прегрешениях Корнилычу и, облегченный этой добровольной исповедью, дал слово своему закадычному благоприятелю, что больше никогда не заглянет к Медальону.
- Ну их к черту! - коротко заметил Корнилыч.
- Беленькое платьице… Батистовая рубашка… Слышишь? И рубашка беленькая! Ха-ха!.. Говорит, во сне видела… Этакая подлая душонка! И ленточка… тьфу!..
Пьяный Башка проклинал всех баб вообще, а на другой день вечером опять сидел в подвале у Медальона и сурово курил один крючок махорки за другим. Он шел мимо и зашел погреться - не больше. С Фигурой он не говорил ни слова и точно совсем не замечал ее присутствия, а когда уходил, то так сильно хлопнул дверью, что та соскочила с последней своей петли. Это обстоятельство задержало Башку в подвале дольше, чем он предполагал, но он все-таки до конца выдержал характер и не проронил с Фигурой ни одного словечка. Очутившись на улице, Башка долго бродил и все что-то обдумывал, ругаясь про себя.
- Нет, это уж благодарю покорно! - думал он вслух, шагая по молодому снежку, который своей белизной опять напоминал ему о проклятой беленькой рубашке. - Дудки!.. К черту!
Башка в последнее время работал самым лихорадочным образом и успел обделать сотни ловких дел. Из-под его пера летел целый град прошений и всяческих кляуз во всевозможные инстанции. Денег у него было много, и, между прочим, он успел достать Медальону место писца у нотариуса. Словом, работа кипела. По вечерам Башка иногда захаживал в подвал к Медальону погреться, выкуривал несколько папирос и исчезал. К Фигуре он относился с прежней суровостью, а между тем она уже могла бродить по комнате и с удовольствием сидела перед печкой. Болезнь совсем изменила ее. Пьяная одутловатость исчезла, лицо вытянулось, кожа побледнела, глаза смотрели чистым светлым взглядом, как у проснувшегося ребенка.
- Теперь уж кончено, - в сотый раз повторяла Фигура. - Я водки больше ни-ни… У тебя теперь есть место, и я тоже найду занятия. Поступлю суфлером в театр, возьму место приказчицы, словом, устроимся.
Эти планы поверялись и Башке, который только иронически улыбался. Он теперь занят был исключительно философскими соображениями и постоянно спорил с Медальоном, то есть, вернее, придирался к нему и постоянно разбивал его по всем пунктам. Раз такой разговор перешел в настоящую ссору.
- Ничего вы, медальоны, не понимаете - вот что! - обрезал Башка. - Ну, что вы за народ, если разобрать? Плюнуть - и растереть нечего, вот и весь разговор.
- Однако ты, Башка, довольно сильно выражаешься сегодня, - заметил Медальон, задетый за живое.
- А вы привыкли, чтобы вас по головке гладили?.. а? - зарычал неожиданно Башка. - Какой-нибудь издохлый гимназистишко и философия… Ха-ха!..
- Послушайте, это невежливо наконец, - заметила от себя Фигура.
- Не-веж-ли-во? - переспросил с расстановкой Башка, побелев от охватившей его злости. - А тебя, Фигура Ивановна, кто спрашивает?.. К черту!.. Слышала?.. А то я, без церемонии, за хвост да об стену…
Башка разругался напропалую и, как все неправые люди, старался выместить свою злость на ни в чем не повинном Медальоне, который скоро замолчал, что уже окончательно вывело из себя Башку.
VI
Дела в "Плевне" шли всё под гору, что завсегдатаи объясняли отщепенством Башки. Он, правда, бывал в "Плевне", и даже очень часто бывал, но это было "то, да не то", потому что душой он уже не принадлежал к ней, как это было прежде.
"И точно на меня затмение тогда нашло какое, - раздумывал с горечью про себя Ванька Каин, пересчитывая выручку. - Ну, чего стоило дать тогда Башке опохмелиться, ну, какой-нибудь стаканчик - плевать, а теперь вот и ожигайся…"
С другой стороны, Ваньку Каина точно какой бес подталкивал не покоряться Башке ни под каким видом. "Эка важность, и без него проживем: было бы болото, а черти будут!" Наружно он был вежлив с Башкой по-прежнему, хотя и не умел скрыть оборотной стороны этой вежливости, выжидая только случая отомстить Башке по-настоящему. Эти жестокие мысли в Ваньке Каине поддерживались еще больше плохой выручкой, которая даже перед Рождеством не поправилась, хотя это было самое бойкое, время. К довершению всех бед, чуть не под носом у Ваньки Каина открывался другой кабак, что, очевидно, было делом рук все того же Башки.
- Это даже весьма обнакновенно, - рассуждал Ванька Каин в своей компании с видом угнетенной невинности. - И поговорка такая есть: "Не поя, не кормя, ворога не наживешь". Оно все так и выходит: за мою хлеб-соль да меня же Башка и подводит. Прежде прошения писать сколько мужиков в "Плевну" ходило, так и прут, как в окружной суд, а теперь, видно, шабаш, как обрезало… А все за мою доброту, да, - прибавлял Каин многозначительно.
Завсегдатаи "Плевны" тоже чувствовали себя не особенно весело, потому что и у них дела без Башки сильно пошатнулись, а главное, уж не было прежнего духа. Про себя они тоже обвиняли в своих неудачах Башку, обвиняли, в таких проступках, о которых он не мог знать даже "сном-делом". Так, Корнилыч проигрывался на биллиарде - рука стала не тверда и глаз притупился, а он обвинял в этом обстоятельстве Башку; Трубе где-то в харчевне крепко наломали бока за его гривенку - и тоже Башка был виноват. Даже безответный Хохлик, и тот, ложась с пустым желудком, не раз был огорчен странным поведением своего недавнего покровителя.
Раз, незадолго до Рождества, выдался для "Плевны" особенно плохой день. Снег так и ходил по улицам белой стеной, холод был страшный и пробирал до костей в самых теплых шубах, а у завсегдатаев на троих не было даже теплой шапки. Приходилось сидеть в "Плевне" и ждать, не подвернется ли какой хороший человек. А тут еще, как назло, мимо "Плевны" шли и ехали с разными покупками к празднику: тащили гусей, ломти замороженной свинины, всяческую другую снедь, точно с специальной целью непременно подзадорить щелкавших зубами завсегдатаев.
- Хоть бы Башку черт принес! - ворчал Корнилыч, тоскливо поглядывая на отворявшуюся дверь. - Сказывают, в шубе щеголяет и с бобровым воротником.
- Ах, пес! - ругался Труба. - Ведь вот, подумаешь, какое другим людям счастье привалит.
В момент наибольшего отчаяния в "Плевне" появляется Фигура; она сильно навеселе и держит окоченевшими от холода руками какой-то бумажный сверток.
- Башка здесь? - спрашивает Фигура самого Ваньку Каина, который смотрит такими глазами, точно сейчас хочет проглотить ее живьем.
- Был, да весь вышел, - отвечает он в галантерейном тоне.
- Мне бы поговорить с вами нужно…
- Говорите.
- Нет, здесь нельзя; у меня секрет.
Каин отлично знал эти секреты своих посетителей и только указал головою на дверь в свою комнату, куда Фигура и шмыгнула с проворством ящерицы. Отдыхавшая на перине Акулина Митревна встретила посетительницу самым неприветливым образом, не говоря ни слова, вырвала у ней из рук бумажный сверток и сердито принялась обрывать бумагу, вытаскивая на свет что-то белое.
- Может, оно украдено, - говорила Акулина, растягивая перед окном тонкую батистовую женскую рубашку, отделанную кружевом, а потом кисейное белое платье с розовыми мушками; из середины упала на пол тоненькая голубенькая ленточка. - Ищо в суд потащут за краденое-то. Нет, матушка, не надо… у нас не такое заведение, штобы краденым промышлять.
- Могу вас уверить, что это не краденое, - уверяла Фигура. - Что дадите, то и возьму.
- Сказывай сказки-то, знаем мы…
В сущности, у Акулины глаза разбежались на хороший заклад, но она не могла отказать себе в удовольствии поломаться над ненавистной Фигурой, которую так бы и смазала прямо по роже. Акулине давно хотелось иметь кисейное платье, а то она летом ужасно потела, а теперь платье само прилетело к ней.
- Откедова у тебя такому платью взяться? - тянула Акулина, снова прикидывая на свет и рубашку и платье.
- Да ведь это для вас все равно: мое, и только.
- Твое!.. А купи его да надень, в полицию и представят. Это как?
- Ах, боже мой!.. Я дешево отдам…
- Не надо, - обрезала Акулина, свертывая комом платье. - Наживешь греха-то с вашим братом. Проваливай подобру-поздорову!
- Послушайте, я даже скажу вам, от кого это платье, только, пожалуйста, не рассказывайте никому…
- Ну?
- Мне подарил все это Башка… Да. Он такой странный… Вчера я вечером была дома одна, Медальон еще не пришел со службы, слышу шаги Башки… Я знаю его походку хорошо. Ну, я нарочно и притворилась спящей и думаю: что он будет делать? Ей-богу, только он вошел в комнату, видит, что я одна и сплю, подкрался ко мне и спрятал под подушку вот этот самый сверток, а сам убежал. Честное слово, не вру, вот ни капельки не вру! Уж что ему за фантазия пришла - не понимаю.
- Сколько тебе под заклад-то?
- Дайте пять рублей… Ведь эти две вещи стоят больше двадцати.
- Два бери.
- Помилуйте, ведь эти вещи из магазина.
Торг закончился на трех рублях, и Фигура, зажав бумажку в руке, отправилась прямо в комнату завсегдатаев и сейчас же спросила три бутылки водки и закуски.
- Господа, мы сегодня кутим! - приглашала она компанию. - Да вы не стесняйтесь, пожалуйста… Ха-ха!.. Ну, первая колом, вторая соколом, а потом мелкими пташечками полетят.
"Плевна" закутила. Корнилыч и Труба позабыли все невзгоды и сосали рюмку за рюмкой; безответный Хохлик тоже "поддерживал компанию". Но всех великолепнее, без сомнения, была сама виновница этого импровизированного торжества, то есть Фигура. Она быстро опьянела и косневшим языком, улыбаясь, рассказывала разные анекдоты о Башке и, между прочим, сама же первая разболтала со всеми подробностями историю последнего подарка Башки.
- Он славный, - тянула Фигура, делая неопределенный жест рукой. - И ленточку голубенькую не забыл… Ха-ха!.. Это я ему сама рассказала… когда была маленькая… да-а!.. Чему вы смеетесь?
Подогретая вином и общим вниманием, Фигура принялась рассказывать о Башке в лицах, кривлялась, размахивала руками и несколько раз чуть не растянулась на полу. Это даровое представление надрывало животики всей "Плевне", так что сам Ванька Каин хохотал над Фигурой до слез.
- Ох, будь же она проклята, язвина! - шептал он в умилении, утирая катившиеся от смеха слезы. - Недаром сказано, что "баба хмельная - вся чужая"… Ай да Башка, молодца!
В самый разгар этого веселья, когда вся посторонняя публика приняла в нем оживленное участие, в "Плевну" вошел Башка. Ванька Каин пальцем подозвал его к стойке, вынул из шкафа купленный у Фигуры сверток и, развернув покупки на стойке, спросил:
- Узнаешь супрызец-то? Ха-ха!.. Погляди-ка ступай, как твоя-то Фигура представляется.
Башка в первое мгновение совсем ошалел от этой приятной неожиданности, и Ванька Каин втолкнул его в комнату, где Фигура в десятый раз представляла в лицах переделанный по-своему анекдот о подарке Башки. Публика аплодировала и задыхалась от смеха, а Башка, бледный как полотно, смотрел на нее дикими, остановившимися глазами.
- Видел?.. а?.. - спрашивал Каин, наклоняясь к самому уху Башки.
- Видел.
- И это правда все?
- Правда.
Завсегдатаи, заметив стоявшего в дверях Башку, вдруг присмирели и начали один за другим отодвигаться от пьяной Фигуры, которая уже не могла ничего видеть.
- Ну-ка, закати ей хорошего раза, - поджигал Каин осовевшего Башку и даже легонько подталкивал его вперед. - Да ну, взвесели ее, шельму!
Башка через плечо посмотрел на Каина как-то так странно, улыбнулся и, не сказав ни слова, пошатываясь, пошел к двери.
- Постой! Куда ты! - кричал Каин. - Шапку-то хоть возьми, ежова голова!
Но Башка ничего не слыхал и шагал уже далеко, чувствуя, как его голова и без шапки горит огнем.
После этого Башку больше не видали в "Плевне", он исчез навсегда из Пропадинска.
Примечания
1
Так проходит земная слава! (лат.).
2
Господин (лат.).
3
следовательно (лат.).