- Нет, я к вечеру вернусь. - Сашка сообразил, что, если бы ответил иначе, ему пришлось бы отвечать еще на кучу вопросов. Он помог дежурной запереть дверь, прижав ее снаружи, махнул рукой и свернул за угол, чтобы подобрать пальто.
Он рассказывал потом, что не нужны ему были ни пальто, ни шапка. Сашка работал механиком в аэропорту и почти круглый год ходил в роскошной кожаной куртке, о которой мечтали все, у кого ее не было, - охотники, рыбаки, туристы, да и я в том числе.
- Понимаешь, - говорил он, - как выпью, будто блажь находит - нужно что-то стащить. И не по делу, а так… Шалость, вишь ли, у меня, озорство. Не поверишь, просыпаюсь однажды, а у моей кровати лежит резиновый коврик… Ну, об который ноги вытирают. Одни, когда выпьют, пляшут, песни поют, другие плачут и рыдают, третьи не прочь по физиономии кому-нибудь съездить… А я вот коврик принес в общежитие. На кой он мне?
У Сашки было смуглое худое лицо, черные прямые волосы и немного обиженный взгляд, какой бывает у человека, который говорит чистую правду, а ему не верят. Рассказывая в коридоре суда о своих похождениях, он смущенно улыбался и мял, мял в руках опустевшую сигарету.
Как бы там ни было, но утром я оказался без пальто. Это было тем более печально, что за окном валил густой весенний снег, он шел весь день, потом всю ночь, и было в его неслышном падении нечто возвышенное. А проснулся я оттого, что кто-то большой, розовый и пыхтящий ходил по комнате и бормотал не то недовольно, не то озадаченно. Это был Толик, сосед по номеру.
- Ты брал мою шапку? - спросил он, едва я открыл глаза.
- Она мне мала.
- Это ничего не значит. Мне, например, мало твое пальто, но его я тоже не вижу. А на улице идет снег. А завтра будет буран.
- По радио передавали?
- Передадут, - хмуро заверил Толик.
Он, видимо, был уверен, что беда не приходит одна и что, начнись сегодня оттепель, кража вообще потеряла бы всякий смысл. А чтобы мы могли ее оценить по достоинству, неизбежно должны посыпаться тайфуны, бураны, циклоны, ураганы.
Я прошлепал в прихожую, убедился, что пальто действительно исчезло, и вернулся в комнату. Округлой массой у окна светился Толик. Одна его рука была на бедре, второй он обхватил подбородок - думал.
- А между тем, - медленно проговорил он, - может статься, что все к лучшему.
- Не понял.
- Ты знаешь, какого черта я здесь сижу? Жду преступления.
- Опять не понял.
- Адвокат я, дошло? Ад-во-кат. Но без практики. Мне нужно дело, на котором они могли бы испытать меня и принять в свою теплую компанию. Адвокаты. Сечешь? То, что я окончил институт, прибыл сюда по их же вызову, еще ничего не значит. Они хотят посмотреть на меня в деле.
- Ишь ты! - Это единственное, что я смог произнести.
- Каждое утро я узнаю, где что случилось, где какая драка произошла, кто у кого что украл, кто за что кому морду набил, почему муж с женой поругался, за что директора магазина… И так далее.
- По-моему, ты производишь очень благожелательное впечатление, - уважительно сказал я, глядя на него с подушки. - И достаточно внушительное. Я бы тебе доверился.
- Ты хочешь сказать, что я достаточно толст? - Толик обиженно заморгал светлыми ресничками и выпятил сочную нижнюю губу. - Вот смотри. - Он повернулся ко мне спиной. Под левой лопаткой зиял круглый шрам.
- Кто это тебя?
- Дружинником был. Так что у меня со шпаной свои счеты.
- Но ты же адвокат, будешь их защищать. Или как?
- У тебя вульгарные представления о работе адвоката, - ответил Толик, но пояснять свою мысль не стал.
- Ножом пырнули? - спросил я.
- Нет, самодельный пистолет. Понимаешь, я вынужден быть толстым. После того как мне эту дырку под сердцем сделали, в легких какие-то процессы начались. Поэтому я жив, пока толст.
- Какого же ты преступления ждешь?
- Среднего. Одно им кажется слишком простым, другое - слишком сложным для начала… Вот если бы этого типа поймали, он бы оказался в самый раз. А что касается моей работы, скажу тебе, скажу… Нечего лыбиться… Защищая одного, я произношу обвинительную речь против десятка других, которых нет на скамье подсудимых, которые сидят в зале. Но часто именно они толкают человека на преступление, вынуждают. Дурным обращением, дурным воспитанием, дурным примером. И не так важно посадить одного, как образумить десяток других, понял?
И тут Толик, не сходя с места, показал, что он действительно имеет самое непосредственное отношение к правосудию. Мягкой розовой глыбой согнувшись у телефона, он позвонил в милицию и профессионально четкими выражениями сообщил о ночном происшествии. Натянув пижаму, вызвал дежурную и поручил ей опросить жильцов в соседних номерах - не пропало ли чего у них. Потом снова позвонил в милицию и поинтересовался, выехала ли оперативная группа.
А тем временем дежурная, большая рыхлая старуха, причитая и постанывая, рассказывала взбудораженным жильцам о ночном госте, о том, какой у него зловещий голос, громадный рост, как он сразу показался ей подозрительным, рассказала даже, какая неприятная улыбка у злодея. Кстати, когда ей показали Сашку для опознания, она его не узнала. Допросы, очные ставки, протоколы сделали вора в ее глазах рослым детиной с бандитской рожей.
В тот же день нас с Толиком пригласили в милицию, и инспектор уголовного розыска, пожилая худенькая женщина, принялась задавать нам скучные вопросы о цвете пропавших вещей, степени их износа, первоначальной цене, отличительных признаках…
Время от времени разговор прерывался, и мы все трое, я, Толик и женщина, смотрели в окно. Большие снежинки медленно скользили мимо берез с толстыми стволами и тоненькими веточками, мимо рябин, сохранивших до весны красные гроздья, мимо взъерошенных черных лиственниц. Деревянные дома, деревья, заборы постепенно обрастали снежными хлопьями, их контуры становились мягкими, светлыми. И женщина, подперев кулачком щеку, забыв о степени износа вещей, неотрывно смотрела на невесомые столбики снега, вырастающие над гроздьями рябиновых ягод. Потом спохватывалась, часто моргала, будто старалась стереть с глаз картины, не относящиеся к данному уголовному делу.
- Так… Значит, вы утверждаете, что ночью ничего не слышали? - спрашивала она виновато.
- Не слышали, - отвечал Толик. - Мне кажется, вам следует предупредить комиссионные магазины, отправить своего товарища на рынок. Вполне возможно, что вор вынесет вещи, чтобы продать.
- Возможно, - соглашалась женщина.
- И еще необходимо наведаться на вокзал, на автостанцию, в аэропорт. Ведь дежурная дала описание преступника.
- Разумеется, - говорила женщина и косилась на окно. Форточка была открыта, и залетавшие в комнату снежинки таяли на лету, превращаясь в маленькие холодные капельки. Самые крупные снежинки, не успев растаять, падали на лицо женщины, а она невольно, сама того не замечая, поворачивала голову, чтобы поймать лицом еще одну снежинку, еще одну…
- Сомневаюсь, чтобы они нашли этого вора, - сказал Толик, когда мы вышли на улицу. - Очень неустойчивая женщина. Тут нужна железная психика. Мертвая хватка.
Было чуть ниже нуля, и снег под ногами не хрустел, а мягко, чуть заметно пружинил. Такой снег обычно не держится долго. И в самом деле асфальт был сухой и пыльный, когда через неделю Толик, задыхаясь от бега, ворвался в номер. Его лицо было как никогда розовым, а от спины валил пар.
- Слушай, - сказал он хрипло, - там, в магазине… один тип… вроде в твоем пальто… Пошли!
Мы быстро спустились вниз, перебежали через дорогу и, стараясь не обращать на себя внимания, будто бы не торопясь, вошли в магазин. Парень, о котором говорил Толик, уже отстоял очередь у кассы и теперь с чеком шел к колбасному отделу. Среднего роста, худощавый, смуглый, он задумчиво смотрел на продавца, а та под его взглядом никак не могла уравнять стрелку весов. Пальто на нем было мое. Возле кармана темнела маленькая дырочка - как-то в автобусе я зацепился за отогнутый уголок жести.
- Извините, - сказал я, - но это мое пальто.
На его лице промелькнуло выражение, которое можно было бы истолковать словами: "Ну вот, я так и знал!"
- Вы уверены? - спросил он. - Чье же тогда пальто на вас?
- А вот этого товарища, - показал я на Толика. То, что на мне пальто с чужого плеча, и так было видно - плечи болтались где-то возле моих локтей.
- Так что вы хотите?
- Как что?! Не могу же я все время ходить в этом балахоне!
- А! - протянул он. - Пожалуйста. - И начал расстегивать пуговицы. - Я не думал, что для вас это так важно.
И тут Толик проявил юридическую грамотность.
- Нет-нет, - запротестовал он. - Так не пойдет. Давайте-ка прямо в пальто отправимся в одно место.
- Куда же именно?
- В милицию. Здесь недалеко.
- Зачем?
- Там разберемся. Там мы во всем разберемся - чье пальто, почему пальто, зачем пальто и так далее.
- А разве мы в чем-то не разобрались? - повернулся парень ко мне.
Возможно, это было негражданственно, но мне не хотелось идти в милицию и снова проводить целый день за составлением протоколов, за показаниями, опознаниями. Но Толик настоял на своем. Цепко ухватив вора за локоть, он так и не выпустил его, пока мы снова не оказались в кабинете знакомой женщины.
Сашка вел себя, по словам Толика, глупо. Он тут же во всем сознался, хотя гостиничная дежурная ни за что не хотела признать в нем ночного грабителя. "Не признаю", - твердила она даже после того, как Сашка напомнил ей детали своих похождений.
- И старуха тоже глупо ведет себя, - сказал Толик.
- Почему? Может, она в самом деле не помнит его?
- Не имеет значения, помнит или нет. Этот тип возьмет и скажет, что пальто купил на базаре в прошлое воскресенье. И все. Его придется отпустить. А весь убыток, и твой, и мой, оплатит старуха. Из своих трудовых доходов, между прочим.
- Что же ей делать?
- Не знаешь - молчи. Не помнишь - не настаивай. На нет и суда нет.
Вышло так, что Сашка совершил то самое преступление, которого ждал Толик. По юридическим канонам он не имел права защищать его, поскольку сам оказался потерпевшим, но, чтобы ускорить дело, я сказал, что пропавшие вещи принадлежат мне. И пальто, и шапка.
Прошло несколько дней, и как-то вечером, когда в город, как обычно, с сопок хлынула тайга, я, остановившись на перекрестке перед красным светом, вдруг увидел, что рядом со мной стоит Сашка в кожаной куртке и берете. Он тоже узнал меня, усмехнулся.
- Привет, - сказал я.
- Привет.
- Что нового?
- Ты хочешь спросить, что я спер нового и у кого?
- Да нет… Просто так. Тебя оправдали?
- Как меня могли оправдать, если суда еще не было? Отпустили под расписку.
Дальше мы пошли рядом.
- Слушай, Саша, ну, понимаю, можно было пальто спереть, но на кой ты его надевал?
- А! - Он махнул рукой. - Решил посмотреть, что получится. Везучий я или нет… Оказалось - не очень. Этот дружок твой, адвокат, не говорил, сколько мне дадут?
- Не больше трех. Но и это вряд ли… Года два-полтора…
- Это уже лучше, - вздохнул Сашка.
- Он сказал, что по-разному может сложиться… Как общественный обвинитель себя поведет, ну, который от твоей организации.
- О! На это надеяться не стоит. Раз проворовался, то какой разговор… припомнят и опоздания на работу, и… Опять же не женился… Да, был у меня и такой прискорбный случай. Должен был я жениться на нашем диспетчере. Хорошая девушка, и все, что нужно, у нее на месте, но совершила грубую ошибку - познакомила со своей подругой. И как раз накануне свадьбы, когда все технические службы аэропорта готовились к торжеству. А я того… ушел в сторону. Аморалка налицо.
- Что же случилось с невестой?
- Озверела девка. Никогда не думал, что в каких-нибудь пятидесяти килограммах может быть столько злости. Пошла по начальникам, написала моей бабке в Ростов, раздобыла медицинскую справку…
- У нее что… ребенок?
- Какой ребенок! Честь у нее порушена! И что самое обидное - я ни при чем! То-то она меня к себе не подпускала…
- А эта, ее подружка?
- Хорошая девчонка, на суде увидишь. Сколько на нее, бедную, свалилось! Но держится. Держится, представляешь? - Сашка посмотрел на меня с недоумением. - Знаешь, суд завтра, а я уже считаю, что мне не двадцать пять лет, а все двадцать семь, будто два года, которые дадут, уже прошли… Сегодня даже снился себе двадцатисемилетним… Потеха! Дома новые в городе, куртка вот эта уже дырявая, рукава протерлись, вроде ребеночек уже у нас с этой девчонкой… Только не помню - парень или девка… Да! Говорит, ждать будет. Представляешь?
Улицы опустели, и мы шли по самой середине проезжей части. Наши скрещенные тени то убегали вперед, то отставали, путались под ногами. Пахло теплой землей, откуда-то с окраины доносились крики паровозов. Потом над домами, так низко, что хотелось пригнуть голову, прошел самолет, мигая красными сигнальными огнями.
- Восемнадцатый рейс, - сказал Сашка, проводив его взглядом. - С материка. Ну ладно, мне пора!
- Слушай, - неожиданно для себя сказал я, - пошли в гостиницу, а? Пошли!
- Думаешь, пустят?
- Сегодня другая дежурная, она тебя не знает.
- А адвокат там?
- Наверное, где же ему быть. Завтра выступать.
- Это уже интересно. - Сашка оживился, но тут же опять сник - будто от тяжелой мысли, о которой забыл на мгновение. - Ну, пошли, - сказал он равнодушно.
По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, остановились у нашей двери.
- Все правильно, - сказал Сашка. - Та самая дверь. Теперь уже закрываетесь на ночь?
- И на день тоже. - Я толкнул дверь, она была заперта. Из глубины номера доносился голос Толика. Он говорил громко и старательно, будто втолковывал что-то непонятливому собеседнику. Некоторое время мы прислушивались, но, когда разобрали слова "граждане судьи", оба чуть не рассмеялись.
- Видишь, - сказал Сашка, - я опережаю время на два года, он - на один день… Что-то мы все торопимся, торопимся, вот только куда?
Я постучал. Голос в номере смолк, послышались шелест бумаги, шлепанье больших ступней по пластиковому полу прихожей. Щелкнул замок, дверь распахнулась. Толик был в пиджаке и при галстуке, но босиком. Увидев Сашку, он побледнел, отступил в глубину коридора, пропустил нас и закрыл дверь.
Сашка сел на ручку кресла, с любопытством огляделся, улыбаясь.
- Кажется, я здесь был когда-то…
- Наверняка был, - ответил Толик. - Мне нужно сказать тебе пару слов, - повернулся он ко мне. - Выйдем на минутку. Ты что, с ума сошел?! - прошептал он, едва мы оказались в коридоре. - Хочешь меня под монастырь подвести?!
- А в чем дело, чего ты испугался?
- Адвокатам запрещено встречаться с подзащитным в такой обстановке. Это уже частное расследование. Вы бы еще бутылку принесли! Слушай, у тебя страшно неустойчивая психика. Сегодня ты привел вора, завтра убийцу заманишь…
Сашка ушел.
Он молча улыбнулся у двери, махнул прощально рукой и вышел. В окно я видел, как он поднял воротник куртки, сунул руки в карманы и зашагал к вокзалу. Фонарь был впереди, за углом, и мне из окна казалось, что Сашка с трудом, согнувшись от напряжения, тащит за собой тяжелую длинную тень. Она волочилась за ним, хватаясь за выступы дороги, за столбы, за деревья, посаженные вдоль тротуара. И даже когда Сашка скрылся за углом, я еще некоторое время видел его тень, судорожно цепляющуюся за город.
- От твоего Сашки можно ожидать чего угодно, - сказал Толик таким тоном, будто ставил диагноз. - У него неустойчивая психика. Ему еще повезло, что он попал за решетку по этому делу. Мог подзалететь куда серьезнее. Пусть радуется. Полтора года - не так уж много. Я с дыркой возле сердца провалялся почти столько же.
- Девчонка обещает ждать его, - сказал я.
- Меня тоже ждала, - тихо, будто про себя проговорил Толик. - Не дождалась только. Толст я стал, понимаешь? Слишком толст для нее.
- Думаешь, ему грозит то же самое?
- Нет, там ему вряд ли удастся растолстеть, не те условия. А вот слишком тощим для своей девочки он запросто может стать.
- Ничего, поправится. - Мне почему-то хотелось, чтобы у Сашки все получилось хорошо.
- Я говорю не о весе, - грустно пояснил Толик. - Подумаешь, вес. Я оказался слишком солидным, а Сашка наверняка окажется слишком никчемным.
- Жизнь покажет.
- В этой истории она уже не покажет ничего нового. Все стало на свои места, и надолго. А какая была девушка, - вздохнул Толик, - какая девушка…
- А что с ней сейчас?
- Вышла замуж за зубного врача… На кой ей врач - не пойму. У нее прекрасные зубы.
- Если подходить с этой точки зрения, то ей, наверное, и адвокат ни к чему.
- Ты прав, - наконец согласился со мной Толик.
Киевский торт
Как-то вечером, когда прием уже закончился и Вера Петровна спешно заносила в карточки бесконечные сведения, которые положено вписывать во время приема, в кабинетик вошел хирург Николай Николаевич. Он неслышно сел на кушетку, застланную белой простыней, откинулся спиной на крашеную стену и стал смотреть на Веру Петровну внимательно и почти влюбленно, как это могут себе позволить пожилые люди, понимающие, что их не заподозрят в срамных помыслах.
- Простите меня, Верочка, за нескромный вопрос... Сколько вам лет?
- Ох, Николай Николаевич! - непритворно вздохнула Вера Петровна, не отрываясь от карточек. - Все мои, все мои... Двадцать семь! - И она, быстро обернувшись, исподлобья посмотрела на хирурга широко раскрытыми глазами, словно сама удивилась этой страшной цифре. И добавила: - Будет.
- Замуж вам надо, Вера. Чтобы семья, муж, дети... чтобы не оставались вы тут со мной, стариком, да с уборщицей, которая вот-вот погонит нас отсюда своей поганой метлой.
- Не берут, - неловко усмехнулась Вера Петровна. - Чем-то я им не нравлюсь, что-то их пугает, никак не удается мне их пронять.
- Дураки потому что. Истинно дураки. - Николай Николаевич помолчал. - Хотите, я познакомлю вас с прекрасным молодым человеком - умным, образованным, обеспеченным? Хотите? - Морщинистое красноватое лицо хирурга приняло заговорщицкое выражение.
- Конечно, нет!
- Почему, Верочка?!
- Потому что таких не бывает. - Она рассмеялась.
- Есть такой! - Николай Николаевич подошел к столу, чтобы видеть лицо Веры Петровны. - Он живет со своей мамашей, моей давней знакомой, в городе Киеве. У него потрясающая квартира, замечательная должность в Министерстве сельского хозяйства, и он давно мечтает познакомиться с красивой, обаятельной...
- Стоп! - Вера Петровна подняла ладошку. - Киев славится красавицами, что ему мешает там?
- То же, что и вам здесь мешает, в таежных глубинах нашего острова. Ведь это все расхожие слова - большой город, много красавиц... а на деле все проще... Соседи, сослуживцы, свой автобусный или трамвайный маршрут. Прохожих там много, но их и здесь хватает. На прохожих не женятся, за прохожих замуж не выходят. С людьми все происходит, когда они перестают быть прохожими друг для друга. Значит, договорились. Я отсылаю ему ваш адрес и анкетные данные. В меру сил опишу внешность, хотя заранее знаю, что мне это не под силу.
- Ни в коем случае! - испугалась Вера Петровна. - Не вздумайте!