Глава XXIX. Поворот
Решение пришло внезапно, когда Алексий находился уже на грани голодного обморока. Он так и не понял, было ли то его собственное озарение, или откровение, ниспосланное богом. Скорее всего – второе, ибо соображал он в последние дни туговато. Видимо, есть всё же польза в иступлённых молитвах, постах и отказах.
Обернуть гибельное проклятие против врагов – вот в чём заключалась находка. Она выглядела изящной, хотя и предполагала немалые трудности. Главная из них – как распорядиться монахами. Там, куда он собрался, одному не справиться. Потребуются помощники. Но пересекать с ними море – значит наверняка подвести под проклятие. На корабле не уединишься от спутников. За несколько дней, а то и недель плавания чары, так или иначе, коснутся их.
Следовало всё хорошенько обдумать, а до тех пор иметь дело с кем-нибудь одним.
Порученцем он избрал своего любимчика Пересвета. С одной стороны Алексий вполне доверял молодому монаху, с другой – потеря недавнего новика, случись ему попасть под проклятие, оказалась бы меньшим из зол.
Ещё несколько дней прошло, прежде чем замысел созрел окончательно.
Священник позвал Пересвета и говорил с ним довольно долго. Объяснил суть затруднений, назначил место встречи. Затем некоторое время писал приказы для передачи другим.
– Ты будешь молчать, – предупредил Алексий. – Ни Василий, ни кто-нибудь ещё не должны узнать о проклятии раньше срока. Я отправлюсь сегодня, а ты сразу, как только встретишься с тем пареньком и выведаешь у него подробности. Возьми с собой человек пять самых надёжных, но и им ничего не говори, пока не доберётесь до места.
Он отобрал из остатков запасов серебра несколько вещиц, удобных тем, что занимали мало места при довольно высокой стоимости, покидал их в мешок и направился к выходу из подворья.
– Кир Алексий! – бросился вдогонку Василий. – Я позову кого-нибудь в сопровождение.
– Я ухожу один, – заявил Алексий, не сбавляя ход. – Ухожу из города. Ты остаёшься. Следи за литовцами и постарайся сорвать их замыслы. Пересвет знает всё, что необходимо. Он отправится следом за мной чуть позже. Отпустишь с ним тех монахов, на которых он укажет. И не расспрашивай ни о чём, слышишь? Это приказ.
– Но почему? – Василий семенил, едва поспевая за хозяином.
– Это опасно для вас. Всё. Больше ни слова. Возвращайся. Дальше пойду один.
Василий отстал. Задумался. Опасно? Как бы не так. Раньше священник не слишком заботился о жизни своих подручных. Вон их сколько по безвестным лесам да оврагам лежать осталось. Но не спорить же с митрополитом? Раз он решил побеспокоиться о слугах, значит, тому есть причина.
Спорить не след, но разузнать подробности показалось печатнику совсем не лишним. В конце концов, дело могло затронуть и его самого. Поэтому, вернувшись на подворье, Василий сразу подозвал Хлыста.
– Немедля проследи за митрополитом, – шепнул он монаху. – Но лучше не попадайся на глаза. Хозяин запретил себя провожать.
***
Дюжина лачуг лепилась на узкой полоске между городскими стенами и кромкой воды. Во время осенних бурь волны, бывало, докатывались до порогов жилищ, а раз в несколько лет смывали деревушку совсем.
Всюду блестела на солнце чешуя, воняло гнилыми водорослями и несвежей рыбой. Рядом с домами лежали перевёрнутые днищем вверх лодки. Алексий бегло осмотрел их. Большинство годились лишь для плавания в проливе да возле берегов. Несколько более крепких на вид способны были идти под парусом, но и они вряд ли когда-то испытывали на себе вольный разгул открытого моря. Выбрав среди лодок наименее побитую, Алексий открыл дверь соседней лачуги.
Рыбак – грек лет сорока – сидел во главе стола. Его семья, состоящая из жены, двух сыновей и дочери, расселась по сторонам. Семья обедала, если скудную даже по меркам священника трапезу можно было назвать таким сытным словом. Кроме варёной рыбы на столе лежала лишь стопка серых лепёшек.
Увидев гостя в богатом плаще, хозяин вскочил.
– Мне нужна лодка, – заявил Алексий. – Прямо сейчас.
– Господин не ошибся, – воскликнул хозяин. – Во всей деревне лучше лодки не сыскать. Так что господин желает? Переправиться в Константинополь? На азиатский берег?
– Нет, – ответил священник. – Мне нужно пересечь море. Понт.
– Но господин, – хозяин несколько растерял рвение. – Наша лодка, пусть и самая лучшая, не предназначена для столь дальнего пути.
Алексий достал серебряную цепочку и положил на стол перед греком.
– Этого достаточно, чтобы твоя семья не нуждалась, даже если ты вдруг не вернёшься.
– Я пойду с сыном, – возразил рыбак, не спуская глаз с сокровища.
Священник кивнул и добавил к цепочке тяжёлый перстень.
Уже через полчаса лодка отошла от Галаты, и рыбак с сыном поставили парус, хотя ветер совсем не торопился наполнить его.
С непогодой они столкнулись позже, сразу, как только вышли из пролива. Хищные тучи поджидали добычу неподалёку от берегов.
Такие бури в это время для Чёрного моря большая редкость. Рыбацкую лодку швыряло и захлёстывало волнами. Дождь вносил свою лепту в потоп. Никакого укрытия на такой маленькой лодке не было предусмотрено.
Алексий не мог даже очистить желудок без того, чтобы не получить в лицо удар волны.
***
Хлыст вернулся бледным.
– Хозяин нанял лодку и ушёл в пролив, – доложил он печатнику.
– Что? – не поверил Василий. – Куда он направился? К туркам?
– Не знаю. Женщина утверждает, будто он подрядил её мужа, чтобы пересечь море.
– Проклятье! Позови ко мне Пересвета.
Молодой монах отказался прояснить намерения владыки. Он сослался на строгий запрет, а любые ухищрения архимандрита выведать что-либо воспринимал, как покушение на свою честь.
А Василий ни как не мог взять в толк, почему митрополит доверился сосунку и отстранил от дел многоопытного печатника.
***
Всё оказалось не так просто, как полагали мещёрцы, и куда хуже, чем даже рассчитывал Рыжий. Драган сообщил, что латиняне подали жалобу в суд, и до его решения товар останется под замком. Дело затягивалось.
Ондроп и Тарон, ведомые Чунаем, отправились на постоялый двор. Ханьскому купцу приходилось уже бывать в Константинополе, и он знал, где дешевле остановиться при сносном обслуживании.
Рыжего Драган повёл знакомить с корыстными, как он выразился, людьми. Серб, конечно, имел в виду людей, полезных для дела. Таковые, как вскоре выяснилось, обитали главным образом в корчмах и притонах, разбросанных по всему городу.
Столица империи поражала воображение. Рыжий чуть шею себе не свернул, разглядывая высоченные каменные дома, что скалами нависали над улочками. Серб то и дело заскакивал в какие-то подозрительные дыры, тёмные закоулки, расспрашивал о чём-то прохожих. Казалось, его знала в лицо половина Константинополя. В каждой корчме, в каждом торговом ряду с ним здоровались. Причём здоровались и нищие, и люди в достатке, и военные, и чиновники. И Драгана ничуть не смущала такая известность. Для каждого из встречных он находил доброе слово или ободряющий взмах рукой, а когда обращался с просьбой или вопросом, ему готовы были угодить наперегонки.
В одном из знакомых Драгана, Рыжий к своему удивлению узнал Скомороха. Полтора года назад они расстались в Москве, где вместе с Соколом и Борисом выслеживали викария. Их замыслы тогда окончились полным провалом, а Скоморох решил попытать удачу в одиночку.
– Вот так встреча! – воскликнул Рыжий. – Вот оказывается куда тебя занесло!
– Роман? – оторвался от вина новгородец. – Какими судьбами?
– Так вы знакомы? Тем лучше, – серб усмехнулся и пояснил Скомороху. – Они привезли на продажу мёд. Тобоже.
Рыжий метнул в Драгана рассерженный взгляд, но быстро успокоился.
– Нам нужно найти покупателя, – сказал он. – Желательно гуртового.
Заказали вина.
– Тут я тебе не помощник, – сказал Скоморох, выпив за встречу. – В торговых делах разбираюсь плохо. Но есть люди, которые возьмут какой угодно товар, только из-за того, что его провели мимо рта латинян.
– Не спеши, – остерёг серб. – Груз ещё только предстоит вырвать из пасти. Да и на счёт "какого угодно" я сомневаюсь.
Он вновь с намёком взглянул на Рыжего.
– Ну, а ты как? – спросил тот земляка. – Достал викария?
– Достал, – кивнул Скоморох. – Только он теперь не викарий. В митрополиты на днях вышел.
– Вот как?
– Точно! Подкупил полгорода и пожалуйста!
– Кстати, твой свештеник ушёл, – сказал серб Скомороху.
– Прекрасно! – проворчал тот. – Надеюсь, в Москве скоро почувствуют тяжесть длани нового митрополита.
Новгородец хихикнул и только потом поймал себя на мысли, что хихикнул он точь-в-точь, как его приятель Бресал. Что-то в этом смешке показалось Рыжему зловещим.
– Но он ушёл не в Москву, – заметил серб, сохраняя на лице полное равнодушие.
– А куда же? – весёлость Скомороха улетучилась.
– Ходят слухи, будто кто-то из сумконош предупредил попа о ваших с Бресалом проделках. Иначе говоря, вас попросту продали.
Скоморох побледнел, догадываясь, куда клонит серб.
– И?
– Он направился на Волгу, как мне удалось выяснить.
– Вот дерьмо!
– В чём дело-то? – удивился Рыжий.
Скоморох молчал долго, а серб, поймав вопросительный взгляд мещёрца, лишь пожал плечами.
Высосав кувшин вина, новгородец рассказал товарищу о проклятии.
– Понимаешь? Чёртово колдовство не различает друзей и врагов. Всякий кто приют ему даст, попадёт под проклятие, – Скоморох поднял палец. – Всякий! Это означает, что, зная о колдовстве, митрополит сможет использовать его как оружие.
– Вот же срань какая! – подытожил услышанное Рыжий.
Затем помолчал ровно столько, чтобы осушить кружку.
– Нужно предупредить Сокола, – решил он.
– Не столько его самого, сколько его приятелей, – поправил новгородец. – Чародею вряд ли что-то может всерьёз угрожать, он же не станет встречаться со священником, верно? А вот князьям, тем плохо придётся. Даже считая его врагом, они не откажут пастырю в крове или пище.
Поход по корчмам и корыстным людям пришлось срочно прервать. Рыжий поспешил назад к кораблю. Он хотел прихватить с собой и Скомороха, но тот слишком упился, чтобы перебирать ногами достаточно шустро.
***
Возле ворот всё осталось по-прежнему. Толстый грек так и не появился. Стражники изнывали от жары. Мещёрцы осматривали ладью, прикидывая, как её починить, избежав вместе с тем серьёзных затрат.
Рыжий отозвал в сторонку вурдов, Ушана и Тарко. Им он вполне доверял, кроме того, они хорошо знали Сокола и всё то, что связывало его с московским владыкой. Остальных пришлось бы посвящать в подробности взаимной вражды, пересказывая события последних нескольких лет.
Вурды, едва дослушав, заявили, что не прочь вернутся домой. Скука в ожидании неизвестно чего их утомила; дорожные приключения кончились, а прибыль от сделки друзей волновала постольку поскольку.
Но мохнатые приятели слишком бросались в глаза, и к тому же у многих их вид попросту вызывали неприязнь, а то и страх. Им пришлось бы ещё постараться, чтобы получить встречу с нужными людьми, одновременно думая о спасении собственных шкур от костров излишне рьяных церковников. Отпускать их одних в дальнее странствие было опасно.
Оставались Тарко и Ушан.
– Мне лучше задержаться здесь, – сразу заявил волхв. – Попытаюсь выяснить природу этого проклятия и разузнать что-нибудь о самом колдуне.
Тарко молча кивнул. Он готов был отправиться в путь. К тому же имел одно важное преимущество – в частых поездках к соседям по посольским делам он обзавёлся знакомствами, и теперь мог не тратить лишнего времени на поиск подходов к сильным мира сего.
– Остаётся вопрос, на какие средства мне добираться? – спросил юноша. – Можно, конечно, поискать сердобольного хозяина или попроситься на корабль за работу, или пойти сушей вокруг. Но время будет упущено.
– Да.
Рыжий не был бы Рыжим, если бы не имел заначки. Без тайного запаса он чувствовал себя голым, и даже в родном городе, отправляясь на соседнюю улицу, всегда брал с собой монетку-другую. Просто так, на всякий случай.
Он протянул Тарко мешочек.
– Нанять отдельный корабль этого не хватит, но любой попутный не откажет подбросить тебя.
Глава XXX. Твердыня
Городецкое княжество. Июль 6862 года
Итак, Сокол принял приглашение юного князя. С одной стороны, он всё равно собирался заскочить на свадьбу к Борису, с другой – под прикрытием его отряда они с Меной и Томасом могли не опасаться преследователей. Даже если "идущие по следу" объединились, против дружины им не преуспеть. Какими бы ни были они мастерами клинков,
Несколько недель Борис водил отряд среди многочисленных изгибов Суры, Пьяны, Урги и речушек помельче. Всюду намечал рубежи. Он осматривал холмы, мары, рощи, овражки, проверял глубину ручьёв, проходимость бродов и, казалось, отчётливо видел новые города, крепости, засеки и заставы. Ордынская тропа Сакма сейчас пустовала, и княжич прикидывал как можно перехватить её, случись со степью война. Затем загорелся проторить собственную военную дорогу, и ещё целую неделю отряд бродил в поисках подходящей для расширения тропы. Средств сразу на всё не хватало, приходилось выбирать, что сделать в первую очередь, а что можно отложить на потом.
Затем поднялись до Кудьмы. Отсюда гораздо проще было бы отправиться в Городец через Нижний Новгород, с холмов которого хорошо просматривались просторные заливные луга и дремучие леса новых владений Бориса, но княжич хотел пройтись по ним собственными ногами, или, по крайней мере, ногами его лошадей. Поэтому, дойдя до Телячьего Брода, они переправились через Волгу.
Ехали медленно, останавливаясь в каждой деревеньке, у каждой заставы. Борис словно знакомился заново с землями и людьми. Во многих местах и селениях он уже бывал не раз, но теперь смотрел иным взглядом.
Взглядом хозяина. Правда, людей маловато в княжестве обитало, но то головная боль не одного лишь Бориса. Людей не хватало везде и всегда. Ничего. Он найдёт выход. Отменит подати на десять, а то и на двадцать лет. Переманит народ от соседей, договорится с мордвой, черемисами и другими лесными народами. В конце концов, пригласит ордынцев. Говорят, они не прочь послужить русским князьям и даже готовы принять крещение. Народ появится. Дай только срок.
Наконец, добрались до Городца. Город преобразился. От былого упадка не осталось и следа. За крепостными стенами возвышался новый терем. Настоящий дворец. Сами стены подновили, сделали выше. Нарастили и башни с воротами. Ров укрепили и много чего не столь заметного глазу сделали.
Городец только считался пригородком. Его размерам позавидовала бы и древняя Рязань, а крутизне и высоте валов – любой из суздальских городов. Взять такую крепость сходу было не по силам никакой орде, а вести длительную осаду, имея за спиной мрачные леса, откуда в любой миг могли ударить полки, не решился бы и самый смелый воевода. Можно сказать, что столица нового княжества была неприступной.
Борис только теперь понял, почему прежде отец не отпускал его в Городец, в то время как старшие братья наведывались сюда довольно часто. Отец готовил свадебный подарок. Подарок царский. Константин не просто поставил сына на княжество, которое занимало очень важное место в его замыслах. Он и столицу отстроил подстать Нижнему Новгороду.
Впрочем, как и всё, что делал отец, он делал с умыслом. Сразу было видно – свадьба только повод. Давно хотел великий князь иметь мощного союзника на пограничных землях, а кто более надёжен, чем сын? Ещё месяц назад, в Нижнем Новгороде, на изготовленном некогда Соколом столе, он показал Борису его будущие владения. Городецкое княжество широким поясом охватывало отцовские земли. Начинаясь гораздо выше Городца, аж от Юрьевца с одной стороны и берегов Узолы с другой, оно тянулось по левому берегу Волги, по землям, называемым издревле Маурой, миновало собственно Нижний Новгород, а сразу за ним, перебиралось на Кудьму, уходило дальше по обоим берегам, достигая Пьяны на юге и Суры на востоке. Таким образом, княжество Бориса включало в себя все новые земли, заселённые в последние годы, всё внешнее пограничье. Именно ему предстояло стать оборонительной чертой от иноземной угрозы. А отец за этим надёжным прикрытием мог спокойно разбираться с Москвой. Или с иными врагами-соперниками, буде таковые появятся.
Почему же Константин Васильевич выбрал для этого важного самостоятельного дела младшего сына, оставив при себе более зрелых Андрея и Дмитрия?
Старший из братьев Андрей, был человеком умным, ценящим больше книги, нежели меч. Отменный воин, он предпочитал избегать сражений, зато понимал торговлю, уважал ремесло и знание. Как правитель Андрей, пожалуй, годился для государства, уже пережившего рост и готового в полной мере насладиться плодами прежних завоеваний. Такие, как он, способны многократно преумножить богатство, но лишь в условиях мира. Константин вынужден был признать, что старшему сыну сейчас не подходило ни одно русское государство.
Дмитрий являл собой полную противоположность старшему брату. Он мыслил чересчур прямо, смотрел слишком близко и действовал без особых раздумий. Он не умел, когда надо, поладить со слабым, и в той же степени не умел упорствовать перед сильным. Он готов был замахнуться на многое, но мог и отступить без борьбы, встретив отпор. Дмитрий больше подходил для старых добрых времён, когда князья шастали как разбойники, хватая что сумеют схватить, и рубя всё, что шевелится.
Борис же сочетал лучшие качества старших братьев. Любил действовать, но осмотрительно. Ладить, но держаться своего, созидать, но с опорой на меч. Пограничье было его стихией. С некоторых пор, а именно после поездки в Муром и участия там в череде схваток, Борис бредил им.