Лариса остолбенела: все вдруг стало выглядеть так, что она борется за право бегать по квартире с веником. Не осчастливливает, а набивается. Дальнейшие разбирательства по этому поводу Руля норовил прекратить с помощью напористых поцелуев и увлекал ее в сторону койки, где сглаживались сами собою неудобства быта.
Однажды Лариса влетела в комнату с решительным лицом:
– Слушай, Рулик, Нора какая-то совсем странная.
– А что такое?
– Я к ней, а она даже как бы и не заметила меня. Я понимаю, что я здесь никто… – Лариса решила использовать удобный плацдарм перенесенного оскорбления для атаки на стену загадочного молчания Рауля, за которой он прятал карту своих планов их общего будущего. Сегодня не отвертится!
– Оставь ее в покое.
– Ах, вот ты так со мной заговорил?!
– Лара, у Норы неприятности.
– И это повод…
Рауль закрыл глаза и медленно втянул воздух:
– Послушай, у Норы неприятности.
– Какие?
– Не может получить отзыв на свой диплом. Или реферат, я не помню.
Лариса поняла, что разговор на важную для нее тему сегодня не состоится.
– Почему не может?
Рауль хмыкнул с мрачно-иронической улыбкой:
– Еврейское счастье.
– Я не понимаю.
– Да я и сам не понимаю, за что нам все это и столько лет.
Лариса продолжала на него смотреть непонимающе.
– Заболел дядя Иван Иванович, никогда не болел, а тут заболел – инсульт. Невменяем. Писать отзыв должен Шамарин, зам. А он, видишь ли, Ларчик, известный ксеноглот.
– Кто?
– Ну-у, жидоед. Дальше объяснять?
Лариса подумала и сказала, да, объяснять.
Из короткой лекции Рауля ей стало известно, что все командные высоты в русской академической науке, и не только в ней, захвачены патологическими антисемитами, людьми бездарными и мстительными. Они сами не способны к шевелению мозгами и ненавидят всех, кто к этому способен. Такому крупному авторитету, как "раковая шейка", они повредить были не очень в состоянии, хотя тоже, надо сказать, пытались, "он всегда был им слишком нужен, кто-то ведь должен был сочинять им новые бомбы и ракеты, у самих-то башки не хватает". Все время дергались – что делать с академиком Янтаревым? То посадят, то с помпой выпускают. Теперь он хворый, ушел от дел. Но гадить продолжают, теперь опосредованно, отыгрываются на родственниках.
– На тебе тоже отыгрывались?
Рауль очень внимательно посмотрел на предмет своего горячего обожания. И тихо сказал:
– Нет, я ушел из аспирантуры сам. Надоело жить на копейки.
Лариса сидела в задумчивости, мяла в руках мокрую тряпку. В душе у нее шевельнулось какое-то неприятное, мутное воспоминание. Да, эта бредовая история с белорусским национализмом. Ей казалось, что она вместе со всем прошлым закатана в асфальт надежного презрения к сварочному поэту. А теперь она выползает в академической ермолке.
Рауль по-своему истолковал ее молчание:
– Ты что, краса наивная, может быть, и про черту оседлости ничего не слыхала?
Лариса что-то, конечно, слыхала, но вдруг поняла, что ни за что не смогла бы ответить что именно. Она отрицательно покачала головой. Рауль хмыкнул и прочел ей лекцию и на "эту тему".
Лариса слушала не очень внимательно, она слишком полностью доверяла словам Рауля, поэтому ей не нужно было над ними задумываться, они просто падали на дно ее сознания, запечатлеваясь там навсегда. Да, в целом-то она считала себя сильной хищницей, играющей с обреченным зверьком, но что касается поднятой темы – она сразу и полностью признала превосходство и авторитет Рули. Открылся вдруг занавес, предстала действительная панорама жизни. Наряду с этим оглушающим открытием где-то сбоку шевелился небольшой конкретный стыд: как это ей пришло в голову донимать несчастную Нору бытовой чепухой, когда она есть жертва всемогущего антисемитского государства?
– Я пойду извинюсь перед Норой.
Рауль грустно усмехнулся:
– Иди лучше спасай рыбу – горит.
Возле рыбы уже дежурила Элеонора Витальевна. Она довольно грамотно перевернула куски судака и теперь вытирала руки тряпкой. Будет говорить, поняла Лариса. И не о рыбе.
– Вы ведь студентка? – спросила она для начала.
– Да.
– И я слышала, учитесь очень хорошо.
Ларисе было и странно и лестно это услышать. Она поняла, что ею все-таки интересуются в этом доме и видят не только добровольную домработницу.
– Я хотела попросить вас об услуге.
– Да ради бога, – небрежно ответила Лариса. Она была готова на подвиги.
Оказалось, что надо бы съездить в один подмосковный санаторий, там сейчас бережет свое здоровье после того как шарахнуло его шефа, профессор Шамарин, и забрать у него отзыв на "важную, и очень, работу" Норы.
– Съезжу, – пожала плечами Лариса. Тоже мне. О том, почему не может поехать сама Нора, вопрос даже не вставал. Понятно, что ей ехать невозможно. – Что за санаторий?
Но дело было не в названии санатория, а в том, что процедура получения может быть сопряжена с некоторыми осложнениями, мягко, почти вкрадчиво предупредила мадам.
Лариса усмехнулась, показывая, что нет таких осложнений, с которыми бы не совладала она, настоящая отличница. Элеонора Витальевна удовлетворенно кивнула и тут же заметила, что Лариса может, конечно, отказаться, если у нее есть какие-то сомнения.
– Нет, зачем же.
Элеонора Витальевна снова удовлетворенно, почти дружелюбно кивнула и сказала, что Шамарин не знает Нору в лицо, в этом главная интрига ситуации.
– Да-а?
– Да. Вам придется выдать себя за нее. Шамарин может задать вам несколько вопросов по теме работы…
– Я подготовлюсь, – улыбнулась Лариса.
Элеонора Витальевна улыбнулась ей в ответ. И сказала, что была рада не ошибиться в ней. И еще сказала, что будет очень, очень ей благодарна. Норина нервная система в таком состоянии…
– Моя нервная система в порядке.
20
Возвращения Ларисы ждали с огромным напряжением. Все семейство питалось растворимым кофе и блуждало с бледно дымящимися чашками по тускло освещенным коридорам. В полном молчании, отчего происходящее было похоже на своего рода богослужение.
Рауль был особенно пасмурен. Он даже делал вид, что ни с кем не хочет разговаривать. Элеонора Витальевна один раз даже обратилась к нему, не выдержав:
– Ты что, хочешь сказать, что я поступила неправильно?
Рауль дернул плечом и ушел в свою комнату, буркнув:
– Ничего я не хочу сказать!
Наконец щелкнул замок. Лариса вошла. Элеонора Витальевна и "раковая шейка" выкатили ей навстречу. Рауль остался стоять в дверях своей комнаты, поигрывая пустой кофейной посудой. Нора схоронилась в своем "кабинете", предоставляя другим разбираться с этой щепетильной ситуацией.
Лариса, не торопясь, со вкусом разделась, ни на кого не глядя. Шарф, пальто, сапоги. Понимала, что имеет на это право. Пальто помогла снять Элеонора Витальевна, элегантно улыбаясь.
Лариса надела домашние тапочки, прошла на кухню, налила себе кофе – пришлось царапать ложкой по дну почти пустой жестянки. Сделала глоток и сказала, ни на кого специально не глядя:
– Хорошо, что Нора не поехала. – Это заявление не разрядило обстановки. Все ждали деталей. Как развивался сюжет? Но Лариса стала делиться впечатлениями о главном персонаже. – Жуткий урод. Эта бородавка на губе, вот тут, в углу рта, как будто сигару не докурил, бр-р. И возле носа блямба, и бровь как гроздь! – С шумом отхлебнула из чашки.
Руля стоял в дверях, жуя губы. Мать с интересом на него поглядывала.
– И по характеру – сволочь! Привык пользоваться своим положением, сразу так и выставил вперед ручонки.
И тут все заметили, что девушка слегка навеселе. Элеонора Витальевна обняла ее за талию:
– Спать, спать, спа-ать.
– Нет. Где мое пальто?
– Зачем теперь пальто?
Опираясь на хрупкую маленькую "свекровь", Лариса вернулась в прихожую, порылась во внутреннем кармане своего пальто и вытащила оттуда сложенный вчетверо лист бумаги.
Элеонора Витальевна выдохнула с огромным облегчением, развернув его. И передала девушку с рук на руки Раулю, сопроводив передачу чрезвычайно выразительным взглядом. Лариса этот взгляд перехватила, но оценила неправильно и попыталась объяснить:
– Если бы он жил не на втором этаже, а повыше, мне пришлось бы похуже.
Элеонора Витальевна замерла:
– Что?
– Пока он там что-то запирал, я на балкон – и в сугроб. Большой сугроб, лбом немного ударилась о древко лопаты. И удрала. Купила бутылку шампанского на станции…
Жизнь продолжалась, как будто ничего не произошло. Лариса была ровна и беззаботна, она чувствовала себя даже лучше, чем до того. У нее появилась некая заслуга перед семейством, следовательно, положение ее упрочилось и чаемый результат выглядел еще более достижимым. Требовать немедленных вознаграждений она не стала, это было бы слишком по-хабальски. Подождем с недельку.
Рауль тоже не затевал никаких объяснений, он ждал подходящего момента. А подходящим моментом была бы попытка Ларисы предъявить какие-то требования.
В остальном все было по-прежнему.
21
Тот день запомнился ей очень хорошо. Началось все еще за завтраком. "Раковая шейка", после того как Лариса покормила его ежедневным витаминизированным бульоном через трубочку и аккуратно убрала чистейшей салфеткой капли вокруг рта, академик ласково погладил ее запястье и вдруг резко сжал его сухими, шершавыми пальцами. В глазах его было ласковое, дружелюбное выражение. Он явно что-то хотел сказать.
Но надо было бежать на лекции.
В перерыве между первой и второй Лариса курила с подружками на ступеньках истфака, потому что в курилке красили стены и там хозяйничал ацетон. Смеялись, шутили, Лариса сумела заработать себе и в этой компании серьезный авторитет. Отыгрываясь за свое полуподпольное состояние в квартире Янтаревых, она давила собеседниц безапелляционностью суждений и знанием тех сторон жизни, что всем были интересны, но мало кому ведомы досконально: шмотки, косметика, аппаратура. Во-первых, она сама была экипирована на ять, во-вторых, охотно делилась полезной информацией. А источники у нее, понятно, были проверенные. И вот, когда она поправляла на февральском крыльце белую дубленку, выдыхая драгоценный дым тонкой дамской сигаретки, во двор института въехал, преднамеренно медленно, чтобы все могли рассмотреть эту процедуру как следует, самый настоящий американский "форд". То, что он был 1963 года выпуска, знала только Лариса, потому что об этом говорил Руля, за глаза посмеиваясь над Гариком Мангалом, одним из своих партнеров.
Гарик был не слишком высоким, но жгуче красивым кавказцем, полуабхазцем-полуармянином, впрочем, этот факт не имеет никакого значения. Он движением беззаботного Бельмондо захлопнул дверь и, улыбаясь роскошным ртом, направился к стайке оцепеневших студенток. Замшевый пиджак, золотая цепь на загорелой шее (тогда это еще не было знаком принадлежности к бандитскому сообществу), черные очки с надписью "Ягуар" почти посередине левого стекла. Стоял ослепительный, сверкающий полдень, хотя и зимний. Гарик вращался на каблуках, оглядываясь. "Клевый", как сказали бы в начале восьмидесятых, почти то же самое, что "крутой" в языке двадцать первого века. Почти то же самое, но еще и плюс море шарма.
Все топтавшиеся на крыльце студентки сразу поняли, к кому этот визитер. Девушки попытались ретироваться. "Стоять!" – скомандовала им Лариса. Гарика количество свидетелей не смутило. Он вежливо и обаятельно предложил Ларисе отправиться с ним в кафе. Для разговора. Лариса сухо отказалась, точно попала окурком в урну, и собралась уйти. Но он обаятельно умолял, стоически настаивал, просто рассыпался словесно, причем не стесняясь свидетелей. Наконец наступил момент, когда отказываться было просто невежливо. И глупо. И странно.
– Только вместе с девочками, – поставила условие Лариса. И Гарику, и девочкам, кстати.
Саша и Марина вынуждены были ее эскортировать. Последняя лекция была позабыта. Руководимые товарищескими чувствами и любопытством, студентки отправились вместе с подругой и все время пошучивающим красавцем.
– В "Метелицу"! – велела Лариса.
Это было одно из центровых мест тогдашней молодежной Москвы. Вечером попасть туда было очень трудно, вечер, проведенный там, не считался потерянным зря. Закатиться туда посреди учебного дня, на "форде", со свитой, показалось Ларисе шикарным. То, что Саша и Марина сильно впечатлены началом приключения, ею организованного, было ей приятно и бодрило, хотя в целом она не забывала держать себя настороже.
Мороженое, шампанское, кофе, еще раз шампанское, кофе, мороженое в полупустом, довольно-таки унылом в полуденный час заведении. И надо все время вострить ухо, и Саша и Марина время от времени порывались, то ли из деликатности, то ли под воздействием намеков Гарика, ускользнуть из-за стола. Приходилось их хватать за край платья и водворять в кресло, закармливать дорогущими американскими сигаретами. Нет, резвилась про себя Лариса, тебе не удастся остаться со мной наедине! Она прекрасно понимала, что нужно Рулиному дружку-кобелю, только не на ту напал, мы гродненские – гордые. И умные. После четвертой бутылки Гарик расслабился, полностью переключился на подружек Ларисы, которые не демонстрировали такой ярой недоступности, как она. В конце концов кончилось тем, что Лариса обнаружила себя, вернувшись из дамской комнаты, за столом в единственном числе, и, посмотрев в окно, не увидела на стоянке американскую машину. Испытав мгновенное облегчение, она вдруг вслед за этим, с удивлением, ощутила укол ревности. Ах ты, Саша, ах ты, Марина! Неблагодарные дряни! Увели! Мужик хоть и ненужный, но мой!
Подозвала официанта, она была убеждена, что Гарик ей отомстил, оставив один на один с громадным счетом, и она уже собиралась яростно потратить полученную сегодня стипендию и выкатить претензию Руле по поводу наглости его друзей. Но счет оказался оплачен, и это, как ни странно, испортило ей настроение еще больше. Оказалось, что у нее отняли право на справедливый скандал на тему: твои друзья смеют так обращаться со мной, потому что мы с тобой не расписаны, они считают меня шлюхой!
Поехала злая и пьяноватая домой.
Сидеть без дела была не в силах.
Нацепила фартук и рванулась на кухню, там всегда было чем заняться. Хотя бы вот этот сервиз из помутневшего стекла из дальнего, укромного комода, забившегося в угол огромной кухни. Займемся, пока Руля не вернулся в логово со своей противозаконной добычей.
Стремительно переоделась – фартук, косынка, большая миска с горячей водой, порошок, составленный по особому маминому рецепту, с гарантией победы над любой грязью. Когда открыла шкаф, оттуда пахнуло, как из лавки колониальных товаров: корицей, ванилью, кофе, – но запах был как будто припорошен пылью пережитых времен. Душа дома обнаружилась в шкафу. Лариса замерла в неожиданной неуверенности с поднятыми для атаки руками. И услышала за спиной тихие всхлипы. Обернувшись, потеряла равновесие на своем стуле, пошатнулась, топча газету. Внизу были глаза "раковой шейки", огромные, разумные, с непонятной просьбой в них.
– Что? – спросила Лариса.
Академик вздохнул, выпустив горловой всхрип, и стал быстро работать правой рукой, разворачивая свою повозку. Уехал.
Лариса пожала плечами и начала вытаскивать из пахучей емкости части большого сервиза, его предметы по своему виду были так же необычны, как и местные запахи. Но форма их мало волновала Ларису, с шампанской решительностью она потащила стопку огромных мелких тарелок в мойку. Они так слежались за предыдущие годы, что даже прилипли друг к другу. Это вызвало ироническую усмешку у добровольной посудомойки. Чистюли! Тарелки не только слиплись, они покрылись тончайшим налетом, сделавшим стекло полупрозрачным.
Ничего, мамин порошок и не с такими налетами справлялся.
Минут пять – семь прошло в тяжелом борении порошка и налета. Очень скоро Лариса поняла, что поспешила презирать неприятеля. Налет не сдавался с налета, как она сама с собой каламбурила. Пришлось приналечь всей мощью рук, по которым тосковал большой гандбол. Взопрела, пришлось оттопыривать нижнюю губу и сдувать нависающую челку.
– Что вы делаете? – раздался голос за спиной.
Лариса обернулась и увидела Элеонору Витальевну. Явившуюся явно по ее, Ларисиному, поводу. "Раковая ищейка!" – беззлобно подумала Лариса. Донес. Обычно мадам не только не говорила прямо, но никак и не намекала Ларисе, что ее напор и решительность в обращении с интимными деталями обстановки этого дома не слишком-то приветствуются. Но сейчас на ее лице читалось явное недовольство.
Ей не нравилось, что Лариса посягнула на данный конкретный шкаф?
Или укусила какая-то другая муха?
Тут что, заповедник?!
"Не хватало, чтобы она полезла пылесосить библиотеку" – так и читалось на этом обычно мягком, вежливейшем личике. Лариса понимала – тут присутствует тонкий момент. Да, ей прежде разрешалось сметать пыль с поверхности здешних вещей, а теперь она как-то слишком рьяно поперла внутрь здешней реальности. Элеонора боится за своих скелетов в своих шкафах? Это ведь только сервиз! Может быть, памятный, роковой, необыкновенный, но всего лишь сервиз. Разумеется, если бы не этот странный визит Мангала, не многочисленное шампанское, Лариса удержалась бы от фамильярности по отношению к этим заповедным тарелкам… Но, вот что хотите, тут есть и еще какая-то подкладка. Элеонора злится еще почему-то.
Лариса смахнула костяшками пальцев мокрые волосы с мокрого лба:
– Да вот, сервиз…
Мадам улыбнулась с ядовитой печалью в глазах:
– У вас ничего не получится.
– Да, не получается, но у меня хорошее средство, я ототру.
– У вас ничего не получится, милочка. Вам не удастся зацепиться в этом доме.
Внезапная лобовая откровенность мадам обезоружила Ларису, и она просто спросила:
– Почему?
– Вы еще не поняли?
– Не поняла.
Мадам натянуто усмехнулась. Ей не хотелось развивать тему, ей бы желалось, чтобы ее понимали с полуслова, но, кажется, в данном случае без объяснений не обойтись.
– Потому что это особенный дом, милая девушка. Тут свои традиции, своя история, здесь бывали Собинов и Агранов, если вам что-нибудь говорят эти имена.
– Это фамилии.
Мадам снисходительно кивнула.
– Гражданство этого дома нельзя получить просто через постель. Прежние здешние жители слишком много отдали ради него в свое время, страдали и в лагерных бараках, и в партийных президиумах, которые еще хуже лагерей, если вы меня понимаете, девушка.
– Я не девушка.
– А вот в это я имею право не вникать. – Мадам на самый краткий миг вскинулась, но тут же себя осадила. И перешла на вежливое пение: – Вот я вам, собственно, все и сказала. И вы, надеюсь, все поняли.