С берега до пароходика проложен дощатый настил, а на палубу надо взбираться по крутой деревянной лесенке. Над палубой натянут брезентовый тент, под ним тонконогие столики, кресла на железных ножках. Тента на всю палубу не хватает, и несколько столиков стоят под грибами-зонтиками. За один из таких, откуда хорошо видны заречные луга, сосняк, сели Высоцкий с Галей.
Людей в ресторанчике немного. Тем не менее Галя на глазах переменилась. Решимость, с какой она согласилась пойти пообедать, тут ее сразу покинула. С каким-то страхом смотрит на Высоцкого, молчаливая, смущенная. На смуглых щеках отчетливо пробивается румянец. Порядки в ресторанчике такие же, как и в других местах общественного питания. Располневшие официантки в льняных расшитых платьях, с наколками на волосах, чем-то напоминающими царские короны, сгрудились за отдельным столиком, ведут неторопливые разговоры. Им как бы и дела нет, что клиенты ждут.
Галя нерешительно смотрит на меню, не решаясь что-либо выбрать, и Высоцкий усмехается - не часто, видно, ходила по ресторанам. Когда наконец подошла официантка, он заказал самое лучшее, что было из закусок, а из напитков - дорогой коньяк.
У Гали зарозовели щеки.
- Так меня еще никто не угощал.
На нее вдруг нападает смех. Она хочет сдержать его и не может - захлебывается, выхватив из сумки носовой платок, вытирает слезы, выступившие на глазах, опускает голову, - не хочет, чтоб кто-нибудь видел ее в таком состоянии. Смеется искренне - всем существом, до самозабвенья. А Высоцкому неловко. Мгновенно в памяти встает картина, напоминающая что-то подобное. Когда он убежал из лагеря, попал к партизанам, то чаще, чем в другие места, заглядывал в одно большое лесное село, вернее, в облюбованную, выбранную им самим хату в этом селе, где жили мать с дочкой. Дочке было лет восемнадцать, звали ее Параска, и, кажется, она с симпатией относилась к молодому и не сказать чтоб невидному партизану, каким тогда он был. Во всяком случае, с пустыми руками из хаты не выпускала, а если оставался ночевать, угощала, как могла. Про Клару он ничего не знал, не знал, где она, жива ли, и были все основания полагать, что есть на свете другая женская душа, которая искренне им заинтересована.
Так случилось, что в этом селе партизаны соединялись с регулярными частями Красной Армии. Высоцкий был зачислен в пехотный полк, получил амуницию, в новеньком солдатском обмундировании пришел попрощаться с Параской. Она тоже для такого случая прифрантилась - надела светлое, в полоску, ситцевое платье, которое очень шло ее полноватой фигуре. Был теплый звездный вечер, и вдвоем с Параской они вышли посидеть на лавочке.
Пользуясь тем, что за дочкой не следит зоркое материнское око, Высоцкий сделал робкую попытку прижать к себе Параску, и так же, как теперь Галя, она начала захлебываться смехом. Невеселое получилось расставание. Когда это было? Тридцать лет назад, в такой же сентябрьский день, но тогда ему было только двадцать, теперь без нескольких месяцев полвека, с точки зрения Гали, которая, видимо, только родилась, когда он пошел воевать, он старый, очень старый человек. Поэтому она, простая душа, и смеется над его запоздалым, нелепым ухаживанием.
- Почему вы загрустили? - спросила Галя.
- Вспомнил Параску.
- Какую Параску? - На ее лице неподдельное удивление.
- Была такая. Умела так же, как и вы, смеяться.
Она сразу помрачнела. Вид виноватый, смущенный, и она этого не старается скрыть.
Высоцкому становится жаль молодую женщину, и, чтобы утешить ее, он рассказывает о своих отношениях с Параской. Но вид у нее по-прежнему невеселый.
- Вы ей не писали с фронта?
- Нет.
- И никогда в том селе не бывали?
- Нет.
- Ничего вы в женщинах не понимаете. Ничегошеньки! - последнее слово она выговаривает громко, протяжно, как бы с каким-то вызовом.
Тем временем официантка принесла закуску и коньяк. Высоцкий налил рюмки, и они выпили.
- У вас тут была девушка? - снова спросила Галя.
Высоцкий удивленно взглянул на нее. Она затронула то, о чем ему не хотелось говорить.
- Была, - ответил он. - Я говорил вам: пять лет работал тут в газете. Она и теперь тут живет. Если захотите, я расскажу. Только не теперь, позже.
- Вы с ней встречались?
- Нет.
- Не хотите ее видеть?
- Не хочу.
Коньяк понемногу делает свое. Отсюда, с палубы неподвижного пароходика, необычными, незнакомыми кажутся деревья в парке, изгиб широкой синей Припяти, отсвечивающей солнечными бликами, заречный луг и далекий сосняк. Тон, направление разговора все больше сближают Высоцкого с молодой землячкой, у которой вид греческой богини, приятный грудной голос и такой искренний смех. Что бы там ни было, а она украсила его дни, придала смысл пребыванию в городе теперь уже далекой молодости.
- Хотите, покажу фокус? - неожиданно для себя спрашивает ее Высоцкий. Галя смотрит на него с недоумением. Он берет один из фужеров, выливает на палец капельку воды, оставшуюся на дне, и начинает водить пальцем по стеклянному ободку. Через минуту слышится тихий мелодичный звон, звук возрастает, становится пронзительным, тревожным - будто завывает сирена. Вот уже и из-за соседних столиков стали оглядываться и прислушиваться.
- Какой чистый звук! - восклицает Галя. - Я не знала, что стекло может так петь.
- Не всякое. Только хрусталь. Когда я был студентом, мы пугали таким звуком тех, кто пил коньяк.
Высоцкий снова налил в рюмки.
- Давайте выпьем за наше местечко. Детство я провел там, только жаль, вас тогда не было на свете. Несколько раз приезжал после войны, но вы, наверно, еще и в школу не ходили. Не суждено было познакомиться...
- Вы в двухэтажной школе учились?
- В двухэтажной.
- Я - в трехэтажной, - Галя заметно оживилась. - Глянешь в окно, и далеко видно. Лес, поле. Особенно зимой красиво. Белый снег и темный лес. По мере приближения весны, если смотреть вечером, лес и снег становятся синими...
- Вы, Галя, в душе поэт.
- Скажите лучше - неудачный геолог. Теперь даже литературные журналы не читаю. Только детективы.
Давайте выпьем.
Выпил Высоцкий, Галя только губами коснулась рюмки. Но и от капли, которую выпила первый раз, порозовела, раскраснелась, не скрывая, с нежностью смотрит на Высоцкого. Не сказала ни одного приветливого слова, ничем не выдала, что он ей нравится и что означает этот повлажневший, с веселыми искорками призывный взгляд доверчивых с зеленинкой глаз. В душе Высоцкого нарастает волна благодарности. Он не знает, замужем ли Галя - с виду ей тридцать или даже чуть больше, - как жила, что видела в жизни, - все личное она наглухо отгородила от него.
- В двухэтажной школе теперь общежитие для слаборазвитых детей, - вдруг сообщает Галя. - Их туда привозят из всей республики.
- Зачем вы это сказали? Хотели меня обидеть?
- Не хотела. Там действительно сейчас такое общежитие.
Официантка принесла горячее. Галя ест так же, как и пьет, - на тарелке у нее смесь закусок, к которым она почти не прикоснулась.
- Прошу вас выпить, Галя, хоть одну рюмку. И закусите, пожалуйста. Я рад, что вас встретил. Вы напоминаете, что и я был молод. Жил, строил разные планы в этом городе...
- Вы и теперь не старый.
- Мне сорок девять.
- Для мужчины такой возраст не страшен.
- Каждый возраст имеет преимущество. Мое в том, что могу поучать других.
- Не прибедняйтесь. Вами еще студентки увлекаются. Вы мне такую увлекательную лекцию на скамейке прочитали. О родстве индоевропейских языков. Я и теперь все помню. Если хотите знать, девушкам нравится первая седина.
- В кино, - сказал Высоцкий. - Особенно если актеры красивые.
- И в жизни. Наша выпускница вышла замуж за преподавателя. Он старше ее на шестнадцать лет. Ну и что?
- Для меня такое исключено. Дети, положение на работе.
Как-то поспешно она взяла рюмку и выпила. Отвернувшись от него, посмотрела на реку. А его будто электрическим током поразило: вот так, в профиль, чем-то неуловимым она напоминает давнюю, полузабытую, что встретилась в молодости и столько принесла страданий и тревог. Просто удивительное сходство: такой же, как у той, прямой нос, высокий лоб, точно очерченный подбородок. И смутно-тревожно заныло в груди: будто он прикоснулся к заветному, дорогому, утраченному навсегда и вновь блеснувшему смутной надеждой. Подавляя эту неожиданно нахлынувшую волну чувств, Высоцкий спросил:
- Вас не тянет в местечко?
- Нет.
- А я его часто вспоминаю. Радуюсь, когда нахожу какие-нибудь известия о его прошлом. Только их о местечке мало.
- Зачем вам?
- Чудачка вы. Я же все-таки пишу. И не только про других писателей. В изящной словесности не преуспел, но зато не теряю надежды. Она заметно оживилась.
- Книгу пишете. Роман?
- Еще рано говорить...
- Я завидую тем, кто пишет. Бывает, столько всякого наплывает, так хочется обо всем рассказать, поделиться с кем-нибудь...
- Потому и журналисткой хотите стать?
- Видимо, потому.
- Газета может и не дать того, чего ищете, - задумчиво сказал Высоцкий. - Я работал, знаю. А вообще-то многие писатели пришли в литературу через газету. Она приучает ценить факт, смотреть через него на мир, а литература нечто другое.
- Я хочу выпить за вас! - вдруг воскликнула Галя. - Думаете, тогда, когда я с вами познакомилась, просто так пришла в парк? Вас встретить хотела. Я знаю вас два года.
Высоцкий растерялся. Такого откровенного признания не ожидал.
- Откуда знаете меня? - только и спросил.
- Вы приезжали с писателями. Выступали в университете и по телевидению: Я тогда еще мечтала познакомиться с вами. Даже книгу купила. Хотела получить автограф.
- Почему не подошли?
- Смелости не хватило. Была студенткой. А теперь я с вами - ровня. Работаю в высшем учебном заведении.
Юмор - великая вещь. Благодаря ему можно скрыть замешательство, неловкость и бесчисленное множество других состояний возбужденной души. Если разговор подсвечен юмором, можно говорить о самых серьезных вещах и никогда не показаться смешным. Галя первая предложила игру, и Высоцкий ее продолжает.
- Я выпью за себя только при одном условии.
- При каком?
- Если и впредь будете такой же искренней.
- Постараюсь.
- Вы думали обо мне хоть немного?
- Нисколечко.
Высоцкий показал мизинец:
- Хоть на столько?
- Ни на пол столько.
А у самой щеки пылают, глаза светятся радостью и, кажется, излучают что-то совершенно противоположное тому, о чем она говорит. Мое дело табак, - хмуро заявляет Высоцкий.
- Не надо отчаиваться.
- Так должно быть. Не утешайте. Немолодой мужчина приехал в город, где когда-то жил, и его охватили разные там лирические чувства. Но кому до них дело?
- Дальше видно будет...
Ресторанчик между тем наполняется. Посетители, пожалуй, те же, что и в чайной, где бывает Высоцкий, только лучше одетые. Возможно, они по служебному положению выше - техники, инженеры, которые днем работают на стройке, а вечерами, спасаясь от неустроенности быта, приходят сюда провести время.
В компании, разместившейся за соседними столиками, Высоцкий замечает белобрысого парня, который верховодит монтажниками в чайной. Только бригадир одет теперь в модный клетчатый костюм - он тоже, наверно, техник или даже инженер. С техниками и их друзьями пришли бойкие девушки в брюках, а одна в длинной юбке необычной расцветки. Цвет и рисунок этой юбки напоминают флаг заморской державы. Галя тем временем забеспокоилась:
- Пойдемте.
- Посидим немного.
- У меня голова заболела. Пойдемте...
Она поднялась, ни на кого не глядя, двинулась к выходу.
А он еще минут десять ждал официантку, чтобы рассчитаться. Уже огни начали зажигаться в городе.
Галю нашел на знакомой скамейке. Сидела грустная, притихшая. Речного ресторанчика отсюда не видно.
- Десять дней осталось, - сказал Высоцкий. - Приедут студенты с картошки, приму зачет и обратно в Минск.
- Я тут буду дольше, чем вы.
- Будете по мне скучать?
Снова она оживилась, взглянула на Высоцкого с благодарностью.
- Нисколечко.
- Зачем же мы встречались?
- Чтобы провести время.
- Значит, туман?
- Туман.
- Просвета не видно?
- И не будет.
Вдруг она приблизила свое лицо к лицу Высоцкого, почти шепотом спросила:
- Та женщина, что тут живет, красивая?
- Была красивая.
- Вы не пойдете к ней?
- Нет.
- За время, как уехали из города, никогда с ней не встречались?
- Один раз. Совершенно случайно.
- Приходите сюда каждый вечер. Вы умеете считать?
- Умею.
- Будет еще десять вечеров. Целая вечность.
- А если будет дождь?
- Спрячемся под дерево.
- Знаете что, - сказал Высоцкий. - У меня есть просьба. Большая. Послушайте.
Взволнованная тоном, которым он начал разговор, она молчала, испытующе поглядывая на него.
- Тут, в парке, несколько деревьев посадил я. Еще когда в школу ходил, до войны. Но их вырубили. Росли на том месте, где теперь дома. Но мы еще лес сажали. Дубы, березы, клены. Два гектара. В сорок шестом году. Роща Победы. Это отсюда недалеко, километров восемь. Давайте съездим туда.
- Двадцать семь лет вашей роще, - задумчиво промолвила Галя.
- Мирная эпоха, - сказал Высоцкий. - Новое поколение. И вы в том числе.
- Я - военное поколение. Родилась в первый год войны.
- Я так и думал, - сказал Высоцкий.
- Что думали?
- Что вы родились в войну.
- Отца своего я никогда не видела.
- Кем был ваш отец?
- Никем. Работал в леспромхозе.
С минуту они помолчали. Чтобы переменить разговор, Высоцкий заговорил о другом:
- Хорошая пора - осень. Бывает у вас такое ощущение: один круг жизни замыкается, начинается новый, и от этого тревожно и грустно.
- Бывает! - Галя встрепенулась. - Я думала, что только я так чувствую.
- По этой причине мы любим поэтов.
- При чем тут поэты?
- При том, что рассказывают о чувствах. Наших с вами. То же самое чувствуем мы, но они острее. И они первые дают название тому, что мы только смутно предчувствуем.
- Как вы хорошо говорите! Я знаю, вы тоже поэт.
- Никакой я не поэт. Преподаватель литературы.
- Вы многих женщин любили? - вдруг спросила она.
От неожиданности Высоцкий растерялся.
- Почему вы об этом спросили?
- Потому что вы красивый. Представляю, каким были молодым. Девушки за вами цугом ходили. Ради красивого мужчины женщина идет на все. Ничего не боится, ни о чем не думает. Бросается как в омут головой...
- В молодости я был худым и тощим, - сказал Высоцкий. - Как монах-пустынник. И вообще дела мои плохи. Если женщина хвалит вслух, это очень плохо.
- Зачем вы так сказали?
В ее голосе послышалась тревога.
- Мне показалось, вы себя из числа женщин исключаете. Компенсируете мою потерю комплиментом.
Она приумолкла, задумалась. Даже в сумерках он заметил, как густо она покраснела.
- Женщина, которую я любил, живет в этом городе, - сказал Высоцкий. - Настоящая любовь бывает не часто. Не каждому удается поймать такую редкую птицу. Никто не знает, почему любовь приходит и почему кончается. Нет общих показателей. Видимо, у каждого по-своему. Меня девушка, про которую рассказываю, просто не успела полюбить. Была война и все такое прочее. За любовными приключениями я не гонялся. И знаете, нисколько не жалею. Можете в это поверить?
- Могу, - чуть слышно, одними губами проговорила она.
- Не обижайтесь на меня, - продолжал Высоцкий. - Сегодня я сделал открытие. Вы похожи на ту женщину. И не только лицом, но чем-то другим, чего я больше всего боюсь...
- Чего вы боитесь? - снова как бы с каким-то страхом спросила она.
- Позвольте теперь мне сделать вам комплимент.
- Не надо. - Он видел, как стало ей неловко, неуютно, будто она боялась, что он скажет пошлость.
- Вы такая красивая. И умная. Вас я не забуду. Благодаря вам мне хорошо писалось. Разрешите мне иногда посылать вам открытку. А может, и приехать!..
Она молчала.
Он сделал несмелую попытку прижать ее к себе, и она решительно поднялась.
- Не надо, Александр Иванович.
И легко, чуть шаркая туфлями о гравий, насыпанный на аллеях, исчезла в вечернем сумраке.
XI
Весь вечер Высоцкий похаживал из угла в угол по комнате. На душе было скверно. Более глупое положение, в которое он поставил сам себя, трудно придумать. Полез обниматься, разглагольствовал о чувствах. Старый козел в штанах. Первый раз за двадцать лет по-настоящему понравилась женщина, и он грубо, пошло ее оттолкнул. И все же ему казалось, что отношения с Галей не кончены. Женщины не должны обижаться на такое.
В полночь он взялся за вторую папку, и удивительно легко, хорошо пошла работа. Он будто наяву видел большое польское село, в нем на отвоеванном плацдарме за рекой Сан размещался полк - видел себя, двадцатилетнего лейтенанта, что вернулся с погонами после тяжелого ранения и мог считать себя ветераном, как считали себя все, кто год или больше пробыл на войне. Ему тогда казалось, что не было окружения под Харьковом, плена, а только вот это предчувствие окончательной победы, которым жила армия, перевалившая за отечественные рубежи на огромном протяжении фронта: на юге - в Румынии, Венгрии, Чехословакии и на севере - в Польше, Восточной Пруссии, - стояла на чужой территории, готовясь к последней, как тогда писали газеты, схватке в логове фашистского зверя.
Тогда, в начале сорок второго, он закончил училище связи и теперь впервые попал на фронт по прямому назначению - в полк связи.
Он достаточно хорошо знал службы полка, их функции, роль, чувствовал себя в своей тарелке, и от этого было тоже приятно, хорошо.
Декабрь сорок четвертого года в Польше долго был бесснежным. По замерзшей земле в темноте улиц грохали солдатские сапоги. На западной окраине неба мелькали багровые сполохи, раскаты взрывов глухо разносились вокруг. Фашистский зверь был еще силен: именно тогда началось немецкое наступление против союзников в Арденнах.
Бывали и тихие вечера: артиллерия замолкала, отблески пожаров не полосовали небо, и тогда удивительно похожим было польское село на родное, белорусское: такие же деревянные хаты, заборы, темные купки деревьев в огородах.
Там, в Польше, Высоцкий впервые получил письмо от Клары. Адрес ее он знал еще в госпитале, получив его от Клариной матери: припятский городок был освобожден в самом начале сорок четвертого. Клара почему-то долго не отвечала. Уже когда он бодро ковылял по палате как выздоравливающий, ожидая отправки в пересыльный пункт, ему сказали, что на его имя, в прежнюю палату, приходило письмо. Он долго искал его, но так и не нашел. Расспрашивал о почерке на конверте, и, по свидетельству нянечек, которые обслуживали палату, почерк был похож на Кларин.