– Но выслушайте меня внимательно и отвечайте откровенно, – сказал рыцарь. – Существуют ли какие-нибудь отношения у этого молодого человека с членами вашей общины и с кем-нибудь вне монастыря? Припомните хорошенько и отвечайте обстоятельно, от этого зависит безопасность вашего гостя и ваша собственная.
– Как истинный христианин, – сказал аббат, – отвечаю, что я не заметил ничего, что могло бы оправдать подозрения вашего превосходительства. Августин, весьма не похожий на молодых людей, воспитанных в свете, искал преимущественно общества сестер, находящихся в монастыре Святой Бригитты, предпочитая беседы с сестрами беседам с монахами, моими братьями, хотя есть между нами люди с познаниями и приятного обращения.
– Злословие может найти предлог для объяснения такого предпочтения, – сказал рыцарь.
– Да, – отвечал аббат, – если бы дело шло не о сестрах Святой Бригитты, которые почти все либо испытали жестокое воздействие времени, либо подверглись несчастному случаю и утратили красоту до поступления в обитель.
И аббат не смог удержаться от веселого жеста, вообразив, вероятно, какие победы могли бы одержать его обиженные судьбой сестры. Английский рыцарь, хорошо зная сестер, тоже улыбнулся.
– Я вполне понимаю благочестивых сестер, – сказал он, – если они хотят очаровать больного чужестранца заботливым участием и вниманием.
– Конечно, – сказал аббат, принимая серьезный тон, – сестра Беатриса вполне может очаровать своим умением делать конфеты и консервы, однако я очень хорошо помню, что молодой человек их не пробовал. Сестра Урсула не столько была обижена природой, сколько последствиями одной случайности. Но вашему превосходительству известно, что если женщина дурна собой, то мужчины мало заботятся узнать, какая была тому причина. Если позволите, я пойду посмотреть, в каком состоянии находится молодой человек, и приведу его сюда.
– Пожалуйста, отец аббат, ибо дело спешное, и я прошу вас пристально следить за поведением этого юноши. Я буду ожидать вас и увезу его с собой в замок либо оставлю его здесь, смотря по обстоятельствам.
Аббат поклонился, обещал все исполнить и пошел в келью Августина, желая выполнить по возможности требования сэра Аймера, на которого смотрел как на покровителя.
Отсутствие его продолжалось долго, и это промедление начинало казаться Валенсу подозрительным, как вдруг аббат возвратился, и лицо его выражало смущение и беспокойство.
– Извините, ваше превосходительство, что заставил вас долго дожидаться, – сказал Джером, – но я сам не мог быстро справиться с этим мальчиком. Во-первых, заслышав мои шаги, он, вместо того чтобы отворить дверь, запер ее на задвижку. Надобно сказать, что задвижка эта приделана по приказанию сестры Урсулы, чтобы не тревожили его сна. Я ему сказал, что он немедленно должен явиться к вам и приготовиться следовать за вами в замок Дуглас; он не хотел отвечать мне ни слова. Часовой стоит у двери его кельи, из которой, по уверению сестер, нет другого выхода. Наконец дверь отворилась, и молодой человек вышел, одетый по-дорожному. Кажется, он снова страдал припадком своей болезни. А может быть, он подвергся тому умственному расслаблению, которое бывает неизбежным следствием этой болезни. Теперь он ведет себя спокойнее, и если вашему превосходительству угодно, вы можете видеть его.
– Пусть войдет, – сказал рыцарь.
Прошло много времени, пока аббат, употребляя все красноречие, уговорил молодую даму, надевшую мужской костюм, явиться к сэру Аймеру. Когда она вошла в зал, лицо ее еще сохраняло следы слез, и у нее был несколько надутый вид молодой девушки, которая решила действовать по-своему и не давать отчета в своем поведении. Внезапное пробуждение не помешало ей тщательно позаботиться о своем туалете и приладить одежду странника таким образом, чтобы невозможно было узнать ее пола. Но поскольку вежливость не позволила ей предстать в широкополой шляпе, она вынуждена была явиться с открытым лицом. Рыцарь увидел прелестные черты, не вступавшие, однако, в противоречие с ее костюмом. Войдя в зал, она приняла более смелые и решительные манеры.
– Ваше превосходительство, английский, рыцарь, – сказала она, – я не сомневаюсь, что вы обладаете качествами, подобающими этому званию. Я бедный молодой человек, обязанный по причинам, которых объяснить не могу, путешествовать в опасном краю, где меня подозревают без всякой законной причины в участии в заговорах, которые противны моим интересам, ненавидимы мной до глубины души и от которых я оправдываюсь самым невразумительным образом, призывая на свою голову все проклятия нашей религии. А между тем вы, несмотря на мои торжественные протесты, не хотите мне верить и собираетесь поступить со мной, как с виновным. Я должен вам сказать, сэр рыцарь, что, действуя подобным образом, вы совершите большую и жестокую несправедливость.
– Я постараюсь избежать этого несчастья, – сказал рыцарь, – предоставив все губернатору, сэру Джону Уолтону, который скажет, что надо делать. Теперь моя единственная обязанность – отвезти вас к нему в замок Дуглас.
– В самом деле? – спросил Августин.
– Непременно, – отвечал рыцарь, – а иначе я буду отвечать за неисполнение обязанностей.
– Но если я обяжусь вознаградить вас значительной суммой денег, уступкой земель…
– Довольно! – воскликнул рыцарь, – нет ни земель, ни денег, – предположив, что они у вас есть, – которые могли бы вознаградить за потерю чести. Притом же, любезнейший, если бы я даже и решился на подобную алчность, то как вам поверить?
– Значит, я должен приготовиться следовать за вами в замок Дуглас и явиться к сэру Джону Уолтону? – спросил Августин.
– Надобно решиться, молодой человек, ибо если вы не сделаете этого добровольно, я должен буду прибегнуть к силе.
– А что же будет с моим отцом?
– Это будет зависеть от вашей и его сознательности. У вас есть какая-то тайна: письмо, переданное вам сэром Джоном Уолтоном, ясно свидетельствует об этом, и для вас будет гораздо лучше открыть ее, нежели подвергать себя неприятностям. Верьте, что ваша участь зависит от вашей откровенности.
– Значит, я должен готовиться в путь, потому что вы этого требуете. Но жестокая болезнь преследует меня до сих пор, и аббат Джером, медицинские познания которого всем известны, сам скажет, что я не могу путешествовать, не рискуя жизнью, и что во время пребывания в монастыре я отказывался от обязательных приглашений Хазелсайдского гарнизона участвовать в их прогулках из-за боязни заразить ваших солдат.
– Молодой человек говорит правду, – заметил аббат. – Ваши стрелки несколько раз присылали ему приглашение разделить с ними военные игры или развлечь их какими-нибудь балладами; но он постоянно отказывался, и, по-моему, причиной этому была его болезнь.
– Значит, вы полагаете, отец аббат, – сказал сэр Аймер, – что действительно опасно перевозить сегодня ночью этого молодого человека в замок, как я предполагал?
– Без сомнения, – отвечал аббат, – бедный молодой человек может не только получить рецидив, но я опасаюсь, как бы не заразился ваш гарнизон, так как не приняты никакие меры предосторожности, ибо эта болезнь именно опаснее в последнем периоде, нежели в первом.
– В таком случае, мой молодой друг, – сказал рыцарь, – вы разделите вашу комнату с моим стрелком, которого я дам вам в качестве часового.
– Отлично, – сказал Августин, – лишь бы мое несчастное соседство не повредило здоровью бедного солдата.
– Он может стоять на часах и за дверью, – молвил аббат.
– Хорошо, – сказал сэр Аймер, – но уверены ли вы, что он не сбежит?
– Комната не имеет другого выхода, – ответил монах, – но чтобы вас совершенно успокоить, я при вас же загорожу дверь.
– Согласен, – сказал Валенс. – Я в таком случае тоже прилягу, не снимая кольчуги, а потом на рассвете, Августин, вы будьте готовы тронуться в путь.
С зарей после утренней молитвы рыцарь потребовал арестанта. Аббат подвел сэра Аймера к двери Августина. Часовой, стоявший с протазаном, объявил, что не слышал ночью в комнате ни малейшего шума. Аббат тихо постучался в дверь, но не получил ответа. Вторичная попытка тоже была безуспешной.
– Что это значит? – воскликнул аббат, – вероятно, больной лишился чувств.
– Скорее боюсь, как бы он не убежал, – сказал рыцарь, – ибо тогда нам с вами предстоит ответить за все: мы не должны были терять его из виду до рассвета.
– Несчастье, предсказываемое вашим превосходительством, мне кажется едва ли возможным, и я твердо убежден, что вы ошибаетесь.
– А вот мы увидим, – сказал рыцарь. – Эй! Принесите лом и отворите дверь.
На этот зов собрались монахи и два или три солдата, которые уже седлали лошадей. Рыцарь подтвердил приказание выломать дверь – это операция продолжалась недолго, и когда дверь слетела с петель, сэр Аймер, сопровождаемый аббатом, бросился в келью. Она была пуста!
Глава XI
Исчезновение мнимого молодого человека, внушившего, как мы надеемся, участие читателю, требует, чтобы мы пояснили это происшествие.
Когда накануне вечером Августин был заперт в келью рыцарем и аббатом, к нему осторожно подошла сестра Урсула, успевшая пробраться к нему в комнату и спрятаться за кроватью. Контраст был чрезвычайный между уродливой одноглазой старухой и прелестной молодой женщиной.
– Вы знаете, – сказал мнимый Августин, – всю мою печальную историю, – можете ли и хотите ли вы помочь мне? Если я не могу надеяться на это, любезная сестра, то скорее вы будете свидетельницей моей смерти, нежели бесчестья. Нет, сестра Урсула, я не хочу, чтобы на меня с презрением показывали пальцами, как на безумную, пожертвовавшую всем ради человека, в привязанности которого она еще не удостоверилась. Я не хочу, чтобы меня везли к Уолтону, чтобы под страхом пытки открыться как женщина, в честь которой он совершает подвиг и занимает Опасный замок. Без сомнения, он охотно женился бы на девушке с богатым приданым; но кто же мне поручится, что я внушу ему необходимое уважение, лестное для всякой женщины, и что он простит меня за смелость…
– Полно, дочь моя, не отчаивайтесь, – отвечала монахиня, – ибо я могу вам помочь и, конечно, желаю этого. У меня, быть может, больше средств быть вам полезной, нежели кажется, и будьте уверены, что я употреблю их все. Леди Августа Беркли, богатая наследница, попадает под опеку короля после смерти родителей и рискует быть выданной замуж за королевского любимца, которого мы в этих шотландских долинах не боимся называть истинным тираном.
– Я не разделяю вашего мнения, сестра, – сказал мнимый странник, – а между тем справедливо, что тот кузен льстеца Гавистона, за которого король хотел выдать меня, не имел ни власти, ни достоинства. Между тем слава сэра Джона Уолтона дошла до меня; я с участием слушала рассказы о рыцарских подвигах воина, славного блестящими качествами, но бедного благами земными. Я видела этого Джона Уолтона и сознаюсь, с тех пор мысль моя укрепилась. Мне казалось, что девица знатного английского семейства найдет своему богатству более почетное и законное употребление, вознаграждая такого храброго рыцаря, как Уолтон, нежели поправляя расстроенные дела французского нищего, не имеющего другой заслуги, кроме родства с человеком, ненавидимым всеми в Англии, за исключением ослепленного монарха.
– Благородное намерение, дочь моя, – сказала монахиня. – Может ли что-нибудь быть достойнее намерения великодушной девицы, обладающей богатством, красотой, знатностью, поделиться всем этим с бедной, но геройской добродетелью!
– Так я решилась, любезная сестра, но я, может быть, недостаточно открыла вам способ, который рассчитываю употребить в этом деле. По совету старого менестреля нашего дома, который теперь находится под арестом в замке, я давала большой бал накануне Рождества и разослала приглашения всем рыцарям благородного рода, которые проводили время в поиске турниров и приключений. По окончании пира Бертрам, как было условлено между нами, взял свою арфу. Он пел среди глубокой тишины, в какой подобает слушать такого знаменитого менестреля. Предметом песнопений он избрал замок Дуглас, или, как назвал его поэт, Опасный замок. "Где воины великого Эдуарда I? – пел менестрель. – Английское королевство не может найти храброго, опытного рыцаря для защиты всего лишь одного северного замка от шотландских мятежников, которые поклялись вернуть его себе до окончания года. Где благородные дамы, улыбка которых так ободряла рыцарей креста Святого Георга? Увы! Дух любви и рыцарства почти исчез между ними. Рыцари наши довольствуются робкими вылазками, а наши наиболее благородные наследницы становятся добычей чужестранцев, словно в нашем отечестве нет человека, достойного искать их руки!" Здесь арфа умолкла. Я была так взволнована песнью менестреля, что, краснея, поднялась с места и, сняв с шеи золотую цепь, на которой висел крест, поклялась, с согласия короля, отдать свою руку и состояние своих предков храброму рыцарю благородного рода, который сможет удержать замок Дуглас в течение года и одного дня. Я снова села, милая сестра, среди грома рукоплесканий, которыми гости выразили свой восторг при моем предложении. Но вскоре воцарилось молчание между молодыми рыцарями, которые расположены были принять это предложение, даже рискуя навязать себе на шею Августу Беркли.
– Стыд тому, кто подумал бы подобным образом! – сказала сестра Урсула. – Когда одна ваша красота была бы предложена в награду мужеству, все рыцари должны были бы пренебречь опасностями двадцати замков Дуглас скорее, нежели упустить случай воспользоваться вашей благосклонностью.
– Так, может быть, они и думали, но речь шла о том, что они рисковали утратить расположение Эдуарда, решившись перечить королевским намерениям относительно меня. Наконец, к величайшей мой радости, единственным человеком, выказавшим желание воспользоваться моим предложением, оказался Джон Уолтон, а поскольку он при этом осторожно прибавил, что решился на это только с согласия короля, то надеюсь, что он не утратил высочайшей благосклонности.
– Будьте уверены, благородная и великодушная леди, вам нечего бояться того, что ваша почтенная преданность принесет тому, кого вы любите, неудовольствие английского короля. Мы не совсем чужды делам мира даже в уединении монастыря Святой Бригитты. Ходит слух среди английских солдат, что ваш король, это правда, был огорчен, что вы осмелились выразить свою волю, противоречившую его намерениям; но, с другой стороны, рыцарь, которому вы благоволите, сэр Джон Уолтон, человек высокой репутации…
– Ах, милая, сестра Урсула! – воскликнул, вздыхая, Августин. – Сколько еще продлится наше тяжкое испытание? Ко мне беспрерывно доходили страшные вести об опасностях, угрожавших моему рыцарю. Наконец в припадке безумия я решила переодеться в мужское платье и, убедившись собственными глазами, на что обрекла я своего рыцаря, решилась принять для сокращения срока такие меры, какие подскажет мне ситуация в замке Дуглас, и, говорить ли? – вид сэра Джона Уолтона. Может быть, милая сестра, вы не поймете, как я могла решиться на это; но подумайте, ведь это произошло вследствие восторженности…
– Увы, – ответила сестра Урсула, принимая самое теплое участие по отношению к молодой леди, – не думайте, что я не понимаю движений, внушенных любовью. Выслушайте мою историю и судите, могу ли я быть нечувствительной. Не бойтесь потерять время. Надобно подождать, пока улягутся хазелсайдские соседи, прежде чем я доставлю вам средства к побегу; вам необходимо иметь верного проводника в наших местах, который был бы также вашим покровителем в это смутное время. Поэтому нам надо подождать не меньше часа, и вам, вероятно, любопытно будет выслушать повесть о моих страданиях.
Леди Августа изъявила согласие.