"Сколько нужно характера, выдержки, скрытности и лицемерия, чтобы завоевать себе властное право женской победы и дать мужу уверенность в любви жены и в своем безоблачном счастье!"
Молодая женщина ценила любовь Сергея Ивановича и была привязана к нему как к человеку, который дал ей "счастье"; но любви, разумеется, быть не могло.
"Если бы Сергей Иванович был моложе и красивее!" - все чаще и чаще стала думать Вера Борисовна и, отдаваясь ласкам влюбленного мужа, она мысленно повторяла циничные слова какой-то французской актрисы о своих поклонниках: "Ca lui fait tant de plaisir et a moi si peu de peine!".
III
В эту Страстную субботу, после вечернего чая с озабоченной хлопотами женой, Скворцов читал книгу, полулежа на широкой сафьянной тахте в своем уютном щеголеватом кабинете, полном белого света электричества в матовых лампах сверху. Пол, занавеси, сафьянная мебель, несколько библиотечных шкапов и большой письменный стол среди комнаты блистали чистотой и порядком. Этот стол, по обыкновению, убирала каждое утро Вера Борисовна в капоте, прикрытом кокетливым ярким фартуком, в белом чепце на пушистых волосах. Она сметала пуховкой пыль со стола, на котором красовалось несколько ее фотографий и изящные письменные принадлежности и разные безделки, подаренные ею в дни рождения, именин, Рождества и Пасхи. Она знала, что эти маленькие подарки очень трогали Сергея Ивановича. Вера обтирала вещи и складывала бумаги и книги на столе так же, как и лежали, одним словом - прибирала стол, как бы священнодействуя у мужского "алтаря".
Сергей Иванович, верный как влюбленный супруг и потому не имеющий каких-нибудь секретов в ящиках стола, был рад, что жена заботлива и стол его в таком образцовом порядке.
"О, пестунья моя!" - умиленно думал муж, присаживаясь по вечерам к столу за спешный доклад, о котором просил директор департамента. И Скворцова трогало, когда жена работала над каким-нибудь рукодельем или читала журнал и дарила мужа ласковым словом соболезнования, что он много работает, и одним из тех долгих поцелуев, который заставлял его повторить жене, что она "родственная душа".
На все остальное в кабинете старательно и угрюмо "наводил чистоту" Игнатий, пожилой, молчаливый и далеко не представительный слуга, который жил у Сергея Ивановича до его женитьбы и очень был доволен барином. Он не требовал особой чистоты в квартире, не считал своего лакея лентяем и дерзким и не замечал кое-каких надбавок на цены покупок.
Но с тех пор, как явилась барыня, Игнатий понял, что пошли "строгости" и что, по всем видимостям, барыня характерная и из-за пустой неисправки с самым кротким видом даст расчет. И Игнатий подтянулся и, избегая "придирок", стал менее ленив и дерзок.
"Черт, мол, с ней! Небось раньше пешком трепала в погоду, а теперь резонится!" - осуждал Игнатий Веру Борисовну.
Скворцову он вначале изумлялся и не без презрения думал про него:
"Кажется, господин неглупый и с понятием, а влюбимшись до потерянности, в низкой покорности у жены".
И, далеко не поклонник равноправности мужей и жен, Игнатий решительно не одобрял "помрачения рассудка" в мужчине, да еще не старом. Жена что хочет, то и делает, а муж только будто глава в доме… "Все как ты, Сергей Иванович!.. Как хочешь, Сергей Иванович!.. Ловко!"
Нечего и говорить, что Игнатий, уже не пользовавшийся прежним привилегированным положением, трусил мягкой, но строгой молодой барыни и, почтительный, в душе не терпел Веру Борисовну.
Немало видел он разных "мерзостей", как называл он семейные дрязги, в разных домах, в которых служил и лакеем и камердинером. И сам неудачно выбравший себе жену и брошенный ею, Игнатий был большой скептик в суждениях о семейном счастье и лукавстве и коварстве женщин и не очень-то верил в Веру Борисовну.
Несмотря на ее неустанную внимательность к мужу и заботы о Скворцове, Игнатий все-таки подозревал, что эта всегда спокойная тихоня показывает себя примерной женой по расчету и ведет свою "линию", форменно околпачивая своего не очень-то из себя казистого и "обалдевшего" от любви супруга.
"Наверное, путается на стороне с молодым любовником!" - думал Игнатий.
Как ни следил за Верой Борисовной Игнатий, ничего не выследил. Но он все-таки продолжал не доверять ей и решил, что она очень скрытная, умная "бестия" и ловко заметает свои следы.
"Все, мол, шито и крыто. Сергей Иваныч, верно, уж записал свое имение на жену".
IV
В одиннадцатом часу в кабинет вошла своей неспешной грациозной походкой Вера Борисовна в красном капоте - "кардинале". Она была в красных, отороченных мехом туфельках на шелковых черно-розовых чулках, сквозь которые сквозила белизна ног, в папильотках у лба, с оголенными красивыми руками, с блестящими кольцами на безымянном пальце и мизинце одной руки. По обыкновению, ласковая и спокойная, она присела на тахту около мужа. От ее тела шло тонкое благоухание.
Скворцов отложил книгу и, обрадованно целуя руку жены, проговорил:
- Пасхальные заботы окончила?
- Все окончено. Умылась и зашла посмотреть, что делаешь…
- Читал, Вера.
- Интересная книга?
- Очень.
- А я целый день хлопотала… И все удалось. Пасхи, верно, понравятся. Кажется, хороши. Сама делала. Ведь ты их любишь, Сергей! - прибавила Вера Борисовна.
- Милая ты моя хозяйка!
И Сергей Иванович любовался своей милой женой.
- Ты что так смотришь?
- А гляжу на мою красавицу и думаю, как я безгранично счастлив с тобой и как ты балуешь меня.
И прибавил:
- Иногда просто не верится счастью. И как же я привязан к тебе, родная, если бы ты знала!
- Знаю, милый.
- А я надоедаю признаниями? Ты не слушай их, если надоело, - промолвил добродушно Скворцов.
- Это не надоедает, - шепнула, улыбаясь, молодая женщина.
Она взглянула на это дышавшее беспредельной любовью лицо, и большая шишка на лбу, как всегда, втайне раздражала Веру Борисовну. Раздражали ее и эти постоянные признания в серьезном и умиленном тоне. Ей казалось, что после пяти лет можно бы и несколько успокоиться на лаврах.
И, отведя глаза, Вера Борисовна сказала:
- А я немного растранжирила, Сергей, к праздникам… Не более ста рублей… А у тебя много предстоит праздничных?
- Рублей пятьдесят, как всегда…
- Ничего не ждешь к празднику?
- Чего же?
- Звезды…
- Ты разве хочешь, чтобы я имел звезду? - шутливо спросил Сергей Иванович.
- Зачем мне она? Но все-таки…
- Честолюбива за меня?
- Пожалуй… отличие…
- Я ведь не честолюбив, Вера…
- Но ты так много работаешь. Министр мог бы признать это…
- Он знает, что служу ради средств, и средства мне дает… И награды назначает денежные… Это умно… Разве не так, Вера?
- Конечно… А ты не устаешь?
- Отчего ты спрашиваешь? Или стареюсь? - с тревогой спросил муж.
- Не кокетничай, пожалуйста… Точно я не знаю, какой еще ты молодой! - чуть слышно проговорила Вера, улыбаясь глазами.
Она знала, что это был самый приятный комплимент влюбленному пожилому мужу, и видела, как он радостно просветлел, когда ответил:
- И если душа во мне молода, Вера, то ты, моя чаровница… Ты…
- Но меня все-таки беспокоит, что ты так работаешь в министерстве из-за меня… И если ты устаешь, если захочешь бросить службу, можно уехать в имение. Я хоть и не привыкла к глуши, но для тебя…
- И не устаю, и никуда не хочу отсюда… Тебе здесь хорошо, - и я счастлив. Точно не знаешь, милая! - порывисто воскликнул Сергей Иванович.
Разумеется, Вера Борисовна видела, что муж и утомляется и скрывает от нее недомогание после службы, что он с удовольствием вышел бы в отставку и поехал бы искать "идиллию" в имение вместо того, чтобы изнывать над работой, которая ему не нравилась; но она так же хорошо знала, что он не выйдет в отставку и не уедет из Петербурга, который ей нравится и где муж хорошо зарабатывает.
Да и не похоронить же себя в деревне?
И Вера Борисовна уже более не говорила об утомлении Сергея Ивановича. Она сказала о том, что завтра у них, верно, будут обедать брат Сергея Ивановича, две знакомые барышни и двоюродный ее брат, студент.
- А разве Басков не будет? Не звала? Ведь он всегда в этот день у нас обедает… Или мой приятель тебе надоел?..
- Я ничего против него не имею, Сергей… Он привязан к тебе и любит поговорить с тобой. Верно, придет поздравить, и мы оставим его обедать… Ну, до свидания… Пора одеваться и ехать к заутрене… Ты ведь не поедешь со мной?
- Прости… Не поеду… Ты возьмешь Игнатия?..
- Зачем? До "Уделов" два шага. Погода прелестная, и я дойду. А Игнатий должен накрывать пасхальный стол.
С этими словами Вера Борисовна пошла одеваться.
Через полчаса она пришла показаться в белом платье.
- В первом часу вернусь из церкви. Похристосуемся, разговеемся и скорее спать. Я устала сегодня!
Но Вера Борисовна не казалась утомленной.
Необыкновенно интересная и блестящая в своем нарядном платье, лиф которого обливал красивые формы бюста, она, обыкновенно спокойная, была оживленнее. Ее лицо слегка зарумянилось, и большие серые глаза блестели.
- До свидания, Вера! И какая же ты красавица! - будто подавленный от восторга произнес Сергей Иванович.
Она улыбнулась и торопливо вышла.
Скворцов проводил жену и, вернувшись в кабинет, вынул из ящика письменного стола футляр, полюбовался брильянтовыми серьгами, которыми похристосуется с женой, и, радостный, что обрадует Веру своим роскошным подарком, положил футляр на стол и, усевшись на тахту, принялся за книгу.
V
Прошло четверть часа, и Скворцов поморщился. Он перестал читать и озабоченно потрогал бок.
Он почувствовал тупую боль. Она не проходила. Мнительный и особенно заботившийся о своем здоровье с тех пор, как женился, он давно уже лечился массажем и душами, ходил пешком и часто советовался со своим старым приятелем, Дмитрием Александровичем Басковым, известным врачом, который раза два в неделю приходил к Скворцову обедать.
Этот веселый и остроумный доктор, крепкий, здоровый и румяный, с большими бойкими голубыми приветливыми глазами и крупными белыми зубами, рассказывал за обедом анекдоты и свои наблюдения над пациентами. Болтал он преимущественно с Сергеем Ивановичем, с которым был давно на "ты", и мало обращал внимания на его красивую жену. Он громко и вкусно смеялся, ел за двоих и выпивал бутылку хорошего красного вина.
После обеда он шел в кабинет выпить кофе с fine champagne, выкурить тонкую сигару и узнать о здоровье приятеля. Но, найдя, что он в "порядке", через полчаса уходил, угостивши иногда, в качестве "нераскаянного холостяка", каким-нибудь скабрезным анекдотом или откровенным добродушным признанием, что хоть супруга Сергея Ивановича и прелестная женщина, но - "уж ты не сердись, влюбленный муж" - не его романа.
И Сергей Иванович не только не сердился, но, крепко пожимая широкую руку Баскова, просил его не забывать и чаще заходить обедать.
Скворцов взглянул на себя в зеркало. Его худое длинное лицо с коротко остриженными волосами - ничего себе. Свежести нет и цвет лица "петербургский" - желтоватый, без намека на румянец, - но болезненного и осунутого вида нет. Сергей Иванович приложил тонкую выхоленную руку, с безукоризненными ногтями, к покатому, несколько облысевшему лбу: жара, кажется, нет. Значит, процесса в боку не может быть… Но вместо тупой боли начались покалывания… Это раздражает и тревожит Скворцова… И мнительность растет… Он как нарочно вспоминает о недавней смерти одного сослуживца. Был здоров и вдруг почувствовал боли в боку, - и через три месяца похоронили от скоротечной чахотки…
"Всякую болезнь следует захватить в начале!" - думал Скворцов и, начинавший трусить, решил тотчас идти к Баскову.
Он живет близко и, наверное, дома; читает медицинские книги - не отстает от науки и после одиннадцати к больным не ездит. Он выслушает легкие Сергея Ивановича и, вероятно, объяснит эти покалывания в боку и успокоит. Успокоится и Вера. Ведь она так заботится об его здоровье… еще только что тревожилась: не устает ли он от занятий…
- Милая! - умиленно проговорил Сергей Иванович.
И вспомнил, что Вера забыла пригласить обедать завтра Баскова… Она молодец: умеет угостить хорошим обедом… Басков любит поесть и собеседник приятный… Форель и индейка, начиненная трюфелями, это умно придумала "Верушка", - про себя назвал Скворцов жену, не называя громко ее этим уменьшительным именем: оно ей не нравится.
Скворцов позвонил Игнатия и велел подать зимнее пальто.
- Теплая погода, осмелюсь доложить, Сергей Иванович! - предупредил Игнатий.
- Подайте все-таки зимнее пальто… Погода капризная… Надо беречься, Игнатий! - приветливо и озабоченно ответил Скворцов и, одевшись, вышел.
VI
Погода в эти апрельские дни стояла в Петербурге на редкость.
Ночь под Светлый праздник была тихая, теплая и лунная. В воздухе пахло весной. И Скворцову казалось, что бок сильнее побаливает.
Он чувствовал себя несправедливо обиженным, словно бы виноватым перед молодой женой, и в голове его бродили грустные, мнительные мысли о будущем. Он жалел себя вперед. Сергей Иванович так счастлив с Верой, он так желает здоровья - и что может случиться… Что если он серьезно заболеет и…
Скворцову стало жутко, страшно при мысли, что Вера останется вдовой… Сколько тревог и горя бедной женщине… Она так привязана к нему… Сколько нежной любви… По крайней мере Вера будет обеспечена. Завещание давно написано: имение перейдет к ней, и небольшой пенсион получит…
"Какой вздор лезет в голову!" - мысленно проговорил Сергей Иванович.
В зимнем пальто ему было жарко, и Скворцов шел по утихавшей улице медленным шагом, чтобы не разгорячиться на скорой ходьбе. "Простуда так опасна, и Петербург такой подлый по климату", - подумал Сергей Иванович.
Он уехал бы из Петербурга на юг, но Вера не любит провинции, и он не говорит об этом… Он ведь дорожит ее счастьем. Пока здоровье позволяет ему жить в Петербурге, он не оставит службы.
В голове Скворцова пронеслась горделивая мысль собственника - мужа такой прелестной женщины. Но его самолюбию стало обидно, когда он вспомнил, что у них детей нет.
"Хоть бы один ребенок - сын, конечно!" - мечтал муж, считая, что жизнь и его и жены была бы еще полнее и счастливее. Вера такая цветущая, а бездетна…
И Скворцов решил, что и об этом надо как-нибудь поговорить с Басковым.
Через четверть часа Сергей Иванович вошел в подъезд и обрадовался - покалываний в боку нет. Поднялся во второй этаж - никакой боли. Грудь дышит свободно…
Обрадованный и сразу ободрившийся, Сергей Иванович подошел к двери квартиры приятеля. Дверь приоткрыта.
Он все-таки надавил звонок. Прошла минута, другая: никто не являлся.
Скворцов сообразил, что прислуги, верно, нет. Он вошел в прихожую и прихлопнул двери.
Гостиная была освещена. В комнатах тишина.
Скворцов прошел в освещенный кабинет и так и замер, точно увидал нечто неожиданное и ужасное.
Он мертвенно побледнел. Ни один мускул не двигался на его точно парализованном лице, - только губы судорожно подергивались. Глаза с расширенными зрачками неподвижно остановились на кресле у письменного стола.
Там, словно бы брошенная, лежала нарядная суконная ротонда и на ней белая шляпка.
Прошла секунда, другая. Скворцов немного пришел в себя. Казалось, луч надежды блеснул в его глазах.
И, осторожно ступая по ковру, покрывавшему всю комнату, Сергей Иванович приблизился к столу и стал осматривать ротонду.
"Быть может, похожая?" - пронеслось в голове Скворцова.
О, как ему хотелось, чтобы он ошибся!
И он дрожащими руками ощупывал ротонду и нащупал маленький бумажник. Достал и заглянул на визитные карточки: Вера Борисовна Скворцова.
Но ему теперь казалось мало доказательств.
И, словно подкрадывающийся вор, он пробрался к запертым дверям спальной и, весь вздрагивающий, точно его било в лихорадке, сдерживая дыхание, он прислушивался с больным и жадным любопытством. И воображение рисовало жену в объятиях этого подлеца.
До его слуха донеслись веселые, счастливые голоса…
Сергей Иванович слушал. И его охватывала и обида и смертельная тоска…
"Какая лживая!" - подумал он. Злобное чувственное оскорбление душило его. Но он не отходил от двери.
За ней голоса смолкли.
Скворцов неосторожно задел ручку двери.
- Кто там? - раздался вдруг басистый, раскатистый голос Баскова.
И не успел Скворцов сделать несколько шагов, как в кабинет вошел Басков в наброшенном на сорочку халате и на босу ногу.
- Ты? - изумленно произнес Басков.
Лицо его поглупело от выражения приниженной виноватости и тупого страха, словно бы у собаки, пойманной на преступлении хозяином. Басков даже не пожал руки приятеля.
Не протянул руки и Скворцов.
Растерянный и сам испуганный, он с особенной любезностью проговорил:
- Это я… Не дозвонился… Дверь была незаперта… Зашел звать тебя завтра обедать… Индейка с трюфелями… Придешь?
- Спасибо, голубчик… Непременно!.. - сконфуженно ответил Басков.
И, взглядывая на страдальчески улыбающегося Скворцова и потом на ротонду и шляпку, доктор быстро оправился и с добродушной шутливостью прибавил, понижая голос:
- А ты, Сергей Иваныч, застал меня врасплох. Одна француженка, Берта, у меня… Дурак-лакей не запер двери… Ну, да ты… приятель…
- Извини, что помешал… До свидания, Дмитрии Александрович!
Басков крепко пожал руку приятелю и сказал:
- А тебе надо прописать бром… Устал… Осмотрю тебя на днях… Мое глубочайшее почтение супруге!.. - прибавил он почтительным тоном.
И провел Скворцова до дверей.
Через пять минут Сергей Иванович на извозчике приехал домой.
Он прошел через столовую, где пасхальный стол уже красовался во всем блеске, и бросился на тахту в кабинете.
Безнадежный сидел он, и казалось ему, что жизнь теперь не нужна. Он думал, что такого несчастного и так жестоко обманутого нет на свете, и не мог решить, как ему поступить. Впереди одиночество… Тоска!.. Развод или разойтись?.. Разумеется, он сегодня же будет спать в кабинете!..
- И как она войдет в дом? - прошептал Сергей Иванович.
Но в первом часу Вера Борисовна вошла как ни в чем не бывало. Красивая, ослепительная, спокойная и ласковая, ясно глядевшая на мужа своими нежными глазами, она подошла к Сергею Ивановичу и проговорила:
- Христос воскрес!
Он сконфуженно ответил:
- Воистину!
И Вера Борисовна горячо похристосовалась.
Сергей Иванович, ни слова не говоря жене, подошел к столу и подал жене футляр.
- Милый! - шепнула Вера Борисовна, взглянувши на брильянты, и, довольная и счастливая, она прильнула к его губам.
Сергею Ивановичу показалось, что он был во сне.