- Что же ты молчишь? - неожиданно накинулась на него Харитина. - Ты мужчина… Наконец, ты не чужой человек. Ну, говори что-нибудь!
- Что же я тебе скажу, когда ты сама кругом виновата. Вперед не кокетничай. Веди себя серьезно.
Этого было достаточно, чтобы Харитина вышла из себя и обрушилась на него целым градом попреков.
- И это ты мне говоришь, Галактион?.. А кто сейчас дурака валял с Бубнихой?.. Ведь она тебя нарочно затащила в клуб, чтобы показать Мышникову, будто ты ухаживаешь за ней.
Галактион ничего не понимал.
- Да что я с тобой буду делать? - взмолилась Харитина в отчаянии. - Да ты совсем глуп… ах, как ты глуп!.. Пашенька влюблена в Мышникова, как кошка, - понимаешь? А он ухаживает за мной, - понимаешь? Вот она и придумала возбудить в нем ревность: дескать, посмотри, как другие кавалеры ухаживают за мной. Нет, ты глуп, Галактион, а я считала тебя умнее.
- Каков уж есть. Знаю только одно, что мне здесь нечего делать.
- Нет, постой!.. А как ты со мной поступил, а?
- Никак я не поступал.
- Не ври… Ведь ты знаешь, что твоя жена меня выгнала вон из дому и еще намекнула, за кого она меня считает.
- При чем же я тут? Вы будете ссориться, а я отвечай.
- Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Галактион поднялся и хотел уйти. Он разозлился на болтовню Харитины, да и делать ему было нечего. Она опять удержала его, взяла за руку и проговорила усталым голосом:
- Проводи меня домой… Все равно - тебе зараз отвечать: в Кунаре кутил, Бубниху привез в клуб, а из клуба увез Харитину.
Одеваясь в передней, Харитина несколько раз повторяла:
- А он мне будет мстить… да.
XI
Каждому человеку присвоена своя психология, и таковая была также и у исправника Полуянова. Он служил давно и, что называется, набил руку. Особенно развернулся он в Запольском уезде, где являлся грозой. Начальство поощряло эту усердную службу, и Полуянов благоденствовал. Получал он жалованья что-то около трех тысяч, а проживал двенадцать. Все это знали и смотрели снисходительно, потому что прямых взяток Полуянов не брал, а только принимал иногда "благодарности". С женитьбой на Харитине расходы возросли, а с открытием клуба в Заполье тем более. Пришлось прибегать к экстраординарным мерам. Изобретательность Полуянова достигла своего апогея. В одной деревне он увидел лежавший в поле громадный валун, тысяч в пять пудов, и объявил, что такую редкость необходимо отправить в Петербург на обывательских подводах. Мужики пришли в ужас и стали откупаться от проклятой редкости гривенником с души. Это была настоящая дань. В другой деревне Полуянов с этою же целью опечатал целое озеро, то есть взял веревку, спустил один конец в воду, а другой припечатал к вбитому на берегу колу. Озеро давало мужикам до десяти тысяч рублей дохода ежегодно, и за распечатание Полуянов стал получать половину. Обложены были данью все деревенские торжки, натуральная повинность по исправлению тракта, винокуренные заводы, мельницы и всякое проявление пытливого промышленного и торгового духа. Но особенно налег Полуянов на мертвые тела. Убитый или скоропостижно умерший являлся настоящим кладом. Исправник морил мужиков в качестве понятых и, приняв мзду, вез тело в следующий пункт, чтобы получить и здесь откуп. Одно такое мертвое тело он возил чуть не по всему уезду и по пути завез на мельницу к Ермилычу, а когда Ермилыч откупился, тело очутилось на погребе попа Макара.
В течение целых пятнадцати лет все художества сходили Полуянову с рук вполне благополучно, а робкие проявления протеста заканчивались тем, что жалобщики и обиженные должны были выкупать свою строптивость новою данью. Одним словом, все привыкли к художествам Полуянова, считая их неизбежным злом, как градобитие, а сам Полуянов привык к этому оригинальному режиму еще больше. Но с последним казусом вышла большая заминка. Нужно же было сибирскому исправнику наскочить на упрямого сибирского попа.
В одно прекрасное утро была запряжена заслуженная кобыла, и поп Макар покатил в Заполье. Здесь он прежде всего толкнулся к соборному протопопу, с которым вместе учился в семинарии, и по пунктам изложил нанесенную Полуяновым обиду.
- Да, казус, - глубокомысленно согласился протопоп. - Не благопотребно для твоего сана, а, между прочим, того…
- А я, во-первых, буду жаловаться.
- Смотри, отец, чтобы хуже не вышло. Иные нецыи пробовали прати противу рожна и должны были заплатить сугубую мзду за свою излишнюю и неблаговременную строптивость.
- Во-вторых, я никого не боюсь, - смело заявлял суслонский поп. - Я буду обличать нового Ахава…
- А может быть, возможно все кончить по соглашению?
В этих видах поп Макар отправился к старому Луковникову, как к человеку почтенному и облеченному властью. Тарас Семеныч выслушал деревенского попа, покачал головой и заявил:
- Я тут ничего не могу сделать, отец Макар.
- Да вы поговорите с Ахавом, Тарас Семеныч. Может быть, он вас выслушает.
- Попробую.
Эта проба привела только к тому, что Полуянов страшно вспылил.
- Да я этого попишку самого… Да я его в порошок изотру!
- Вам ближе знать, Илья Фирсыч, - политично заметил Луковников. - Я для вашей же пользы говорю… Неровен час, все может быть.
- Ученого учить - только портить, - с гордостью ответил Полуянов, окончательно озлившийся на дерзкого суслонского попа. - Весь уезд могу одним узлом завязать и отвечать не буду.
Как это ни странно, но до известной степени Полуянов был прав. Да, он принимал благодарности, а что было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил на свежую воду? Ведь за каждым что-нибудь было, а он все прикрывал и не выносил сору из избы. Взять хоть ту же скоропостижную девку, которая лежит у попа на погребе: она из Кунары, и есть подозрение, что это работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить так, что ни папы, ни мамы не скажут.
Полный сознания своей правоты, Полуянов и в ус себе не дул. Такие ли дела сходили с рук! Он приберегал теперь Малыгиных и Булыгиных, как постоянную доходную статью. Потом голова его была занята неотступною мыслью, как обработать Шахму: татарин богатый и до сих пор отделывался грошами. У Полуянова явилась смелая мысль пристегнуть к делу о скоропостижной девке вот этого миллионера-татарина, который кутил с Штоффом в Кунаре. Оставалось восстановить только факт, что он кутал именно с этой девкой. Требовалась тонкая работа. Кстати, эта скоропостижная девка была та самая красавица Матрена, которая обнимала Галактиона. Убитую хитрые двоеданы увезли в другой конец уезда и подбросили к православной деревне.
"Только бы подтянуть к этому делу Шахму, - мечтал Полуянов, хмуря глаза, - растерзали бы мы его на части".
С этой целью Полуянов несколько раз ездил в Кунару, жестоко кутил и наводил справки под рукой. Его бесило главным образом то, что в этой истории замешался проклятый немец Штофф, который, в случае чего, вывернется, как уж. Вся эта сложная комбинация поглощала теперь все внимание Полуянова, и он плевать хотел на какого-то несчастного попа. А тут еще деньги нужны. Проигравшись как-то в клубе в пух и прах, Полуянов на другой день с похмелья отправился к Шахме и без предисловий заявил свои подозрения. Богач-татарин струсил сразу.
- Да, жаль, - повторил Полуянов. - Может быть, ты и не виноват, а затаскают по судам, посадят в тюрьму.
Шахма расступился и отвалил исправнику сразу пять тысяч.
- Одна рука давал, другая не знал, - говорил он.
- Хорошо, хорошо. Увидим.
Разлакомившись легкой добычей, Полуянов захотел проделать такую же штуку с Малыгиными и Булыгиными. Но здесь получилась большая ошибка в расчете. Харитон Артемьич даже обрадовался, когда Полуянов заявил подозрение на Лиодора.
- Он, непременно он, Лиодорка, убил… Хоть сейчас присягу приму. В ножки поклонюсь, ежели ты его куда-нибудь в каторгу определишь. Туда ему и дорога.
- Позвольте, как же вы так говорите, Харитон Артемьич? Ведь он вам все-таки родной сын.
- На свои деньги веревку куплю, только пусть повесится!..
Тесть и зять совершенно забыли, что они родные. Когда Полуянов для ускорения переговоров уже назначил сумму благодарности, Харитон Артемьич опомнился.
- Постой, голова… Да ты куда пришел-то? Ведь я тебе родной тесть прихожусь?.. Есть на тебе крест-то?
- По поговорке: хлебцем вместе, а табачком врозь.
Увлеченный своими планами, Полуянов совершенно забыл о своих родственных отношениях к Малыгиным и Булыгиным, почесал в затылке и только плюнул. Как это раньше он не сообразил?.. Да, бывают удивительные случаи, а все проклятое похмелье. Просто какой-то анекдот. Для восстановления сил тесть и зять напились вместе.
- Вот тебе и зять! - удивлялся Харитон Артемьич. - У меня все зятья такие: большая родня - троюродное наплевать. Ты уж лучше к Булыгиным-то не ходи, только себя осрамишь.
- Что поделаешь? Забыл, - каялся Полуянов. - Ну, молите бога за Харитину, а то ободрал бы я вас всех, как липку. Даже вот бы как ободрал, что и кожу бы с себя сняли.
Хотя Харитон Артемьич и предупредил зятя относительно Булыгиных, а сам не утерпел и под пьяную руку все разболтал в клубе. Очень уж ловкий анекдот выходил. Это происшествие облетело целый город, как молния. Очень уж постарался Илья Фирсыч. Купцы хохотали доупаду. А тут еще суслонский поп ходит по гостиному двору и рассказывает, как Полуянов морозит у него на погребе скоропостижное девичье тело.
Странно, что все эти переговоры и пересуды не доходили только до самого Полуянова. Он, заручившись благодарностью Шахмы, вел теперь сильную игру в клубе. На беду, ему везло счастье, как никогда. Игра шла в клубе в двух комнатах старинного мезонина. Полуянов заложил сам банк в три тысячи и метал. Понтировали Стабровский, Ечкин, Огибенин и Шахма. В числе публики находились Мышников и доктор Кочетов. Игра шла крупная, и Полуянов загребал куши один за другим.
- Вам сегодня везет, как висельнику, - заметил разозлившийся Стабровский.
Именно в этот момент Полуянова вызвали.
- А, черт, умереть спокойно не дадут! - ругался он. - Скажи, чтобы подождали!
Лакей ушел и вернулся.
- Ваше высокоблагородие, Илья Фирсыч, приказано.
- Что-о?
- От следователя.
Произошел небывалый в стенах клуба скандал. Полуянов был взят прямо из-за карточного стола и арестован. Ему не позволили даже заехать домой.
Следователь Куковин был очень непредставительный мужчина, обремененный многочисленным семейством и живший отшельником. Он, кажется, ничего не знал, кроме своих дел.
- Я считаю необходимым подвергнуть вас аресту, господин Полуянов, - сонно заявил следователь, потягиваясь в кресле.
- Вы не имеете права.
- Позвольте мне самому знать мои права… А вас я вызову, когда это будет нужно.
И только всего. Полуянов совершенно растерялся и сразу упал духом. Сколько тысяч людей он заключал в скверный запольский острог, а теперь вот приходится самому. Когда он остался один в камере, - ему предоставили льготу занять отдельную камеру, - то не выдержал и заплакал.
- За что? О господи, за что?.. Ах, все это проклятый суслонский поп наделал!.. Только бы мне освободиться отсюда, уж я бы задал перцу проклятому попу!
Когда на другой день приехал к Харитине встревоженный Галактион, она встретила его довольно равнодушно и лениво проговорила:
- Этого нужно было ожидать… Ах, мне решительно все равно!
- Скверная штука может быть… Ссыпка на поселение в лучшем случае.
Харитина что-то соображала про себя, а потом оживленно проговорила:
- Ведь я говорила, что Мышников будет мстить. Это он научил суслонского попа… Ах, какой противный человек, а еще уверял, что любит меня!
Легкомыслие Харитины, как к нему Галактион ни привык, все-таки изумило его. Она или ребенок, или безвозвратно погибшая женщина. Его начинало коробить.
- Послушай, Харитина, поговорим серьезно… Ведь надо чем-нибудь жить. Есть у вас что-нибудь про черный день?
- Муж говорил, что, когда умрет, я буду получать пенсию.
- И только? Теперь нечего и думать о пенсии. Ну, значит, тебе придется идти к отцу.
- Благодарю покорно… Никогда! Я лучше на содержание к Мышникову пойду.
- Перестань болтать глупости. Нужно обсудить дело серьезно… Да, серьезно.
- Что тут обсуждать, когда я все равно ничего не понимаю? Такую дуру вырастили тятенька с маменькой… А знаешь что? Я проживу не хуже, чем теперь… да. Будут у меня руки целовать, только бы я жила попрежнему. Это уж не Мышников сделает, нет… А знаешь, кто?
- Ничего я не знаю.
- Ступай и посмотри в зеркало.
Харитина засмеялась и выбежала из комнаты, а Галактион действительно подошел к зеркалу и долго смотрел в него. Его лицо тоже искривилось улыбкой, - он вспомнил про детей.
"Нет, никогда этому не бывать, Харитина Харитоновна!" - сказал он самому себе, повернулся и вышел.
На лестнице он встретил полицию, явившуюся опечатывать имущество Полуянова.
XII
Арест Полуянова и следствие по этому делу заняли все внимание Заполья и всего Запольского уезда. Ничего подобного еще не случалось до сих пор. Выплыла целая серия мелких плутней, подлогов, вымогательств, всяческих правонарушений и побоев без конца. Появилась даже в столичных газетах длинная корреспонденция о деле Полуянова, причем неизвестный корреспондент намекал, что это дело служит только к целому ряду других, которые Полуянов покрывал "из благодарности". Между прочим, был намек и на бубновский конкурс. Эта корреспонденция была ударом грома. Все переполошились окончательно. Главное, кто мог написать все это? Где корреспондент? А несомненно должен быть, и несомненно - свой человек, знавший всю подноготную Заполья.
- Это он только сначала о Полуянове, а потом и до других доберется, - толковали купцы. - Что же это такое будет-то? Раньше жили себе, и никому дела до нас не было… Ну, там пожар, неурожай, холера, а от корреспондента до сих пор бог миловал. Растерзать его мало, этого самого корреспондента.
Явилось предположение, что писал кто-нибудь "из поляков" или "из жидов", - народ известный. От полуяновского-то дела никому не поздоровится, ежели начнут делать переборку.
Бубновский конкурс встревожил больше всех Галактиона.
- Э, вздор! - успокаивал Штофф. - Черт дернул Илюшку связаться с попом. Вот теперь и расхлебывай… Слышал, Шахма-то как отличился у следователя? Все начистоту ляпнул. Ведь все равно не получит своих пять тысяч, толстый дурак… Ну, и молчал бы, а то только самого себя осрамил.
Галактион понимал только одно, что не сегодня-завтра все конкурсные плутни выплывут на свежую воду и что нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Штоффу он начинал не доверять. Очень уж хитер немец. Вот только бы банк поскорее открыли. Хлопоты по утверждению банковского устава вел в Петербурге Ечкин и писал, что все идет отлично.
Несколько раз Галактион хотел отказаться от конкурса, но все откладывал, - и жить чем-нибудь нужно, и другие члены конкурса рассердятся. Вообще, как ни кинь - все клин. У Бубновых теперь Галактион бывал совсем редко, и Прасковья Ивановна сердилась на него.
- Впрочем, вам теперь много хлопот с Харитиной, - язвила она с женскою жестокостью. - У нее только и осталось, что дала ей природа.
- Прасковья Ивановна, вы забываете, что Харитина - моя близкая родственница и что она сейчас в таком положении…
- Да? Скажите, пожалуйста, а я и не подозревала, что она в таком положении… Значит, вам предстоят новые хлопоты.
Ей нравилось сердить Галактиона, и эта игра увлекала ее. Очень красиво, когда настоящий мужчина сердится, - так бы, кажется, в мелкие крошки расшиб, а только вот по закону этого не полагается. Раз, увлекшись этою игрой, Прасковья Ивановна даже испугалась.
- Да вы меня и в самом деле ударите, - говорила она, отодвигая свое кресло. - Слава богу, что я не ваша жена.
Галактион был бледен и смотрел на нее остановившимися глазами, тяжело переводя дух. "Ах, какой он милый! - восхищалась Прасковья Ивановна, сама деспот в душе. - Это какой-то тигр, а не мужчина!"
Поведение Прасковьи Ивановны положительно отталкивало Галактиона, тем более что ему решительно было не до любовных утех. Достаточно было одного домашнего ада, а тут еще приходится заботиться о сумасбродной Харитине. Она, например, ни за что не хотела выезжать из своей квартиры, где все было описано, кроме ее приданого.
- Буду здесь жить, и конец! - повторяла она. - Пусть и меня описывают!
Она дошла до того, что принялась тосковать о муже и даже плакала. И добрый-то он, и любил ее, и напрасно за других страдает. Галактиону приходилось теперь частенько ездить с ней в острог на свидания с Полуяновым, и он поневоле делался свидетелем самых нежных супружеских сцен, причем Полуянов плакал, как ребенок.
- Он из-за меня страдает, - повторяла Харитина. - Из-за меня Мышников подвел его.
Полуянов в какой-нибудь месяц страшно изменился, начиная с того, что уже по необходимости не мог ничего пить. С лица спал пьяный опух, и он казался старше на целых десять лет. Но всего удивительнее было его душевное настроение, складывавшееся из двух неравных частей: с одной стороны - какое-то детское отчаяние, сопровождавшееся слезами, а с другой - моменты сумасшедшей ярости.
- Ведь я младенец сравнительно с другими, - уверял он Галактиона, колотя себя в грудь. - Ну, брал… ну, что же из этого? Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать, а кругом воровали на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я вот сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили на свободу всего на одну неделю: первым делом убил бы попа Макара, а вторым - Мышникова. Рядом бы и положил обоих.
Странно, что первый об утверждении устава нового банка сообщил Галактиону в остроге Полуянов и тут же предупредил:
- Ну, я скажу тебе, голубчик, по секрету, ты далеко пойдешь… Очень далеко. Теперь ваше время… да. Только помни старого сибирского волка, исправника Полуянова: такова бывает превратность судьбы. Был человек - и нет человека.
Эта новость была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще в первый раз принимал участие в таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой конец рублей триста, - сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался не пить, но это было невозможно. Хозяин так умел просить, что приходилось только пить.