Но продавщица газет в киоске уведомила меня:
- Совсем. кончилась!
- Почему?
- А помните, я вам про господина с чёрной бородой говорила?
- Ну?
- Перестал покупать. "Лучше, - говорит, - пускай и по-русски грамоте разучусь, но такой ерунды читать не буду". Ну, и газета прекратилась!
"Парижская Газета" "как степной огонёк, замерла".
Г. Леонард с горя стал, оказывается, себя за бессмертного несуществующей "промышленной французской академии" выдавать.
А что делают остальные бессмертные "Парижской Газеты"?
Бог знает!
Несколько лет тому назад в Париже издавалась тоже русская, но еженедельная газета.
Издавал её "тоже литератор" в компании… с проводником по секретным местам.
Факт.
На Place de l’Opéra долго потом приставал к русским какой-то русский проводник.
- Посетить интересные места желаете? Господин! Господин! Желаете?
- Да оставьте меня, наконец, в покое!
- Господин, дайте заработать. Пожалейте русского писателя!
- Что-о?
- Я ведь здесь вместе с таким-то русскую еженедельную газету издавал. Всё, что было, на неё загубил, вот теперь принуждён публику чёрт знает по каким местам водить. Пионер! Пожалейте пионера русского дела!
Бог знает, что теперь делают "пионеры русского дела" из "Парижской Газеты".
Театр преступления
(Из парижских впечатлений)
Эту статью я посвящаю всем жаждущим славы артисткам без таланта, писательницам без дарования.
Она могла бы носить заглавие:
- Легчайший способ сделаться знаменитостью.
Чтобы стать знаменитой актрисой и известной писательницей, нужна коробка конфет и несколько рыболовных крючков…
Но начнём по порядку.
Крошка-театр "Le Grand-Guignol", на Монмартре, ломится от публики. Чтоб достать место, надо записываться за несколько дней.
Весь Париж знает имя г-жи Режины Марсиаль, как знают имена Лаведана и Режан.
И вся эта известность приобретена в один вечер!
А между тем г-жа Режина Марсиаль не новичок на сцене.
Она уже много лет ищет славы знаменитой артистки и пользуется только маленькой известностью "круглой и совершенной бездарности" среди директоров театров.
Она никогда не шла дальше пятистепенных ролей.
Вероятно, она была так же бездарна в любви, как и в искусстве, и в один прекрасный день узнала, что любовник ей изменяет.
Конечно, это была её приятельница. На что ж у актрис и приятельницы?
Обозлённая г-жа Марсиаль поднесла счастливой сопернице коробку конфет, начинённых… рыболовными крючками.
Я вас прошу остановиться на этом декадентском преступлении
При полной неспособности к чему-нибудь путному, какая способность ко злу!
Какой талант. Находчивость. Изощрённость.
Не только отправить на тот свет, но отправить непременно среди страшных мучений.
"Знать, что жертва умирает в ужасной агонии, мучится невероятно, - какое наслаждение!" - сентенция, которая могла бы занять место в катехизисе "сверхчеловеков".
К счастью для счастливой соперницы, она осталась жива, и г-жа Марсиаль, опозоренная, обесчещенная, была отправлена в тюрьму Saint-Lazare.
Там она встретилась с другой знаменитостью дня - г-жой Бианкини.
Бедняжка подсыпала стрихнина в суп своего мужа, известного рисовальщика костюмов для театра и для больших портних. Ей хотелось быть свободной.
Дама, подсыпавшая в суп стрихнина, была в отчаянии: что будет с ней дальше? Но дама, угощавшая конфетами с рыболовными крючками, поспешила её успокоить:
- Не падайте духом. Карьера только начинается. Это вздор, будто дверь тюрьмы навсегда отделяет человека от мира. Для находчивой женщины тюрьма, это - только уборная, из которой она выходит в свет ещё интереснее. Добрые нравы! О них говорят, но кто о них думает всерьёз! Кому они нужны, добрые нравы, в современном буржуазном обществе? Чем хуже нравы, тем веселее жить!.. Только бы нам выйти отсюда!
Это случилось раньше, чем ждали: две знаменитости были помилованы и "проделали" только год тюрьмы.
И вот когда их выпустили, Париж был оклеен афишами.
- Théâtre Le Grand-Guignol - A Saint-Lazare.
Драма знаменитой г-жи Марсиаль.
Знаменитая "конфетчица" исполнит главную роль арестантки.
Роль другой арестантки исполнит знаменитая отравительница г-жа Бианкини.
Арестантки в роли арестанток! Преступницы в роли преступниц!
С тех пор "Le Grand-Guignol" не знает других сборов, кроме полных, и мирная буржуазная семья отвечает другой мирной буржуазной семье, которая приглашает её в гости "после восьми":
- Merci, но мы не можем. В этот день мы идём смотреть "A Saint-Lazare".
- Вы увидите знаменитую отравительницу? Ах, какая вы счастливая!
Оглянитесь на зал во время спектакля. Это не кокотки, не кутилы, не прожигатели жизни, ищущие сильных ощущений.
Это тихие и мирные буржуа, пришедшие пощекотать себе нервы зрелищем позора и безобразия, нервы, огрубевшие от сиденья за конторкой.
Они напоминают здесь, в этом театре, свинью, отдыхающую в куче грязи.
Драма…
Надо быть женщиной, чтобы в драму, которая длится четверть часа, вложить столько жестокости и столько сентиментальности.
Действие происходит в тюрьме St. Lazare.
Конечно, героиня пьесы проститутка.
Эти "декадентки" особенно охотно копаются в грязи, точно так же охотно, как другие женщины смотрятся в зеркало.
Проститутка Мадлен, - её играет сама г-жа Марсиаль, - вот уже три месяца как содержится в St. Lazare в ожидании суда.
Она героиня: приняла на себя чужое преступление.
У неё был любовник. Однажды в воскресенье, вечером, они возвращались из-за города, где провели день "на траве".
- Мы были пьяны! - говорит Мадлен. - Но мы не пили вина. Мы были пьяны от объятий.
Тут г-жа Марсиаль, закатывая глаза под лоб, скрипя зубами и нервно передёргивая плечами, рассказывает некоторые детали, - к величайшему удовольствию тихих мирных и нравственных буржуа, которые не могут удержаться от "браво!" - за некоторые подробности.
Итак, "пьяные от объятий", Мадлен и её любовник возвращались в город, когда встретили толстого, пожилого господина, постоянного "клиента" Мадлен.
- Он никогда мне не был так противен, как в эту минуту! - восклицает Мадлен.
Завязалась ссора. Клиент ударил любовника палкой. Тогда тот выхватил нож и ударил им бедного толстяка. Клиент хлопнулся на пол мёртвый.
- Беги! - крикнула Мадлен своему любовнику.
Любовник бежал, а Мадлен осталась около трупа и сказала явившимся полицейским:
- Это сделала я!
- Но ведь ты рискуешь эшафотом?! - ужасается другая арестантка, Мари.
- Что ж! Я умру за него!
История Мари - история совершенно другого сорта.
Она была честной женщиной. Имела мужа, ребёнка.
Но с некоторых пор муж совершенно изменился.
- Он связался с какой-то тварью.
Он бросил работу, являлся домой поздно, по ночами, жена, семья ему опротивели.
Однажды ночью он явился домой весь в крови.
- У меня была драка с приятелем!
И на утро исчез, и больше не приходил.
Несчастье довело брошенную женщину до порока, до преступления.
Арестантки делятся друг с другом своими историями.
- И ты не знаешь, где теперь твой любовник? - спрашивает Мари.
- Нет. Всё, что у меня осталось от него, это - письмо, письмо, которым он приглашал меня на свидание, на наше последнее свидание, тогда, в воскресенье! - говорит Мадлен. - Хочешь, я прочту тебе это письмо.
И, закатывая под лоб глаза, она чувствительным тоном читает письмо.
- Подписано: такой-то.
Мадлен целует его имя.
- Как ты сказала? - не своим голосом кричит Мари. - Это имя моего мужа!
Вот из-за кого он бросил семью. Вот почему он вернулся тогда в воскресенье ночью весь в крови.
Женщины кидаются друг на друга, как разозлённые собаки.
- Тварь! Негодяйка! - кричит Мари.
- Законная жена! А он любил, он ласкал меня! Как любил! Как ласкал! - отвечает ей Мадлен.
- Так нет же, этого не будет! Тебе не удастся спасти его! Он будет наказан! Я открою всё! Я донесу!
- Сумасшедшая! Ты хочешь отправить на гильотину своего мужа!
- Нет! Я отправлю на гильотину твоего любовника! Сюда! Ко мне! Мадлен солгала! Она приняла на себя чужую вину! Я знаю настоящего преступника! - кричит Мари.
Топот шагов по коридору. На крик бегут.
Момент, - и всё погибнет.
Мадлен выхватывает нож, на смерть ударяет Мари.
Её "gigolo" спасён!
И под гром аплодисментов добрых, мирных, до глубины души тронутых буржуа занавес падает над этой жестокой драмой, полной сентиментальности и бесчеловечия.
Буржуазки вытирают слёзы умиления пред этой героиней, проституткой, убивающей несчастную женщину, чтоб спасти убийцу - сутенёра.
Так устроены декадентские умы г-ж Марсиаль.
Они ищут героинь в публичных домах и удар ножом считают героизмом.
Это вызывает у них сентиментальные тирады, а сентиментальные. тирады, в свою очередь, вызывают слёзы у чувствительных буржуа.
И в конце концов всё это декадентство - просто-напросто скверный запах, который поднимается от современного буржуазного общества.
Знаменитая "Бианкини", - некрасивая, как и Марсиаль, с таким же неприятным, длинным, "лошадиным" лицом, - играет маленькую роль подследственной арестантки.
Роль самую незначительную. Она только "украшение спектакля". Немножко кайенского перца, прибавленного для остроты.
Надо, чтоб публика имела удовольствие видеть знаменитую отравительницу.
И когда г-жа Бианкини выходит на сцену, публика пытается аплодировать.
Но буржуа обдают смельчаков строгими взглядами.
Ну, ещё Марсиаль. Она - автор. Она исполнительница главной роли. Но Бианкини, играющая выходную роль.
Ведь нельзя же аплодировать женщине только за то, что она пыталась отравить своего мужа!
- Это безнравственно!
Публика, собравшаяся посмотреть на отравительниц, рассуждает о нравственности!
Никто, впрочем, столько не любит говорить о нравственности, сколько гг. буржуа.
Но это ещё не всё.
Одна из газет упрекнула г-жу Бианкини за то, что она делает спекуляцию из своего позора.
Г-жа Бианкини ответила письмом в редакцию.
Она только зарабатывает свой хлеб, играя арестантку St. Lazare’а.
А если б она хотела спекулировать на своём позоре!
Сейчас же по выходе из тюрьмы ей предлагали наперерыв ангажементы в кафе-шантаны.
Чтоб она только выходила на эстраду!
Таковы нравы.
А ведь знаете, это идея.
Заставлять "знаменитых" преступников играть, ну, хотя бы в благотворительных спектаклях в пользу бедных.
Публики будет масса, и бедным достанется от этих спектаклей гораздо больше, чем достаётся от "благородных спектаклей".
Таким образом, преступники не будут сидеть на шее у мирных граждан и будут приносить даже пользу.
А затем, - если заставить, например, преступников разыгрывать пьесы современных российских драматургов, - разве это не будет достаточным наказанием?
Выучить, например, хоть весь репертуар художественно-литературного театра, - разве это не достаточное наказание даже за отцеубийство?
Таким образом, и преступление будет примерно наказано, и преступники будут приносить пользу, и современная драматическая литература хоть на что-нибудь да пригодится.
Мистерия
Представьте себе совершенно невероятную картину.
Париж. Вечер. Город охвачен весельем. Огромный театр. Полный нарядный зал. Фраки, великолепные туалеты.
И на эту блестящую толпу смотрят со сцены глаза распятого Христа.
На сцене Голгофа. Три креста.
И над публикой, разодетой по вечернему, раздаётся голос:
- Или! Или! Лима савахвани!
Войдя в эту минуту в театр, вы отшатнулись бы.
- Не схожу ли я с ума? Что такое?
Это - мистерия.
Аббат Жуэн, настоятель церкви св. Августина, самый известный из проповедников в Париже, захотел воскресить мистерию, уцелевшую от средних веков только в горах Баварии, в Обераммергау - в самом центре цивилизации, в столице мира - в Париже.
Аббат Жуэн сказал:
- Вы говорите, что театр школа? Отлично. Пусть эта школа будет религиозной.
Он говорит:
- Вы нейдёте к религии, - религия придёт к вам. Вы идёте в театр, - вы услышите проповедь в театре.
Пылкого и страстного аббата Жуэна не смутило то, что единственный свободный театр в Париже - "Новый театр", на "грешном" Монмартре, рядом с кафешантаном Casino de Paris, - даже в одном доме!
Аббат Жуэн решил:
- Тем лучше! Идём проповедовать на торжищах!
Он нашёл компанию антрепренёров, которым решительно всё равно, что ставить. Собрал труппу актёров, которым решительно всё равно, что играть.
И в Париже XX века поставил средневековую мистерию.
Как отнеслась к этому католическая Церковь?
Высшая духовная власть Парижа, кардинал Ришар немного сыграл роль Пилата.
Он умеет умывать руки.
Он дал время сделать обстановку, костюмы, срепетировать и тогда уже высказался.
Он не благословляет, но он и не отворачивается.
- Конечно, он признаёт такое начинание чрезвычайно, чрезвычайно рискованным и не может дать своего согласия. Но многие очень почтенные люди, к сожалению, понесли уже большие расходы на постановку, и он боится превысить власть, запретив аббату Жуэну ставить мистерию.
В общем:
- Будет это иметь моральный успех, - мы будем рады и благодарны. Нет, ты один будешь виновен во всём. Иди в Вавилон и проповедуй!
Горячий и убеждённый проповедник взял дело на свой риск.
И вот - первое представление.
Блестящий, переполненный театр.
В ложах всё Сен-Жерменское предместье. Что ни ложа, то несколько титулов, самых громких.
Из опасения демонстраций при входе в коридорах, сзади партера масса солдат национальной гвардии.
Проходишь как сквозь строй.
В мистерии 16 картин. Число символическое. Католическая церковь считает столько остановок во время Скорбного пути.
Мистерия заключает в себе события от входа в Иерусалим до Голгофы.
Аббат Жуэн выписал дословно всё, что можно изобразить в лицах. Им добавлена только одна сцена, которая всегда ставилась в средневековых мистериях, сцена в аду. Сатана и смерть радуются предательству Иуды.
Мистерия идёт так, как она и сейчас идёт в Обераммергау.
Сначала выходит хор и певец, который рассказывает речитативом то, что сейчас произойдёт.
Музыку, красивую и мелодичную, к мистерии написал композитор Жорж, очень внимательно перед тем перелистав мейерберовского "Пророка".
Производит ли мистерия впечатление?
В первую минуту - да. Сильное, огромное.
Вдали Иерусалим, залитый розовыми лучами заходящего солнца. Горы, покрытые кактусами и алоэ.
Толпа с пальмовыми ветвями восклицает:
- Осанна!
И на горе показывается видение. В нежно-алом хитоне, в голубом, небесного цвета, плаще, перекинутом через плечо. Вьющиеся русые волосы падают на плечи. Слегка раздвоена небольшая русая борода.
Лицо кротко и спокойно. Глаза тихо мерцают.
Он движется.
Это - минута огромного, страшного волнения. Чувство и страха и благоговения охватывает вас.
Страшно в театре.
Но исполнитель заговорил.
Заговорил певуче с декламацией, как на французской сцене произносятся красивые и благородные монологи.
И всё исчезло.
Пение хора, восклицающего "Осанна!", - покрыто аплодисментами наёмной клаки, что хотите! "Почтенные люди", затратившие деньги на постановку, - только антрепренёры и должны позаботиться, чтоб завтра в газетах было напечатано:
- Успех огромный. Аплодировали много.
А в антрактах обычная болтовня в ложах.
Я сидел около ложи бенуара.
- Где вы проводите весну? - спрашивала одна дама у другой.
- Мы едем на Пасху в Рим. Это очень интересно. А вы?
- Мы в Севилью. Это тоже очень интересно. Процессии и бой быков.
Конечно, аристократическая публика Сен-Жерменского предместья просмотрела пьесу прилично.
Но и только.
Картина ада, - эта картина, вероятно, потрясавшая в средних веках, - конечно, теперь не напугала никого.
Разумеется, ни один из этих элегантных кавалеров и ни одна из этих прекрасных дам не спали тревожно эту ночь.
Конечно, Сен-Жерменского предместья не давил в эту ночь кошмаром сатана в чёрном блестящем трико, среди огненных змий и огнедышащих драконов кричащий во всё горло так, как на французской сцене кричат все злодеи свои злодейские монологи.
Конечно, он не носился кошмаром в эту ночь над Сен-Жерменским предместьем, как носился когда-то над средневековыми городами.
- Костюмы дьяволов недурны! - сказала дама даме.
- Да. И декорации эффектны.
Вот и всё впечатление от ада.
Спектакль имел успех. Он очень, действительно, красив. Каждую минуту казалось, что перед вами ожившие и движущиеся картины великолепных мастеров.
Антрепренёр в выигрыше, но аббат Жуэн потерпел поражение.
Мистерия не воскресима.
Это было хорошо в те времена, когда весь город готовился постом к мистерии. А исполнители почти с ужасом приступали к своим ролям.
Теперь на мистерии приезжают после позднего очень хорошего обеда - и все отлично знают, что перед ними актёры занимаются своим ремеслом.
- Мистерии не воскресить, как не воскресить средних веков! - должен был сказать себе с отчаянием в этот вечер аббат Жуэн, фанатичный проповедник церкви св. Августина.
Со странным чувством я выходил из театра.
Мне казалось, что я присутствовал при последних конвульсиях умирающего. И что этот умирающий - католичество.
Католичество, которое крепко держит в своих руках Испанию, наполовину Италию, - католичество, которое, благодаря своим миссионерам, страшно растёт в новых, некультурных странах, - католичество, мне кажется, всё проиграло в цивилизованном мире, если оно делает такие отчаянные попытки, идёт на риск даже профанировать святыню, которую проповедует.
Это - попытка умирающего встать.
Одна из последних попыток, - сколько бы представителей Сен-Жерменского предместья ни явилось на мистерию, желая "подать хороший пример массе".
В конце концов это был спектакль, как всякий другой. Сыгранный людьми, которым всё равно, что ни играть, перед людьми, которым всё равно, что ни смотреть.
Единственное отличие этого спектакля от всякого другого состояло в том, что кавалеры были не в белых, а в чёрных галстуках.
- Мистерия! Надо надеть чёрный галстук!
Это - единственная мысль, которую пробудила мистерия.