Случай
Я проснулся в ужасе.
В безотчётном ужасе, который иногда почему-то охватывает вас ночью, и вы, как ребёнок, дрожите в темноте.
Мне снился сон.
Женщина переходила через улицу. Как вдруг камни мостовой провалились под её ногами, и земля быстро начала засасывать женщину.
Женщина страшно крикнула. Раз, два…
И я в ужасе проснулся.
Что это? Слышал я во сне или, действительно, меня разбудил женский крик?
Я вскочил, отпер дверь и выглянул в освещённый коридор.
Через номер от меня дверь тоже отворилась, и выглянул жилец, в одном белье, с перепуганным лицом.
Значит, мне не приснилось! Он тоже слышал!
Кругом было тихо.
Мы на цыпочках подошли к двери среднего номера и, затаив дыхание, прислушались.
Из номера послышался поцелуй. Звонкий, вкусный.
Мы оба плюнули.
Рассмеялись без звука, кивком головы пожелали друг другу покойной ночи и тихонько, на цыпочках, разошлись, улыбаясь и покачивая головой, по своим комнатам.
Но мне не спалось.
Какая беспокойная ночь!
Когда я засыпал, мне показалось, что кто-то пробует отворить дверь.
И вот теперь…
Я чиркнул спичкой и закурил папиросу.
Словно в ответ на шум, за стеной опять раздался поцелуй. Ещё и ещё.
Без конца!
В них слышались то страсть и зной, то тихо звучала нежность, то говорила благодарность.
Это меня забавляло. Мне хотелось бы смеяться.
Но странно!
Что-то гнетущее было разлито в воздухе. Темнота словно была наполнена тяжёлыми предчувствиями.
За стеной раздался разговор.
Собственно, не разговор. Говорил только мужчина. Женского голоса я не слышал.
Мужской голос говорил:
- Да говори громче! Я ничего не слышу!
И после паузы:
- Уверяю тебя, они ничего не слышат. Они спят.
Опять поцелуй.
Затем - шаги.
- А? Что? Достать тебе платок? Сейчас поищу. Где он? Здесь? Здесь нет. В этом чемодане?
Замки щёлкали. Слышалось шуршанье.
- И здесь нет. В этом?.. И здесь нет. Но где же? Где же? Где же?
В голосе слышалось сильное раздражение.
- В большом сундуке? Но где же ключи?.. Ах, Боже мой, - ну, где же ключи?.. Ты хочешь, чтоб я сломал замок?
Маленькая пауза.
- Изволь. Если ты так хочешь.
Раздался лёгкий треск, стук ящиков, которые спешно вынимали, шуршанье, - словно всё выкидывали на пол. Потом радостный возглас, почти крик:
- А! Вот!
Опять поцелуй.
И всё затихло.
Тишина стала ещё более гнетущей.
Не знаю почему, но я был так взволнован, что слышал удары своего пульса.
Мужской голос заговорил снова.
- Воды? - спросил он. - Сейчас я тебе дам воды… Представь, моя крошка, - в графине ни капли. Дура горничная позабыла налить! Прислуга в этих отелях!.. Что? Очень хочется пить? Хорошо! Я схожу поищу, где у них тут вода…
Хлопнула дверь.
Не знаю почему, движимый каким-то смешным, детским любопытством, я вскочил, тихонько приотворил чуть-чуть свою дверь и в щёлочку выглянул в коридор.
Я видел только вслед быстро удалявшегося мужчину в шляпе, сдвинутой на лоб, с поднятым воротником пальто, сгорбившегося, съёжившегося.
Видно, его пробирал предутренний холод.
И затем всё снова стало тихо.
Прошло десять минут, прошло двадцать. Мужчина с водой не возвращался.
В соседнем номере было тихо-тихо.
Прошло полчаса. Три четверти.
Я лежал на кровати, дрожа всем телом.
Страх рос, рос во мне.
Крутом ни звука. Словно все в этом доме умерли.
Страх мало-помалу переходил в ужас. Меня колотила лихорадка. Зубы стучали.
Мне хотелось крикнуть диким голосом, выбежать в коридор, созвать прислугу, разбудить жильцов.
Зачем?
Что я им скажу?
Что какой-то господин долго ходит за водой? Что я боюсь один в комнате?
Боязнь показаться смешным, показаться глупым, показаться сумасшедшим удерживала меня, и я лежал, словно прибитый гвоздями к постели, прикованный ужасом, - не смея пошевелиться.
А время тянулось медленно-медленно.
И мужчина не возвращался.
И всё было тихо в этом словно вымершем доме.
Засерел рассвет.
Свет какой-то серый и мрачный, и грязный, полз в окна и наполнял комнату.
А он всё не возвращался.
И кругом было тихо, как в могиле.
"Скорей бы день! Скорей бы день!" с тоской думал я, чувствуя, что мой ужас всё растёт и растёт.
Первый звук, раздавшийся в доме, - где-то хлопнули дверью, - оживил меня.
Я вскочил, как безумный, и позвонил долго, настойчиво, тревожно.
Несколько минут молчания, и раздалось шлёпанье туфель.
Я слышал, как коридорный щёлкнул нумератором электрического звонка, как что-то пробормотал, зевнул и медленно, нехотя шёл к моей двери.
Вот когда секунды казались вечностью. Скоро ли он дойдёт?
И едва дверь отворилась, я встретил его лицом к лицу в дверях, так что он даже пошатнулся.
- Что угодно, monsieur?
- Кто живёт в соседнем номере? Вот здесь!
Заспанный лакей посмотрел на меня удивлённо и злобно.
- Какая-то англичанка. Приехала вчера. Что угодно, monsieur?
- Она замужем? Скажите, она замужем?
Лакей смотрел на меня всё изумлённее и изумлённее.
- Почём же мне знать, monsieur? Monsieur задаёт такие странные вопросы! В шестом часу утра! Изволите беспокоить…
- Я вас спрашиваю!..
- Приехала одна!
- У неё был сегодня ночью мужчина!
Лакей посмотрел на меня, как на сумасшедшего, пожал плечами и повернулся:
- У неё? Старуха, лет семидесяти!
- В таком случае…
Я схватил его за рукав.
- В таком случае, сейчас же войдите в этот номер!.. Там что-то странное… Я не знаю… Там что-то произошло…
У меня зуб не попадал на зуб.
Лакей старался освободить свою руку. Он был окончательно зол.
- Но как я смею, monsieur? Идти к даме, когда она спит!
Но я не отпускал его. Я наступал:
- Идите… Я отвечаю… Я вам говорю, там… там что-то странное.
Моя тревога мало-помалу передавалась и ему. Но он всё ещё пожимал плечами.
- Как я могу?.. Какой вы странный, monsieur… Да и дверь, вероятно…
Он тронул. дверь. Она отворилась.
Лакей несколько моментов в сомнении постоял на пороге. Потом тихонько вошёл.
Прошла секунда, другая - и из номера раздался крик, полный ужаса.
- Ай!
Лакей вылетел в коридор, трясущийся, бледный, как полотно, с искажённым лицом.
- Там… Она… Ай!.. Полицию… Управляющего…
Он кинулся за управляющим.
Словно какая-то неудержимая сила меня тянула. Я пошёл в номер. Пол был завален раскрытыми чемоданами, выброшенными вещами. Я споткнулся обо что-то, падая, схватился за кровать и очутился лицом к лицу…
Я закричал диким голосом, зашатался, меня словно выбросили из комнаты.
На кровати лежала жёлтая, словно восковая, фигура с широко раскрытыми стеклянными глазами, - старуха с перерезанным горлом.
Кровь тёмным, - мне показалось, чёрным, - пятном покрывала край простыни.
Лужа крови чернела на ковре около кровати.
Двери хлопали.
Разбуженные моим криком, неодетые жильцы с испуганными лицами выглядывали из дверей.
- Что случилось?.. Что случилось?..
Я очнулся, - меня тряс за руку сосед, с которым мы ночью подслушивали и смеялись около двери.
Он тоже заглянул в номер старухи и тоже вылетел оттуда в ужасе.
Он тряс меня за рукав, широко, в ужасе, бессмысленно раскрыв глаза, и, не попадая зуб на зуб, повторял:
- Я тоже не спал всю ночь… Я тоже не спал всю ночь…
Сбежалась вся гостиница.
Явилась полиция.
Швейцар слышал только, что ночью кто-то постучал к нему в дверь. Он, как всегда, дёрнул за цепочку, отворил входную дверь. Стучавший вышел, и дверь за ним захлопнулась.
На тротуаре, в двух шагах от гостиницы, нашли платок, о который вытирали окровавленные руки.
Вот и всё.
Гостиница расположена на углу площади. От площади по всем направлениям разбегается десяток улиц. Дальше каждая из них делится на две, на три. Те делятся опять, скрещиваются, перекрещиваются.
И в этом лабиринте убийца исчез бесследно, навсегда.
Разумеется, обыкновенный грабитель, забравшийся с вечера в гостиницу, где-нибудь притаившийся до ночи, а затем вошедший в тот номер, который позабыли запереть.
И управляющий, бледный, растерянный, говорил с укором нам всем, - словно мы были виноваты в случившемся с ним несчастии:
- Ах, господа, всегда надо запирать двери! Как вы так, право!..
И жильцы стояли подавленные, словно, действительно, в чём-то виноватые.
Больше всех был подавлен, больше всех был растерян сосед, с которым мы ночью смеялись у двери, где в это время совершалось преступление.
- Но позвольте! Как же так? - бормотал он. - Я сам… понимаете, сам!.. Я слышал поцелуй! Ясно слышал поцелуй! Поцелуй!
- Как будто нельзя целовать собственную руку! - вскользь заметил один из лакеев, взглянув на него искоса, пожимая плечами, полный презрения к человеческой недогадливости.
- Вы бы легли, monsieur! На вас лица нет! - заметил мне кто-то.
- А мне представлялось то, как убийца быстро уходит по коридору, подняв воротник, нахлобучив шляпу, сгорбившись, съёжившись, словно дрожа от холода, то, как он, стоя около трупа, целует себе руку, чтоб обмануть проснувшихся соседей.
Он давал концерт на поцелуях.
Настоящий концерт.
Придавая им все оттенки, - от безумной страсти до тихой нежности.
Заставляя их звучать то громко, то тихим шёпотом любви, обожания, то благодарностью за счастье.
А в это время около лилась кровь из перерезанного горла, промачивала матрац, струйкой стекала и крупными тяжёлыми каплями падала в тёмную лужу на ковре.
А он давал свой концерт.
И этот концерт давался для меня.
Железнодорожная семья
- Слышали? Жанна выходит за старшего Жако!
- Да неужели?!
- Уверяю вас.
- Вот ей счастье!
- Незаконнорождённым всегда счастье!
- Ну, положим, счастье не особенно велико!
Так говорили немногие, по большей части легкомысленная молодёжь.
Но их строго останавливали старшие:
- Для бедной девушки, как она, конечно, счастье!
Семья Жако…
- А, известные железнодорожники! - с уважением говорили окрестные крестьяне.
Жако - самая зажиточная семья в округе. У них великолепный дом около самого полотна железной дороги.
Железнодорожная компания предлагала им переехать подальше и даже согласна была купить для них небольшую ферму.
Но глава семьи, Жако, с достоинством отвечал:
- У всякой семьи есть свои предания! Мы остаёмся здесь, где жил наш отец. Здесь умер он, - здесь покоятся части наших тел!
У Жако десяток лошадей, молочная ферма, 200 овец, целое стадо свиней. Они выкармливают для продажи пулярок. У них хороший виноградник, Жако дают деньги взаймы и берут хорошие проценты.
- Семья, каких мало! - говорит сам префект. - Жако знают все.
Семья Жако состоит из пяти человек: старик Жако, супруга Жако и трое сыновей. У них у всех пять ног и пять рук.
- О, Жако тонко знают свои дела! - говорят про них с завистью крестьяне.
- Они идут прямым путём к богатству!
- Вы увидите, что их внуки будут ходить на двух ногах и есть обеими руками.
Начало благосостоянию семьи Жако положил отец стариков, Франсуа.
Портрет этого "истинного родоначальника фамилии" красуется в парадной комнате дома Жако. Его писал один художник из Парижа, высаженный за неимение билета на ближайшей станции и никогда не видавший покойника. На портрете изображён Мак-Магон с благороднейшим выражением лица. Этим портретом очень гордятся.
- Таков был папаша.
- Жизнь его являет очень поучительный пример! - говорит старик Жако.
Он был страшнейшим пьяницей.
- Он не только не увеличил того, что ему досталось, но истратил и то, что было! - с грустью вспоминают про "родоначальника фамилии".
В пьянстве он не знал границ и меры.
Такого пьяницы ещё не бывало!
- Он продал за пятьдесят франков корову, стоившую двести! - со слезами вспоминает старуха Жако.
- Да! И пропил эти деньги! - подтверждает старик Жако, рассказывая поучительную историю своего отца. - За пятьдесят франков корову, которая стоила по меньшей мере, - по меньшей мере двести!
Сорок два года семья не может забыть о корове. Память о ней живёт в третьем поколении.
- Но, - тут голос старика Жако звучит торжественно, - своей смертью он искупил всё! Он жил, как великий грешник, и умер, как дай Бог умереть всякому христианину! Осчастливив своих детей!
Однажды старик Франсуа, по обыкновению пьяный как стелька, переходил через рельсы, как вдруг из-за крутого поворота вылетел курьерский поезд, шедший из Лиона.
Свист, отчаянный крик, - и на полотне, когда пронёсся поезд, лежали две половинки старика Франсуа.
- Он был разрезан изумительно! Вдоль и пополам! Хоть на весах свешайте! Две совершенно равные половинки! Как апельсин! Даже голова разрезана пополам! В этом нельзя было не видеть знамения!
За задавленного старика железнодорожная компания должна была заплатить десять тысяч франков.
И старик Жако - тогда ещё молодой человек - сказал своей жене:
- Старуха, надо быть неверующим, чтоб не видеть в этом особого указания! Старуха, ты видишь перст?
Старуха Жако - тогда ещё молодая женщина - затряслась от благоговения и прошептала;
- Вижу!
- Старуха, такие чудеса встречаются только в описаниях жизни святых. Всю жизнь человек жил великим грешником, а умер праведником! Десять тысяч франков! Старуха, нам указан путь к благосостоянию нашей семьи.
И через неделю из-под колёс вечернего курьерского поезда раздался страшный вопль.
Madame Жако кувыркалась в крови без левой ноги.
"Случившийся" неподалёку Жако бросился в деревню за фельдшером, тот сделал перевязку.
И железнодорожная компания без особых споров заплатила Жако за отрезанную ногу восемь тысяч франков.
- Мы заплатили бы больше, но ведь, согласитесь, с потерей одной, - всего одной ноги, - madame не потеряла полной способности к труду!
Левая нога madame Жако была погребена в саду.
Через четыре месяца madame Жако выздоровела и очень быстро ходила на деревяшке.
А через четыре месяца и пять дней после несчастного случая с madame Жако по проходе вечернего курьерского поезда на полотне валялся в крови, без правой ноги, monsieur Жако, крича и проклиная железную дорогу:
- Которая только и делает, что давит людей, не давая даже предупредительных свистков, что совсем не по правилам!
"Случившаяся" точно так же поблизости madame Жако сбегала за фельдшером. Фельдшер сделал перевязку.
Железнодорожная компания заплатила на этот раз двенадцать тысяч франков. И таким образом установилась такса.
Нога - восемь тысяч франков.
Рука - двенадцать тысяч.
Правую руку monsieur Жако положили под тем же вишнёвым деревом, рядом с левой ногой madame Жако.
А через шесть месяцев в землю пошла и правая рука madame.
Жако сказал садовнику, которым он уже успел обзавестись:
- Вот по этой линии от этого дерева вы ничего не садите, кроме цветов. Никаких деревьев, никаких кустов. Это место нам понадобится!
Дети Жако подрастали, и когда достигали совершеннолетия, "части их тел", как называл Жако, укладывались на лужайке.
Часто старики Жако, ковыляя вечером в саду на костылях, заводили спор по поводу маленьких холмиков, покрытых цветами.
- Здесь лежит левая нога Жака!
- Ну, вот ещё! Тут правая нога Пьера. Жакова нога дальше! Жакова нога была уж позднее даже Жозефовой руки!
- Ты прав! А вот тут моя рука! Но где же Пьеровы пальцы?
Пальцы - это было уже усовершенствование в деле, выдуманное стариком Жако.
На первый раз Пьеру удалось удивительно ловко выскочить из-под поезда. Ему отрезало только три пальца на правой руке.
Только шесть месяцев спустя он попал так несчастно, что ему уж совсем отрезало начисто руку.
Железнодорожная компания сначала заплатила три тысячи франков "за частичное лишение способности к труду", а потом уже двенадцать тысяч за полное лишение правой руки.
Таким образом рука принесла пятнадцать тысяч франков.
Но, к сожалению, Пьер был младшим сыном, и удачная мысль пришла в голову слишком поздно.
В общем, практикой была выработана такая система.
Жако "резались" накрест: правая рука и левая нога.
- Это необходимо для правильной циркуляции крови, - объяснял старик Жако, - этим избегается односторонность!
И добрый деревенский врач поддакивал:
- Совершенно верно! Конечно, с медицинской точки зрения это всё-таки лучше!
Жако отлично знали, и когда он являлся в железнодорожную компанию за вознаграждением за увечье, там посмеивались:
- Ну, monsieur Жако, не найдётся ли у вас ещё лишней ноги?
На что Жако отвечал строго:
- Над чужими несчастиями, сударь, не смеются. Это запрещает Господь.
Итак, в деревне прошёл слух, что Жанна, бесприданница Жанна, незаконнорождённая Жанна выходит за Жозефа, старшего сына Жака.
Жанна была красивая и здоровая девушка, - кровь с молоком.
- Главное, что здоровая! - с любовью говорила о ней старуха. - Для нас это самое важное!
Замужество Жанны вызвало массу толков.
- За самого богатого жениха в селе! Везёт этим незаконнорождённым.
- Ну, не велико счастие! - фыркала молодёжь.
Но Анатоль Жофруа, служивший в солдатах и имеющий даже политические убеждения, остановил недовольных:
- Железная дорога и всё прочее есть не что иное, как цивилизация. Цивилизация существует для блага общего. Должны же, чёрт возьми, и мы пользоваться какими-нибудь благами от цивилизации! Буржуа летит в курьерском поезде! Должно же что-нибудь перепасть и на долю бедняка, дом которого осыпают искрами и обдают дымом. Ведь не для одних же богатых, чёрт побери, существуют железные дороги! Надо и бедняку приобщить себя к благам цивилизации!
После этого всякие разговоры стихли.
- Жофруа прав! Это человек с политическими взглядами!
Свадьбу справили сейчас же после Рождества. И справили с пышностью.
Вся семья Жако, разодетая по-праздничному, ковыляла на деревяшках, и только одна Жанна шла двумя ногами и утирала слёзы двумя руками.
По окончании венчания кюре обратился к Жанне с проповедью на тему "довольствуйтесь малым".