II
В первую ночь на новоселье у "дядьки" Маркушка спал отлично. И ему снились те чудные сновидения, которые часто балуют людей, испытывающих наяву тяжелое горе.
Мать Маркушки, веселая, здоровая, с добрыми глазами, была около. Она говорила ласковые слова своему любимцу и гладила его кудрявую голову.
И Маркушка во сне счастливо улыбался.
Бугай, по обыкновению рано вставший, уже выходил на улицу, полюбовался чудным ранним утром, еще дышавшим свежестью, посмотрел на любимый им Севастополь с его глубокими бухтами, над которым солнце тихо поднималось по бирюзовому небу, помолился и пошел за бубликами к старому своему приятелю, татарину-булочнику Ахмету.
- Что, брат Ахметка? - промолвил Бугай, пожимая руку татарина.
- Думал: они ночью придут!
- Видно, бог лишил рассудка француза и гличанина. Не пришли.
- Придут, Бугай.
- Встретим, Ахметка!
- Аллаху все известно.
- А ты, Ахметка, чего не уходишь?
- Куда уходить?
- К турке… Сказывают, ваши бунтуют…
- Испугались русских и бунтуют. Русский не понимает татар, какие они народ… А мне зачем уходить?.. Привык здесь. В Байдар отцы жили, и я умру там, если аллах дозволит… Под султаном земли не дадут… Там скорей человеку секим-башка.
- То-то оно и есть… Живи, братец ты мой, на своем месте. Ты, Ахметка, с рассудком. А у бога все люди равны! - неожиданно прибавил Бугай.
- На сколько тебе бубликов, Бугай?
- Давай на две. У меня постоялец - Маркушка.
- Хороший Маркушка! - сказал татарин.
Бугай взял бублики и пошел домой.
С кораблей и с ближайших батарей донесся звон колоколов, отбивавших две склянки - пять часов утра. Город еще спал, но вокруг слышался гул работы. Слободка поднималась. Из хат выходили мужчины и женщины, направляясь к окраине города. У многих были ломы и лопаты. У баб - мешки. Все торопились.
Старик яличник спросил знакомого отставного матроса:
- Где батареи работаешь?
- Около четвертого баксиона. Отсюда ближае! - на ходу ответил старый матрос, слегка прихрамывая на одну ногу, давно переломанную на корабле, когда сорвался с реи и упал на палубу.
- Как он придет - увидит, как встретим! - хвастливо проговорил какой-то подросток.
- И матроски пригодятся, дедушка. Подсыпем земли! - смеясь, проговорила молодая женщина.
- И Севастополя, дедушка, не отдадим! - возбужденно воскликнула другая.
- Молодецкие внучки и есть! - ответил Бугай.
Он вошел к себе, заварил чай и только тогда разбудил своего маленького приятеля.
Маркушка быстро оделся и вместе с "дяденькой" стал пить чай.
Мимо открытого окна проходили люди.
И Маркушка спросил:
- Это куда наши идут, дяденька?..
- На работу… Помогать строить батареи, Маркушка…
- Пустите, дяденька, и меня к тятьке на баксион… Приказал проведать…
- Сходи…
- Может, дозволите и подсобить на стройке батарей… А вечером на ялик, дяденька…
Бугай ласково посмотрел на мальчика и сказал:
- Вместе пойдем.
- Куда?
- Туда, куда люди пошли…
- А как же с яликом?
- Ты молодца… Сердце-то подсказало, что там, - и старый матрос указал пальцем по направлению к бульвару, - мы с тобой нужнее, чем на ялике… Не торопись… выпей еще стакан… Бублики ешь.
Через пять минут яличник и его маленький подручный уже шли на пристань, и Бугай предложил нанятому им на ночь человеку остаться на день, а то и на два или три…
- А ты?
- Мы с Маркушкой землю копать… А у тебя ноги больные… Сиди на шлюпке да греби, пока мы не придем… Так, что ли?..
Дело было слажено, и Бугай с Маркушкой пошли.
- На рынок зайдем, Маркушка. Как зашабашат на работе - будем с обедом.
Рынок, расположенный у Артиллерийской бухты, был менее оживлен, чем бывал обыкновенно в ранние часы утра. Но все-таки толкались толпа покупателей и покупательниц; среди говора выделялись громкие голоса торговок.
На небольшой площади рынка стояли маленькие лавчонки, палатки, ларьки и столики. Висели туши быков, свиней и баранов. Повсюду кучи овощей; высились горы арбузов, дынь, и стояли корзины с фруктами. У самого берега продавали свежую камбалу, султанку и бычков. Там же можно было купить устрицы и мидии. А в стороне валялась любимая народная вяленая тарань.
Бугай купил хлеба и соли, огурцов, кусок ветчины, несколько арбузов, две бутылки кваса и на копейку леденцов, все уложил в кулек и сказал:
- Ловко пообедаем, Маркушка… Валим!
Они свернули на Екатерининскую (большую) улицу. Середина ее была запружена матросами, которые тащили большие орудия. То и дело на тротуарах попадались раненые солдаты. Изредка проезжали татары верхами.
Окна большей части домов были закрыты ставнями.
- Нахимов небось встал! - промолвил Бугай, указывая на раскрытые окна в квартире адмирала. - И Корнилов, может, и ночь не спал… в заботах… А есть которые начальники и дрыхнут… Ну, да Корнилов их разбудит… Он сонь и лодырей обескуражит… Не таковский!
Мимо проехал шибкой рысью высокий молодой полковник в белой фуражке, с перекинутым через плечо тонким ремнем, на котором болтались длинный круглый футляр и подзорная труба.
- А это анжинер Тотлебев! - сказал Бугай, переиначивая фамилию Тотлебена. - Сказывают: скорый и башка по своей части… Всем стройкам начальник… До его не знали, как приступить, а как приехал с Дуная - закипела работа… Поедет за город, оглядит кругом и тую же минуту: "Здесь, мол, стройте баксион. Здесь батарея. Здесь, мол, насыпай потолще вал"… И так, Маркушка, вокруг города объезжал… А на эти дела Тотлебев, я тебе скажу, собака и глаз… Наскрозь видит…
- А что у него сзади болтается, дяденька? - спросил любознательный мальчик.
- Труба подзорная… Знаешь?
- Знаю.
- И планты.
- Какие планты?
- Нарисовано, значит, как строить. Дал плант офицеру и… понимай. А прекословить не смей… Сказывали люди, что в ем большая амбиция… Ему одному, значит, чтобы все уважение. И без его чтобы никто не касался…
- И строгий, дяденька?
- Строгий… Однако не зудит, даром что из немцев… Немец, Маркушка, завсегда донимает словами… На то и немец… Любит, чтобы по порядку вымотать душу… Был у нас на "Тартарарахах" (корабль "Три иерарха") старшим офицером один такой немец… В тоску ввел… Спасибо Нахимову… бригадным тогда был… Ослобонил матросов… "Переводись, говорит, немец, в Кронштадт… А у нас, говорит, в Черном море, немцу не вод".
Скоро Бугай и Маркушка вошли на большой бульвар, на окраине города, на горке, заканчивающейся обрывом… Внизу синелась Корабельная бухта. На другой стороне бухты высились доки, слободки, и за ними белела башня над Малаховым курганом.
Бульвар лишился деревьев. Они были срублены. На конце бульвара уже стояла батарея…
Впереди бульвара почти был готов четвертый бастион; из амбразур чернели орудия. Вся местность вокруг была полна рабочими, рывшими и насыпавшими новые укрепления…
Бугай и Маркушка вошли в бастион.
Занятые работой матросы не обратили на пришедших внимания. Офицеры были тут же и наблюдали за работами.
Все работали быстро и возбужденно, видимо стараясь скорей привести свой бастион в боевую готовность и в такой порядок, к какому привыкли на своих кораблях. И чувствовалось, что у всех уже есть что-то любовное к своему бастиону, какое бывает у хозяйственных людей, устраивающих свои жилища на долгое время.
- Гляди, Маркушка! - проговорил Бугай, указывая на большие корабельные пушки, дула которых смотрели в амбразуры, прорезанные в вале, за которым мог скрываться человек от пуль. - Из эстих самых и будем встречать гостей орехами. А где, братцы, тут Игнат Ткаченко? - обратился Бугай к ближним матросам.
Маркушка уже увидал отца у последнего орудия, в конце бастиона, и побежал к нему.
Он обкладывал фашинником "щеки" амбразуры, вполголоса мурлыкая какую-то песенку.
- Здравствуйте, тятенька! - проговорил мальчик.
Отец поднял голову, и по его лицу пробежала радостная улыбка.
- Здравствуй, Маркушка… И дурак же ты… В шабаш приходи! - воркнул Ткаченко.
Однако бросил работу, пожал руку сына и торопливо промолвил:
- Видишь, спешка… Где живешь?
- У дяденьки Бугая… В рулевых…
- В кису не накладывал тебе?.. - с ласковой шутливостью спросил матрос.
- Не накладывал…
- Не за что… Твой Маркушка молодца! - промолвил подошедший Бугай.
- Зачем, Бугай, не на ялике?
- Сюда работать пришли… И Маркушка пожелал…
- Правильно, Маркушка. Потрудись за Севастополь!.. А пока лясничать некогда… Не похвалят и меня и тебя, дедушку с внуком… Начистит зубы батарейный… У нас и на баксионе, как на корабле…
С этими словами Ткаченко принялся за работу у амбразуры.
- А ты, Игнашка, комендором? - спросил Бугай.
- Комендор.
- Смотри, шигани его!
- Шигану… Только приходи!
- Пообедаем с Маркушкой и зайдем…
- То-то зайди, братцы… А за Маркушку спасибо, Бугай… Сирота ведь!
- Форменный рулевой… Ну, валим, Маркушка. Тятьку повидал и на работу!
Через несколько минут наши добровольцы были уже за бастионом, где шла работа.
Каждый из них получил по лопате, встали в длинный ряд рабочих и принялись рыть землю.
Бугай и Маркушка работали изо всех сил, сосредоточенно и молча. Маркушка увидел, что не один он был такой мальчишка. Он заметил, что среди вольных рабочих были и приятели-мальчишки, и знакомые девочки, и матроски из слободки.
И Маркушка ожесточеннее рыл каменистую землю.
Вдруг в первых рядах раздалось "ура" и подхватилось следующими рядами. Закричали "ура" Маркушка и Бугай и сняли шапки.
В нескольких шагах остановился на лошади высокий, сухощавый, слегка сгорбленный Корнилов.
Еще громче кричали "ура".
Серьезное и умное лицо Корнилова, бледное и утомленное, дышало энергией и решимостью. Усмешка играла на его тонких губах.
Он махнул рукой. Все смолкли.
- Спасибо, братцы! - проговорил он, возвышая голос. - К вечеру вы и батарею поставите. Уверен… И врага не пустим в Севастополь! - прибавил адмирал.
- Не пустим! - раздался в ответ восторженный крик.
- Еще бы пустить с такими молодцами! - крикнул Корнилов.
Он хотел было ехать дальше, как заметил старика Бугая.
И припомнил лихого марсового и отчаянного пьяницу на корабле "Двенадцать апостолов", которым Корнилов прежде командовал.
- Кажется, старый знакомый… Бугай? - спросил адмирал.
- Точно так, Владимир Алексеич! - отвечал старик, обрадованный, что Корнилов не забыл прежнего фор-марсового.
- Чем занимаешься?
- Яличник, Владимир Алексеич!
- Вижу - прежний молодец. Спасибо, что здесь, Бугай!
И адмирал кивнул головой и поехал шагом дальше, сопровождаемый адъютантом.
"Ура" пронеслось еще раскатистее. И словно бы стараясь оправдать уверенность Корнилова, рабочие, казалось, еще ретивее и быстрее продолжали работу… И насыпи батарей поднимались все выше и выше.
- Небось вспомнил марсового! - промолвил про себя Бугай, наваливаясь со всех сил на лопату.
А после слов Корнилова Маркушка, казалось, чувствовал себя необыкновенно сильным и уверенным, что врага не пустим.
- Ведь не пустим, дяденька?
- Не пустим, Маркушка!.. Да не наваливайся так… Полегче… Надорвешься, Маркушка!..
Палящее солнце уже было высоко. Жара была отчаянная. Рабочие обливались потом, но, казалось, не обращали на это внимания, и почти никто не делал передышки.
В одиннадцать часов прозвонили шабаш на целый час.
И много баб и детей, только что пришедших из города, уже раскладывали на черной земле принесенные ими мужьям, отцам и родственникам посуду и баклаги с обедом.
- Давай, Маркушка, и мы пообедаем. Кулек-то у нас с важным харчем… Проголодался? - спрашивал Бугай, вынимая съестное и раскладывая его на своем пальтеце.
- Не дюже, дяденька…
- Видно, уморился? Ишь весь мокрый, как пышь из воды.
- Маленько уморился… Но только передохну и шабаш… Не оконфузю Корнилова. А главная причина - жарко!
- А ты ешь, и не будет жарко… Ветчина-то скусная с булкой… Ешь, мальчонка… И огурцы кантуй… Очень даже хорошо с сольцей…
Маркушка ел торопливо, рассчитывая воспользоваться шабашем, чтоб сбегать на бастион - посмотреть на него и проведать отца. Не отставал и Бугай и промолвил:
- Даром, что седьмой десяток, а зубы все целы! Отпей и кваску, Маркушка… Отлично!
И ветчину и огурцы они быстро прикончили…
- Теперь давай кавуны есть.
Но Маркушка деликатно отказался. Однако арбуз взял.
- Да ты что же, Маркушка?
- Тятьке бы снес…
- Добер же ты, Маркушка. Однако ешь… Мы тятьке и два принесем… Хватит и на нас…
После того как Маркушка съел арбуз, старый яличник подал мальчику сверток с леденцами.
- Это ты один ешь… А мы с твоим тятькой этим не занимаемся. А ты любишь?
- Очень даже… Спасибо вам, дяденька.
- Завтра опять будет тебе такая прикуска… А теперь пойдем на баксион…
Когда Бугай с Маркушкой пришли на бастион, матросы, разбившись артелями, еще сидели, поджавши ноги на земле, за баками и только что, прикончив щи, выпрастывали мясо, разрезанное на куски. Все ели молча и истово, не обгоняя друг друга, чтобы каждому досталось крошево поровну.
- Чего раньше не пришли? - спросил Ткаченко. - Скусные были шти… А теперь присаживайся, Бугай и Маркушка… Хватит и на вас.
- Присаживайся! - поддержали и другие обедавшие.
- Сыты, матросики… Обедали… Может, Маркушка хочет…
Не захотел и Маркушка и, подавая отцу два арбуза, промолвил:
- Это вам… Дяденька позволил.
- А надоумил принести тебе, Ткаченко, твой Маркушка, - вставил Бугай.
- Ты? - спросил Ткаченко.
- Я, тятенька! - ответил мальчик.
- Молодца… Отца угостил…
И все похвалили Маркушку.
- У меня карбованец есть для вас! - неожиданно произнес Маркушка, обращаясь к отцу.
И, доставши из кармана штанов серебряный рубль, подал его отцу.
- Откуда карбованец? - строго спросил черномазый матрос и нахмурил брови.
- Сам Нахимов дал! - горделиво объявил Маркушка.
- Павел Степаныч! - воскликнул Ткаченко. - Да как же ты с Павлом Степанычем говорил?
Маркушка рассказал, как он "доходил" до Нахимова, и отец, видимо довольный своим сыном, сказал:
- Провористый же ты, Маркушка… Мальчонко, а отчаянный… Никого не боится… А ежели к Менщику… дойдешь? - шутил Ткаченко.
- Дойду.
- А если Менщик велит тебя сказнить?
- За что?
- А так. Велит сказнить и… шабаш!
- Сбегу от него и прямо к Нахимову… Так, мол, и так… Как он решит…
Матросы смеялись.
Когда убрали бак, Ткаченко разрезал два арбуза на десять частей, и вся артель съела по куску; затем все разошлись и кое-где прилегли заснуть до боцманского свистка.
Ткаченко поговорил несколько минут со своим приятелем Бугаем и с Маркушкой, и скоро матроса потянуло ко сну.
И он прилег около орудия.
Захотелось соснуть после обеда и Бугаю.
И он сказал Маркушке:
- Валим домой… на стройку батареи… Там я сосну, и ты отдохни… И твой тятька хочет спать…
- Это Бугай верно говорит. Через склянку разбудят…
Маркушка просил остаться. Он не помешает отцу. Он походит здесь и посмотрит, как на "баксионе".
- Очень занятно. Дозвольте, тятенька!
- Ну что ж… Погляди… Ишь любопытная егоза! Да смотри не опоздай на работу, землекоп!.. Пока прощай, Маркушка! А завтра приходи к обеду.
- Не опоздаю… завтра прибегу в обед! - проговорил Маркушка.
И, засунув в рот два последние леденца, пошел по бастиону и разглядывал все, что его интересовало.
А смышленого мальчика интересовало все.
Когда Маркушка отошел, Ткаченко остановил Бугая и сказал:
- Все под богом ходим… Придет он, пойдет на штурм, может, и убьет, а то бондировкой убьет.
- К чему ты гнешь, Игнат?
- А к тому, чтобы поберег сироту… Маркушку, пока он войдет в понятие.
- Он и теперь в понятии… И будь спокоен… Маркушку поберегу.
- Спасибо, Бугай!
- Пока прощай, Игнашка.
Бугай вернулся на стройку. Там царила тишина. Усталые, все после обеда крепко спали на земле.
А Маркушка тем временем спустился вниз, обошел бастион, прошел по рву, увидал, где пороховой погреб и где лежат бомбы.
Кто-то указал на маленькие землянки, где жили офицеры.
Маркушка хотел уже идти на стройку, как из одной землянки вышел знакомый мичман, Михаил Михайлович Илимов.
Он весело окликнул Маркушку и спросил, зачем он здесь?
Маркушка объяснил, что "строит батарею", а в шабаш заходил к отцу, а теперь "бакцион" обглядывал.
- Любопытно?
- Очень даже, Михайла Михайлыч! - ответил Маркушка.
И после нескольких мгновений прибавил:
- Дозвольте просить вас, Михайла Михайлыч!
- Что тебе?
- Разрешите мне поступить на бакцион!
Молодой мичман вытаращил глаза.
- Да ты с ума сошел, Маркушка? Видно, не понимаешь, о чем просишь?..
- Очень даже понимаю, ваше благородие.
- Ведь тут, Маркушка, только теперь любопытно, а как придут союзники… да как начнут бомбардировать, могут убить тебя…
- Да что ж…
- Ты еще мальчик… Тебе рано воевать.
- Я заслужил бы, Михайла Михайлыч… В какую должность пристроите - буду стараться… Будьте добреньки…
- Не смей и думать… Лучше уезжай из Севастополя.
- Не поеду… Пока я рулевым… А ежели вы не определите на баксион, буду просить Нахимова. Он меня знает… Видит, что я, слава богу, не маленький…
Мичман смотрел на маленького, худенького, востроглазого мальчика с серьезным умным лицом и расхохотался.
- Что ж, просись… Только и Павел Степаныч не назначит… Поверь, Маркушка. Мальчиков на смерть не посылают… Вот услышишь, как будет бомбардировка, тогда и сам не захочешь сюда…
- Что ж, подожду бондировку, и ежели не испугаюсь… буду проситься…
- Какое же думаешь место?
- Какое угодно… Только, чтобы был в защитниках… Не оконфузю вас… Мало ли какое дело найдется и для мальчика.
- Хвалю за твою отвагу… Но мальчикам еще рано сражаться… Выбрось это из головы, пока мал… А как вырастешь… тогда другое дело… И ни у кого не просись… Ну, до свидания, Маркушка. Пока неприятеля нет, зайди ко мне… Я покажу всем такого мальчика!
Маркушка ушел с бастиона. Во всю дорогу он мечтал о том, как будет защищать Севастополь, и решил после первой же бомбардировки проситься на бастион.
Бугай спал и только делал гримасы, когда злые мухи бегали по его лицу, щекотали губы и нос.
Тогда Маркушка присел около "дяденьки" и, найдя камышовку, стал обмахивать ею лицо своего пестуна и друга, раздумывая о том, как решит "дяденька" насчет "баксиона".
Пробил колокол, и все поднялись. Через минуту принялись за работу.
К вечеру зашабашили.
На смену дневных рабочих на работу пришли ночные. Были зажжены смоляные факелы, разгонявшие мрак ночи, и рабочие рыли землю и насыпали ее. А матросы уже привезли орудия на сооружаемую батарею.