Она стояла в центре кружка провожающих, обмениваясь со всеми короткими ласковыми словами. Все эти родные и знакомые, не раз подвергавшиеся ее злословию, казалось, так сердечно высказывали ей привязанность, так горячи и искренни были их пожелания, что все, все казались ей в эти минуты необыкновенно милыми, хорошими и добрыми. И она как-то невольно придавала значительность и сердечную приподнятость своим самым обыкновенным и незначащим словам.
Но вдруг по лицу молодой женщины мелькнуло выражение испуга.
- Слушай, мамочка…
Пожилая, внушительного вида, сильно молодившаяся, подкрашенная вдова известного боевого генерала, довольная, что ее Мета вышла наконец замуж влюбленная и расходы заботливой матери сократятся, - услышала своим чутким ухом тревожную нотку в голосе дочери. И генеральша с еще большей нежностью спросила:
- Что, Мета?
- Мне… Пришли в Алупку мой берет… Я забыла взять… Не забудь.
- Завтра пошлю, милая.
И, словно бы внезапно спохватившись, прибавила:
- А ты и не хотела показать, как устроились в купе. Покажи…
- Пойдем, мама…
И когда они вошли в маленькое купе, полное букетами цветов, мать воскликнула:
- И как же хорошо… И как я рада, что ты счастливая! - прошептала мать.
- О да… да… Но, мамочка… Ведь надо Никсу сказать, - чуть слышно, взволнованно сказала Мета.
- Я говорила тебе… Не теперь только…
- А когда?
- Завтра, послезавтра… понимаешь… Как мы обворожительны! - восхищенно промолвила мать и обняла дочь. - Ну, идем, Мета.
II
Они вернулись на платформу обе веселые.
- Ведь ненадолго прощаемся, Мета… Не правда ли?
- На месяц, мама.
"Никс так меня любит!" - подумала Мета, ища глазами мужа.
Никс, плотный, цветущий, красивый блондин одних лет с женой, с решительными, слегка наглыми голубыми глазами, с подстриженной маленькой бородкой и пушистыми, кверху вздернутыми усами, в темно-синем вестоне и в мягкой шляпе, ходил по перрону под руку со своим товарищем по лицею, старым другом и сослуживцем по министерству.
Далеко не счастливый по виду, молодой, озабоченный и раздраженный, он сдержанно-тихо говорил другу:
- Ради самого черта, Венецкий! Сделай все… все…
- Сделаю, Никс…
- Не забудь… Не зарежь меня… Завтра же поезжай к Александре Эсперовне. Всего удобнее в два часа… Прежде был мой час, и муж на службе… Успокой. Ври… ври, объясняя, почему я уехал, не простившись… И скажи, что, как вернусь из Крыма, буду у нее… А то, что обещал, пришлю из Алупки…
- Разве ты, Никс, и у Александры Эсперовны занял?
- А ты думал, что я ей дал взаймы?.. Откуда? От американского дядюшки, что ли, наследство?.. Или ты мне дал?.. Одним словом, будь чрезвычайным послом… И благословляю тебя… В качестве утешителя сделайся другом сердца… Она…
- Свинья ты…
- Охотно верю… Но, главное, уговори моих подлецов кредиторов… Я их просил… Верят мало… Убеди, что получу же за женой средства… Со всеми расплачусь.
- Много ли берешь за женой?
- Не меньше двухсот тысяч… Есть пензенское имение. Продают… Конечно, дурак! - раздраженно прибавил Никс.
- На всякого мудреца довольно простоты…
- Еще если бы был влюблен до одурения… Решил утром сегодня предложить генеральше ультиматум… Сколько? И немедленно двадцать пять тысяч… И понимаешь, какое-то идиотство нашло… Ни слова!.. Неловко было сказать, что, кроме долгов, ничего… А ведь мог бы сегодня заткнуть все дыры… Так и обещал подлецам… И теперь, если они предъявят векселя ко взысканию… Скандал!..
- Скажи жене…
- Еще бы!.. Не броситься же под поезд!.. Я хочу жить как порядочный человек… Для чего же ты держал сегодня над моей головой венец?.. Мета будет прелестной женой… Влюблена, не глупа, не terre a terre с ревнивыми сценами и записными книжками. Душевное спокойствие. Звонки не будут раздражать… Мирный очаг в уютном гнезде. Пора избавиться от моей каторги…
Вдруг Никс нахмурился и раздраженно промолвил:
- Повернем… Сейчас полюбуешься вот этим мерзавцем, который пришел сюда…
"Мерзавец" в образе почтительного швейцара подошел к Никсу и, снимая фуражку с галуном, чуть слышно прошептал:
- Когда же? Все вам отдал, Николай Иваныч!
- Видите, женился… Получу… Вернусь через месяц… Все получите, - почти тихо, чуть слышно промолвил Никс.
И внушительно и громко прибавил, сунув швейцару золотой:
- Так смотри же, Викентий!.. Ступай!
Никто, разумеется, не догадался в чем дело.
Швейцар, по-видимому, мало обнадеженный, что скоро посмотрит на свои деньги, не особенно горячо поблагодарил и, надевши фуражку, с мрачным видом пошел к выходу.
- Нет!.. Это черт знает что… Скотина вообразил, что удираю из-за его тысячи рублей…
Пробил второй звонок.
- Так будь другом, Венецкий… Все, что просил…
- Постараюсь, Никс.
- Один месяц пусть подождут… Один месяц - и все до копейки… Телеграфируй в Алупку… Разумеется, условно…
- Конечно…
Друзья вернулись к вагону.
Начались пожатия рук, объятия, поцелуи и пожелания.
- Счастливец Никс! - говорили приятели.
- Прелестная пара! - заметила какая-то дама.
Все посторонились, когда пожилой господин в фетре подошел к племяннице.
Он три раза поцеловал Мету, наскоро перекрестил ей лоб и сказал:
- До свидания, Мета… Если удосужишься, напиши - как погода в Крыму.
- Непременно, дядя… Будь здоров!
- Какое тут здоровье? - недовольно промолвил его превосходительство, точно Мета осмелилась желать здоровья человеку, который постоянно считает себя нездоровым и все-таки работает с утра до ночи, удивляя по временам авторов восторженных статеек "железной энергией и неусыпным трудолюбием" его превосходительства.
- Ты, дядя, взял бы отпуск… Нельзя так работать! - с трогательным участием проговорила Мета. - Приезжай в Крым…
- Отдохни ты за меня, Мета! - шутливо сказал дядя.
Мета уж была в объятиях матери, а пред его превосходительством словно выплыл из-за жены Никс, почтительно наклонив обнаженную, коротко остриженную белокурую голову.
- Ну, доброго пути, Николай Иваныч! - довольно равнодушно говорил пожилой господин, и взгляд его стал еще застланнее и, казалось, непроницаемее.
Он протянул маленькую руку в лайковой желтой перчатке и, слегка пожав руку нового родственника, не внушавшего доверия ни к его способностям, ни к его средствам, ни к его основательности, прибавил чуть-чуть мягче, но все-таки деловым тоном:
- Благоразумно сделали, что везете жену в Крым. Отдыхать и тратить деньги лучше дома, чем за границей!
Никс согласился и поспешил отойти, чтобы проститься с родными и приятелями.
Его превосходительство не стал ожидать третьего звонка.
Он сделал общий любезный поклон, сделал приветствие рукой Мете и твердой, быстрой походкой направился к выходу.
"К себе не возьму!" - бесповоротно решил он о Никсе.
И его превосходительство стал думать о весьма важной записке, которая лежала на столе в его кабинете. Его лицо оживилось. Он не сомневался, что запиской "подложит свинью" одному из своих коллег.
С уходом пожилого господина в фетре почти все провожавшие Руслановых словно бы почувствовали облегчение от необходимости льстить и от невозможности позлословить насчет его превосходительства.
Тотчас же пошли сдержанные обмены впечатлений.
Сестра его превосходительства, молодящаяся генеральша, первая же шепнула дочери:
- Я думала, что он хоть теперь тебе даст пакет, Мета… Он ведь знает, что мои дела не блестящи… И я не могла…
- Скряга! - ответила Мета…
- Эгоист был, эгоист и остался!
Какая-то родственница Меты говорила блестящему офицеру:
- Кажется, мог бы подарить что-нибудь приличное племяннице… А то скверненький браслет в сто рублей… И ведь одинок… Старый холостяк…
- Ну, не совсем одинок, - заметила другая дама.
- Не очень-то ему стоит эта дама.
- Скуп!
- И жалуется, что, кроме жалованья, ничего.
- Знаем мы эти "ничего"… И вдруг где-то имение в триста тысяч.
- Не мудрено. Рыцари без страха и упрека обязательно выигрывают на свой билет двести тысяч! - проговорил какой-то статский смеясь.
Красивый седой генерал говорил другому генералу.
- Ты знаешь… Я командовал полком, а он был в то время каким-то незначительным "чинушей".
Красивый генерал подернул плечами, точно был обижен и удивлен.
- А ловкая шельма… Слышал, недавно? - ответил генерал.
И не без завистливого смеха говорил что-то на ухо другому.
- Неужели?
- Все говорят.
Пробил третий звонок. Поезд тихо тронулся.
Мета и Никс весело кивали из открытого окна купе в ответ на поднятые шляпы мужчин и воздушные поцелуи дам.
Генеральша, отирая слезы, крестила в воздухе дочь и воскликнула:
- Да хранит тебя бог! Пиши, Мета!
Разбившись на группы, провожающие пошли к выходу. Слышались замечания о новобрачных.
- Никс прогадал… У Меты ничего.
- А пензенское?
- Один из воздушных замков матери… Кругом должна.
- А у Никса?
- Долгов еще больше.
- Бедная Мета… Она так любит.
- Этого мало… Бедняга Никс!
- Толком узнай, что получает.
- Влюбились…
- Никс!? Едва ли…
- Но как они будут жить?
- Дядя устроит… Заплатит долги Никса ради Меты…
- Не из таких американских дядюшек.
- Никс сам виноват. Не женись!
- И зачем Мета пошла за нищего?
III
Никс волновался… "Что даст ему женитьба?"
Он прибрал к месту букеты, коробки с конфетами, саки и чехлы с зонтами.
Мета сняла шляпу, посмотрела на себя в зеркало, сняла перчатки и взглянула на свои красивые руки с кольцами на длинных тонких пальцах.
Оба сели рядом.
"О делах еще рано!" - подумал Никс и поцеловал Мету.
Мета приникла к нему. Никс не без сентиментальности гладил ее волосы.
Мета, казалось, предпочла бы более серьезные доказательства счастия Никса. Когда он был женихом, не гладил головы, а целовался.
И, переполненная чувством, она почти умиленно, восторженно прошептала:
- О, как я люблю тебя! И как я горжусь тобой. Никс.
Что Мета, давно желавшая семейных радостей и считавшая флирт одним из приятных видов спорта, была как кошка влюблена в дьявольски красивого блондина, это было естественно и понятно. Но почему она могла гордиться Никсом, - этого не мог понять даже и при всей своей наглости Никс.
Кроме лица и сложения, он никакого повода для гордости не подавал.
Но это ему было приятно, - пусть гордится мужем!
И Мета, на которой он женился с специальной целью, ему очень нравилась. Кроме "души", у нее была и красота… Двадцать семь, правда, но моложава и свежа. Сложена отлично. Целуется вкусно, - видно, выучилась на флирте. Читает даже журналы. Умеет вести умные разговоры без претензий bas bleu. Умеет одеваться. Влюблена и влюбится сильнее. С матерью не особенно дружна. Генеральша слишком афиширует своего юнца любовника, невозможного балбеса.
Вот все или почти все, что знает Никс о жене.
Он подумал, что пока еще не может ею гордиться.
Вот когда убедится, что даст пензенское имение…
Никс не сомневался, что оно "серьезно" и Мета обеспечена… Она не девчонка и не дура, понимает, что порядочным людям жениться нельзя только на влюбленных девушках… И теперь домашний очаг казался Никсу такой прелестью… И Мета так мила в своем проявлении горячего порыва, что Никс как будто и не совсем лживо смягчил свой мягкий голос до влюбленной нежности, когда, крепко сжимая руку Меты в своей, говорил:
- Любимая… Родная… Моя красавица… И как хорошо мы поживем в Крыму… Море… Горы… Тепло… Прогулки… И вместе… вместе…
И Никс прибавил:
- В Москве остановимся. Хочешь, Мета?
- Конечно. Я не была в Москве… Там хорошо?
- Гостиницы недурны. Остановимся в "Дрездене". Завтракать в "Большом Московском"… Обедаем в "Эрмитаже"… Кормят хорошо… А вечером…
Никс сообразил, что в его словах нет обязательно поэтического настроения. Он говорил с женой почти так, как говорил с легкодоступной женщиной, когда возил такую в Москву дня на три. Он обещал роскошный номер, обеды в "Эрмитаже" и вечер у Омона.
И Никс понимал, что, во всяком случае, нужна "поэзия".
И он сказал:
- Мы будем счастливы, Мета.
- Если ты…
- Что?
- Не разлюбишь скоро…
- Тебя?
И Никс рассмеялся. Он хотел поцеловать Мету, но в двери постучались.
Вошел кондуктор, взял билеты и спросил, когда приготовить постели.
- В Любани. Мне есть хочется. А тебе, Мета?
И ей захотелось есть… Сегодня был поздний завтрак dinatoire.
Когда они остались одни, Мета серьезно спросила:
- Так не разлюбишь?
- Нет, нет, нет…
- Ты раньше любил, Никс?
- Никого.
- А эти твои дамы…
- Ты слышала?
- Да…
- Ну, так это были увлечения… Мимолетные связи… А теперь… Теперь совсем другое… Понимаешь… Тихий домашний очаг… Уютное гнездо… Красавица, умница жена… Милая!.. Но отчего твой дядя недоволен, что ты вышла за меня замуж?
- Он только собою доволен… И не все ли тебе равно, Никс?.. Мы любим друг друга…
- Это не мешает, Мета, чтобы твой скряга перевел меня к себе и устроил бы лучше, чем в моем министерстве.
- Мама попросит… И я, Никс… Не тревожься!
- Я не тревожусь… Надеюсь, и без дяди мы можем жить порядочно… То, что у меня, да твое пензенское… Прости, Мета, что говорю о такой прозе.
И Никс прибавил "поэзии" в поцелуе.
Напоминание о "пензенском" испугало Мету. Она почувствовала себя безмерно виновной перед Никсом и, полная раскаяния, мучилась, что во время флирта с ним как-то мимоходом сказала о "пензенском". А мама тоже говорила при Никсе о продаже пензенского… Никса обманули… Он верил… Он не скрывал, что не имеет большого состояния…
И Мета забыла совет матери…
"Никс так любит… Он простит… Надо сию минуту сказать!" - мучительно-нетерпеливо подумала Мета и со слезами на глазах трагическим шепотом проговорила:
- Никс… Милый… Хороший… Прости…
И, вероятно, понимая, как вернее получить прощение, Мета крепче целовала Никса в губы.
Никс отвел губы, чтобы удобнее было Мете говорить, а ему слушать. Он в первую минуту не пришел в ужас от того, что рассчитывал узнать. Его мужское самолюбие было оскорблено, и он уже заранее примирялся с Метой.
"Дофлиртилась к двадцати семи летам!" - подумал он.
Снисходительно-насмешливая улыбка скользнула по его губам и, поглаживая склоненную голову Меты, Никс ласково прошептал:
- Не волнуйся, Мета… Рассказывай, родная… что такое?.. Если бы и роман был… Разве я, милая, не люблю тебя…
- И тебе не стыдно, Никс?.. - с нежным упреком промолвила Мета…
Никс продолжал гладить голову.
Внезапно освобождая свою голову, Мета прибавила:
- Что это у тебя за привычка гладить волосы, Никс?..
Никс извинился и просил:
- Так какая у тебя, Мета, тайна? Она очень страшная? - шутя прибавил Никс.
- Она меня мучила… Хотела раньше, но…
- Говори.
- Милый! Пензенского имения нет!
Никс в первую минуту, казалось, не понимал.
И прошептал подавленным голосом:
- Что?! Как?!
- И ничего у меня нет… Знай, Никс! И ты не разлюбишь своей Меты?.. Ведь нет?
И Мета хотела обвить шею Никса. Он отодвинулся.
Мета взглянула на него и… увидала совсем другое лицо.
Оно было бледное, злое и испуганное. Глаза горели резким блеском. Губы искривились. Он с нескрываемым презрением смотрел на Мету и нервно теребил бородку.
"И он только что говорил о любви?" - подумала Мета и замерла в ужасе, не спуская с Никса влюбленных глаз.
Несколько секунд царило молчание.
IV
Едва сдерживаясь, Никс проговорил:
- Что ж вы со мной сделали, Марья Александровна?.. Вы обманули меня?.. Вы предполагали, что одной любви достаточно?.. Чем же мы будем жить… Как вы предполагаете?..
- О Никс… Этот тон… Ты говорил, что любишь…
- Говорил… Но я не думал, что вы вместе с матерью так подведете меня… Понимаете ли? Положение мое отчаянное… Кругом в долгах… Векселя… И я обнадежил кредиторов… А теперь… Под поезд, что ли?
Мета зарыдала.
- Никс… Никс… Ужели ты из-за денег женился?..
- Женился, надеясь избавиться от петли… Не первый, не последний. А вы мне нравились. Очень… И мне досадно, что у такой хорошенькой женщины нет средств. Поверьте, я был бы недурным мужем богатой жены. Это естественно. Но не скрою…
- Еще чего? - спросила подавленная Мета.
- Скажи вы, что у вас ничего нет…
- Не женились бы?
- Разумеется… Оттого-то вы и ваша maman поймали меня на пензенском имении. Влюбились в меня… Но… ведь это не помешало бы нам отлично любить друг друга без обряда венчания… если бы вы без предрассудков признали эту форму счастия. А я приискал бы девушку со средствами…
Мета возмущалась и негодовала. Ей хотелось сказать Никсу, что он нечестный человек.
Но она бросилась к нему и, целуя его, шептала:
- Я люблю тебя… Прости… прости… Люби меня, Никс.
В эту минуту постучали в двери и кондуктор сказал:
- Любань! Три минуты!
Никс велел кондуктору взять его вещи.
- Это что значит? - растерянно спросила по-французски Мета.
- Остаюсь в Любани - и в Петербург.
- А я…
- Как вам будет угодно. Или в Крым поезжайте… или в Москву и в тот же вечер домой, к maman… Отдельный вид пришлю к генеральше. Затем развод… Имею честь кланяться!
Никс почтительно снял шляпу и вышел.
- Infame! - сказала Мета.
И бросилась в подушку и рыдала.
Севастопольский мальчик
Повесть из времени Крымской войны