И она, взяв его под руку, тихо пошла с ним рядом в детскую. Красивое, тонкое лицо Бориса покраснело, и в губах совершенно исчезло выражение насмешки. Он выпрямил грудь и счастливо, самодовольно вздохнул. Глаза его смотрели, казалось, далеко в будущность, за четыре года, в счастливый 1809 год.
Молодежь собралась опять в детскую, где больше всего она любила сидеть.
- Нет, не уйдешь! - закричал Николай, все делавший и говоривший страстно и порывисто, одною рукой хватая Бориса за рукав мундира, другою отнимая руку у сестры. - Ты обязан обвенчаться.
- Обязан, обязан! - закричали обе девочки.
- Я буду дьячок, Николаенька, - кричал Петруша. - Пожалуйста, я буду дьячок "Господи, помилуй!"
Казалось бы непонятным, что могли находить веселого молодые люди и девушки в венчании куклы с Борисом, но стоило только посмотреть на торжество и радость, изображенные на всех лицах, в то время, как кукла, убранная померанцевыми цветами и в белом платье, была поставлена на колышек лайковым задом, и Борис, на все соглашавшийся, подведен к ней, и как маленький Петруша, надев на себя юбку, воображал себя дьячком, - стоило только посмотреть на все это, чтоб, и не понимая этой радости, разделить ее.
Во время одевания невесты Николай и Борис были выгнаны для приличия из комнаты. Николай в волнении ходил по комнате и про себя ахал и пожимал плечами.
- Что с тобой? - спросил Борис.
Тот поглядел на своего друга и отчаянно махнул рукой.
- Ах, ты не знаешь, что со мной сейчас случилось! - сказал он, хватая себя за голову.
- Что? - спросил Борис насмешливо и спокойно.
- Ну, я уезжаю, а она… Нет, я не могу сказать!
- Да что же? - повторил Борис. - С Соней?
- Да. Знаешь что?
- Что?
- Ах, удивительно! Как ты думаешь? Обязан я после этого все сказать отцу?
- Да что?
- Знаешь, я сам не знаю, как это случилось, я поцеловал нынче Соню; я скверно поступил. Но что же мне делать? Я до безумия влюблен. А дурно это с моей стороны? Я знаю, что дурно… Как ты скажешь?
Борис улыбнулся.
- Что ты говоришь? Неужели? - спросил он с хитрым и насмешливым удивлением. - Так и поцеловал в губы? Когда?
- Да сейчас. Ты бы не сделал этого? А? Не сделал бы? Я дурно поступил?
- Ну, не знаю. Все зависит от того, какие ты имеешь намерения.
- Ну! Еще бы. Это верно. Я ей сказал. Как меня произведут в офицеры, так я женюсь на ней.
- Это удивительно, - повторил Борис. - Как ты, однако, решителен!
Николай, успокоившись, засмеялся.
- Я удивляюсь, отчего ты никогда не был влюблен и в тебя не влюблялись.
- Такой мой характер, - сказал Борис, краснея.
- Ну, да ты хитрый! Правду Вера говорит. - Николай вдруг принялся щекотать своего друга.
- А ты отчаянный. Правду же Вера говорит. - И Борис, боявшийся щекотки, отталкивал руки своего друга. - Ты уж что-нибудь сделаешь необыкновенное.
Оба, смеясь, вернулись к девочкам для совершения обряда венчания.
XVII
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Кроме того, ей хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
- С тобой я буду совершенно откровенна, - сказала Анна Михайловна. - Уж мало нас осталось старых друзей. От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Княгиня посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
- Вера, - сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно нелюбимой. - Как у вас ни на что такта нет. Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам или…
Красивая Вера улыбнулась, видимо, не чувствуя ни малейшего оскорбления, и прошла в свою комнату. Но, проходя мимо детской, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Соня сидела близко подле Николая, который с разгоряченным лицом читал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и молчали. Борис держал ее руку и выпустил при появлении Веры. Наташа взяла стоявший подле нее ящичек с перчатками и стала перебирать их. Вера улыбнулась. Николай с Соней посмотрели на нее, встали и вышли из комнаты.
- Наташа, - сказала Вера меньшей сестре, внимательно перебиравшей душистые перчатки. - Что это Николай с Соней от меня бегают? Что у них за секреты?
- Ну, что тебе за дело, Вера? - тоненьким голоском, заступнически проговорила Наташа, продолжая свою работу. Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, добра и ласкова от счастья.
- Очень глупо с их стороны, - сказала Вера тоном, который показался обиден Наташе.
- У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, - сказала она, разгорячаясь.
- Как глупо! А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься. Это нехорошо.
Борис поднялся и вежливо поклонился Вере.
- Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится. Я не могу жаловаться, - сказал он насмешливо.
Наташа не засмеялась и подняла голову.
- Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову), даже скучно, - сказала она. - За что она ко мне пристает?
И она обратилась к Вере.
- Ты это никогда не поймешь, - сказала она, - потому что ты никогда никого не любила, у тебя сердца нет, ты только мадам де Жанлис (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом сколько хочешь.
Это она проговорила скоро и вышла из детской.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, опять улыбнулась тою же улыбкой, ничего не значащею, и, видимо, не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, по-видимому, еще холоднее и спокойнее.
XVIII
В гостиной продолжался разговор.
- Ах, милая, - говорила графиня, - и в моей жизни не все розы. Разве я не вижу, что при таком образе жизни нашего состояния нам не надолго? И все это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это все устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Анет, как это ты, в твои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
- Ах, душа моя! - отвечала княгиня Анна Михайловна. - Не дай бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, - продолжала она с некоторою гордостью. - Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого-нибудь из этих тузов, я пишу записку: "Княгиня такая-то желает видеть такого-то", - и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне все равно, что бы обо мне ни думали.
- Ну, как же ты просила о Бореньке? - спросила графиня. - Ведь твой уж офицер гвардии, a Николай идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
- Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на все согласился, доложил государю, - говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
- Что, он постарел, князь Василий? - спросила графиня. - Я его не видала с наших театров у Румянцевых. Я думаю, забыл про меня. Он за мною волочился, - вспоминала графиня с улыбкой.
- Все такой же, - отвечала Анна Михайловна. - Князь любезен, рассыпается. Высокое положение нисколько не вскружило ему голову. "Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, - он мне говорит, - приказывайте". Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Натали, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, - продолжала Анна Михайловна, с грустью и понижая голос, - до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает все, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, буквально нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. - Она вынула платок и заплакала. - Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении. Одна моя надежда теперь на князя Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника - ведь он крестил Борю - и назначить ему что-нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут, мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что-то.
- Часто думаю, может это и грех, - сказала княгиня, - а часто думаю: вот князь Кирилл Владимирович Безухов живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
- Он, верно, оставит что-нибудь Борису, - сказала графиня.
- Бог знает. Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я все-таки поеду сейчас к нему, и с Борисом, и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, все равно, когда судьба сына зависит от этого. - Княгиня поднялась. - Теперь два часа. А в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
- Прощай, душа моя, - сказала она графине, которая провожала ее до двери. - Пожелай мне успеха, - прибавила она шепотом от сына.
- Вы к князю Кириллу Владимировичу, моя милая, - сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. - Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцевал. Зовите непременно… Hy, посмотрим, как-то отличится нынче Тарас. Говорят, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
XIX
- Мой милый Борис, - сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий, усыпанный красным песком двор известного, с колоннами, дома графа Кирилла Владимировича Безухова. - Мой милый Борис - сказала мать, выпрастывая руку из-под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, - оставь, пожалуйста, свою гордость. Граф Кирилл Владимирович все-таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, будь мил, как ты умеешь быть.
- Ежели бы я знал, что из этого выйдет что-нибудь, кроме унижения, - отвечал сын холодно. - Но я обещал вам и делаю это для вас. Только это в последний раз, маменька. Помните.
Несмотря на то, что чья-то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном, которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах, значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжон или графа, и узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
- Мы можем уехать, - сказал сын по-французски, видимо, обрадованный этим известием.
- Друг мой! - сказала мать умоляющим голосом, опять дотрагиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокаивать или возбуждать его.
Борис, опасаясь сцены при швейцаре, замолчал с видом человека, решившегося испить чашу до дна. Он, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
- Голубчик, - нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь. к швейцару, - я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я за тем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича, ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул шнурок наверх и отвернулся.
- Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, - крикнул он сбежавшему сверху и из-под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро, в своих стоптанных башмаках, пошла вверх, по ковру лестницы.
- Милый, ты мне обещал, - обратилась она опять к сыну, прикосновением руки возбуждая его. Сын, опустив глаза, шел не весело.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василию.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка, и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по-домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Лоррен.
- Итак, это верно, - говорил князь.
- Князь, человеку свойственно ошибаться, но… - отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
- Хорошо, хорошо…
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и, молча, но с вопросительным видом подошел к ним. Сын с удивлением заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах княгини Анны Михайловны.
- Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам свидеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? - сказала она, не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда и обращаясь к князю как к лучшему другу, с которым можно разделить горе. Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
- Неужели? - воскликнула Анна Михайловна. - Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, - прибавила она, указывая на Бориса. - Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
- Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
- Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, - сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемой Анною Михайловной, еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере Анны Шерер.
- Старайтесь служить хорошо и быть достойным, - прибавил он, строго обращаясь к Борису. - Я рад… Вы здесь в отпуску? - продиктовал он своим бесстрастным тоном.
- Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, - отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и холодно, что князь пристально поглядел на него.
- Вы живете с матушкой?
- Я живу у графини Ростовой, - сказал Борис, опять холодно прибавив: - ваше сиятельство.
Он говорил "ваше сиятельство", видимо, не столько для того, чтобы польстить своему собеседнику, сколько для того, чтобы воздержать его от фамильярности.
- Это тот Илья Ростов, который женился на Натали З., - сказала Анна Михайловна.
- Знаю, знаю, - сказал князь Василий своим монотонным голосом и с свойственным петербуржцу презрением ко всему московскому.
- Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же, игрок, говорят, - сказал он, выказывая тем, что, при всем своем презрении к графу Ростову и ему подобным и при своих важных государственных делах, он не чуждался городских сплетен.
- Но очень добрый человек, князь, - заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика.
- Что говорят доктора? - спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем заплаканном лице.
- Мало надежды, - сказал князь
- А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния мне и Боре. Это его крестник, - прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухова. Она поспешила успокоить его.
- Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, - сказала она, с особенною уверенностью и небрежностью выговаривая это слово, - я знаю его характер, благородный, прямой, но, ведь одни княжны при нем… Они еще молоды… - Она наклонила голову и прибавила шепотом: - Исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может, его необходимо приготовить, ежели он так плох. Мы, женщины, князь, - она мило улыбнулась, - всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере Анны Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
- Не было бы тяжело ему это свидание, милая Анна Михайловна, - сказал он. - Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
- Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Подумайте, дело идет о спасении его души. Ах! Это ужасно, долг христианина. - Из внутренних комнат отворилась дверь, и вышла одна из княжон, племянниц графа, с красивым, угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
- Ну что он?
- Все то же. И как вы хотите, этот шум… - сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну как незнакомую.
- Ах, милая, я не узнала вас, - со счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. - Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались, - прибавила она с участием, закатывая глаза.
Княжна даже не улыбнулась, попросила извинения и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василия сесть подле себя.
- Борис! - сказала она сыну и улыбнулась. - Я пройду к графу… к дяде, а ты поди покамест к Пьеру, мой друг, да не забудь передать ему приглашенье от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? - обратилась она к князю.
- Напротив, - сказал князь, видимо, сделавшийся не в духе. - Я был бы рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека. Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Владимировичу.