Из-за пояса переднего всадника торчал длинный факел. Он быстро сунул в его огонь конец стрелы и вскинул её, зажжённую, к луку. Ромул и поджигатель натянули луки и выстрелили одновременно.
Ромул попал в горло коня, тот встал на дыбы. Всадник рухнул на землю, но его стрела, описав огненную дугу, уже ушла в толщу камышовой крыши. Конь, пронзительно заржав, упал на бок, всадник вскочил, отбросив факел, вскарабкался на круп коня товарища, и поджигатели ускакали прочь.
- Помоги матери! - крикнул Фаустул Ромулу. - Мы - к стадам!
В Ференте уже горело всё, что только может гореть - шалаши, навесы, камышовые крыши землянок. Люди метались, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Акка и Лидия вытаскивали из дверей какие-то горшки. Ромул пытался сообразить, что у него в доме есть ценного, вбежал в наполненную дымом духоту, нашёл у очага фигурку домашнего лара и выскочил наружу.
- Отойдите дальше, - приказал он женщинам, вспомнив пожар тускульского укрепления. - Сейчас здесь будет очень жарко.
Все отошли к старой землянке, крыша которой была выложена дёрном и потому не загорелась. Лучший в Ференте дом полыхал долго. Когда к рассвету возвратились мужчины, шатаясь от усталости и горя, крыша уже давно провалилась, но остатки брёвен ещё горели.
- Это что, - Фаустул безнадёжно махнул рукой в сторону дома. - Полсотни наших коров увели! А царских впятеро больше.
Налёт разбойников потряс Альбу: угнали уйму коров, лошадей и овец, сожгли запасы сена, множество домов, убили нескольких пастухов, правда, большей частью рабов.
Альбанцы потом долго спорили, сколько было нападавших - полсотни, сотня, две? Поджигатели выбрали подходящее время: хмельные после праздника Цереры воины выступили из города, когда разбойники уже успели угнать добычу в лес. Несколько всадников, занявших опушку У Тускульской дороги, помешали альбанцам начать преследование. Утром они исчезли, но преследователей у границы остановили тускульцы, не желавшие видеть вооружённых соседей на своей земле. Переговоры с посылкой гонцов в Тускул и Альбу заняли достаточно времени, чтобы разбойники успели скрыться. В Альбе считали, что тускульцы были подкуплены.
Фаустул был совершенно разорён. Он потерял не только дом со всем имуществом, стадо, рухнуло и его положение в общине. Амулий решил наказать пастуха, не сумевшего уберечь Вверенное ему добро, и поставил над своими сильно пострадавшими стадами нового старшего. Уже немолодой Фаустул впал в уныние, Акка, простывшая в ночь пожара, слегла. Братья прошли смотр в числе легковооружённых воинов, стали гражданами Альбы с правом получения земельного надела, как гласил закон, "из освобождающихся в порядке очереди". Но пока что в Альбе земли не освобождались; население города росло, и молодёжи в родной общине приходилось трудно. Конечно, в случае смерти Фаустула они бы получили принадлежавший ему участок земли с домом и частичкой прибрежного луга. Вернее, не они, а один из них по жребию. Но было похоже, что им, как и десяткам других юных альбанцев, придётся искать счастье на стороне.
Глава 9. РЕЯ-ИЛИЯ
Эту женщину иные называют Илией,
иные Реей.
Плутарх. Ромул
Амулий вернулся с удачной охоты на вепря и отдыхал, попивая вино около жаровни с углями, когда начальник стражи Сервий доложил ему о человеке, желающем сообщить нечто важное.
- Пусть подождёт, - ответил царь, - а, впрочем, впусти его.
Крупный, круглоголовый, аккуратно одетый мужчина вошёл и почтительно остановился посреди комнаты. Амулий велел слуге подать вторую чашу и удалиться.
Пришедший поклонился, положил перед Амулием укрытый платком подарок и торжественно поднял дорогую ткань. Под ней оказалось ручное этрусское зеркало. Царь поднял вещицу, глянул на своё отражение в полированной бронзе, перевернул и залюбовался изящной выгравированной на обратной стороне сценкой. Там, сплетя руки, прощались двое влюблённых, а за их спинами стояли демоны смерти: Тухулка с лошадиными ушами замахивался двусторонней секирой на девушку, а крылатый крючконосый Хара протягивал к затылку юноши ядовитую змею. Амулий отложил зеркало и поднял глаза на гостя, немного крючковатый нос которого придавал ему сходство со вторым демоном.
- Садись, налей себе вина и скажи зачем пришёл, - сказал царь, довольный подарком.
Гость церемонно сел и представился.
- Я купец. Герул из Пренесты. Думаю, то, что я хочу сообщить, заинтересует тебя.
- Посмотрим.
- Когда-то, государь, я был у тебя наёмным воином, - начал Герул и, отвечая на вопросительный взгляд Амулия, добавил: - Очень давно и совсем недолго.
- Не помню, - пожал плечами Амулий.
- Немудрено, я ведь ничем тогда не отличился. - Гость вздохнул и покачал головой. - Но всё же выслушай меня. Тогда я был совсем мальчишкой и служил в конной охране. И как-то осенью нас послали сопровождать на суд Тиберина весталку-преступницу...
Амулий насторожился, его сердце непроизвольно заколотилось.
- Ну и что? - хрипло спросил он.
- Так вот, она не утонула.
- Отпустили? - в голосе царя послышалась ярость.
- Нет, государь, всё было по закону, её связали и после молитвы столкнули в Тибр, - ответил купец, - но тем не менее она осталась жива.
- Связанная, в бурной реке? - Амулий пытался не выдать волнения.
- Но ведь это был божий суд, - возразил гость. - Бог мог вмешаться, выбросить на берег, кто-то нашёл, оказал помощь... Не мне об этом судить.
- Лжёшь! Я знаю, люди Нумитора хотели выловить её из воды и отвезти в Лавиний в храм Венеры. Но она туда не попала.
- Тем не менее я видел её живой в другом месте.
- Это невозможно!
- Я узнал её. Тогда на привале я смог хорошо разглядеть Рею. Такую красоту забыть невозможно, и потом, у неё родинка на правой щеке немного ниже конца глаза.
- Где она? - Амулий подался вперёд.
- А вот этого, государь, я тебе не скажу, - спокойно ответил гость. - Лучше сделаем так: я тебе её привезу, и пусть она сама тебе всё расскажет. Нет-нет, она не у меня, - предупредил он вопрос царя. - Живёт в другом городе с богатым мужем-купцом и тремя детьми.
Амулий скрипнул зубами:
- И как же ты собираешься её привезти?
- Украду. Если хорошо заплатишь.
Царь вздохнул, поднялся, прошёлся по комнате. Его сердце затопил водоворот чувств, вернувшихся из давнего прошлого - любовь, ревность, ненависть, зависть... Стоит ли пытаться вернуть Рею, отвергнутую, похороненную, чужую, отдавшуюся какому-то проходимцу, наплодившую ублюдков? Нет, не вернуть, а взять, получить, поймать. Отомстить ей за все страдания, которые она ему доставила своим упрямством и презрением!
- Сколько? - спросил он.
Гость назвал цену, сказал, что возьмёт серебро только в обмен на пленницу, пообещал, что сумеет совершить похищение тихо, не тронув остальных. Амулий остановился и взглянул на Герула так, что тот вскочил:
- Плачу вдвое, - проговорил он сквозь зубы, - но в живых не должно остаться ни ублюдков, ни их отца.
День был ясный, наполненный осенней свежестью. Акка лежала в тени дерева на лавке у входа в землянку, исхудалая, с запавшими глазами. Отца и Плистина не было, они пасли стада более удачливых соседей, Лидия ушла на заработки в город. Акка заметила Ромула, поманила его рукой. Он подошёл, наклонился, она приподняла голову и с трудом спросила:
- Где Рем?
- Тут рядом, чинит кому-то уздечку.
- Позови его.
Ромул привёл брата к матери, они оба опустились перед ней на колени.
- Плохи наши дела, мальчики, очень плохи, - проговорила Акка. - Мы хотели дать вам коней и оружие. А теперь об этом нечего и думать...
- Ничего, - сказал Ромул, - жизнь наладится. Была бы только ты здорова.
Мать покачала головой:
- Боюсь, мне уже не выкарабкаться. Потому-то я и позвала вас, чтобы проститься наедине. Вы хорошие дети. Я получала от вас много радости, пока растила, и совсем немного огорчений. - Акка попросила сыновей помочь ей подняться, поудобней уселась, помолчала, собираясь с силами, и снова заговорила: - Я хочу вам что-то сказать. Не знаю, дадут ли мне боги другой такой случай. Только обещайте не передавать моих слов отцу и не расспрашивать его о том, что я вам расскажу.
Встревоженные братья пообещали хранить её слова в тайне.
- Тогда знайте, - с трудом проговорила она, - я вскормила и воспитала вас, но родила вас не я. Я родила мёртвую девочку, а вы мои приёмные дети.
- Откуда же мы взялись? - поражённо спросил Рем.
- Вас мне принёс Фаустул, новорождённых, в закрытой корзинке и велел считать своими детьми. У меня было много молока, хватило на двоих.
- А наша настоящая мать? - Ромул не верил своим ушам.
- Умерла, - ответила Акка. - Только не спрашивайте отца, кто она и откуда он вас взял. Он запретил мне об этом говорить, и я запрещаю вам. А теперь помогите мне лечь.
Братья осторожно уложили мать на скамью, она слабо улыбнулась, устало закрыла глаза. Ромулу показалось, что, произнеся это признание, она избавилась от давно давившего её груза. Акка приподняла руку, словно искала что-то рядом. Ромул протянул ей пальцы, она нежно погладила их и заснула.
Она умерла во сне через два дня. Её тело сожгли на священном участке над озером. Акку любили в Ференте и проводить её собрались почти все жители селения. Четверо осиротевших мужчин - Фаустул, Плистин, Рем и Ромул - понуро стояли, соприкасаясь плечами. Ромул смотрел в погребальный огонь и вспоминал обгоревшие брёвна родного дома, который, как видно, уже невозможно будет восстановить. Когда костёр догорел и пепел заполнил простую глиняную урну, жрец провёл обряд очищения - окропил собравшихся водой с оливковой ветки и произнёс традиционное: "Кончено". Провожавшие хором ответили: "Прощай, прощай, прощай!" Четверо мужчин закопали урну с прахом Акки рядом с урной Аккила, её отца, под кустом шиповника.
Ночью шёл дождь, в землянке скопилась сырость, за открытой дверью стояла туманная мгла. Братья сидели одни, Фаустул и Плистин пасли чужих овец на дальних лугах и могли появиться только дня через три. Можно было разжечь очаг, но до обеда было ещё далеко, и братьям не хотелось понапрасну жечь дрова.
Они снова и снова обсуждали признание Акки.
- Кто же мы? Приёмыши, схоронившие неродную мать, потерявшие всё, на что могли рассчитывать? - с грустью спросил Ромул.
- Да, мы потеряли всё, - согласился Рем, - но зато получили полную свободу.
- А долг перед отцом?
Рем усмехнулся:
- Отец сам не хотел, чтобы мы стали пастухами. Если он наш отец.
- А почему бы и нет. Может статься, мы его побочные дети от какой-то пастушки или рабыни, умершей при родах. Но даже если он и не отец, кто больше него сделал для нас? - возразил Ромул.
- Знаешь, брат, - голос Рема стал жёстким, - а твоя колдунья оказалась права, мы ведь действительно потомки Реи и Марса, последние отпрыски царского рода.
- Что значит: оказалась?
- А то, что я нашёл доказательство. Помнишь, мать сказала, что нас принесли в корзине? Так вот, вчера я случайно нашёл любопытную корзинку. Сейчас покажу.
Рем отодвинул ящик, достал из-за него и швырнул на пол какие-то тряпки, потом вытащил небольшую цисту и позвал Ромула к дверям, чтобы лучше её рассмотреть. Тот, волнуясь, принял из рук брата драгоценную находку.
- Видишь, - показывал Рем, - она очень старая. Прутья рассохлись, кожа покоробилась и треснула, никуда не годится. Почему же её хранили? Можно решить, что о ней просто забыли, но это не в обычаях матери. А самое главное доказательство: вот это клеймо.
Ромул пригляделся и увидел сбоку выдавленные на коже сцепленные буквы "А" и "М".
- Амулий? - предположил он.
- Да, это циста из его хозяйства. Но, конечно, Фаустул получил её не от Амулия, а от кого-то из близких к нему людей, - кивнул Рем.
- От Гнея Клелия, - уточнил Ромул. - Ты прав, скорее всего, это та самая корзинка, в которой отец принёс нас из города. А кто кроме Гнея смог бы перехватить и спрятать детей несчастной Реи? Но для всех мы остаёмся детьми Фаустула и Акки, и твоё доказательство ничего не меняет.
- Ошибаешься, - возразил Рем. - Меняет и очень многое. Если бог не дал нам погибнуть, значит, он ждёт, что мы воцаримся в Альбе и дадим ей процветание и славу.
- Но почему же он в последний момент передумал? - усомнился Ромул. - Ведь всё так отлично складывалось! Мы стали бы всадниками, после твоих побед на состязаниях нас уже заметили. Гней отдал бы за тебя Приму, а за меня замолвил бы словечко Фламину Юпитера. Я привёз бы Герсилию, и мы бы прекрасно зажили в ожидании часов, когда детоубийцу Амулия призовёт Плутон. А тогда мы тут же предъявили бы свои права на альбанский престол. И Гней бы нас поддержал...
- Размечтался, - остановил брата Рем. - Боги помогают людям, но ничего не делают за них. Марс шлёт нам испытания, и наше дело их выдержать.
- Но у нас же ничего нет!
- Ещё раз ошибаешься, - Рем уложил цисту на прежнее место. - У нас есть очень много. Мы молоды, здоровы, образованы, полны сил. Чего ещё? Остальное зависит от нас.
- И с чего ты предлагаешь начать? Может быть, попроситься на службу к Гнею?
- Никогда, - Рем покачал головой. - Мы должны оставаться свободными, а для этого, - он помолчал и закончил, - нужно достать много денег. Иначе ничего не выйдет.
- Но сперва, - нахмурился Ромул, - нужно найти разоривших нас налётчиков и отомстить им.
- Согласен, - кивнул Рем, - вот с этого и начнём.
Холодный ветер завывал в атрии. Агис укрылся в угловой подветренной комнате, но и там не было покоя, когда солнце вдруг скрывалось за очередной тучей. Он заканчивал предпоследнюю песнь "Энея", сцену победы над Турном. Эней ранит врага копьём, подходит и собирается пощадить, но неожиданно замечает на его груди украшение, снятое с тела троянского юноши Паланта. И тогда в порыве гнева Эней убивает Турна. Агису никак не давалась последняя строфа. Он писал стилосом на воске:
Крикнул: "Кровью плати!"
и железо в сердце
Погрузил. И от тела
в холоде смерти
Отлетела жизнь
к теням преисподним
С жалобным стоном...
Агис переворачивал стилос, заглаживал шариком неудачное слово, писал новое, читал и возвращался к прежнему варианту. И тут слуга сообщил, что приехал Герул из Пренесты. Это было некстати, но от дел не уйдёшь. Агис вложил стилос в ремённой кармашек вощёной дощечки и вышел к гостю, который ждал его в передней комнате.
Герул, рассыпав своим хрипловатым голосом льстивые похвалы хозяину, предложил дать ему в рост значительную сумму.
- У тебя большая торговля, - объяснил он, теребя спускавшиеся на лоб волосы, - и ты сможешь хорошо заработать на моём серебре, а я через полгода возьму сверху только пятую часть.
- Почему же ты сам не пустишь их в торговлю? - спросил Агис. - Если повезёт, за полгода серебро можно удвоить.
- Не любит меня Фортуна, - объяснил Герул. - В прошлый раз я потерял почти всё, в этот хорошо заработал, и вот на меня напал страх, что снова прогорю.
- Серебро с тобой? Что ж, пойдём в храм Меркурия, заключим сделку.
- Поедем, - поправил Герул, - у меня повозка.
Они вышли во двор, где Герул оставил двуколку, запряжённую лошадью. Он забрался в тележку и взял вожжи: оказалось, что он приехал один.
- Как же ты ездишь с такими деньгами без охраны? - изумился Агис.
- А кто знает, что я везу? - ухмыльнулся Герул. - Тем более, я сейчас живу рядом, в Коллации.
Они поехали в храм Меркурия. В нём помещалась прочная кладовая, где хранились городская казна и деньги многих купцов. Герул, оглядевшись, приподнял доски, и Агис с изумлением обнаружил, что у повозки двойное дно, и под её полом можно провезти гораздо больше, чем сумку с серебром, которая там лежала.
С договором провозились довольно долго. Жрецы записали его в двух экземплярах, Агис и Герул принесли, точнее, оплатили жертвы Меркурию и поклялись перед его статуей выполнять договор. Жрец-казначей проверил качество серебра Герула, его вес и, снабдив сумку деревянной биркой с именами сдельщиков, отнёс в кладовую. Там она должна храниться до момента, когда деньги понадобятся Агису. Вернулись к обеду, и Герул в честь заключённой сделки принёс из тележки пару кувшинов вина: фалернского - хозяевам, попроще - слугам.
Глава 10. ОХОТА
Куда, куда вы валите, разбойники
Мечи в безумьи выхватив?
Гораций. Эпод
Выполняя вчерашнее решение, братья с утра отправились на поиски разбойников. Было решено сперва пойти в луга к остаткам стад, расспросить пастухов, потом поискать следы в лесу. Поэтому они снарядились как на охоту, взяли луки и охотничьи сумки. Погода поменялась. По ярко-синему небу неслись серые рваные облака с ослепительно белыми сияющими краями. Холодный порывистый ветер прочёсывал мокрую траву, рябил лужи, трепал тронутые желтизной кроны деревьев, словно это были веники, которыми он пытался подмести небо.
Братья расспрашивали пастухов о ночном нашествии, выясняли малейшие подробности. Страшные картины роковой ночи снова оживали перед ними: отдыхавшие, застигнутые врасплох люди просыпались от топота копыт и криков конников, которые гнали их прочь от стад, поджигали постройки.
Обход лугов они закончили у уцелевшей хижины старого Торна, который угостил их сыром и ячменными лепёшками. Сидя на бревне над озером в любимом месте своих детских игр, они вместе обсудили то, что удалось узнать. Получалось, что разбойников было не так уж много, и они имели чёткий план действий. Четверо конников появлялись первыми, нагоняли на пастухов страх. Остальные, человек двадцать, конные и пешие, гнали скот к лесу. Затем всадники поджигали сеновалы, дома и плетни загонов.
Вожак был среди тех четверых, он скакал на чёрном коне, громко распоряжался. Ромул вспомнил рассказ одного из пастухов, как вожак на скаку срубил голову его рабу, и спросил Торна о голосе всадника: не было ли в нём хрипа?
- Я подумал, может быть, это Кальпур?
- Все они кричали хрипло, - ответил Торн, - но вряд ли это Кальпур. Вроде бы его называли Герулом. А лица в темноте было не разобрать.
Простившись с Торном, братья по Габийской дороге направились в лес. Сперва на дороге ещё можно было обнаружить коровьи следы и навоз, но скоро они совершенно исчезли. Стало ясно, что скот погнали через лес к Тибру, чтобы переправить и продать этрускам.
Сняв башмаки, по колено в тине братья перешли болото, отдохнули, прошли Каменный бугор и ещё до полудня перебрались через Тускулу.
Ворота тускульского укрепления были приоткрыты, и братья вошли внутрь. Там посреди двора перед четырёхугольной бревенчатой башней заканчивали обед воины.
- Куда? - крикнул стражник, дежуривший у ворот.