На забаву - бой безоружных людей с медведями - царевичи идти не захотели, а вот государыня отправилась с предвкушением занятного зрелища. Младший царевич Фёдор мал, чтобы что-то понимать, но делает всё как старший. Иван попросил оставить их с мамками дома, и Федя за ним. Государь только плечами пожал: что ж, не время им жестокости смотреть, пусть лучше погуляют в саду. Да и царице будет спокойней.
Нынешней жене не к сердцу пришлись царевичи, глядит на бедных косо, никогда не приласкает... Не может простить, что муж нет-нет да и назовёт её невзначай Настей. Конечно, обидно это, но и она понять должна, тринадцать лет и многих детей из памяти не выкинешь. Неласкова Мария, скорее даже злобна. Не раз сам Иван Васильевич замечал, как презрительно кривятся губы царицы, стоит попасться ей на глаза пасынкам. Фёдор, тот мал пока, понимает плохо, а Иван уже всё заметил. Однажды прокрался к отцу в опочивальню, бросился перед ним на колени, стал молить, чтоб прогнал проклятую мачеху! Иван Васильевич был в ужасе:
- Что ты, Ваня? Можно ли так говорить, она жена моя!
- Прогони... она злая... прогони... - исступлённо шептал царевич. Пришлось государю кликнуть его мамку, но едва начал выговаривать, чтобы получше следила за мальчиком, как и та чуть не в слёзы:
- Государь-батюшка, не вели казнить, вели слово сказать!
- Говори, - поморщился Иван Васильевич.
Мамка, бухнувшаяся перед тем на колени, подобрала подол своего сарафана и шустро подползла ближе к царю, запричитала быстро-быстро, чтобы не успел остановить:
- Государь, ежели невозможно царевичей от царицы нынешней оградить, то вели нам с ними куда отъехать и жить от неё подалее...
Иван Васильевич оторопел, он слышал, что Мария недолюбливает пасынков, но не думал, что настолько. Нахмурил брови:
- Что, так не милы они царице?
Мамка, видно, боясь сказать что нелестное о Марии, заюлила, запричитала:
- Да пусть уж она сама по себе... Ты нас отпусти, чтоб царевичам ежедневно слёзы не лить...
Царь махнул рукой:
- Поди! Подумаю...
Мамка едва не уползла на коленях, таща за собой царевича Ивана. Тот упирался и кричал, что не хочет уезжать от отца, пусть лучше проклятая мачеха сгинет! В открытую дверь Иван Васильевич заметил младшего Федю, тот стоял, испуганно глядя на брата и прижав худенькие ручки к груди.
По сердцу резануло: сам он осиротел из-за смерти и отца, и матери, а его дети при живом отце точно сироты! Каково им будет знать, что отец живёт во дворце с красивой мачехой, а их отправил вон подальше, чтобы не мешали?! Смогут ли понять и простить? Да и кто смог бы? Детские обиды самые сильные и живучие, им сроку нет.
Но и отправить вон красавицу-жену государь тоже не мог. Решил поговорить с Кученей, должна же она понять, что пасынков надо привечать не меньше мужа, если хочет оставаться царицей.
Не вовремя затеял царь этот разговор. Уж очень хороша была в тот вечер государыня. Чёрные блестящие волосы рассыпались вокруг головы, обрамляя бледное лицо с большими глазами... Молодая упругая грудь вздымалась, предчувствуя горячие ласки мужа... До царевичей ли было тому? Но Иван Васильевич всё же попробовал выговорить:
- Мария, что царевичи снова обижены? Ты бы с ними поласковей, сироты всё же...
Великоватый нос царицы, морщась, съехал набок, красивое лицо исказила гримаса досады и пренебрежения, сразу испортив его. Иван Васильевич уже заметил, что стоило Марии разозлиться, она становится не просто некрасивой, а уродливой, жестокость превращала красавицу в демоницу. Государю стало не по себе, но хитрая черкешенка уже поняла свою оплошность, попыталась улыбнуться:
- Это мамки зря наговаривают! Уж как я с царевичами ласкова, так никто не ласков...
Голос ворковал, а глаза источали злость. От этой двуличности у царя пробежал мороз по коже. В глубине души он понял, что не будет счастлив с этим злым чудовищем. Но его взор уже упёрся в красивую грудь, которую царица намеренно оголила перед мужем. Царевичи были забыты до поры, а неприятный разговор отложен. Иван Васильевич с головой окунулся в объятья молодой черкешенки.
Иван с изумлением и даже недоверием смотрел на жену. Глаза её блестели, ноздри крупного орлиного носа возбуждённо раздувались, казалось, она впитывает вид людских страданий. И не похоже, чтобы царица притворялась, во всяком случае, даже не заметила пристального взгляда мужа. Государь подумал об Анастасии, и ему стало не по себе. Добрая и ласковая умершая жена никогда бы не смогла смотреть на чьи-то мучения. Иван почувствовал неизбывные горечь и тоску, которые испытывал всякий раз, вспоминая любимую Настеньку.
Новая царица любит жестокие развлечения, какие не все мужчины выносят. Нравится ей смотреть, как медведи людей рвут. Вот и теперь в ладоши хлопала, увидев, что огромный зверь добрался до беззащитного мужика и сгрёб того в охапку. Бедолага не выдержал, окрестности огласил нечеловеческий вопль человека, вмиг оставшегося без волос и кожи на голове.
Государь такое видывал не раз, надоело. И мысли сами по себе ушли далеко в юность. Чуть посидел молча, уставившись вдаль, но немного погодя его взгляд снова вернулся к молодой жене.
Та, казалось, забыла о присутствии рядом мужа, Кученей всё так же упивалась видом казни. Иван тоже глянул. Живо вспомнились собственные издевательства над людьми в молодости. А ведь и он давил зазевавшихся конём, травил медведем и собаками, подпаливал бороды... Перестал, потому что Анастасия была бы против? Да, конечно. А ещё противный поп без конца всё о душе твердил.
Воспоминание о Сильвестре привело Ивана в ярость, кулаки сжались, глаза побелели. Знавшие царя ещё в юности сразу бы поняли, что это не сулит ничего хорошего, но рядом не оказалось никого способного остановить, успокоить эту ярость. Царица Анастасия умерла, поп с его страшилками Божьей кары был в Кирилло-Белозерском монастыре, а бояре, что рядом, готовы снять шкуры с собственных жён и детей, только бы угодить государю. И Иван принялся разглядывать картину казни, посте пенно приходя в такое же возбуждение, которое было у жены.
Марии очень нравилось наблюдать людские мучения, а у Ивана такое пристрастие было ещё с детства. Почему бы не доставить удовольствие и жёнушке, а заодно и вспомнить былое себе? Виновных найти несложно всегда. И царь находил...
Кровь стала литься на московских площадях рекой. Пытки и казни уже никого не удивляли. Содрогнулась не только Москва, вся Русь почувствовала на себе тяжёлую царскую длань, немало жизней загубил Иван Васильевич ещё до введения страшной опричнины...
Слуги притихли, забившись в углы, - государь бушевал. Не желая попасть под его тяжёлую руку, все кто мог, попрятались.
- Кому верить могу? Кому?! - Иван едва не потрясал кулаками, глаза его метали молнии, голос хрипел. Только что принесли известие, что в Литву бежал Вишневецкий. Тот самый Дмитрий, что не так давно помог отбить наступление Девлет-Гирея. Неужто всё это время действовал по наущению проклятого Сигизмунда? Этот вопрос не давал покоя Ивану. Если так, то польскому королю впору посмеяться над московским царём.
Ярости Ивану добавляло и то, что Сигизмунд совсем недавно при попытке сосватать его сестру Екатерину выставил такие условия, что хоть пол-Руси отдавай за красавицу. Теперь перебежки к проклятому сопернику заставляли царя скрипеть зубами от ненависти к Литве и её правителю.
В Москве родственников Сигизмунда немало, добрая половина потомков великого князя Гедимина, многие литовцы бежали на Русь, поссорившись с правителем Литвы. И что теперь? Побегут, как Вишневецкий, обратно?
Государь и сам наполовину литовец по матери, но мысль о том, что любой обиженный им князь переметнётся к Сигизмунду, приводила Ивана в такую ярость, что готов был растерзать предателя, если бы смог достать. Хуже всего, что ими вдруг стали не обиженные на государя Старицкие, с теми ясно, тётка Ефросинья всегда мечтала посадить на трон своего сына, а ближайшие помощники, кто жизни не жалел на полях сражений.
Помимо Бельского и Вишневецкого, под подозрение попали братья Воротынские. Но это хоть понятно - государь ущемил их в желании получить в наследство от умершего старшего брата богатый удел. Новое земельное уложение обидело этих бояр больше других, и князь Михайло нагрубил государю в запале спора. Поплатились жестоко оба, одного с семьёй отправили на Белоозеро, второго в Галич.
Последним из адашевских сотоварищей попал в опалу Дмитрий Курлятев. В его вину даже сам Иван долго не верил, отправил с глаз долой в Смоленск и попытался забыть. Но напомнили.
Царь не мог поверить в то, что услышал: опальный Курлятев пытался бежать в Литву?! Иначе для чего было ездить вдоль границы?
- Покажи, - протянул руку к дьяку, читавшему объяснение князя.
Впился в текст сам, метался глазами по строчкам, на скулах ходили желваки, глаза побелели от злости.
Князь Дмитрий Курлятев пояснял, что попросту заблудился и ехал не той дорогой. Иван хмыкнул: чего было мотаться вдоль литовской границы вместе со своей свитой, вооружённой до зубов? Бежать, бежать собрался князюшко...
В руке Ивана хрустнул скомканный лист грамоты от Курлятева. Почему-то этот хруст добавил злости царю. Участь опального князя была решена.
Сначала его отправили к монахам в Рождественский монастырь на Ладоге, а потом заключение стало построже - перевели в Иосифо-Волоколамский монастырь, настоящую тюрьму. Иван не пощадил и жену боярина с его дочерьми, эти были пострижены и отправлены в Челмогорскую обитель под Каргополем, с тем чтобы все вокруг забыли о такой семье!
Иван ещё раз показал: предателей не пощажу!
За окном от ветра поскрипывало старое дерево. И чего не срубят, ведь вот-вот свалится? Иван задумался: берёза небось росла ещё при деде... Дед у него был замечательный, жаль только, что внук его в живых не застал, Иван Васильевич помер за тридцать лет до рождения внука. Сильный был правитель, Московию воедино собрал из отдельных княжеств, татарам отпор дал, перестав платить дань. Бояр прижимал сильно, стараясь, чтобы его власть над их властью была. Не подчинился Новгород, так он и Новгород пресёк, даже знаменитый вечевой колокол в Москву привёз! Одна воля должна быть на Руси - царская! Других не терпел. Вот как надо!
Иван настолько задумался о своём деде-тёзке, что даже забыл о притихшей рядом жене. Та подала голос сама:
- Государь... ты болен...
- Нет! - резко отвернулся от жены Иван. Однако его рука снова невольно потянулась к причинному месту.
- Болен... - тихо, но настойчиво повторила Мария. - Тебе лечиться нужно. - Добавила со вздохом: - Теперь и мне...
Вздохнул и сам Иван. Он-то хорошо знал, что не всё в порядке, но надеялся, что если женится и перестанет брать на ложе одну девку за другой, то всё наладится.
Мария, поняв, что права, тяжело задумалась. Она помнила горькую участь подруги, муж которой заболел дурной болезнью и заразил её. Царь Иван недоверчив, мнителен, с ним надо осторожно, это говорил ещё брат Михаил, тем более если дело касалось его мужской силы. Молодая царица вдруг осознала, в какую западню попала. Что она может? Выговаривать мужу за непотребные утехи? Но тогда и в монастырь отправлять не станет, отравит ядом, и всё. Не замечать? Сама заболеешь сильнее мужа. Пока муж её ещё любит, но Кученей достаточно умна, чтобы не заметить, что начала надоедать супругу. Даже красота приедается, если нет души, а её у черкешенки не было. Жестокая, злая, ненавидевшая и презиравшая всё русское, даже при себе державшая только своих служанок, она быстро стала в Москве такой же нелюбимой, какой была мать Ивана Васильевича Елена Глинская.
- Я лечусь... - вдруг пробурчал Иван.
Он-то лечится, а ей как? Лекарю свои беды не поведаешь, а русским мамкам царица не верит, всё ждёт, что отравят. Оставалось уповать на волю Господню, но и веры истинной не было. Свои обычаи царица оставила, а новые приняла лишь для виду, потому как нельзя без того. Вот и жила бездушная, ни во что не верящая жестокая красавица в богатом дворце, окружённая златом и серебром, начавшая понимать, что не в этом счастье. Ей бы полюбить мужа от всего сердца, пригреть пасынков, государь бы в ней души не чаял, милостями своими осыпал, но не дана бездушным любовь, не могут жестокие приласкать кого-то. Сама не была счастлива пустая сердцем Мария-Кученей и других своим теплом не отогрела. И от людей тепла тоже не видела, не любили красавицу на Руси, померла, так и не вспомнил добром никто.
Бездеятельность одинаково губительна для всех людей - и для простых смертных, и для правителей. Без толкового занятия человек опустошается душой, и у него появляется болезнь, называемая скукой... А когда и дела появляются, то исполнять их уже не хочется. Вот и мается человек, придумывая себе развлечения, часто совсем никчёмные. А иногда весьма опасные для окружающих.
Скучая и не желая толком ничем заниматься, Иван развлекался самым жестоким и непотребным образом. Красавицы жёны да и множества девок, приводимых по первому требованию, ему было мало, вернее, надоели. В его жизнь на несколько лет прочно вошёл Федька Басманов.
Сын опытного заслуженного воеводы Алексея Басманова, больше похожий на девку, чем на молодого парня, знал все слабости своего покровителя и умел угождать так, что и Кученей становилась ненадобна. Алексей Данилович зубами скрипел, не будь напарником Федьки сам государь, походил бы по его спине не только арапник, но и целая оглобля. Позорище, стыдно людям в глаза смотреть из-за сыновьего поведения, а возразить нельзя.
Глаза боярина Дмитрия презрительно сверкнули, губы дрогнули в усмешке:
- Ты служишь государю самым гнусным содомским делом, а я, как и мои предки, служу на славу и пользу отечеству!
Овчина-Оболенский знал, о чём говорил, слишком многие воротили нос от царского любимца Фёдора Басманова, всех коробило от понимания, каким образом угождает Ивану Васильевичу этот боярский сын. Ладно бы простым блудом занимался царь, хотя и то непростительно, а уж так-то, мужеложеством!..
Дмитрий Овчина больше разговаривать с Фёдором не стал, слишком презирал того, развернулся и ушёл, потому не заметил ни выступивших на глазах царского любимца слёз, ни его злого взгляда. А зря...
Басманов бросился к своему покровителю с жалобой. Глаза царя сузились, на скулах заходили желваки. Но как он мог прямо наказать насмешника? Совсем не хотелось, чтобы все окружающие поняли, за что. Иван положил руку на рукав Фёдора:
- Я отплачу, не страдай...
Басманов только украдкой вздохнул. Были минуты, когда он жалел о своей близости к государю, прекрасно понимая, что все вокруг насмехаются и за глаза откровенно издеваются. Рядом с Иваном Васильевичем никто не рисковал бросать на его любимца даже косого взгляда, но стоило уйти в сторону...
Пиршество было в самом разгаре, многие уже едва не валились под стол, когда царь вдруг ласково подозвал к себе Овчину. Тому бы поостеречься, но вино и ему ударило в голову, засмеялся, пошёл. Иван держал в руках большую чашу, в которую холоп наливал вино.
- Пей за моё здоровье! - государь протянул напиток Димитрию, с трудом удерживая одной рукой.
Тот смутился. Такую и в начале пира не всем выпить, а уж ближе к концу тем более...
- Всю?
Иван кивнул:
- Одним духом!
Глаза царя смотрели строго и чуть насмешливо. Овчина протянул руку, медленно взял чашу. Он старался делать большие глотки, чтобы осилить вино, но больше половины выпить не смог.
- Вот так-то ты желаешь добра своему государю! - Иван откровенно усмехался. Но Овчина и тут ничего не заподозрил. Царь часто заставлял бояр пить за его здоровье непомерные чаши. - Не захотел пить, видно, это питье не по нраву? Ступай в погреб, там есть разное. Там напьёшься за моё здоровье.
Такому приказанию были бы рады многие, потому как провинившихся царь обычно заставлял пить до потери сознания за общим столом, насмехаясь и даже издеваясь. Уж лучше в погребе.
Из погреба боярин не вернулся, но никто и не вспомнил про такого, все валялись вповалку и без Овчины.
Боярыня Олена точно чуяла что недоброе, извелась вся за вечер, хотя ничего необычного не случилось. Муж отправился на пир к государю, что домой не вернулся, тоже привычно, кто же от Ивана Васильевича трезвым до следующего утра уходил? Но Дмитрия ни к ночи, ни даже утром не было.
Вдруг в ворота кто-то заколотил, холопы бросились открывать, ожидая увидеть хозяина. Но там оказался посыльный от царя Ивана Васильевича. Едва въехав во двор, он даже не стал спешиваться, закричал:
- Государь велит боярину Дмитрию Оболенскому срочно быть к нему во дворец!
На крыльцо выскочила Олена Алексеевна, замерла, прижав руки к груди:
- Боярина нет дома со вчерашнего дня! Он к государю на пир убыл, так и не появлялся!
Посланец гадко усмехнулся:
- Видать, у какой-то красавицы загулял.
Боярыня полыхнула красными пятнами, закусила губы от унижения, а тот продолжил с издёвкой:
- Где мне его искать?
- Я не ведаю! - отрезала Олена, с трудом проглотив ком, вставший поперёк горла. Круто развернувшись, боярыня ушла в дом. Она-то всю ночь не спала, думала, как там муж, а он с кем-то блудит... Верно говорят, что кто с государем Иваном Васильевичем поведётся, тот от блуда пропадёт.
Посланник всё так же, не слезая с коня, прокричал:
- Если придёт, велите ехать к государю! Серчать будет Иван Васильевич!
Царь потешался над ответом боярыни, потому как её мужа ещё вчера вечером удавили в том самом погребе, куда государь отправил его пить за своё здоровье.
- Ну, ты доволен таким наказанием? - сладко потянулся Иван, кося взглядом на Фёдора Басманова.
Тот хмуро возразил:
- Этого придушил, другие найдутся. Всем рты не закроешь...
Иван рывком притянул его к себе, зло сощурив глаза, прошипел:
- Кто против меня слово скажет или даже задумает, всех изничтожу! Аз есмь царь, а потому волен жизнью любого, кто подо мной живёт!
Это мало успокоило Басманова-младшего, ему не слишком нравилось быть посмешищем в глазах окружающих, но возразить своему царственному покровителю Фёдор, конечно, не мог.
Митрополиту Макарию донесли, что у государя новая книга. Тот удивлённо уставился на Андрея Прозорова, царского духовника, принёсшего такую весть:
- Да дивно ли это? Государь любит читать.
Протопоп замялся:
- Владыка, негоже бы Ивану Васильевичу такую кишу читать...
- А что такое? - насторожился митрополит. Видно что-то не то предстало перед очами молодого царя, коли его духовник тревогу забил.
- Дьяка Курицына труд "Сказание о Дракуле".
Макарий задумался: прав поп Андрей, точно прав. Сам митрополит только единым глазом глянул в сей труд и долго плевался. Конечно, повесть эта дьяком написана честно, Фёдор Курицын возглавлял русское посольство в Венгрию и Молдавию, дьяк что видел, о том и написал... Только больно страшна книга эта, учит тому, как граф сумел при помощи жестокости навести порядок в своих владениях. А ну как государь пожелает последовать его примеру?
- Я поговорю с Иваном Васильевичем, - вздохнул митрополит. У Андрея с души груз свалился, теперь этот груз на душе у митрополита лежать будет.