Ее отец - младший брат генерал-адъютанта Агафонова, который умер с год тому назад. Волгин слышал о генерал- адъютанте Агафонове. Это был человек довольно сильный; старый холостяк, игрок, мот. Его обеды были великолепны. Он умер, оставивши порядочные недочеты в разных кассах, откуда мог черпать, и, кроме того, кучу долгов.
Но ее отец не имел никаких сношений со старшим братом. Они разошлись еще в молодости, когда один был столоначальником, другой каким-нибудь капитаном. Когда старший брат стал важным генералом, он и вовсе потерял охоту помнить о брате, которого никогда не любил. Да и вообще едва ли он когда-нибудь любил кого-нибудь, кроме самого себя.
Ее отец - очень смирный человек; и по честности, - как она говорила, - вероятно, и по робости, по неуменью, - как дополнял Волгин в своих мыслях, - он не мог сделаться взяточником. - Следовательно, не мог и иметь хорошей карьеры в те времена, - дополнил Волгин вслух. - Да. Два года назад он был не больше как советником губернского правления.
Савелов тогда еще не был таким сильным человеком, как теперь, но уже приобрел доверие нового министра. Министр послал его ревизовать ту губернию, где служил ее отец. Министр сказал Савелову: "Если найдете нужным отставить губернатора, он будет отставлен, хоть у него и важные связи; с другими я еще меньше поцеремонюсь". - Савелов предложил губернатору и вице-губернатору подать в отставку. То же и другим, кого не отдал под суд. И точно, все они стоили того: или разбойничали, или прикрывали разбойников. Изо всего состава губернского правления уцелел только ее отец.
Однажды Савелов сказал ему: "Вы назначен вице-губернатором". Невозможно описать изумление и радость ее отца, всего их семейства. До той поры Савелов не бывал у них. Она и он не знали друг друга. Он едва ли и помнил, если случайно слышал, что она существует на свете. Встречаться им было негде. Он вовсе не бывал на губернских балах. Она почти не бывала в высшем губернском кругу: у отца было слишком мало денег. Она однажды видела Савелова в соборе, в большой царский праздник. Он, разумеется, не заметил ее за толпою стоявших ближе к почетнейшим местам. - Теперь он стал бывать у них. Она понравилась ему. Он ей также, - по крайней мере, так ей казалось тогда. Ей могло казаться это; она могла сама не понимать себя. Правда, ей было уже двадцать лет; но она почти вовсе не бывала в свете. Правда и то, ей уже делали предложения; но какие люди? - или пожилые, или, если молодые, то слишком неблестящие. У нее не было приданого. А жили они так уединенно, воспитана она была так скромно, что романических отношений она не имела. Она не видывала вблизи молодых людей, которых можно было бы сравнивать с Савеловым. Он красивый мужчина, с прекрасными манерами. Говорили, что он суров; но говорили только взяточники. Все честные люди хвалили его. В их городе он казался полубогом, по своей силе в Петербурге. Ее отец и мать, еще и не мечтая о возможности предложения, так много говорили о нем, о блистательной карьере, какая ждет его. Могло ли ей не казаться, что он нравится ей? - Могла ли она не почесть себя счастливой, когда он сделал предложение?
Так она говорила. Даже и недогадливому Волгину нетрудно было понять из этих слов и ее характер и то, с какими чувствами выходила она замуж. - Человек с поэтическою дурью или с неумолимыми принципами думал бы о ней очень низко. Но Волгин, хотя и простяк, все-таки знал, что люди слишком любят рисоваться, и ценил в ней то, что она не сочинила ни принуждения со стороны отца с матерью, ни романического увлечения со своей стороны. Пусть она вышла замуж больше по расчету, нежели по влечению сердца, - за что презирать ее, когда у нее не было ни расположения к другому, ни отвращения к тому, за кого решалась идти? - Она, конечно, думала, что пылкие страсти - выдумка поэтов или сумасбродство. Вероятно, она и прожила бы весь свой век без увлечений, если бы не попала в общество, где слишком много блеска и пустоты, праздности, скуки, пронырств и волокитства. Она казалась Волгину женщиною кроткого характера и непылкого темперамента; быть может, она увлеклась надеждою блистать в Петербурге, желанием стать важною дамою, - но и жених не был ни старик, ни урод. Напротив, он действительно был красивый мужчина, очень изящный. Волгин не сомневался в том, что, кроме расчета, было у нее и влечение к нему. Пусть не очень глубокое или поэтическое, - но она и говорит о своем влечении без пышных фраз. Простота и честность нравились Волгину, и он всегда называл хорошим человеком того, в ком находил их. За них он всегда готов был извинять и довольно большие слабости.
- Вы не были влюблены в вашего жениха? - спросил он, чтобы испытать, не слишком ли полагается на простоту и честность ее характера. - Она поняла, что он невыгодно думает о том, как она вышла замуж, и покраснела. Ему показалось, что она и колеблется, как отвечать. Но если она и действительно колебалась, она вышла из борьбы с честью для себя, по крайней мере, в его глазах ее ответ делал честь ей.
- Нет, - сказала она, потупивши глаза. - Я не была влюблена в него; и я не была влюблена ни в кого до… до… вы знаете… - Она не заплакала. Но видно было, что ей легче бы дать волю слезам, нежели сдержать их.
"Она и неглупая женщина, - по крайней мере умеет отвечать, - подумал Волгин. - Потому что заставила меня опять несколько расчувствоваться".
Она довольно долго молчала. Потом стала говорить довольно спокойно. Ее слова были опять так просты, что даже и Волгину было нетрудно видеть из ее рассказа всю правду. Впрочем, и правда эта была очень проста для понимания.
Она не была влюблена в Савелова. Но она было хорошо расположена к нему. От него зависело, чтоб это чувство сохранилось, упрочилось. Но он человек сухого сердца. Она не была требовательна в этом отношении: она не сходила с ума от любви к мужу, и ей вовсе не было надобно, чтоб он был без ума от нее. Но она имела расположение к нему, - и она не могла быть счастливою, когда поняла, что он совершенно холоден к ней. - "Я говорю о его сердце, - сказала, она. - Зачем он брал жену, если жена - существо, такое незанимательное для него? - Удобнее, лучше для него было бы нанимать маленькую квартиру для какой-нибудь женщины, взятой с улицы. Это стоило бы ему дешевле, нежели жена. Он не способен понимать, что жениться не значит только взять женщину на содержание. У него сердце, не способное к привязанности".
- Я уверен, что он очень привязан к вам, - вас называют красавицею, - сказал Волгин.
- На улице он мог бы найти любовницу очень красивую, - отвечала она. - Для него было бы все равно, та или другая женщина, лишь была бы молода и красива. - Но что я говорю? - Он верен мне, а я… о, до какого унижения довел он меня! - Я должна сознаваться, что он прав передо мною, а я преступница перед ним!.,
Она залилась слезами. Волгин рассудил, - и совершенно справедливо, - что сделал не очень хорошо, заставивши ее плакать.
- На вас досадно смотреть, какими пустяками вы смущаетесь, - извините меня, вы могли уже увидеть, что я не умею говорить деликатно. Что вам за охота не понимать ваших истинных отношений к мужу? - Зачем он женился на вас? - Вы говорите, вы нравились ему. Согласен. Но вы сама говорите, всякая красивая женщина с улицы была бы очень хороша ему, а стоила бы гораздо дешевле. Значит, жена ему была нужна не для него самого, - для общества. Почему он выбрал вас? Аристократку, - то есть настоящую, важную аристократку, - за него не отдали бы тогда; из мелюзги, которая воображает себя аристократиею, отдали бы, но какая польза от такого родства? - Ему нужно было стать своим в настоящем, сильном аристократическом обществе. Он рассчитал: "Ее дядя хорош в нем. Он эгоист, не хочет ничего сделать для родных. Но пусть он увидит племянницу женою человека, который не нуждается в его протекции; пусть он увидит, что она - блестящая молодая женщина. Он примет ее, как самую приятную находку: пусть она украшает собою его обеды, вечера". - Было это? Хорошо принял вас дядя? Просил вас быть хозяйкою на его обедах и вечерах?
- Да.
- То-то же и есть. И вы вошли в аристократическое общество?
- Да.
- А ваш муж?
- Конечно, и его не могут не принимать хорошо в тех домах, которые дружны со мною.
- То-то же и есть. Это хорошая вещь, подружиться с аристократами, не переставая быть демократом. Как ему было втереться самому? Первое, собственно его-то и не впустили бы; второе, стараясь втереться, испортил бы репутацию демократа. Ныне, известно, всё реформы; реформировать должны демократы. Надобно было и залезть в высший круг и сберечь свою славу, что он дельный реформатор. Удалось, как видите. И я думаю, он говорит друзьям-демократам в минуты откровенности: "Против воли якшаюсь с аристократами и продолжаю ненавидеть их". - Так думает Рязанцев, - вероятно, не сам выдумал, слышал от него. - Хорошо. Вы производите эффект; за вами ухаживают; а вы неглупая женщина. Что же из этого? - Натурально: "Прошу тебя, душа моя, будь любезна с таким, он мне нужен". - "Душа моя, прошу тебя, будь очаровательно мила с женою, или с сестрою, или с теткою такого-то, он мне нужен", - позвольте спросить, так ли? - Да и спрашивать нечего. - В чем же, оказывается, вся сущность дела? - "Я беру вас, mademoiselle, переименоваться в madame и помогать моим делам". - Вы помогаете. Чего ж ему больше? - Больше ничего и не требуется.
Раздался звонок. По манере звонить Волгин узнал жену.
Ну, вот и Лидия Васильевна. Да-с, чего же ему больше? Вашего расположения? - Вот, очень нужно оно ему. Если оно было важностью для него, он и сохранил бы его, вы сами сказали. - Чем ему огорчаться? - Что он, маленький ребенок, что ли? - Не знал он вперед, что если женщина окружена поклонниками и потеряла расположение к мужу, то увлечется кем-нибудь другим? - Зачем же он не берег вашего расположения? - Значит, сам решил: "Душа моя, конечно, для мужа неприятно, если жена увлекается другим, ноты видишь, у меня много интересов гораздо поважнее этого. Мне с тобою некогда нянчиться, душа моя. Знаю, ты увлечешься кем-нибудь, - но, душа моя, продолжай усердно помогать мне в делах, более важных для меня". Теперь, вы видите…
Взошла Волгина. Савелова бросилась на шею к ней. Пока она душила и заливала слезами Лидию Васильевну, он перебирал пальцами бороду: ловко ли уйти, не договоривши, - и особенно, когда говорил с горячим участием? - Неловко. - Но случай уйти не раскланиваясь был очень хорош. Раскланиваться! - Да; если пропустить эту минуту, надобно будет раскланиваться. - Он пятился к двери и благополучно исчез.
Вчера Савелова с трепетом возвращалась домой. Нивельзин оставил ей в магазине записку, наскоро написанную карандашом: "Он подозревал. Но опасность совершенно миновала. Благодарите Волгину". Магазинщица также успокаивала ее. Но она все-таки боялась. Напрасно. Перчатка Волгиной имела полный успех. Савелов был уже дома, когда жена, сделавши несколько визитов, чтобы дать себе время сколько-нибудь оправиться от волнения, вернулась. Муж, против обыкновения, встретил ее: он дожидался! - Это снова испугало ее. Он очень ласково обнял ее и, как ей показалось, не заметил ее смущения. Она ободрилась и успела подавить свое замешательство. Но все она еще не знала, как понимать его ласковость и веселость. Не притворяется ли он, чтобы лучше можно было продолжать следить? - Но ушедши в свою комнату раздеться, она увидела на столике у трюмо новую коробочку. Это был дорогой браслет; слишком дорогой по доходам ее мужа. Такого дорогого подарка он не мог бы сделать для притворства: видно было, что в самом деле он был в восторге, забыл расчет от радости. Теперь она перестала сомневаться. Но как ей тяжело было идти благодарить за подарок! - За подарок, который сделан обманщице обманутым мужем!..
Она с неподдельным чувством говорила о том, как мучительно было для нее лицемерить перед мужем. Она получила награду за верность! - Муж был в этой новой сцене совершенно доверчив; ему было даже как будто бы совестно за себя перед женою. Если б она захотела, она могла вырвать у него признание, что он подозревал ее, - он стал бы просить прощения! - Но ей и без того было слишком тяжело: она получила награду за верность!
Пусть он перестал подозревать, но надолго ли? - стала говорить Волгина. - Такие опасные отношения не могут продолжаться.
При первых словах ее об этом Савелова заплакала.
Чего вы требуете от меня? - Чтобы я разлюбила Нивельзина? Чтобы я перестала видеть его? - Я не могу.
Волгина была проникнута сожалением о бедной женщине; но эти слова очень дурно подействовали на нее. С чего она вздумала, что от нее требуют бросить Нивельзина? - Волгина должна была сделать усилие над собою, чтоб не отвечать резко. Но не могла принудить себя говорить с прежнею нежностью. Она не могла притворяться; все, что она могла, было только сдерживать себя.
- Я не говорила, чтоб вы бросили Нивельзина, - сказала она. - Я сказала только, что это не может продолжаться так; и вы сами должна понимать: не может. Ваше положение слишком опасно и тяжело. Как вы думаете выйти из него?
Савелова не заметила перемены в ней. Плакала, плакала, и опять бросилась на шею к ней. - Волгина подавила свою досаду.
- Я слышала, что Нивельзин очень хороший человек; правда это? Я слышала также, что он перестал быть ветреником, и я расположена думать, что он серьезно любит вас, - так и вам кажется? Или я ошибаюсь?
Савелова стала с энтузиазмом говорить о Нивельзине.
- Верю всему, что вы говорите о нем и об искренности его любви к вам. Но я жду, на что же вы решитесь.
Савелова плакала. - Помогите мне!
- Вы видели, я и без вашей просьбы помогала вам.
- Посоветуйте мне; что мне делать.
- Послушайте, в таких важных делах нельзя поступать по чужому совету. Решайтесь сами так или иначе.
Савелова плакала. Я не знаю, на что мне решиться… Давно он убеждает меня бросить мужа… Помогите мне, посоветуйте!..
- Ах, вот что! - сказала Волгина с досадою, но опять подавила ее. - Он убеждал вас. Почему же вы не решались? - Вы не были уверены в том, что его любовь прочна?
- Нет, нет!.. Я знаю, он любит меня!.. - Она продолжала плакать. - Помогите мне, посоветуйте, что мне делать…
Советовать вам я не могу. Вы не ребенок. Помочь? - Извольте. Вы понимаете, что это не может продолжаться так. Если вы не решаетесь бросить мужа, я пошлю моего мужа вытребовать от Нивельзина, чтобы он не видел вас больше. Вы говорите, Нивельзин благородный человек и искренне любит вас, - и я думаю, что это правда; не сомневайтесь же, он поймет необходимость повиноваться…
Савелова слушала, как убитая. Встрепенулась и с энтузиазмом воскликнула: - Я решаюсь бросить мужа.
Я очень рада, если так, - сказала Волгина. - Я начинала терять терпение с вами. - Она стала ободрять Савелову и сделалась опять ласковою; ободряла, хвалила. - Савелова экзальтировалась и была совершенно счастлива своею решимостью.
* * *
- Ну, что, голубочка? - спросил Волгин, обертываясь от письменного стола к жене, которая, проводивши Савелову, шла к нему. - Знаешь, она мне понравилась: в сущности, хорошая женщина. Хочет бросить мужа?
- Да. Нивельзин уже предлагал ей это. Остается только, чтобы ты отправился к нему, сказал, что она согласна. Ты говорил мне, нужно трое суток, чтобы получить заграничный паспорт.
- Это обыкновенным порядком, голубочка. Если захотеть, можно и скорее.
- Помню, ты говорил. Но я уже сказала ей, три дня…
- Зачем же ты сказала, голубочка, "три дня", когда можно б и скорее? - не утерпел не сказать Волгин. Если он не мог пояснить, то уже непременно желал пояснений.
- Было бы долго говорить, мой друг: тебе надобно поскорее идти к нему. Но, между прочим, я сказала так и потому, что вовсе нет надобности подымать шум особенными хлопотами.
- Это твоя правда, голубочка, - согласился муж.
- У меня была и другая причина; но после, когда будет время говорить. Может быть, я и ошибаюсь. Но некогда заводить длинный разговор. - Я сказала ей, что она не должна теперь ни видеться с ним, ни переписываться. Ты…
- Натурально, голубочка, - не преминул пояснить муж. - Им обоим надобно теперь держать себя посмирнее, чтобы не возбудить как-нибудь нового подозрения. Значит, и я должен сказать ему: не ищите видеться и не пишите. - Он взял фуражку: - Как же теперь условие? - Берет паспорт себе и еще какой-нибудь женский - не на ее имя, конечно, голубочка? - Натурально, немудрено: ну, там швея какая-нибудь, француженка, едет за границу. Понимаю это. Значит, только время и место.
- В четверг, в одиннадцать часов вечера…
- Правда, голубочка, - не мог не пояснить Волгин одиннадцать - будет уже ночь. Раньше - еще светло.
На каждом слове задерживаемая его основательными пояснениями, Волгина досказала и остальные подробности.
В то время железной дороги из Петербурга к западной границе еще не было. Кто не хотел ждать парохода, ехал на почтовых. Нивельзин, в дорожной карете, будет ждать у квартиры Савеловых.
- Прекрасно, - заключил Волгин общим пояснением, пояснив поодиночке все подробности. - Прекрасно, голубочка. Тем больше, что она понравилась мне.
- Иди же, будь спокоен: верю, что она понравилась тебе. Не уверяй больше.
Эх, ты, голубочка, все смеешься надо мною, - сказал муж и залился руладою, раскаты которой продолжали долетать до Волгиной и с лестницы.