Другой курьез, выявившийся в безуспешном сопоставления данных о бен Ладене, состоял в том, что объективных свидетельств о связи хотя бы одного террориста-смертника с реальным, из плоти и крови бен Ладеном или о том, что камикадзе получали от человека с таким именем инструкции, не нашлось. А ведь именно разведывательные структуры, прикрывая своего главного агента, проделывают нечто подобное уже нескольких веков, если не тысячелетий по всему миру. Так что практически, считал Кленско, "дело бен Ладена" - это дело о применении стандартных приемов разведывательных служб, но с использованием не завербованных предателей, а одурманенных "одноразовых" агентов.
Группа, связанная с именем бен Ладена, никогда не предпринимает попыток предотвратить гибель своих бойцов, а стало быть, у неё нет необходимости вызволять своих пленных. Это расходится с практикой других террористических групп на Среднем Востоке и в Ирландии. Их главари идут на все, чтобы сберечь боевиков или вызволить провалившихся товарищей. Не из сентиментальных побуждений. Нежелание спасать своих контрпродуктивно с оперативной точки зрения. Боевики, как и шпионы, сданные противнику, легко становятся двойниками. Человек, который называет себя бен Ладеном, потому и пользуется "одноразовыми", чтобы вернувшийся с задания или из плена не задал роковой вопрос - зачем столько крови невинных? Или того хуже: кто вы такой на самом-то деле, бен Ладен, и где остальные лидеры святого дела? Каждый боевик, приписываемый бен Ладену, идет на задание в первый и последний раз.
Итак, кому нужна смерть Бахметьева, кого предает Дубровин или кто предает его самого?
Смерть Бахметьева нужна кому-то ещё неизвестному или известному только темниле Шлайну… Дубровин не предатель, его тоже никто не предает. Он в "середине" - ни вашим, ни нашим, он ни за калининградцев и немцев, ставящих на Бахметьева, ни за Шлайна или кого ещё там. Дубровин глядит дальше, за спину Чико Тургенева, и видит крупным планом двух азериков, объявившихся в свите гагринского армянина без видимой пока нужды. Тертый сторожевой пес Дубровин, возможно, унюхал "одноразовых" и, что бы ни происходило, кто бы кого и где бы не убивал, наплюет на все, лишь бы одного из них удержать от превращения в "абстракцию" и заполучить для разговора…
Небоскреб не обязательно должен стоять вертикально, нечто подобное и сложное по конструкции может пребывать, фигурально говоря, в лежачем положении и плыть по Балтике в виде сухогруза, скажем, в несколько сот тысяч тонн водоизмещением и длиной четыреста метров. С химической отравой в ветхих бочках, о вывозе которых из Калининграда генерал Бахметьев приезжает договариваться… Вмазать такой гигантский "грузовик" во что-то заметное? Почему бы и нет.
"Прэнс" Сирилл Кленско, конечно, слегка чокнутый. Да, на Руси святой юродивые - явление. Террористическая биологическая атака? Звучит как вопли Василия Блаженного с паперти Казанского собора в Москве: кура-де в ночь петухом прокричала, быть на Москве пусту от пожара… А половина города наутро и выгорела.
Анализ не мой. Маринин. Наслушался за ночь у неё дома в Пирита. Чего только не несут люди на исходе бессонной ночи перед рассветом…
После разговора с Ефимом я позвонил в музыкальную лавку.
- По какой причине вы ненавидите меня, Марика? - начал я разговор с дочерью Велле. Вопрос звучал риторически. Если нас прослушивали, она могла ответить аналогичной глупостью, и мы разъединились бы.
- Теперь, кажется, нет, - сказала она серьезно.
- Я прошел испытание?
- Оно предстоит в другом месте. Пожалуйста, запомните. Пивной подвал на улице Пикк Ялг. Запомнили? Отправляйтесь прямо теперь. Вас пригласил туда господин, назвавшийся Толстым Рэем. Что передать Ефиму?
- В шесть утра попросите быть у вас. Я позвоню.
- Он теперь здесь ночует, - сказал Марика гордо.
Я повесил трубку и после этого сказал:
- С повышением вас, мисс Марика!
Какой мудрец натрепал, что на любовницах не женятся?
Мне нравилось новое пальто и как сидит мягкая шляпа. Итальянские меховые ботинки, реквизированные у Рауля Бургера, пружинили, в них чувствовался комфорт.
Хорошая экипировка прибавляет уверенности.
Чико Тургенев придавал ей большое значение. Всего с избытком, всегда, в любой операции. Машины и гостиницы, сопутствующие качественные развлечения и комфортный досуг. Свита с дорогими телохранителями. Такие же технические помощники. Связи в андерграунде и корректные отношения с властями. Красивое превращение в невидимку перед атакой. Спокойный финал: безупречное выполнение заказа.
С таким противником предстояло встретиться завтра.
Беспокоила мелочь. Я забыл заказать штатив или хотя бы опорную ногу для фотокамеры.
Приглашение его превосходительства Ге-Пе не казалось необычным. И я на его месте побыстрее отработал бы детали той лжи, которую нужно преподнести Чико в оправдание того, что пленник исчез. Он скажет, например, что я взбунтовался в подвале, меня прикончили и труп припрятали в морозильнике рыболовецкого кооператива, того самого, который неподалеку от лохусальского пансионата. К нужному часу и в нужном месте оттают и отдадут Чико для приложения к другому трупу.
И далее его контрабандистское превосходительство будет наблюдать, кто кого. По его мнению, скорее всего, первый труп сделают из меня. И пришпилят, по выражению Чико, в свежем виде к трупу генерала.
Толстый Рэй полагает, что после покушения роль киллера повесят именно на меня. Толстый, если понадобится, засвидетельствует, что я отнял работу у Чико. Местная полиция снабдит Дубровина необходимым материалом для подтверждения этого. Шлайн вернется в Москву и удостоверит, ради собственного оправдания, неэффективность работы резидента, а также собственную прозорливость в связи с полученной анонимкой.
Репутация Чико, как человека качественного, остроумно провернувшего выполнение сложного заказа, поднимется на сотню-другую тысяч долларов. Конец фильма, роли исполняли, продюсер…
Не укладывались в схему два момента: неясность роли и интересов Марины, во-первых, и фигура того, кто действительно заказал генерала Бахметьева и оплачивает услуги Чико Тургенева, во-вторых. Ко всему прочему за спиной Чико крупным планом, как сказала Марина, зловеще маячили двое азериков, юрист Вайсиддинов и то ли физик, то ли математик, но, как и его компатриот, моряк по первой специальности Махмадов. В которых изо всех сил всматривается Дубровин…
Нет, Гаргантюа Пантагрюэлевич - великий выживальщик и провидец! С удовольствием хлебну бочкового и съем свиную ногу с тушеной капустой в компании этого достойнейшего из достойных. Да и платить будет он. К тому же я сегодня не обедал.
- Господину угодно? - спросил в дверях ресторана негр, выряженный в голубой сюртук с серебряными галунами, черный цилиндр с пряжкой и белые перчатки. Лакированная обувка его отражала свет хрустальной люстры, подвешенной над плюшевыми диванами, креслами и стульями в прихожей.
Негр сдал меня метру. Метр, проведя гостя через полупустой зал, до входа в отдельный кабинет, - молодцу в пиджаке без видимых знаков различия, то ли официанту, то ли вышибале. Ге-Пе сидел за длинным столом один и через крохотные очки без оправы, с одними дужками, читал шведский журнал для моделистов-судостроителей. В пивной-то. Кивнул, приглашая занять место за столом, на котором ничего не было, кроме пачки сигарет в серебряном футляре, зажигалки, пепельницы и знакомого конверта.
Ге-Пе, не здороваясь (виделись утром), передвинул его по столу на мою сторону.
- В чем дело, твое превосходительство? Марки оказались фальшивыми?
- Возьмите обратно. Я не вполне корректно выполнил услугу, которую вы оплатили этими деньгами… И зовите меня Рэй. Пожалуйста. Я ненавижу ваше изобретение в виде превосходительства. Наверное, вы считаете это остроумным, а получается плоско. И уже надоело.
- Деньги в конверте, как вы понимаете, Рэй, не от меня. Так что мне все равно. Мы что же, расстаемся навсегда? Мне бы не хотелось…
Я двинул конверт назад.
- Хитрите. Желаете знать, какие слова я скажу Чико, когда он прибудет за вашим трупом? Ошибаетесь. Не нужно рассчитывать чужие шаги как собственные. Не стригите людей под себя. Деньги отнюдь не универсальная ценность.
- Значит, Чико возвращается?
- В этом-то и предмет нашей встречи. Ужинать будете?
- Истекаю желудочным соком.
Ге-Пе крикнул в сторону двери по-русски:
- Иван! Стандарт!
Он предвосхитил мои мечты, добавив к их воплощению копченого угря, шкурка которого соскальзывала с розовато-кофейной сочной и нежной мякоти, едва прикасалась вилка. Свежайший! День выдался, с гастрономической точки зрения, незабываемым. Я так и сказал Пантагрюэличу, захлопывая серебряную крышку фарфоровой пивной кружки.
Ге-Пе улыбнулся от удовольствия.
- Кто вы, господин Шемякин? - спросил он.
- То есть?
- Кто вас пригласил в Таллинн? Или послал?
- Опять этот детский вопрос?
Я ненавижу застольные беседы "по душам". Нечто вроде лицемерного участия в негритянском хороводе с целью выудить у наивных аборигенов сотню-другую килограммов слоновой кости. Неужели Ге-Пе предполагает, что я воспользуюсь его эрзац-откровенностью и рвану в разговоре напролом? Послал бы я его, да не хватало, чтобы ещё и этот хлопнул дверью.
- Давайте слегка притупим заостренность вопроса, Рэй, - предложил я. Неудобно грубить вам. Вы удачно коррумпировали меня этой рыбой и всем остальным, я готов сотрудничать, но есть формы, приличия, взаимопонимание с полуслова, если хотите. И зовите меня Бэзил.
- Хорошо, Бэзил. Зайду аккуратнее. Вы можете сослаться на какие-нибудь рекомендации?
- Вы коренной Таллиннец? - ответил я вопросом.
- Родился, как говорили здесь раньше, в эстонское время.
- Вам что-нибудь говорит фамилия Гущины?
- А-а-а… Вот вы из каких!
- Теперь из Германии. Вернусь в Москву.
- В ответ назову другую фамилию, - сказал Ге-Пе.
- Не думаю, что вы меня удивите.
- Тогда? - с повышенным интересом спросил Ге-Пе.
- Дубровин.
Ге-Пе двинул кружку с пивом, расплескав его на скатерть.
- Мне действительно приходится иметь с ним дело.
- Или он со всеми имеет дело, включая и вас, Рэй? Лучше сказать так. Вы у него на крючке, не он у вас, я считаю.
- Меня передали ему. Моя мать была эстонкой, отец евреем. Лагерники. Чтобы мама благополучно родила моего младшего брата, отец согласился сотрудничать с эн-ка-вэ-дэ. Так и тянется.
- Потому что вам это выгодно. Кто теперь может заставить? Десятки тысяч немецких пленных офицеров давали подписки о сотрудничестве с ка-гэ-бэ. После возвращения в Германию их пытались шантажировать этими бумажками, а они посылали агентов великой державы подальше. И - ничего не случилось. Вот так вот. Что мешает вам сделать то же самое? В Эстонии принят акт об амнистии всякому, кто заявит о сотрудничестве в прошлом. Вы этого не делаете. Вам это выгодно. Вашему бизнесу выгодно.
Ге-Пе всматривался в меня с неподдельной ненавистью. Она сочилась из его зрачков.
- А Дубровина вы определенно обманываете, - сказал я и рассмеялся. Его, бедолагу, все обманывают.
- Ненавижу его, - сказал Ге-Пе. - Как отец ждал реабилитации пятьдесят шестого! В массе других дураков. Реабилитировав репрессированных, палачи реабилитировали и себя. Жертвы и гонители в одной компании…
- Как я понимаю, вы пригласили меня для конкретного разговора, сказал я мягко.
- Да, конечно. Извините. Вы далеки от этого.
- Определимся сразу, - сказал я примирительно. - Я фрилансер. И работаю не на Дубровина. Вы ведь в этом хотели разобраться, так?
Ге-Пе рассмеялся.
- Бэзил, вы взбаламутили мою сеть здесь, в Таллинне, потом в Лохусалу, добрались до Пярну. Высматривали амбар с товаром… Но давайте отвлечемся от беспредметных материй! Для меня даже сама идея покушения на генерала представляется полнейшей глупостью.
- Согласен - сказал я.
- Вы назвали Гущиных. Это были люди высокой пробы. И потому я вам теперь немного доверяю, так, самую малость… то есть, я хочу сказать, для меня вы яснее.
- Уф! - прервал я его. - Давайте все же к делу. Завтра на рассвете я получу расписание пребывания генерала в Таллинне. Вы можете дать мне расписание Чико Тургенева?
- Его никто не знает. Даже окружение. Но если он пересечет границу, вас поставят в известность. Бесплатно. Конверт унесите. Вот телефон, звоните завтра с семи утра. Ответит Дечибал Прока. Надеюсь, вам удастся предотвратить преступление.
Господи, подумал я, где завтра в семь утра я достану треногу для фотоаппарата?
На выходе я покосился на негра в сюртуке.
Меня тошнило от благородства Ге-Пе, вернувшего конверт с купюрами. Наверное, смотрит теперь в мою спину так же, как на негра при дверях. Отдал конверт, словно чаевые сунул. До Синди меня не оставляло чувство, что встречу с Ге-Пе я проиграл.
Простыня, пододеяльник и наволочка оказались крахмальными, одеяло верблюжьим. Ленин поставил на столе и бутылку минеральной. А где находится душевая, я знал и без его записки, пришпиленной к полотенцу.
Глава девятая
Один на один
В пять тридцать утра, когда я садился в "Форд", Йоозепп Лагна, уже маялся на покрытых ночной изморосью грядках за палисадником. Упершись в черенок грабель ладонями, а на ладони положив подбородок, он успел, пока я запускал двигатель, высказаться относительно неопределенностей балтийской погоды. Поскольку челюсть его покоилась на граблях, когда он говорил, поднимался и опускался череп.
Из Синди я не стал звонить в Таллинн. Наверняка местная почта в такую рань закрыта. Уехал прямиком в Пярну.
Мне всегда нравился вид, открывающийся с высокого крыльца Пярнуского почтамта на мост через Саугу и дома в заречье. Ничего особенного, в общем-то. Обычные жилые коробки с водонапорной башней над крышами в форме кухонной толкушки. Но небо - высокое и просторное. Кучковатые облака плывут крутым подъемом вверх и все выше. И теперь, серо-фиолетовые в предутренних сумерках, они неизменно тянулись прочь от грешной землицы.
Однажды, когда мы ехали из Таллинна в Синди сватать Марине первого эстонского мужа, я погнался за облачной тенью. Спидометр показал восемьдесят километров в час. Стремительные морские облака…
Сауга исходила туманом, который глушил крики чаек. Поверх тумана на реях пришвартованного парусника сверкали сосульки.
- Новости такие, - сказал Ефим по телефону. - Ночью прибыла группа сопровождения немецкого представителя на переговорах с генералом Бахметьевым. Размещение в Пярну, на госдаче в районе коттеджных застроек за городским пляжем. Из Таллиннского аэропорта группу отвезли в гостиницу местные, неофициально имелся Дубровин. Местные из Таллиннцев сразу уехали, передав опеку над немцами своим пярнусским, а Дубровин оставался до четырех утра. Он липучий, а если ещё угощение… Немцы деликатно предложили вариант "свои опекают своих".
- Так и бывает.
- Бывает, - сказал Шлайн и задышал в трубку, наверное, опять забегал по лавке. - Только вот что. Ты не обмолвился в Лейпциге относительно возможных неприятностей здесь для нас, а, стало быть, неминуемо и для них?
- Им-то что?
- Встреча Бахметьева с доверившимися немцами закрытая. Представляешь, что ждет их дома, если покушение состоится?
- Вчера пачками шла стрельба сначала в нас, а потом по кафе в центре Таллинна. Хотя бы одно сообщение появилось?
- По радио ни слова. Про газеты не могу сказать, ещё не видел. Но если молчит эфир, то и на бумаге ничего не найдем… Дело в том, что происшедшее - пока только эстонское дело. Русско-немецкое, будь спокоен, раздуют.
- Допустим, - сказал я, сообразив наконец, что Ефим или Марика по его поручению записывают разговор на магнитофон. Операция-то началась. Подлежали документированию все моменты, по которым Шлайну придется, возможно, оправдываться.
- Так что в Лейпциге? - повторил он вопрос.
- В Лейпциг я ездил за подтверждением, что встреча действительно готовится. Так? Вот и все… Не нервничай, Ефим, проснись. Я понимаю, ещё рано, едва рассвет… Вспомни, про анонимку относительно покушения ты заговорил со мной только в Таллинне. Если немцы что-то узнали, то либо от местных, либо сам знаешь от кого. От Дэ. Я - оправдался?
- Прости. Конечно.
Не легко ему выдавливать из себя такое при работающей записи.
- Вот что, Ефим, - сказал я, стараясь смягчить напор. - Я знаю, что терзает тебя. Не буду говорить, что именно. Слова теперь лишнее. Оставь мне решение. Забудь об ответственности. У нас нет времени. Мы ничего другого сделать не можем. И никто на нашем месте не смог бы.
- Это разговоры для тети, - оборвал он. - Ответственность моя. И только. Не ты меня, я тебя нанял! Так что давай не зарывайся!
Благородно, подумал я. Если все кончится успешно, озвучивание куска пленки с этими фразами станет основанием для повышения Ефима Шлайна в воинском звании и представления его к ордену за заслуги перед Отечеством.
Я тоже когда-то радовался, как дитятко погремушке, получая капральскую нашивку.
- Я допустил ошибку.
- Что-о-о?! - заорал он в трубку. - И ты пускаешься в рассуждения теперь, когда, как говорил один мягкотелый гигант, процесс пошел?!
- Остынь, - ответил я. - Ты уж совсем напуганный. Я забыл про штатив или хотя бы опорную ногу под фотокамеру. Только это я и хотел сказать. Мне придется снимать телеобъективом и, стало быть, с большой выдержкой.
- Уф, придурок, - сказал Ефим. - В десять открываются магазины. В десять тридцать можешь подобрать штатив здесь, либо привезет Марика куда скажешь.
- В десять тридцать у бара "Каролина". Я коррумпирую её за это чашечкой кофе. Ведь другого она не пьет.
- Ладно, коррумпируй… Она же передаст программу пребывания генерала и его переговоров с немцами. Остальное, что появится к тому времени, тоже. Генерал едет со своими людьми от Нарвы. До связи.
- До связи, - сказал я, нажал на рычажок, опустил новый жетончик и набрал номер, названный вчера вечером его превосходительством в пивном ресторане.
- Ну? - ответил Прока. - Чего?
- Дебил и есть, - сказал я ему. - Не в подводной лодке проснулся, это не сигнал продуть кингстоны для подъема по нужде!
- Еще нет семи, откуда я знал, думал с дуру кто…
- Есть новости? - спросил я.
- Есть. Толстый Рэй передает для вас, что кавказская орава на трех машинах выгрузилась на континент с парома, прибывшего с острова Сааремаа. Около десятка. Сообщил капитан причала. Неизвестно пока, куда выруливают на Таллинн или на Пярну. Когда минуют развилку, Толстому сообщат. Точные новости будут в семь.
Я повесил трубку. И в огромное окно почтамта узрел знакомый пикап "Рено". Из распахнутых створок сзади торчала лестница с красным надувным шариком вместо флажка. Водитель и второй, сидевший рядом, вертели сотовый телефон и что-то обсуждали.
На крыльце продувало. До повторной связи с Прокой оставалось двадцать минут, и я пожалел, что не курю. Торчал на виду без повода. Поднял воротник.