Он оборвал себя: ну с кем я спорю?.. Встретил чужую женщину, не понял ее, расстроил, да и сам расстроился, а теперь митингую. Может быть, она действительно в отчаянии? Откуда я знаю! Ведь нельзя судить по дурацким треугольникам… Сейчас сидит в поезде и думает: "Я мечтала, что отец меня поймет, а он сказался бесчувственным сухарем. Мне повеситься хочется, а он говорил о каблуках…" Ничего не знаю… Нет, вот что я знаю: близость нужно заслужить, выстрадать…
Он встал и подошел к Вере.
- Как было там? - спросила она.
- На аэродроме машины не оказалось. До города меня довез Маслов. А оттуда пришел… Нет, теперь я скажу правду - прибежал! Именно бежал. Знаешь, почему? Мне нужно было как можно скорее тебя увидеть… Нет, погоди, я сейчас договорю… Для тебя, как для врача, сердце - это мышца. Но ты понимаешь, что значит сердце вообще? Твое сердце… Вот где мой дом! Кончил. Теперь можно пить чай…
15
Соня поставила на стол три прибора. Надежда Егоровна сказала:
- Володи нет, поехал к Бушагину на дачу.
- Кто этот Бушагин?
- Бухгалтер издательства. Володю не поймешь: ни к кому не ходил, кроме Соколовского, а теперь нашел приятеля… Почему он не встречается с Сабуровым? Художник, симпатичный, и жена у него хорошая. Мог бы зайти к Рачковскому. А он выбрал Бушагина. Жену я его знаю, даже говорить не хочется. Лена рассказывала, что девочка ходит оборванная, матери никогда нет дома… Не нравится мне Володя. Он и прежде был невеселый, а теперь как в воду опущенный.
- Может быть, влюбился?
- Да что ты, Соня! Не такой он человек, все у него шиворот-навыворот… Вчера я зашла к нему, думала, его нет, прибрать хотела, а он сидит, смотрит в одну точку, не слыхал даже, как я вошла. А лицо у него было, Соня, такое страшное, я тебе передать не могу! Спросила - может быть, болит где-нибудь; он рассмеялся, говорит, здоров, как бык… Знаешь, чего я боюсь? Несколько раз он возвращался сильно навеселе. Я стала плохо спать, все слышу… Никогда этого прежде не бывало. Говорят, что Бушагин запойный, лечили его и не вылечили. Как бы Володя не спился… Я теперь его лучше узнала. Он всегда притворяется, говорит, что доволен, что ничего ему не нужно. А каким он может быть внимательным! Меня сколько раз утешал. Волновался, что с Соколовским… Вдруг начал говорить, какая замечательная Танечка. Ну почему он на ней не женился?
- Я и не спросила: что с Танечкой?
- Вышла замуж, за врача, уехала с ним куда-то далеко, в Казахстан. Перед отъездом зашла ко мне, узнать ее нельзя - сияет… Не знаю только, надолго ли ее хватит. Сама говорила, что трудно от театра оторваться…
- Актриса она слабенькая. У нас в Пензе вообще труппа сильнее.
- А ты часто ходишь в театр?
- Не очень.
- А что делаешь по вечерам?
- Как когда. Бывает, что собрание… Иногда хожу в гости - к Харитоновой или к Суханову. К себе я не зову: ведь нужно пройти через комнату Ксении Ивановны, а она в десять уже спит…
- Соня, сколько лет Суханову?
- Под пятьдесят. Точно не знаю. А что?
- Нет, я просто спросила. Ты ведь говорила, что он тебе нравится…
- Он хороший инженер, помог мне войти в работу. Да с ним интересно поговорить. Два года провел в Китае. Вообще ему есть что рассказать.
- Он что, холостой?
- Двое детей, старшая на втором курсе. Жена у него противная, разговаривает только о тряпках или ругает домработницу, все новости с рынка. Не понимаю, как он ее выдерживает…
- Ты так говоришь, как будто к нему неравнодушна.
Соня рассмеялась.
- По-моему, Суханов даже не замечает, с кем разговаривает - с женщиной или с мужчиной. Вероятно, поэтому женился на Степаниде Александровне. Такая женщина могла бы составить счастье Журавлева… Савченко рассказывал, что Лена счастлива. Тебе она нравится?
- Очень. И отец ее любил.
- Я ее почти не знаю.
- Сегодня день рождения Наума Борисовича, он меня позвал, конечно, с тобой. Я сначала подумала: Яша уехал, значит, будут одни старики, тебе неинтересно - и сказала, что ты, кажется, занята. Но Брайнин потом сказал, что Придут Коротеевы и Савченко. Пойдем - увидишь Лену… Знаешь, Соня, я хочу в ближайшие дни позвать к нам Брайнина, Егорова, Коротеевых, Соколовского. Может быть, Вера Григорьевна придет. Ведь ты у нас редкая гостья… Вот не знаю, удастся ли это сделать до отъезда Савченко…
- Савченко уезжает?
- Наум Борисович говорил. Я думала, ты знаешь…
- Куда он уезжает?
- В Париж, с делегацией…
Соня так рассердилась, что забыла про самолюбие.
- Мог бы сказать! Очевидно, считает, что раз его посылают в Париж, ему нечего разговаривать с простыми смертными! А между прочим, теперь многих посылают, у нас один инженер недавно ездил в Швецию…
- Это он постеснялся сказать: только ты приехала, а он уезжает. Соня, он о тебе всегда спрашивал.
- Ты думаешь, он меня интересует? Да я с ним разговариваю только потому, что он приходил к отцу, навещает тебя… Откуда сирень?
- Первая. Сережа принес.
- Ты погляди: повсюду "счастье" - семь, восемь, девять, считать надоело. Какая-то сумасшедшая сирень…
- Пахнет чудесно. Я поставлю тебе в комнату… Соня, ты сейчас что будешь делать? Погода хорошая…
- Хочу почитать. Я ведь утром выходила. Мне Суханов дал интересную книгу…
Вечером Надежда Егоровна спросила:
- Ну как-ты решила? Пойдешь к Брайниным?
- Нет. Начала читать и не могу оторваться…
На столе лежала начатая книга об электроупрочнении инструментов, но Соня не читала, все время она думала о Савченко.
Виновата, конечно, я. Но разве я знала?.. Удивительное дело, можно всему научиться, все понять, а что у себя внутри - загадка. Когда я приехала в Пензу, я была убеждена, что начинается настоящая жизнь, а Савченко - это прошлое, как подруги, как родительский дом, экзамены. Говорила себе: теперь нужно жить всерьез. На работе сначала не клеилось. Суханов язвил. Я забывала, где что. У себя, как только начинала читать, прибегала Ксения Ивановна, устраивала сцену, почему я на кухне свет не погасила. Казин предложил поехать с ним за город, я почему-то согласилась, он говорил на возвышенные темы, а потом схватил, порвал блузку, я едва отбилась. Все было не так, как я предполагала. А Савченко мне писал, что любит и так далее, как будто ничего в моей жизни не изменилось.
Конечно, мне хотелось, чтобы он не послушался и вдруг приехал. Но я себя за это ругала. Думала, пройдет. Получилось наоборот: у него прошло, а я схожу с ума. Готова ему кинуться на шею. Поздно… Подумать только - уезжает в Париж и не сказал мне, просто не счел нужным! А я сейчас на все готова. Даже при маме не удержалась. Впрочем, мама убеждена, что я влюблена в Суханова. Тем лучше… Но что со мной делается? Не могу ни читать, ни сидеть, - кажется, сейчас бы побежала к нему… А он у Брайниных, наверно, всех развлекает, душа общества…
Я с ним вела себя как последняя дура. Говорила: нужно подумать, проверить, подождать. Наверно, оттого, что ничего еще не понимала. Мне казалось, что взрослая женщина должна быть рассудительной. Отец меня за это ругал, а я не сдавалась. Говорила себе: мое призвание - математика, а не поэзия, нечего разводить драмы! Доходила до пошлости, стыдно вспомнить: сказала Савченко, что нужно подождать, потому что мы не получим квартиры. Ясно, что он меня в душе презирал. Ведь теперь я понимаю, до чего это глупо. Теперь мне все равно, где и как, лишь бы с ним…
Никогда я не видела, чтобы человек так изменился за один год. Он как-то сразу стал взрослым, уверенным в себе. Прежде он мне казался мальчишкой, а теперь я сидела вся скованная, боялась каждого его слова. Он даже помучить меня решил, отомстить за прошлое, вспомнил, как я повторила слова отца, что настоящее не забывается. И сразу обдал холодной водой: "У каждого теперь своя жизнь".
Ясно, что и любовь у него другая, отсюда уверенность. А обо мне вспоминает с усмешкой: был мальчишкой и почему-то мне понравилась практическая особа, которая все время считала, взвешивала. Не должна я больше о нем думать!.. А о чем, спрашивается, мне думать?.. Мама говорит, что Володя запил с горя. Это не выход. Терпеть не могу пьяных… В Пензе буду работать и меньше о нем думать. А здесь это мука: знать, что он близко и чужой… Конечно, и сумею совладать с собой. Если мы встретимся до его отъезда, не подам виду. Пусть думает, что и у меня своя жизнь… Но я-то знаю, что мне от этого не освободиться…
Позвонили. Наверно, пришел к маме какой-нибудь из папиных мальчишек. Рыженький Сережа в полном восторге: сдал экзамены и гуляет по Ленинской с Ниной…
Соня открыла дверь. Савченко!
Она спокойно с ним поздоровалась, провела к себе.
- Мамы нет, она у Брайниных.
- Я знаю. Меня тоже звали.
- Что ж ты не пошел?
- Хотел зайти к тебе.
- Очень мило с твоей стороны. Хочешь чаю?
- Нет, спасибо. Я ненадолго - у меня работа. Как ты проводишь отпуск?
- Очень хорошо. Отдыхаю. А вот сегодня решила немного поработать. Видишь?
- Я эту книгу читал. Как раз из той области, которая меня теперь занимает. Кстати, у меня интересная новость…
- Уже знаю. Ты, кажется, на седьмом небе?
- Да. Но ты не знаешь, почему. Сегодня Голованов сказал, что заказчики заинтересовались проектом Соколовского. Посылают сюда двух инженеров. На следующей неделе должно состояться совещание. Теперь и Голованов заколебался. Ужасно обидно, что я не смогу присутствовать!
- Зато ты будешь гулять по улицам Парижа. Это не Пенза… Почему ты мне не сказал, что едешь в Париж?
- Я и сам не подозревал. Голованов мне сказал на следующий день. А насчет проекта я узнал только сегодня. На заводе все об этом говорят… Ты понимаешь, что это значит? Соколовский думал не только о нашем заводе, но о заказчиках, ведь для них это огромный шаг вперед. Демин сразу понял… Жалко, что я не могу тебе подробно рассказать…
- Почему? Меня это очень интересует. Ты так спешишь?..
- Нет. Но сейчас я не могу объяснить - не выйдет…
- Понимаю: твои мысли уже далеко.
- Наоборот. Слишком близко…
Он спохватился: "Зачем я это сказал?.. И голос меня выдал… Не нужно было на нее смотреть!" Он хотел сказать, что Соня, наверно, не так его поняла: он имел ввиду завод. Он даже выговорил:
- Ты думаешь…
А договорить не смог. Он стоял в смятении у стола. Соня подошла к нему, тихо сказала:
- Я ничего не думаю…
И начала его целовать.
В столовой стенные часы пробили десять, одиннадцать, двенадцать. Они ничего не слышали.
Вдруг Соня вздрогнула: "Это мама!.." Она быстро вскочила и повернула ключ в двери.
Сильно пахла сирень, и Соня шепнула Савченко:
- Я еще днем подумала, что это сумасшедшая сирень: чуть ли не каждый цветок - "счастье"…
16
Поздно ночью Соня тихо провела Савченко по темному коридору. Уехал он день спустя. На аэродроме Соня сказала:
- До твоего возвращения я маме ничего не скажу, а в Пензе сразу поговорю с директором. Надеюсь, отпустят, хотя Журавлев, конечно, постарается напакостить. Егоров мне говорил, что здесь меня возьмут… Но ты мне пиши, это главное. И потом, когда будешь ходить по Парижу, помни - я иду рядом. Гляжу с тобой. Вообще живу с тобой. Понимаешь?..
Надежда Егоровна слышала, как Савченко ушел под утро, но не стала спрашивать: у Сони был такой счастливый вид, что она поняла все без слов.
С утра она суетилась, ходила на рынок, готовила ужин. За вином пошел Володя, и он помогал раздвинуть стол. Надежда Егоровна думала: может быть, его гости развлекут, ведь Соколовский придет, а Володя его любит… Но Володя неожиданно исчез. Надежда Егоровна вздохнула: опять побежал к Бушагину… Хоть за Соню я теперь спокойна… Обидно, что Егоров не сможет прийти, расхворался. Как Мария Ивановна скончалась, он все время болеет. Да это понятно - жили они душа в душу… Я всем сказала: приходите, отпразднуем приезд Сони. Если бы сказать: "Соня-то замуж выходит", - вот бы отпраздновали!.. Не такой у нее характер, даже мне не рассказала…
На столе стоял букет роз. Вера Григорьевна удивилась:
- Откуда уже розы? И какие пышные, летние!
- Это Леонид Борисович принес - оранжерейные, - объяснила Надежда Егоровна.
Соколовский разлил вино и предложил выпить за здоровье Надежды Егоровны.
Все последние дни он был в приподнятом состоянии. Двадцать второго приезжают заказчики. Егоров сказал, что взвесил все, поддержит. Получилось лучше, чем я мог рассчитывать. Хорошо, что Вера согласилась пойти, - ее ведь очень трудно вытащить. А со мной она пошла первый раз… Мне здесь нравится: собрались хорошие люди, и всем почему-то весело. А это не часто бывает…
Весел был и обычно унылый Брайнин. Он боялся, что Соколовский на него обижен. Не раз упрекал себя: почему я поддался Сафонову?.. А вот Евгений Владимирович сел рядом, дружески со мной разговаривает, как будто ничего не было… У нас с ним есть что вспомнить - столько лет вместе проработали, пережили и хорошее и плохое! Когда выпустили первую автоматическую линию, в приказе были упомянуты Егоров, Соколовский и я. Мы тогда это отметили, провели вечер у Егорова. Жалко, что Егорова сегодня нет. Что-то он стал часто хворать. А когда Журавлев хотел потопить Соколовского, он ведь и на меня ополчился. На партбюро я выступил глупо… Если проект Соколовского примут, я только обрадуюсь. С ним приятно работать. В прошлом году он мне сильно помог с системой сигнализации. Вот просто посидеть, поговорить - это с ним нелегко: любит погладить против шерстки. А сегодня он добрый…
Брайнин и его жена, Мария Марковна, толстая женщина с выпуклыми, вечно перепуганными глазами, радовались еще потому, что Яша доволен. Узнав, что сына направляют в Караганду, Наум Борисович расстроился, Мария Марковна плакала. Только Яша не унывал: "А что тут плохого?" Брайнин сердился: мальчишка, он ничего не понимает! Глушь, даже города близко нет, и климат ужасный. А он радуется… И вот недавно от Яши пришло письмо, которое Мария Марковна всем показывала. Яша писал, что работа сказалась еще интереснее, чем он ожидал, общежитие приличное, товарищи ему понравились. Когда Брайнины ехали к Надежде Егоровне, Наум Борисович сказал жене: "Хорошо, что у Яши такой характер, - мог бы вырасти маменькиным сынком, ведь мы достаточно его баловали. А он нетребовательный, увлекается работой, быстро сходится с людьми. Нет, Яша не пропадет…"
Лена была в хорошем настроении. Утром принесли письмо и посылку от Журавлева. Он сообщал Лене, что в его жизни произошли некоторые перемены: он женился. Конечно, по-прежнему он мечтает, как бы поскорее увидать Шурочку, но на заводе не все благополучно и взять отпуск раньше сентября ему не удастся. В посылке оказалась коробка конфет и вязаное платьице на трехлетнюю девочку. Лена дала шоколад Шурочке: "Это от твоего папы". Шурочка побежала к Дмитрию Сергеевичу: "Папа, я тебя сейчас чем-то угощу. Только не бери в серебряной бумажке - ее нужно скушать последней, а то будет некрасиво…" Лена облегченно вздохнула. До сентября еще далеко! Хорошо, что он женился. У него теперь своя семья. Мне как-то спокойней…
Еще радовалась Лена потому, что Дмитрий Сергеевич громко разговаривал, смеялся. Вот я с ним год, а редко его видела таким разговорчивым, беззаботным…
Два часа назад, пока Лена переодевалась, Коротеев почему-то вспомнил свой разговор с Трифоновым. Уверял, что я окажусь в нелепом положении, а в нелепом положении сказался он. Я уж не говорю о выговоре, но ведь он называл проект Соколовского "очковтирательством". А предложение дельное. Я сказал Голованову, что мы должны думать не только о сдаче заказа, но об интересах заказчиков. Демин, к счастью, вмешался. Заказчики, разумеется, ухватились. Трифонов всегда в хвосте. У него вся жизнь в четырех глаголах: подсказать, поправить, одернуть, проработать… Впрочем, дело не в этом. Год назад я сидел и думал о Журавлеве. Теперь все валю на Трифонова. Важно другое: как ведет себя товарищ Коротеев? Лена это поняла до меня. Может быть, потому, что женщины чувствительней? Не знаю. Лене легче, она многого не пережила… Лицо Коротеева помрачнело. Но в эту минуту вошла Лена. Ей очень шло новое летнее платье, зеленовато-голубое. Он обнял ее. Она засмеялась: "Не помни! Нам идти пора…" И снова Лена увидала на лице Дмитрия Сергеевича ту светлую, едва приметную улыбку, которая не покидала его все последнее время.
Вырубин не вспоминал прошлого: прошлое в нем жило, и тяготило его, и придавало устойчивость, силу. Он объяснял Соколовскому, что стимуляторы роста могут успешно применяться для предотвращения предуборочного спада плодов. И то, что он может отдаваться любимому делу, что он сидит с друзьями в уютной комнате, что наперекор всему он жив, его молодило. Надежда Егоровна подумала: никогда не сказала бы, что он на пять лет старше меня…
Она спросила Лену:
- Как у вас экзамены прошли? Вы ведь волновались за одного мальчика.
Лена рассмеялась.
- У Васи все пятерки, четверка только по английскому, да и то несправедливо… Разве вы не видите, Надежда Егоровна, какая я веселая? Я ведь действительно за него ужасно волновалась. Молодец, не подвел…
Соня порой теряла нить разговора, отвечала невпопад. Она слышала, что Брайнин говорит с Коротеевым о заводе, а потом задумалась. Брайнин ее спросил:
- Ну как, по-твоему, где приятнее - в Пензе или дома?
Она ответила:
- У нас совершенно другой профиль…
Все рассмеялись. Наум Борисович игриво сказал:
- Ты не можешь ни о чем другом думать. Кажется, ты оставила в Пензе сердце?
Соня покраснела. Веду себя неприлично. А Наум Борисович удивился: попал в точку…
Соня сидела рядом с Верой Григорьевной, они разговаривали вполголоса.
- Андрея Ивановича нет, - сказала Вера. - Вот кто радовался бы! За неделю до его смерти я ему сказала, что у меня настроение хорошее - обещают отремонтировать больницу. И ему сразу стало легче. А сегодня, по моему, все веселые, даже Брайнин…
Соня подумала: отцу я бы все рассказала. Он мне говорил, что у меня зачем-то на сердце обручи. А теперь обручей нет, Савченко это знает… Смешно - мама его зовет Гришей, а я о нем всегда думаю "Савченко" - со дня, когда познакомились. Да и в ту ночь…
Наум Борисович попросил разрешение послушать радио: интересно, что говорят о предстоящей встрече глав правительств. Оказалось, поздно - конец "последних известий". Они узнали только, что шведские туристы собираются в Ленинград, что футбольный матч кончился со счетом три - ноль в пользу "Динамо" и что завтра ожидается переменная облачность, ветер слабый, температура утром восемнадцать.
Потом раздалось пение: диктор объяснил - это известный французский певец.
Улицы Парижа, серые и голубые.
Я иду один, со мной идет печаль…
Соня не выдержала, подошла к приемнику. Какая грустная песенка! Где-то далеко Париж. Савченко идет один. А рядом печаль…
Надежда Егоровна сказала Брайнину, который сидел на другом конце стола:
- Савченко-то в Париже…
- Это хорошие признаки: сторонникам политики с позиции силы не удается, так сказать, воспрепятствовать культурному и экономическому обмену…
Жена Брайнина следила за Соней. Наум, как всегда, попал пальцем в небо. Я знала, что Савченко не отступит…