5
Большой треугольный лемех от старой сохи был подвешен рядом с фонарем, к перекладине между двумя столбами. Ночной сторож конного двора Игнат Скрипунов, приземистый старичок в желтом тулупчике, в громоздкой барашковой шапке, бил тяжелым железным прутом по лемеху.
Двор стоял на окраине села, куда стекались дороги с полей, и старик не удивился, когда перед ним неожиданно возник из пурги конь, запряженный в сани, и седок, белый от снега.
- Нашел? - нетерпеливо спросил Игнат и тут же прикрикнул: - Оглох ты, что ли?
К нему подошел незнакомый высокий человек в длинном тулупе и тронул рукой шапку:
- Добрый вечер!
- К черту с таким добром! К дьяволу! - ругался Игнат, помахивая уставшей рукой. - Ты отколь появился? Кто таков?
- А куда я приехал? - в свою очередь спросил Шаров. - Что тут у вас за деревня?
- Говори: девок видел?
- Каких?
- Нашенских. Гляденских. Утром ушли и не воротились. Как в омут головой… И моя Лизавета с ними… Доченька родная… С самых сумерек сполох бьем… Все мужики ищут…
Приезжий достал лопату из саней и подал звонарю.
- Вот поднял в поле. Возле снежных валков…
Игнат выхватил лопату, глянул на нее и застонал:
- Наша… Сам строгал черенок… Беда стряслась! Беда, беда!..
- Выйдут на звон, - стал успокаивать Шаров. - Я же услышал… Далеко-далеко… Так же и они…
Старик снова принялся бить в лемех.
Показалась еще подвода. Из саней поднялся усатый человек в полушубке, подпоясанном широким офицерским ремнем.
Скрипунов бросился к нему:
- Ну?.. Пустой воротился?..
- Даже следов не видно.
- А вон человек поднял лопату в поле. Лизаветину!.. Мать узнает - с горя умрет. Пропали девки! Одежа-то у них на рыбьем меху. Беда, беда!.. - снова застонал Игнат, покачиваясь из стороны в сторону. - Упреждал я: "Кости ломит - не ходите". Не послушались. Закоперщица-то ихняя меня на смех подняла, похвалилась: "Молодым костям ничто нипочем! У нас, говорит, насчет бурана своя смекалка. Он, говорит, нам на пользу: наметет на полосе большие сугробы…" Вот и досмекались!.. На погибель девок сманила…
Усатый шагнул к Шарову:
- Где лопату нашли? Сами-то откуда? - И, услышав ответ, оживился. - A-а, товарищ Шаров! До войны многое слышал про вас и жалел, что встретиться не доводилось. - Сдернул с правой руки огромную пеструю мохнашку - рукавицу из собачьей шкуры. - Здравствуйте! Я - здешний полевой бригадир. Огнев. Никита Родионович Огнев. А вас долгонько не было слышно. И все ж таки в свою Луговатку вернулись?
- А как же?.. Сейчас направился в город, да закружился в поле.
- Погостите у нас.
- Я и сам собирался наведаться. Дело есть.
Они распрягли коней и ввели в конюшню. Мешок с овсом, что лежал в санях Шарова, Никита Родионович отнес куда-то в угол.
- После скажу конюху. Накормит и напоит коня…
По узкому переулку пошли в село. Меж двух высоких плетней снегу не было, и ноги скользили по ледяной корке. Ветер налетал порывами, проезжий и бригадир, чтобы не упасть, поддерживали друг друга.
- Ну, бьет! - удивлялся Шаров. - Я вам скажу, не помню такого дикого бурана!
- У нас часто падера дурит! - отозвался Никита Родионович. - Рассказывают - в прошлую зиму одного старика возле самых огородов захлестала. Вот так же, как вы, в город ехал да с пути сбился. Конь в сугробе утонул - ни вперед, ни назад. Засыпало. Утром слышат- колокольчик позванивает. Пошли на звон. Глядят: горбик дуги чернеется, ветер в колокольчик играет… Откопали: конь был еще тепленький, а человек в санях заледенел. Вот мы и боимся за девчат. Весь колхоз на ноги подняли. А что сделаешь? Сами видели: в поле с ног сбивает…
Они повернули за угол и оказались во дворе. На крыльце обмели снег друг с друга и через темные сени прошли в дом.
- Девки отыскались? - тревожно спросила полная женщина в синем платке.
Огнев махнул рукой.
- Вот Павел Прохорович на звон выбрался. Его тоже в поле буран закружил…
- Проходите, разболокайтесь. Милости просим. -
Домна Потаповна поклонилась гостю. - Сейчас самоварчик согрею.
Никита Родионович снял со стены двустволку и патронташ.
- Побегу за огороды, стрельбой знак подам. Может, пальбу услышат
6
Вере казалось, что ветер со всей степи содрал снежный покров и тяжелым валом катит по бесконечным полям. Еще секунда - и эта лавина засыплет их всех, как былинки. Девушки уже не тормошили Васю, не приставали с разговорами.
Он шел молча, время от времени останавливался и подставлял ветру то одну, то другую щеку, будто это помогало определить, где они находятся и скоро ли выйдут к жилью.
Вокруг было все то же ровное поле. И ни одной березки, ни кустика не встретилось им. Может, только для успокоения охотник сказал, что ему знаком каждый шаг этой обширной равнины? Не потому ли он молчит, что сам не знает - куда завел?
Но вот Вася предупредил:
- К спуску подходим. Упирайтесь в снег покрепче.
А через полчаса, когда спустились в долину, он встряхнулся и сказал с облегчением:
- Вот мы и дома! Сколь буран ни безобразничал, а сбить с пути не смог!..
Протоптав тропу в мягком сугробе, Вася Бабкин подвел девушек к избе, отыскал веник, связанный из мелкой полынки, и стал обметать Веру, стоявшую ближе всех к нему. К тонкому запаху свежего снега примешался горьковатый аромат полынки.
- Теперь жильем пахнет! У нас в сенях всегда такие веники… - Вера ловко выхватила веник и, смеясь, начала быстро-быстро обметать парню спину. - Да на тебе ничего и нет… - Повернулась к подругам. - Кто на очереди?..
Охотник распахнул дверь и, войдя в избу, нащупал в углу на полочке спички; засветив маленькую лампу без стекла, с одной нижней частью горелки, поставил на стол; ружье и добычу повесил на большой деревянный крюк, вбитый в стену.
Вслед за хозяином девушки вошли в жилье и от усталости сразу повалились на широкие лавки возле стен. Одна Вера, привыкшая к зимним походам в колхозный сад, где работал ее отец, осталась на ногах. Она окинула взглядом избу. Слева - высокая деревянная кровать, справа - русская печь, на шестке опрокинут котелок, возле него - самодельные березовые миски, потемневшие от времени.
- Ого, чай пить будем! - Вера хлопнула в ладоши. - Правильно, хозяин?
Вася уже гремел заслонкой. Он поджег в печке сухую бересту, и тотчас же занялись дрова, заранее сложенные стопкой. Потом он повернулся к Вере, чтобы ответить ей, но, встретившись с задорным взглядом открытых, голубых, как весеннее небо, глаз, все позабыл. Стоял и смотрел. Над ее высоким лбом колыхалась выбившаяся из-под шали тонкая прядь удивительно светлых волос, влажных от таявшего снега. Отблески трепетного пламени осветили ее лицо, раскаленное румянцем. Парню стало жарко, точно летом в солнечный день, и он смахнул с головы капюшон и шапку.
Видя, что ответа не дождаться, Вера шутливо крикнула ему на ухо:
- Чай, говорю, пить, хозяин, будем?
Улыбнувшись, Вася бросился к стене, схватил зайца и положил на шесток.
- Варить будем!.. И чай вскипятим. У меня есть еще один котелок.
Взглянув на светло-серую шубку огромного русака, Вера всплеснула руками:
- Батюшки мои!.. Да ты "культурного" зайца ухлопал!..
- Нынче и русаков разрешили стрелять.
- Давно пора. Я помню, еще в третьем классе училась, когда их из-за Урала привезли к нам в Сибирь. В клетках. Для расплода, самых крупных. И шкурка, говорят, хорошая. Вся деревня сбежалась смотреть. Отродясь не видали таких зайцев: зима, а они - серые! Вот и прозвали "культурными". Вывезли их в поле, выпустили, а они ночью - к огородам.
- У нас - тоже. Зимой даже под крыльцом прятались. Да, да. Я сам подымал. Прогоню за огород и махну рукой: "Живи, косой!"
- А у нас не под крыльцо, - хуже, - продолжала Вера. - Зимой забрался к папе в колхозный сад и молодые яблоньки посек. Вот вам и "культурный" заяц! Вредителем оказался…
Разговаривая с парнем, Вера отмечала: на подбородке у него ямочка; глаза серые, по-птичьи зоркие; на правой щеке - мелкие синие брызги. "От пороха!" - догадалась она. Наверно, не рассчитал при набивке патронов: зарядил лишнего, а ружье старое. Может, шомпольное было. Ну и разорвало. Хорошо, что глаз не задело… Расспросить бы, как это случилось, да неловко начинать при всех.
В избе стало тепло. Девушки сняли шали и развесили на веревке, протянутой перед печью, а стеганки побросали на кровать; принялись гребенками расчесывать волосы. Они уже успели забыть об усталости, да и не хотелось перед парнем показаться слабыми. Только Лиза продолжала сидеть на скамейке, гладила ушибленную ногу и шутливо бранила Васю. Парень не слышал ни одного ее слова, - он смотрел на Веру. Вот она ребром ладони ударила по концам своих длинных светлых кос, чтобы они распушились, и закинула их за спину. И Вася вспомнил, как мать говаривала сестренке Оле: "Коса - девичья краса".
"Чья же эта девка? - задумался он. - Про сад рассказывает, садовода отцом называет… Неужели самого Дорогина дочка?.."
Девушка опять повернулась лицом к нему, и парень, смутившись, быстро вышел из избы. Под сараем на ощупь взял охапку дров и прямо через сугроб побрел к двери. Вера выбежала с котелком в руках - зачерпнуть снега. От неожиданности Вася выронил дрова. Девушка захохотала:
- И кто это в потемках бродит? Домовой, что ли? Так и быть, помогу домовому.
Она склонилась над сугробом. Ветер перекинул косы и хлестнул ими парня по лицу. Он увидел, что девушка не одета, и стал оттеснять ее к двери.
- В такую падеру - без стеганки?! Враз прохватит!..
- Не продует. Привычная…
- Раз я - домовой, надо слушаться! Домовым не перечат.
- Вон ты какой! А я хочу тебе помочь, - упорствовала девушка и кидала поленья парню на руки. - Неси.
Вслед за ним она вбежала в избушку, поставила к пылающим дровам котелок, полный снега, а сама села на скамью перед печью и протянула к теплу красные, мокрые пальцы.
Спохватившись, она подвинулась:
- Садись, домовой, грейся… - Взглянула на парня и рассмеялась: - А может, под шесток полезешь?
- Ничего, тут не тесно.
Вася сел рядом, коснулся плечом ее плеча. Она с ним одинакового роста…
Снег в котелке быстро таял.
- Люблю березовые дрова! - встрепенулась Вера. - Горят весело, жарко: огонь как солнышко!
- У нас дома всегда березовые, - сказал Вася. - В тайге рубим, по реке сплавляем…
Заметив на подоконнике крупное, как брюква, ребристое яблоко с мутно-красным, будто размытым, румянцем, Мотя схватила его, повертела перед глазами подруги:
- Видала? В саду живем!.. А яблоко-то какое - крупнее наших!
Вера выхватила яблоко; подбрасывая на ладони, усмехнулась:
- Так это же Шаропай! Про него говорят: велика Федора, да дура! Вроде деревяшки. И кислее его нет на свете.
- А вот неправда! Зимой и Шаропай хорош! - Вася достал из деревянных ножен, висевших на поясном ремне, острый охотничий нож, разрезал яблоко на несколько частей. - Попробуйте-ка.
Девушки грызли яблоко и наперебой хвалили:
- С мороза-то ничего, есть можно.
- Даже сладенькое!
- Только мало. Мне бы еще столько, полстолька да четверть столька, - сказала Мотя. - Давайте искать!
Яблок больше не нашлось, зато подвернулась новая находка: из-под лавки Вера достала коричневую лесную губу, из тех, что растут на трухлявых березовых пнях. Волнистая! С белым узором!
- Девчонки, посмотрите! Какая красивая! Вот бы мне такую! Под карточку подставочка. Подаришь? - Подождала, пока парень кивнул головой. - Люблю разговаривать с не скупыми.
Вася начал свежевать зайца, подвесил тушку к деревянному крюку и, держа нож тремя пальцами (указательного и среднего на правой руке у него не было), бережно снимал шкурку. Вера поднесла лампу, чтобы посветить. И опять ей захотелось спросить - давно ли он потерял пальцы? Тем же неудачным выстрелом оторвало?.. Ишь, уже тремя наловчился работать!
Пока девушки за ее спиной балагурили и хохотали, Вера вполголоса все же завела разговор с парнем:
- На наше счастье ты сегодня отправился на охоту!
- Я пришел березу сеять, да буран помешал.
- Березу?! - Вера посмотрела широко раскрытыми глазами. - Зимой сеять?!
- Да, по снегу… Хочу посеять, чтобы выросли свои саженцы для лесных полос.
- Вот интересно! Никогда не слышала про такую посевную! - удивлялась Вера. И вдруг у нее вырвался беспокойный вопрос: - Тебя, наверно, дома ждут не дождутся?
- Нет… Мама привыкла к моим отлучкам. Знает, что я здесь могу заночевать.
- Ма-ма… - беззвучно повторила Вера. И сказала вслух: - Отцы, должно быть, меньше тревожатся?
- Вот не знаю, право… Я при отце-то на охоту не ходил: маленьким считался.
- Я за папу боюсь: растревожится, всю ночь глаз не сомкнет, а сердце больное… У девчонок теперь матери от горя воют. Должно быть, и живыми нас уже не считают…
Вася задумался: помочь бы надо, успокоить и девчат и родителей. Но до Глядена не меньше двадцати километров. В незнакомом углу Чистой гривы ветер может сбить с пути. Вот если лесом вдоль речки…
Вера тронула его руку, напоминая о тушке зайца. Они разрезали ее на мелкие части, вымыли и положили в котелок. Вера залила мясо водой, - посолила и поставила в печь.
Лиза прохаживалась, прихрамывая и вздыхая. Мотя толкнула ее к печи:
- Погрейся, а то у тебя губы смерзлись - молчишь.
Лизу усадили перед шестком. Подруги по обеим
сторонам подсели к ней, обнялись. Им было хорошо в этой теплой избе, хорошо оттого, что о них заботится молодой охотник, и они позабыли об усталости и о том, что дома тревожатся родные. Мотя запела высоким, чистым голосом:
Я любила воду пить,
Любила по воду ходить…
Лиза отозвалась:
Мимо дома милого
Тропа моя любимая.
Обе посмотрели на Веру. Та, качнув головой, не замедлила ответить припевкой:
Много звездочек на небе,
Но одна светлее всех…
Голос дрогнул. В душе она упрекнула себя - зачем так необдуманно запела эту частушку? Но подруги подхватили, и Вера, вскинув голову, пела вместе с ними:
Много мальчиков на свете,
Но один милее всех.
Мотя, дурачась, громко выкрикнула:
А Семен милее всех!
Вера толкнула ее. Подруга рассмеялась:
- Могу и другое… Что твоей душеньке угодно…
И завела:
В поле рожь, в поле рожь
Девушка посеяла…
Вера поморщилась - опять не то. Лучше бы что-нибудь смешное.
А девушки тем временем закончили частушку дружным озорноватым всплеском голосов:
Разнесчастную любовь
Подруженька затеяла.
В этот вечер все сложилось как-то необычно. Необычным было и то, что Вера ни разу не вспомнила Семена Забалуева, а когда упомянули о нем - даже рассердилась. Отчего бы это? Уж не оттого ли, что молодой охотник из чужой деревни невольно услышал о ее тайне? Да какая же тут тайна, - в колхозе все знают, что Семен - ее жених. Но свой колхоз - свой дом. А эти болтливые девчонки готовы раньше времени на весь район раззвонить.
Мотя не любила, чтобы кто-нибудь из подруг грустил. Она схватила заслонку и ударила четырьмя пальцами:
Ой, девки, беда -
Балалайка худа.
Надо денег накопить,
Надо новую купить.
Вера вскочила, повела плечом и, помахивая рукой, закружилась по избе. Глянув на нее, Вася хлопнул в ладоши и пошел вприсядку по неровному, шаткому полу.
Изба дрожала, казалось, не только от задорной пляски, но и от громких песен:
По заветной тропочке
Износил подметочки,
Только новые купил -
Кто-то милую отбил.
Вася все сильнее и сильнее бил в ладоши; выпрямившись, гулко притопывал ногой. Мотя крикнула ему:
- Пимы расхлещешь!
Он только рукой махнул.
Громко звенела заслонка. Вера плясала легко, едва касаясь щербатого пола. Лиза исподлобья следила за ней и сетовала на то, что ушибла ногу и что не может выйти в круг. Ее зеленоватые глаза постепенно становились темными, как те тихие омута, в которых, по народной молве, водятся черти. А Мотя, посмеиваясь, все чаще и чаще ударяла пальцами о заслонку и постукивала пяткой о пол. Она смотрела на парня, теперь кружившегося на одной ноге, и отмечала, что пышные пряди его волос уже начали прилипать к взмокшему лбу.
- Мало соли ел! - рассмеялась она. - Нашу Верку еще никто не переплясывал.
Огонек в лампе метнулся в сторону и погас. Лиза обрадовалась- уж теперь-то Верка остановится. Но та продолжала кружиться по избе, лишь слегка освещенной пламенем, игравшим в глубине печи. И парень не уступал ей, хотя и натыкался то на стол, то на кровать. А девушки ждали - вот-вот он сойдет с круга. Им будет над чем посмеяться!
Подзадоривая Веру, Мотя запела с шутливой требовательностью:
Отдавай, подруга, друга.
Отдавай, красавица!
И Вера закружилась быстрее прежнего. Никогда она не плясала с таким огоньком и с такой удивительной легкостью и плавностью, как сейчас. И Мотя смотрела на нее восторженными глазами: перепляшет парня! Вот уже скоро. Вот еще немного. Еще…
Но в это время, заглянув в печь, Лиза крикнула нарочито истошным голосом, чтобы переполошить всех:
- Ой!.. Варево-то поплыло!..
Мотя ударила невпопад и бросила заслонку на лавку.
- Всю обедню испортила! - упрекнула она подругу. - Вася в своей деревне с ребятами будет смеяться: "В "Колоске" худые плясуньи!.."
- А я думала, ей мышонка за кофту сунули! - усмехнулась Вера и, скрывая свою усталость, попрекнула Лизу за то, что не дала ей наплясаться: - Гаркнула во все горло! Не надорвалась, случаем?
- За тебя боялась - как бы сердечушко не зашлось да не лопнуло.
Помахивая платком на разгоряченное лицо, Вера отошла в сторону. Пожалуй, хватит на сегодня. Ноги гудят. И сердце колотится сильнее, чем, бывало, после самой долгой и задорной пляски. От чего бы это? Конечно, от усталости.
Засветив лампу, девушки накрывали стол. Вася, украдкой от них, посматривал на Веру. Тесноватая вязаная кофточка плотно прилегала к ее груди, обтягивая покатые плечи, красивую белую шею. Его мать любит таких, быстрых на ногу, веселых и хлопотливых…
Мисок было только две. Васе с Верой пришлось хлебать из одной. Парня наперебой со всех сторон потчевали хлебом. Он брал маленькие ломтики то у одной, то у другой, но жевал нехотя: этот казался кислым, а этот - пресным. Верин - вкуснее всего! Белый, в меру уквашенный, мягкий, как пух, корочка тонкая, слегка похрустывает… Никогда не ел такого! Может, - она сама пекла? Может, уже успела всему научиться по домашности…
Все хвалили мясо зайца, смеялись, - не зря косого прозвали "культурным"!
Лиза шумно вздохнула:
- А нас ведь давно ищут! Наверно, всю деревню всполошили. Твой-то отец, Верка, теперь больше всех панику бьет. И свекор тоже с ума сходит…