Очень удивило меня Ваше сообщение о Яновском и Варшавском. Помилуйте, зачем же им нужно мое "покровительство" в "Новом журнале"?! Личные отношения у меня с ними прекрасные, а Карпович их лично не знает. Вл<адимир> Серг<еевич> прислал нам один очерк, и он тотчас был принят журналом. Вас<илий> Семенович в журнале напечатал довольно много, и, кажется, больше, чем кто бы то ни было другой, за исключением Бунина и меня ("Истоки", правда, заняли много места, но они скоро кончаются). И сейчас журнал печатает пятьдесят страниц из романа Яновского (в 12-й и 13-й книгах). Я их обоих ценю, с Варшавским мы как раз только что обменялись письмами, и я не думал, что он недоволен журналом. Если Вы не ошиблись, то - тяжелое дело редакторская работа. Как хорошо, что я теперь только помогаю Карповичу, а скоро и помогать перестану. Он отлично справляется с работой и, главное, любит ее, тогда как я терпеть не могу и иногда проклинаю день и час, когда задумал "Новый журнал".
Вы, как и Бунин, и Сирин, находите, что я переоцениваю Мережковского. Думаю, что с Вами это у меня больше спор о словах. Может быть, "большой" слишком сильное слово ("великих" писателей, по-моему, после Толстого и Пруста в мире вообще не было и нет, да и насчет Пруста еще "можно спорить"), но "Толстой и Достоевский" - вещь замечательная, и в самом Мережковском, как Вы, впрочем, признаете, были черты необыкновенные. Помню, когда-то в разговоре со мной в Петербурге это признал М. Горький. Как самоучка, и самоучка немногому научившийся, он особенно ценил познания и культуру Мережковского. Повторяю, с Вами мы едва ли очень тут расходимся.
Теперь о "непримиримых страстях" в Америке. У меня их нет. После Зензинова и давно уехавшего отсюда Керенского я здесь наиболее терпимо отношусь к тем пяти-шести писателям, о которых идет речь. Я Вам (и другим) давно писал, что со временем все забудется и что это надо предоставить времени. Кажется, некоторые из них свою ненависть к Полонскому почему-то перенесли на меня? Я о них в печати не сказал (ни о ком) ни единого слова, и, ей-Богу, на старости лет менее всего думаю о "разоблачениях", "карах" вроде исключения из союзов и т. д. Но именно Ваша позиция мне неясна. Сюда писали (не мне), что Вы были чрезвычайно возмущены результатами недавних выборов в Союз журналистов. Верно ли это? Я этому поверил, так как после выборов из союза ушел Кантор, которого Вы (как и я) очень высоко ставите и с которым в общественных делах согласны (Вы мне недавно об этом писали). Поскольку же дело идет о Берберовой, то ведь отрицательное отношение к ней здесь года четыре тому назад установилось в значительной мере именно вследствие Вашего чрезвычайно резкого письма о ней к Александру Абрамовичу и столь же резкого Вашего отзыва о ней в разговоре с Яновским в Ницце. Ваши письмо и привезенный Яновским отзыв были, кажется, первыми, позднее последовали другие, много других. Я этого никому не говорю и не пишу, но ведь это так. Мне казалось, что я в этом вопросе был много снисходительнее (или много равнодушнее) Вас. Если бы я теперь жил в Париже, то поступил бы как Бунин: ни в каком списке моего имени не было бы. Я никого не хочу ни "топить", ни "обелять", - меня это совершенно не волнует. Повторяю, надо это предоставить времени. Если бы "виновные" сами признали свою тяжелую ошибку, меня это с ними примирило бы. Если же был бы какой-то суд чести, то я, вероятно, высказался бы за "порицание" (разумеется, действительно виновным) с указанием на то, что, в конце концов, никто из писателей не обязан разбираться в морально-политических делах и все "подсудимые" имеют право на снисхождение и отпущение грехов. Что же до той "чашки чаю" со слезами, о которой Вы мне не так давно писали (в некотором противоречии с тем, о чем я говорю выше: Ваше письмо и разговор с Ян<овским>), то я продолжаю думать, как и писал Вам тогда в ответе на Ваше письмо, что лучше еще подождать. Все это говорю Вам конфиденциально. И буду очень благодарен, если Вы так же конфиденциально сообщите мне: 1) почему в союзе был забаллотирован Дон-Аминадо (Полонский, очевидно, за "разоблачения" и за требование "чистки"), 2) верно ли, что Вы были возмущены результатами (Ваше мнение имеет для меня большое значение), 3) почему ушел М.Л. Кантор? Очевидно, теперь будут два союза? Тогда можно предсказать, что один будет объявлен большевизанским, а другой "фашистским" или "коллаборационистским", - я уже слышал такие разговоры. Очень это печально. Сирин (не по этому, впрочем, поводу) очень остроумно написал мне, что парижская эмиграция напоминает сливочную пасху, которой в понедельник ножом стараются придать прежний вид. Жаль, если так. Я эту пасху в ее воскресном виде любил.
Теперь о деле. Уж я, право, не знаю, просить ли у Вас извинения или нет. Действительно, я внес в фонд предложение отправить Вам посылки и деньги. Все единогласно приняли это тотчас: Вас чрезвычайно ценят в фонде. Казначею, 76-летнему старику, предложено было "изыскать пути". Он месяца два искал и не нашел. Это действительно очень трудно, но он мог бы доложить, что не нашел! Этого он не сделал. Получив сообщение Яновского (что Вы денег не получили), я позвонил Николаевскому. Он справился у казначея. "Не послано"! Я взял это на себя и нашел путь, хотя и с трудом. Пожалуйста, через несколько дней после получения этого письма зайдите к Як<ову> Бор<исовичу> Полонскому, и он передаст Вам пятнадцать т<ысяч>. Если же выйдет какой-либо сюрприз, дайте мне знать тотчас. И прошу Вас никому об этом не говорить, - случай был исключительный, другого у меня не будет. Адрес Полонского: 2 рю Клод Лоррэн. Продовольственные посылки Вам тоже посланы, но давно: две Вы должны получить от Долгополова, а остальные по почте. Посылками у нас ведает Зензинов [пропуск в машинописи для вписывания адреса]. Увы, многие из них пропадают. В здешней французской газете "Виктуар" была об этом возмущенная статья под заглавием "Позор".
Относительно Бунина мы совершенно согласны. Очень забавно это Вы написали о Толстом.
"Новый журнал" надеется, что Вы сдержите обещание дать статью.
Т<атьяна> М<арковна> и я шлем Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания.
Срезал листок для веса (воздушная почта).
12. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ 8 мая 1946 г. Париж [начало письма не сохранилось]
Полонский - вероятно, не только за это, а из-за количества нажитых им врагов. Кантор на собрании не был, имя его значилось в обоих списках - а ушел потому из Правления, что не хотел быть с "правым" большинством, возглавляемым сейчас Зайцевым. Теперь, очевидно, будет два Союза плюс Объединение, где выборы сегодня вечером и где страстей меньше, но тоже достаточно. Я вспоминаю Сологуба: "где люди, там скандал". Вы пишете, что моя позиция Вам неясна. Она неясна и мне самому - кроме скуки и удивления. Казалось бы, кому и жить в мире, как не писателям, - а вот подите же! И ведь каких-то счетов, не совсем anomables, тут больше, чем принципов.
Впрочем, я сам тоже хорош! Вы пишете - конфиденциально - что дурная слава Берберовой началась в большой доле с моего письма Ал<ександру> Абр<амови>чу. Верьте мне или не верьте, я был твердо убежден, что никогда о ней ничего не писал - и на ее упреки неизменно ей клялся в своей невиновности! А оказывается, писал, да еще Бог знает что! Ничего не помню, ничего не понимаю, как это меня "угораздило" - и во всяком случае, очень жалею об этом. Это все отсутствие "шу", которое я часто с ужасом в себе вижу. К Берберовой у меня симпатии мало, но это совсем другое дело, да, в сущности, и не знаю я о ней ничего, кроме открытки 41 года, о которой Вам говорил. Она сейчас держится довольно комично, не в пример Ивановым, которые, по крайней мере, в резистанс не играют. А в Монте-Карло я на днях видел другого резистанта, Лифаря, который, по крайней мере, так глуп, что с него нечего спрашивать. Балерины всегда жили с великими князьями, и у него психология приблизительно та же.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Еще раз от души благодарю Вас и шлю низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
13. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ. 26 августа 1946 г. Ницца.
Понедельник, 26/VIII 6, avenue Gustave Nadaud Cimiez Nice
Tel. 818-93
Дорогой Марк Александрович
Спасибо, что вспомнили обо мне и написали. Искал Вас два дня подряд на Promenade des Anglais около 6 ч. вечера - но тщетно! Сегодня и завтра я едва ли туда попаду, но на этой неделе непременно зайду к Вам в указанные Вами часы, если не встречу до того. Очень хочу Вас видеть.
Будьте добры передать мой искренний привет и поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
14. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ. 1 ноября 1946 г. Париж
Paris, 13e 39, rue Pascal
1 ноября 46
Дорогой Марк Александрович
Вас, вероятно, удивит это мое письмо. Пишу я Вам после встречи с Георгием Ивановым и почти что по его просьбе.
Он очень тяготится разрывом (или чем-то вроде разрыва) с Вами. Я ему говорил, что тут надо различать "общественное" и "личное" - как, помните, Гиппиус говорила Блоку после "Двенадцати", - но этот ответ для него, очевидно, неубедителен. Мне кажется, он за последнее время изменился, во всех смыслах. Вы его знаете - это странный и сложный человек, по-моему даже больной. Если в результате этого моего письма что-либо улучшилось бы в Вашем отношении к нему, я был бы искренно рад. Простите за самонадеянность - хотя, правду сказать, я ни на что и не надеюсь.
Шлю Вам самый искренний привет и крепко жму руку. Сколько времени Вы еще в Париже?
15. Г.В. АДАМОВИЧ - М.А. АЛДАНОВУ 7 мая 1947 г. Париж. Paris, 14e. 9, Boulevard Edgar Quinet Hotel du Montparnasse 7 мая 47
Дорогой Марк Александрович
Вчера я видел Ставрова, который мне передал, что Вы будто бы обижены тем, что я, будучи в Ницце, не зашел к Вам.
Правду сказать, мне не очень в эту обиду верится. Но я, во всяком случае, хочу объяснить Вам, в чем дело.
За время Вашего пребывания в Париже у меня создалось впечатление, что Вы никаких встреч ни с кем или почти ни с кем - не ищете. Виделись мы с Вами всего два раза. Зная Вас, я был уверен, что если бы я в Ницце выразил желание быть у Вас, Вы встретили бы меня с Вашим неизменным радушием и приветливостью. Но я не был уверен, что не нарушил бы этим, хотя бы и не надолго, тот образ жизни, который Вы избрали.
Вот и все, с полной откровенностью. Об этом я говорил и Ивану Алексеевичу. А видеть Вас мне очень хотелось, и если бы не эти scrupules, - м. б. и излишние, - я, конечно, постарался бы с Вами встретиться.
Кстати, у меня было к Вам и дело. Я хочу написать в "Русс<ких> нов<остях>" статью об "Истоках", о чем уже говорил и с редакцией. Не были ли бы Вы добры мне сказать, в каких номерах журнала был Ваш роман напечатан? У меня есть только разрозненные номера, и мне нужно бы знать, каких именно у меня недостает.
Крепко жму Вашу руку и шлю самый сердечный привет. Не откажите передать мой низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
16. М.А. АЛДАНОВ - Г.В. АДАМОВИЧУ 10 мая 1947 г. Нью-Йорк 10 мая 1947
Дорогой Георгий Викторович.
Я действительно был очень огорчен тем, что Вы не дали о себе знать, когда были на юге. Вы совершенно ошибаетесь, предполагая, что мне не хотелось Вас видеть. Если Вы помните, я в прошлом сентябре, пробыв в Ницце лишь несколько часов, просил Вас о свидании на вокзале. В Париже действительно мы встречались не часто, и я об этом искренно сожалел, о чем говорил и Бунину. В Ницце же встречи с Вами были бы особенно приятны, так как здесь нет парижской сутолоки и спешки. У меня, по крайней мере, здесь знакомых почти нет.