И вот как-то утром случилась очередная учебная пожарная тревога. Зазвенел звонок, громкоговорители проорали кодовую фразу: "Доктор Рыжий в палате два-двадцать". Произошло это в самый разгар дня, когда все пациенты разбредались кто куда. Те, кто еще владел обеими руками, сидели в мастерской, вязали букетики из цветных шелковых цветочков. Увечные – тот же мистер Габриэль – проходили дополнительные процедуры в кабинете физиотерапии. А прикованные к постели лежали, естественно, по своим палатам. С ними хлопот не было.
Правила гласили, что все коридоры и помещения следует очистить от любых препятствий; ходячих пациентов надлежит загнать в свободные палаты, а к дверным ручкам привязать красные тряпочки, говорящие: занято. Мэгги закрыла палаты 201 и 203, где лежали единственные ее неходячие пациенты. Привязала к дверям красные тряпочки, взятые из чулана для метел. Заманила в 202-ю одну из бродячих старушек, подопечную Джоэль Барретт. Рядом с 202-й стоял пустой сервировочный столик, Мэгги закатила внутрь и его, а затем, выскочив из палаты, перехватила Лотти Стейн, которая, немузыкально напевая, ползла в своих ходунках по коридору. Мэгги отвела ее в 201-ю, к Хепзибе Мюррей. Тут появилась и Джоэль, катившая в кресле Лоренс Данн, и воскликнула: "Упс! Тилли сбежала!" Тилли была той самой старушкой, которую Мэгги только что завела в 202-ю. Вечная история с такими учениями. Они напоминали Мэгги карманные игры, в которых пытаешься загнать по лункам все серебристые шарики сразу. Она изловила Тилли и вернула ее в 202-ю. Тем временем из 201-й понеслись неприятные звуки, там переругались Лотти и Хепзиба, поскольку Хепзиба не терпела присутствия посторонних в своей палате. Мэгги пришлось успокаивать их, потом она помогла Джоэль, которой не удавалось справиться с Лоренс, а между тем из головы ее никак не шло нечто более важное. Она, разумеется, думала о мистере Габриэле.
К этому времени он наверняка впал от страха в прострацию.
И Мэгги покинула свой коридор, хотя делать это не полагалось ни при каких обстоятельствах. Она проскочила мимо поста дежурной сестры, спустилась по лестнице, повернула направо. Кабинет физиотерапии находился в дальнем конце холла. Обе его вращающиеся двери были закрыты. Мэгги побежала к ним, обогнув сначала складное кресло, а потом тележку с большим брезентовым мешком, в который собирали предназначенное для стирки белье, – тележку, которой делать здесь было решительно нечего. Тут она услышала шаги, скрип резиновых подошв. Остановилась, оглянулась. Миссис Уиллис! Это почти наверняка была миссис Уиллис, ее непосредственная начальница, а она здесь, бесконечно далеко от места, где ей положено быть.
И Мэгги сделала первое, что пришло ей в голову. Запрыгнула в мешок для белья.
Нелепость, это она поняла сразу. И, утопая в смятых простынях, обругала себя. Все же она еще могла выйти сухой из воды, да только ее прыжок привел тележку в движение. Чья-то рука затормозила ее, и раскатистый голос спросил: "Это еще что такое?"
Мэгги открыла глаза (перед этим она крепко зажмурилась, как ребенок, предпринимающий последнюю отчаянную попытку обратиться в невидимку). Над ней стояла, разинув рот, Берта Вашингтон, кухарка.
– Привет, – сказала Мэгги.
– Ничего себе! – остолбенела Берта. – Сатин, иди посмотри, кто у нас тут постираться надумал.
Рядом с лицом Берты появилось и расплылось в улыбке второе, Сатин Бишоп.
– Ну вы и даете, Мэгги! Интересно, что вы еще придумаете. Знаете, большинство предпочитает ванну принимать, – сказала она.
– Ошиблась немного, – сказала Мэгги. И встала, и стряхнула с плеч приставшее к ним полотенце. – Ладно, наверное, мне лучше…
Но Сатин ответила:
– Мы вас подвезем, девушка.
– Сатин! Не надо! – закричала Мэгги.
Сатин и Берта ухватились за тележку и, пофыркивая как маньячки, понеслись по холлу. Мэгги пришлось вцепиться в борта, иначе она вывалилась бы спиной назад на пол. Тележка накренилась, перекосилась, приближаясь к повороту, набок, однако эти женщины оказались куда быстрее на ногу, чем можно было подумать, глядя на них. Они ловко развернули тележку и побежали назад. Мэгги держалась за края тележки и кричала, наполовину смеясь: "Хватит! Ну хватит!" Толстуха Берта всхрапывала и била ногами в пол. Сатин словно шипела сквозь сжатые зубы. К кабинету физиотерапии тележка подкатила, погромыхивая, в тот миг, когда прозвучал сигнал отбоя – из громкоговорителей донесся хриплый рев. Двери кабинета мгновенно повернулись, и из них выехал мистер Габриэль – в инвалидной коляске, которую подталкивала миссис Инман. Не физиотерапевт, не санитарка или добровольный помощник – сама миссис Инман, начальница службы медсестер. Сатин и Берта резко затормозили. У мистера Габриэля отвисла челюсть.
Миссис Инман произнесла:
– Леди?
Мэгги, схватившись за плечо Берты, вылезла из мешка.
– Ну ей-богу, – сказала она двум женщинам и отряхнула подол своей юбки.
– Известно ли вам, леди, что у нас проводилась учебная пожарная тревога?
– Да, мэм, – ответила Мэгги. Она всегда до смерти боялась строгих женщин.
– Понимаете ли вы, насколько серьезны и важны такие учения для дома престарелых?
Мэгги начала:
– Я просто…
– Будьте добры, Мэгги, отвезите Бена в его палату. Мы с вами поговорим позже, у меня в кабинете.
– Да, мэм, – сказала Мэгги.
И покатила мистера Габриэля к лифту. Когда она наклонилась, чтобы нажать на кнопку, рука ее скользнула по его плечу, и мистер Габриэль резко отстранился.
– Извините, – сказала Мэгги; он не ответил.
В лифте он молчал, хотя, может быть, лишь потому, что с ними ехал один из врачей. Впрочем, даже когда они поднялись на второй этаж и расстались с врачом, мистер Габриэль не проронил ни слова.
Холл выглядел так, словно по нему ураган пронесся, обычное после учебной тревоги дело. Все двери были распахнуты, пациенты бесцельно блуждали, персонал растаскивал по местам то, что случайно попало во время тревоги в палаты. Мэгги завезла мистера Габриэля в 206-ю. Его сосед еще не вернулся. Она поставила коляску у кровати. Мистер Габриэль сидел и молчал.
– О боже, – сказала Мэгги и усмехнулась.
Взгляд мистера Габриэля медленно обратился к ее лицу. Быть может, он сочтет ее подобием героини "Я люблю Люси" – любящей повеселиться сумасбродкой, вечно пребывающей в приподнятом настроении? Увиденное им позволяло сделать и такой вывод. На самом деле Мэгги "Я люблю Люси" не нравился, сюжет казался ей слишком искусственным – головокружительные неудачи героини предопределенными, обещанными с самого начала. Но вдруг мистер Габриэль держался иного мнения?
– Я спустилась вниз, чтобы найти вас, – сказала Мэгги.
Он молча смотрел на нее.
– Беспокоилась за вас, – прибавила она.
"Так сильно, что решила покататься в тележке с грязным бельем?" – без обиняков сказал его взгляд.
И тут Мэгги, нагнувшейся, чтобы поставить коляску на тормоз, пришла в голову странная мысль. Ее породили морщины вокруг рта мистера Габриэля – глубокие складки, словно оттягивавшие кверху краешки губ. Такие же были и у Айры. Только потоньше. Они появлялись, когда Айра что-либо не одобрял. (Как правило, Мэгги.) И взгляд его становился точно таким же – сумрачным, трезвым, осуждающим.
Так ведь мистер Габриэль – это просто еще один Айра, вот и все. Такие же резкие, как у Айры, черты лица, такое же чувство собственного достоинства, такая же замкнутость, и по сей день физически привлекавшая ее. Он даже незамужнюю сестру содержит, готова поспорить, совершенно как Айра двух своих и дармоеда-отца. Признак благородства натуры, можно сказать. По сути дела, мистер Габриэль был ее попыткой найти более раннюю версию Айры. Ту, какую она знала в самом начале их брака, когда еще не начала разочаровываться в муже.
Она влюбилась не в мистера Габриэля, она влюбилась в Айру.
Что же, Мэгги помогла мистеру Габриэлю перебраться из коляски в стоящее у его кровати кресло и отправилась посмотреть, как чувствуют себя прочие пациенты, и жизнь пошла дальше без особых перемен. Собственно, мистер Габриэль и сейчас еще жил в доме, хотя разговаривали они не так подолгу, как прежде. Теперь он вроде бы отдавал предпочтение Джоэль, хоть и был с Мэгги вполне дружелюбен. Вероятно, забыл, как она каталась в бельевой тележке.
Но Мэгги не забыла и временами, натыкаясь на стеклянную стену неодобрения Айры, проникалась немой, усталой уверенностью в том, что на этой земле настоящих перемен не бывает. Ты можешь менять мужей, но не свое положение в мире. Менять кого-то, но не что-то. Все мы носимся здесь по кругу, думала она, и представляла себе мир как маленькую синюю чашку, вращающуюся, подобно аттракциону, где каждый человек сидит, пришпиленный к своему месту центробежной силой.
Мэгги сняла с полки коробку "Инжирных Ньютонов", прочитала на ее обороте сведения об их пищевой ценности.
– Шестьдесят калорий в каждом, – сказал она вслух.
И Айра посоветовал:
– Наплюй на это и кутни.
– Не подкапывайся под мою диету, – ответила она и, не обернувшись, поставила коробку на полку.
– Эй, бэби, – сказал он, – не желаешь прошвырнуться со мной на похороны?
Она пожала плечами и не ответила, однако, когда Айра обнял ее, позволила отвести себя к машине.
Глава 2
Желая найти что-нибудь в Дир-Лике, вы просто останавливаетесь на первом попавшемся светофоре и оглядываетесь по сторонам. Парикмахерская, две станции техобслуживания, хозяйственный магазин, продуктовый, три церкви – вашим взорам открывается все. Дома расставлены здесь с нарочитой чинностью, совсем как в какой-нибудь деревеньке при игрушечной железной дороге. Деревья, выросшие до постройки домов, остались в целости и сохранности, тротуаров хватает лишь на три квартала. Взглянув куда угодно с любого уличного перекрестка, вы увидите зеленые луга, кукурузные поля и даже, что, впрочем, редкость, выгон с толстой гнедой лошадью, зарывшейся мордой в траву.
Айра остановил машину на асфальтированной стоянке у одной из церквей, серовато-белого каркасного куба, в который вели невысокие ступеньки, составленные из похожих на ведьмины колпаки пней. Других машин на стоянке не было. Как выяснилось, догадка его была верной: упрямое передвижение по Первому шоссе сократило путь, что, однако ж, оказалось не такой уж и удачей, поскольку в Дир-Лик они приехали на полчаса раньше, чем следовало. И все-таки Мэгги рассчитывала увидеть хоть кого-то из прибывших на похороны людей.
– Может, мы днем ошиблись, – сказала она.
– Ну как это? Серина же сказала тебе: "Завтра". Тут уж не собьешься.
– Тебе не кажется, что нам лучше войти в церковь?
– Конечно, если она не заперта.
Когда они вылезли из машины, оказалось, что юбка Мэгги липнет сзади к ногам. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Волосы спутал ветер, резинка колготок врезалась в живот.
Они поднялись по деревянным ступенькам, толкнули дверь. Та, жалобно заскрипев, распахнулась. Сразу за ней вытянулось тусклое помещение с голым полом и потолочными балками над темными скамьями. По обе стороны кафедры стояли большие букеты цветов, Мэгги они успокоили. Такие искусственные на вид букеты можно встретить лишь на венчаниях и похоронах.
– Алло! – наудачу позвал Айра.
Только его голос к нему и вернулся.
Они на цыпочках двинулись по скрипучим половицам прохода.
– Как по-твоему, полагается здесь соблюдать… стороны или еще что-то? – прошептала Мэгги.
– Стороны?
– Ну, знаешь, как бывает – сторона жениха и сторона невесты? Вернее…
Она захихикала над своей ошибкой. Правду сказать, большого опыта по части похорон у нее не было. Никто из ее близких пока не умер, постучи по дереву.
– Я хотела спросить, – пояснила она, – имеет ли какое-нибудь значение, где мы сядем?
– Главное, чтобы не в первом ряду, – ответил Айра.
– Ну конечно, не в первом, Айра. Я же не полная дура.
Дойдя до середины прохода, Мэгги опустилась на правую скамью, скользнула по ней, чтобы дать место мужу.
– Я думала, хоть музыка какая-нибудь играть будет, – заметила она.
Айра посмотрел на часы.
Мэгги сказала:
– Может быть, в следующий раз ты прислушаешься к указаниям Серины.
– Чтобы проблуждать половину утра по коровьим тропам?
– Все-таки лучше, чем приезжать первыми.
– Я ничего против первенства не имею, – ответил Айра.
Он сунул руку в левый карман пиджака и вынул оттуда перетянутую круглой резинкой колоду карт.
– Айра Моран! Ты же не будешь развлекаться картами посреди дома молитвы!
Он сунул руку в правый и вытащил вторую колоду.
– А если войдет кто-нибудь? – спросила Мэгги.
– Не волнуйся. У меня молниеносные рефлексы, – ответил он.
Айра стянул резинки, соединил обе колоды, перетасовал. Карты пощелкивали, как будто он из пулемета палил.
– Ну ладно, – сказала Мэгги, – придется притвориться, что я с тобой не знакома.
Она стиснула ручки сумочки и переползла на другой конец скамьи.
Айра опустил карты на освобожденное ею место.
Мэгги отошла к витражному окну. ПАМЯТИ ВИВИАНА ДЬЮИ, ЛЮБИМОГО МУЖА И ОТЦА – гласила табличка под ним. Муж по имени Вивиан! Мэгги подавила смешок. И вспомнила о мысли, которая часто посещала ее в шестидесятых, когда молодые мужчины отращивали длинные волосы. Неужели тебя не передернет, думала она, если ты запустишь пальцы в мягкие, свисающие локоны твоего любовника?
В церквях ей всегда лезут в голову мысли самые неподобающие.
Мэгги направилась вглубь церкви, каблучки ее резко постукивали – так, точно она хорошо знала, куда идет. Поднялась у кафедры на цыпочки, чтобы понюхать белый, словно восковой, цветок, названия которого не знала. Запаха у цветка не было, никакого, зато от него исходил совершенно явный холодок. Собственно говоря, ей и без того было немного зябко. Она развернулась и пошла к середине прохода, к Айре.
Он уже половину скамьи картами занял. И передвигал их, насвистывая сквозь зубы. "Игрок" – так называлась эта песня. До разочарования очевидная. Надо знать, что держать, а какие сбрасывать… Пасьянс, который он раскладывал, был до того запутанным, что отнимал иногда по несколько часов, однако начинался просто, и потому Айра перекладывал карты почти не задумываясь.
– Это довольно скучная часть, – сказал он Мэгги. – Для ее исполнения можно бы подряжать любителя, как старые мастера поручали ученикам подмалевывать фон на их картинах.
Мэгги об этом обыкновении мастеров не знала. Ей оно показалось мошенничеством.
– Ты не можешь положить эту пятерку на шестерку? – спросила она.
– Отвали, Мэгги.
Она снова пошла, помахивая сумочкой, по проходу.
Интересно, что это за церковь? Снаружи ничего написано не было. Мэгги с Сериной выросли методистками, но Макс принадлежал к другому вероисповеданию, и после замужества Серина перешла в него. Хотя венчались они в методистской церкви. Мэгги пела на ее венчании – дуэтом с Айрой. (Тогда они только-только начали встречаться.) Церемония венчания была одной из самых диких выдумок Серины, подлинной кашей из тогдашних шлягеров и стихов Халиля Джебрана – и это в то время, когда все вокруг продолжали цепляться за "Обещай мне". Что же, Серина всегда опережала свое время. И нипочем не угадаешь, какие она сегодня похороны устроит.
У двери Мэгги развернулась и снова направилась к Айре. Он покинул скамью, перешел в другой ряд и теперь склонился, изучая расположение карт. Видимо, добрался до интересной части пасьянса. Даже насвистывать стал медленнее. Не считайте денежки, сидя за столом… Мэгги он показался похожим на пугало: пиджак на плечах обвис, черный чуб взлохмачен, руки как-то странно разведены.
– Мэгги! Ты приехала! – позвала от двери Серина.
Мэгги обернулась, но увидела только желтое пятно, а на нем силуэт. И спросила:
– Серина?
Серина бросилась к ней, раскрыв объятия. Тело ее было целиком обернуто черной шалью с длинной атласной бахромой, которая почти касалась пола, и волосы Серины тоже были черными, не тронутыми сединой. Руки обнявшей ее Мэгги запутались в прядях, спадавших между лопаток Серины. Мэгги встряхнула пальцами, освобождая их, и с легкой усмешкой отступила от подруги на шаг. Серина при ее фигуре, полном овальном лице и ярких красках вполне могла быть испанской сеньорой – так всегда думала Мэгги.
– И Айра! – сказала Серина. – Как ты, Айра?
Айра встал (карты непонятно как исчезли), и она поцеловала его в щеку, что он безропотно вытерпел.
– Я ужасно огорчился, когда услышал о Максе, – сказал Айра.
– Спасибо, – ответила Серина. – Я так благодарна вам за приезд, вы даже не представляете. В дом набились родственники Макса, я прямо почувствовала, как они подавляют меня численным превосходством. И в конце концов удрала оттуда, сказала, что должна кое-что подготовить в церкви. Вы завтракали?
– О да, – ответила Мэгги. – А вот в уборную я бы заглянула.
– Я тебя отведу. Айра?
– Нет, спасибо.
– Ладно, мы через минуту вернемся, – сказала Серина. Она взяла Мэгги под руку и повела ее по проходу. – Из Виргинии приехали двоюродные братья и сестры Макса, ну и конечно, его брат Джордж с женой и дочерью. И Линда здесь уже с четверга, а с ней внуки…
Ее дыхание пахло персиками, а возможно, это у нее духи были такие. На ногах сандалии с кожаными ремешками, обвивавшими до середины голые, загорелые икры, платье (Мэгги не удивилась, увидев его) из сочно-красного шифона, с V-образным вырезом, в центре которого поблескивало украшение (солнце с лучами) из горного хрусталя.
– Может, оно и к лучшему, – продолжала Серина. – Мне эта сумятица хоть задумываться не дает.
– Ах, Серина, очень было ужасно? – спросила Мэгги.