– Нет проблем, нет проблем, – нараспев ответил Педро. – Лена, у нас сегодня маленький праздник. Три года успешной работы в России и день рождения нашей Галочки.
– Елена, давай тоже к столу, – властно скомандовала Галина Петровна.
Главные бухгалтеры не терпят возражений. Лучше сразу соглашаться.
– А можно моему начальнику звякнуть? – спросила я. – Я всё же на работе.
– Так и мы на работе! – отрубила Галина Петровна, но согласилась. – Давай, звони быстрей!
Саша не стал требовать, чтобы я срочно явилась в офис. Его интересовало одно:
– Они подписали наши условия поставок? А сроки? А платежи?
– Они всё подписали, – спокойно и деловито ответила я.
– Отлично! Можешь сегодня гулять и веселиться! Документы завтра привезёшь, – позволил шеф и повесил трубку.
Вот так! Ни тебе "спасибо", ни тебе "пожалуйста". Даже "молодец" не сказал. Тем более следовало окунуться с головой в чужой праздник жизни.
Стол был накрыт с размахом, в расчёте на долгую основательную трапезу. Впрочем, слегка закусив, фирмачи принялись танцевать, причём мужчины выкладывались активнее, импровизировали на ходу. Вскоре я поняла, что ритмические телодвижения для них важнее застолья. Это было самовыражение, разговор с миром, ликование. Каждый вслушивался в себя, раскрепощался и вплетал свою неповторимую пластику в общую канву коллективного танца. Галина Петровна самозабвенно кружилась в самом центре. Вскоре и я присоединилась к ней. Я танцевала иноземную ламбаду, непроизвольно ускоряя темп, радуясь свободе движений вместе со всеми. Происходило это развесёлое действо в разгар обычного рабочего дня, почти в самом центре величавой деловой Москвы, на Ленинском проспекте…
Домой меня доставил Педро. Он что-то напевал дорогой, подмигивал мне, но не делал непристойных предложений, и я была ему за это благодарна. Машина у Педро – самая обыкновенная российская "девятка". Она как-то дёргалась, тарахтела, глохла пару раз, словно не хотела слушаться испанца, но всё же мы доехали до нашей улицы Брянской. Дома я долго подрезала кончики стеблей, потом расставляла цветы. Пришлось задействовать трёхлитровые банки – так много было роз. Наконец, исколотая шипами, усталая, но довольная, я легла в постель. В подсознании слабо звучала музыка, в стремительном круговороте проносились лица людей, шелестели документы, мелькали машины, фрукты и цветы. Длинный весенний день угасал, изумив пестротой и непредсказуемостью событий.
Муж вернулся спустя два дня. Мои цветы ещё смело тянули вверх прекрасные ароматные головки, и я подметила растерянное удивление в глазах мужа. Однако он не задал наводящих вопросов. Володя ласково поцеловал меня и повинился:
– Я, пожалуй, был не прав тогда, перед отъездом. Ты уж прости, малыш. Надо быть добрее. Я очень люблю тебя, но бываю таким упрямым!
– А разве что-то было? Я и не помню, – хитро ответила я ему.
Он и не догадывался, что я сочинила рассказ, следуя его совету. Ему ещё предстояло удивляться и удивляться способностям своей жены!
С того дня я стала более уверенной, более жизнерадостной. Однако иногда подкрадывается грусть или плохое настроение, и в такие минуты очень хочется вновь оказаться в Гришином кресле. Я как-то пошла на Дорогомиловскую, но оказалось, что салон красоты закрылся на капитальный ремонт. Я пыталась узнать про мастера Гришу, но пока тщетно. Он исчез, как добрый волшебник, выполнивший главное дело. А вы его не встречали?
Люда. (рассказ 1) Звонок из Парижа
Междугородние звонки всегда неприятно тревожат, особенно если их не ждёшь. Тем более – ночью. Муж тут же повернулся спиной и накрылся одеялом с головой. Так он обозначил своё отношение ко всему происходящему в данный момент. Он по умолчанию делегировал мне полномочия для любых переговоров и сношений с внешним миром. Я нехотя сняла трубку и прошептала:
– Алё…
– Привет! Слушай, я совсем про тебя забыла! Столько событий! Голова кругом! Вот, исправляюсь, звоню… – на меня небольшим водопадом заструился словесный поток. – Чего такая вялая? Приболела?
– Нет, я здорова, – открестилась я от всех предполагаемых недугов. – Минуточку… Сейчас перейду в другую комнату. Тут Серёжа спит.
– Кто-кто? – игриво раздалось в трубке.
– Серёжа, – прошипела я. – Муж.
– А-а-а, – протяжно отозвалась собеседница.
В этом летящем сквозь ночь звуке уже отсутствовал оттенок фривольного интереса. Назови я другое мужское имя, мой образ сразу расцветился бы яркими красками пикантности, А тут муж… Какая тусклая проза жизни! Спросонок-то не сообразишь, как лучше подать себя внешнему миру.
Сказать можно было всё, что угодно. Мне звонила Людка. Из Парижа. Ей трудно проверить истинность моих слов.
Я мимоходом взглянула на часы. Начало первого. Ну, это у нас в Москве! А во французской столице… Но, как говорится, где мы, а где та Франция. Ясное дело, я показалась Людке хворой, потому что она меня бесцеремонно разбудила и выдернула из постели, в которой я примитивно, но уютно, спала со своим собственным мужем. У нас день давно угас, а у неё всё только начинается. Вся шикарная парижская ночь впереди. Французские вина, изящная речь и волнующая пелена непредсказуемости. Повсюду музыка и огни волшебного города. А у меня за окном только однообразие марьинских новостроек да муж под боком. Никакого романтизма.
И вообще, зачем она звонит мне? Ведь я для неё скучная-благополучная. Матрона. Клуша. У меня обычная среднестатистическая российская семья. Ячейка общества. В этой ячейке теснимся я, мой муж, сын и кот Тоша. К нам примыкают другие подобные образования – ячейки наших родных, друзей, соседей, знакомых. Все вместе мы образуем однообразно простёртую во все стороны живую сеть. Популяция заурядностей. Всё предсказуемо и банально.
Людка – она иная, особенная. Она вне времени и вне государственных границ. У неё двойное гражданство, и сам чёрт ей не брат. Или не сват. Так сразу спросонок и не вспомнишь.
Так зачем же она будит меня среди душной московской ночи, безжалостно лишая сна и покоя? Видимо, время от времени Людке требовался особый слушатель. Ей было просто необходимо освободить перегруженную душу, но есть темы, до которых парижанам нет никакого дела. Не тот у них менталитет. И некоторые фразы, сочно звучащие на русском, теряют эффект при переводе. Вот Людмила и звонила. Припадала к истокам. Я самая безобидная из её московского окружения.
Я обречённо побрела с трубкой в руках в другую комнату. Устраиваясь в кресле, я мысленно поблагодарила тех, кто придумал удобные беспроводные телефоны, а не то бы я в темноте непременно запуталась в шнурах и, возможно, упала. К недосыпу добавилась бы бытовая травма.
Угнездившись, я отозвалась громче и бодрее:
– Здравствуй, Люда!
– Привет! – весело повторила Людка. – Давненько мы не болтали!
– И то верно! – согласилась я. – Как ты?
Людка ждала этого вопроса, как эстафетной палочки. Она живо подхватила её, воображаемую палочку, и разговор стремительной рекой понесся сам собой. Слово за слово, и я окончательно проснулась. Во мне всколыхнулось нормальное женское любопытство, неутоленная жажда странствий и живой интерес ко всему неизведанному. Я ощутила в себе некоторое брожение. Людка, очевидно, тоже почувствовала моё возбуждение. Телефонная связь теперь превосходная. Слышно каждый шорох и вздох. Все оттенки и нюансы.
Людка долго говорила о себе, о своей интереснейшей работе, о сыне, о поклонниках и об укладе жизни во Франции в целом. Я подключала воображение, и живёхонько всё представляла, словно кинофильм смотрела. Надо отдать ей должное – рассказчица она была знатная. То ли готовилась заранее, то ли экспромтом шпарила, но живописала Людмила отменно. Я не была в Париже, но кто же не знает, что там протекает река Сена, где-то в центре города высится Эйфелева башня, куда-то простираются Елисейские поля. Ещё там есть очаровательный Монмартр, блистательный "Мулен Руж" и великое множество ресторанчиков со звёздами Мишлен. Все парижанки от рождения обладают неотразимым шармом и гламуром, и наша Людка удачно вписалась в их ряды. Даже, возможно, излучает некоторое своеобразное сияние.
Сразу установилось, что она в нашей беседе ведущая, а я ведомая. Я не спешила с замечаниями и сообщениями, а она пока не спрашивала о моём личном бытие. Оно и понятно. Муж в постели тот же. Москва на месте, только разрастается очень. В метро уже не протолкнешься. В часы пик такая давка! Недавно я каблук у новых туфель сломала. Но разве говорят об этом по межгороду? Это же так обыденно, приземлено. Даже ещё ниже. Подземельные московские страсти. Глупо, в общем, и не ново.
Я сидела и слушала, вставляя почти одни междометия. Поведав о себе, любимой, Людка приступила ко второй части намеченной ею же программы нашего общения. Перешли к персоналиям. Она называла имена, а я должна была давать краткие и исчерпывающие ответы на её вопросы. Ей хотелось знать, чем, на что и с кем живет наш общий знакомец или родственник. Людке нравилось весомо говорить про большие деньги, неземную любовь и невероятный успех. Но было одно негласное условие: чтобы у неё всё это прибывало, а у других отымалось злодейкой-судьбой. Такая вот житейская арифметика. Деньги – любовь. Страсть – бриллианты. Туда-сюда, сюда-оттуда. Пинг-понг. Игра словами. Теперь от меня требовалась искрометность и меткость фраз. Я сгруппировалась, чтоб не подкачать. Я как-то сразу заметила, что Людку больше интересовали неблагополучные мои сограждане.
Она подначивала, а я подыгрывала. Всё равно не спала уже, так отчего же не позабавиться? Я вроде бы перехватила палочку и стала ведущей в разговоре. А Людка жестко подсела на интерес.
– Ну, как Станислав там со своей Наташкой? У него инфаркт?! А, чуть не случился? Так всё же не случился? Да что ты? Бизнес развалился?! Долги? А Наташка? Похудела? Подурнела? Новую работу ищет? Вот жаль их! – примерно так говорила Людка, и голос её теплел. Должно быть, от жалости и сочувствия.
Как-то у нас с Людмилой выходило, что пока она там, в Париже, процветала и двигалась к вершинам бытия, нам всем в России приходилось весьма несладко. Я спохватилась. Наш разговор приобрел оттенок злословия и стал мне неприятен. Я уже злилась на себя из-за того, что так беспринципно потворствовала коварной Людке. Та бессовестно самоутверждалась за наш счёт. Хотелось уже завершения, но Людка не жалела ни денег, ни себя, ни меня. Она опять вырвалась в ведущие, спихнув меня к скромной участи ведомой. Людка принялась судить да рядить всех подряд. Выходило, что все живут неправильно. Не умеют брать от жизни всё. Получалось, что права она, Людка. Ей из Франции виднее. Она вся в парижском шоколаде, а нам и не снился такой деликатес. Людка давила, хотя была далеко, за тридевять земель.
Я опять скатилась на междометия, но зато могла неторопливо пораскинуть мозгами. А в сущности, ну, кто мне эта Людка? Никто. Она жена моего бывшего двоюродного брата Миши. Бывшего, потому что Миши нет. Он умер. Погиб. Утонул во цвете лет.
Вот Миша был немногословный, славный, улыбчивый. Где он нашёл эту заразу Людку, я не знаю. Мне известно лишь, что родом она с Урала. Возможно, во времена своей юности она искала счастья в Москве, и оно явилось ей в образе Миши. С Мишей они прожили недолго, но очень неспокойно. Миша хотел простого семейного быта. Строил свою ячейку общества. Людку всё ординарное не устраивало по определению. Её несло к иным берегам. У неё всегда было шило в одном месте. Так говорила Мишина мама – моя родная тётя и Людкина свекровь. Возможно, это грубо по форме, но верно по сути.
Супруги спорили часто, не находя спасительного компромисса. Однажды, разругавшись с молодой женой, Миша уехал с друзьями купаться в Серебряный Бор. Там они изрядно подвыпили. Принято считать, что пьяному море по колено. Это не так. Пьяные люди часто тонут. Вот и наш Миша утонул, оставив вместо себя на Земле своего маленького сына.
Прошло уже много времени. С годами все разногласия Людки с мужем ветром унесло, а его образ высветлился и стал казаться ей идеалом мужчины. Людка назначила Мишу эталоном, канонизировала его, и всех по нему мерила.
Когда я выходила замуж, Людмила уже пребывала в статусе молодой вдовы. Я помню, как она на нашей свадьбе элегантно окутывала свои хрупкие плечи гипюровой накидкой и была вся такая отдельная, отстранённая от общей весёлой суеты и кутерьмы. На моих новых родственников она взирала надменно, а на подруг – оценивающе. Мы ей тогда всё прощали. Ведь такое горе ей выпало.
Работала она неизменно чьей-нибудь секретаршей. Людка сама выбирала и меняла своих начальников. Как-то ей это ловко удавалось. Довелось ей стать подчиненной высокопоставленного чиновника. Её начальник часто принимал у себя иностранные делегации. Ловкая Людка сумела затронуть сердце одного отзывчивого француза. Она цепко ухватилась за него, хотя ему тогда было уже под шестьдесят, и он был давно и глубоко семейный мужчина. Одним словом, у него были возможности, и он помог ей уехать в Париж, но свою семью не отринул. Сынишку Люда оставила у свекрови, наказав ему хорошо учиться и особенно налегать на иностранные европейские языки. Мальчик так старался, что окончил школу с отличием. Давно это было. Где тот француз? Здоров ли? Да и сколько годков уже самой Людке? Пожалуй, сорок шесть. Да, она старше меня ровно на десяток лет, но, правда, никогда не желала считаться с этим.
– Слушай, Люда, – осторожно спросила я. – Ну, а как твоя личная жизнь? Не надумала замуж?
– Зовут, – не раздумывая, сообщила мне Людка. – Но я отказываюсь.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Знаешь, где я работаю? – со значением сказала мне моя бывшая сноха.
Я нечётко представляла себе сферу её трудовой деятельности. В Людкиных рассказах не было точности, всё прикрывала полупрозрачная завеса тайны. Людка и на этот раз не собиралась давать пояснений на этот счёт. Она уже продолжала дальше.
– Миллионеры в ногах валяются! – весомо заявила Людка и взяла небольшую паузу, ожидая моей реакции.
– Ну? – нетерпеливо подстегнула я Людку. – А ты?
– А я говорю себе: "Люда, это всё не то!" Они же Мишу не напоминают даже отдалённо! Ты поняла меня?!
Наш Миша получался лучше всех тамошних миллионеров. Я видела только одного похожего на него человека – его родного брата Станислава. Наш Стасик сейчас лежал в больнице, и мы все носили ему домашнюю еду и фрукты, желая скорейшего выздоровления. Других подобных Мише мужчин я не встречала.
На мой взгляд, Людкина задача безнадёжно осложнялась. Мне хотелось дать ей совет: снизить степень своих требований к мужчинам и снизойти до простого французского миллионера. Ведь годы идут, а внутри неё столько неизрасходованной чувственности. Людка консервирует всё в себе для самого лучшего мужчины и носится по свету с этими своими эмоциональными консервами. Тоже ведь нелегко, пожалуй, таскать такой груз. Но я знала, что Люда не терпит советов, потому и промолчала.
Я чувствовала, что нужно завершать общение, но упрямая Людка не вешала трубку. Ей чего-то ещё не хватало. Она всегда слыла неуёмной натурой.
– Ну, а как ты? – нарочито снисходительно бросила она мне, но я отчётливо услышала её возбуждённое дыхание.
И меня вдруг осенило! Ох, непрост этот её звонок в ночи! Настал мой черед исповедаться и пройти строгий Людкин суд. Ей нужна жертва. Она охотница. И от меня теперь зависело, будет ли Людкина нынешняя ночная охота удачной. Я на мгновение призадумалась, сделать ли ей щедрый московский подарок? Ведь стоит мне лишь поплакаться, что меня ничто не радует, и я сама поправилась на два размера, а мой сын троечник и не бельмеса в языках, как Людка воспрянет духом и воспарит ещё на уровень выше. Ей хватит этого надолго. На всё лето и осень. А потом, когда Людмиле потребуется новая порция эмоционального допинга, она позвонит мне уже зимой. Это не так скоро. Я получу передышку.
Так нет или да? Нет или да?
У меня всё хорошо, пока не возникает Людка. Стоит мне её увидеть и даже просто услышать, я начинаю сомневаться во всём, с чем иду по жизни.
Если сказать, что все прекрасно и перечислить все свои маленькие радости и достижения, то Людка въедливо начнет копаться в моей душе, отыскивая на ней тёмные пятна и даже чёрные дыры. Разговор мог затянуться до утра. Мне уже нестерпимо хотелось лечь и забыться. И я торовато подарила ей душевное равновесие ценой совсем небольшой лжи. Даже не лжи, а полуправды.
Людка осталась довольна. Она распрощалась со мной, и первая повесила трубку. Я не знаю, как выглядит её жильё в Париже, но, засыпая, так ясно представила себе хрупкую немолодую женщину, одиноко сидящую в кресле. У меня хорошее воображение.
Мы проговорили с Людмилой почти два часа. На Париж за это время спустилась фиалковая ночь. Я там ни разу не была, но вполне представляю, как заманчиво светятся огни французской столицы, а воздух напоен ароматами духов и цветов. Ах, Париж! Мечта. Там случается неземная любовь, и всюду слышится чарующая музыка.
Люда. (рассказ 2) Пожить в Париже и умереть
Лето – подходящее время не только для отпусков, но и для ремонтов. Мы решили переклеить обои в двух комнатах, облагородить балкон, а потом съездить к морю. Для установки раздвижных рам на балконе наняли мастеров, а за оклейку стен взялись сами. Дело-то нехитрое.
По вечерам, после работы, мы двигали мебель, перетаскивали пожитки и азартно сдирали старые обои. Процесс обдирки сын назвал смешным словом "рвакля". Рвакля сплотила всех – присоединился даже кот Тоша. Он зарывался в рулоны пыльной бумаги, трепал её когтями и зубами, а клочки раскидывал по комнатам. При этом Тошка опасливо озирался, потому что не верил своему счастью. Его никто не наказывал! В него не целились тапками и не грозили кулаками. Кот балдел от вседозволенности. Такого праздника в его кошачьей жизни ещё не случалось.
В семье царил дух реформаторства. Все дружно трудились и с аппетитом ели. Дело спорилось, и мы уверенно прикидывали сроки окончания ремонта. Однако в нехитрую структуру наших планов вплелись непредвиденные обстоятельства. Муж возвестил, что ему необходимо отбыть в недельную командировку по очень срочным вопросам. Мы проводили его, и приостановили работу.
Я не люблю, когда муж покидает дом. Моя жизнь половинится, а время замедляет свой ход. Спустя сутки я начинаю ощущать себя матерью-одиночкой, и мне это не нравится. Я застываю, как муха в янтаре. Я делаюсь вялой, плохо сплю, а еда кажется мне невкусной. Так происходит всегда, помимо моей воли. Я уже не умею жить без мужчины в доме. Я – мужчинозависима.
Но на этот раз события выстроились иначе. Через день после отъезда Сергея позвонила Людка, та самая моя дальняя родственница, проживающая в Париже.
– Привет! – воскликнула она тоном человека, который рассчитывает на радостные эмоции.
– Привет, – откликнулась я.
– Не слышу отрады в голосе! Ты нездорова?
– Нет, всё в порядке. Просто Серёжа уехал, я одна, и как-то скучновато.
– Тоже мне, невидаль! Муж уехал! У некоторых вообще мужей нет, и ничего, живы и здоровы! Ты лучше спроси, откуда я звоню!
– Откуда же?
– Я в Москве! Уже неделю тут обретаюсь. Приехала на всё лето. В Москву только летом и можно приезжать!
– Вот как? Заходи к нам.
– Я и звоню, чтобы встретиться. У меня к тебе просьба. Поможешь? Выручишь?
– Озвучь. Я прикину свои возможности.