– Давай сюда этого, белобрысого, – приказал Саид. Охранник смахнул пот усердия и со всех ног бросился исполнять приказание. Наклонившись к мальчику, стражник указал ему пальцем на Саида. Синеглазый малыш кивнул, плавно поднялся на ноги и безбоязненно потопал к огромному, испещрённому шрамами, Саиду. Когда ребенок находился всего в паре шагов от него, Саид выбросил вперёд руку, схватил за подбородок ребёнка и резко вздернул вверх его голову. Четырехлетний малыш дёрнулся и "ответил" мужчине весьма недовольным и неприязненным взглядом. Другие мальчики – пакистанцы и индус – всхлипнули. Саид бросил на пленников злой взгляд. В ответ мальчикинемедленно зарыдали. В отличие от светловолосого карапуза, которого сейчас терзал Саид, эти дети уже успели выучить, что такое боль и страх. Но Саба таким опытом не обладал: всю свою жизнь он прожил в окружении людей, которые любили его и баловали безмерно.
– Что, chua, ты меня совсем не боишься? – обратился Саид к мальчику на урду. Саба не понял чужую речь, и в его живых глазах промелькнули удивление и явный интерес. – А ну-ка, Вакас, спроси у этого chua, откуда он. – Саид Кхан прищурился, продолжая разглядывать тонкое синеглазое личико.
– На арабском спросить? – засуетился Вакас. Саид усмехнулся:
– Нет, на английском... Для начала, на английском спроси, – поправился он.
– Where are you from, boy? – ласково обратился к ребёнку Вакас. – Откуда ты, мальчик?
Саба перевёл изумленный взгляд на Вакаса.
– На английском мальчик не понимает, – подобострастно объяснил мимику малыша Вакас.
– Это я уже понял, – хмыкнул Саид. – А теперь, Вакас, задай мальчику тот же вопрос, но – теперь на русском.
Вакас подумал, нервно дёрнул уголком рта, но приказание исполнил. Возникла пауза.
– E-da? Ana mish fekhem. Aiz akl’, – неожиданно ответил ребенок и забавно почесал нос.
– Что он сказал? – заинтересовался Саид.
– А он сказал на арабском, что он меня не понимает. И добавил, что он очень хочет есть... Саид, мальчик абсолютно чисто говорит на арабском. И произношение у него, как у коренного жителя египетской Александрии. Карен не обманула тебя, этот мальчик действительно араб.
– Вот как? Значит, на арабском мальчик говорит, а на русском – не понимает?.. А ну-ка, спроси у этого chua, как его зовут. На русском спроси.
Оценив замысел Саида, Вакас покусал губы и всё же перевёл вопрос на русский язык. Мальчик удивленно изогнул изящные тёмные брови и несколько минут с неподдельным интересом смотрел в рот Вакасу, вслушиваясь в его речь. Казалось, малыша заинтриговал этот странный выговор, гортанный, как рокот водопада. Понаблюдав за реакцией малыша, Саид сделал Вакасу знак, и тот задал тот же вопрос на арабском.
– Esmi Sab’a, – тут же ответил мальчик, после чего подумал и, сжав всё пальцы в кулачок, разогнул средний палец.
– Это ещё что? – изумился Саид.
– Ну... кхм, мальчик сказал, что его зовут Саба. Странное имя... На арабском означает цифру "семь".
– Я тебя не об этом спрашиваю! – разозлился Саид. – Жест мальчика что означает? Тоже число "семь"?
– Ну это означает, что... кхм... ну, что мальчик... что он тебя не боится, – осторожно ответил Вакас.
– Вот как? – хмыкнул Саид и сильнее сжал подбородок малыша. И тут Саба исполнил запрещённый приём: разжав пальцами руку Саида, он потёр покрасневшую кожу вокруг своего рта, после чего склонил голову к плечу и улыбнулся. В глазах цвета лазури засияли два золотых солнца. "Глаза человека – это зеркало его души", – вспомнил Саид слова Карен. Тогда Саид согласился с сестрой. Но сейчас он мог бы с ней и поспорить: зеркалом души мальчика, который сейчас бесстрашно смотрел на него, была улыбка. При виде этой улыбки Саид Кхан потрясённо застыл, Вакас ахнул, а стражник заулыбался и нащупал в кармане кусок припрятанной им пакистанской лепешки чапати. "Отдам ребёнку, когда эти двое отвалят", – решил про себя охранник. Между тем Саид повернулся к Вакасу Хази.
– Значит так, Вакас, – безапелляционно сказал он. – Вот этих четверых – кивок в сторону индуса и трёх пакистанцев – ты отправишь завтра в лагерь. А что до этого маленького араба – кивок в сторону Саба – то я бы пристрелил его, потому что он слишком мал и от него толка не будет как минимум, еще десять лет… но эти его глаза и улыбка – они многое меняют. Поэтому я решил так: ты, так и быть, оставишь этого мальчика у себя. – Охранник испуганно вздрогнул. Вакас радостно вспыхнул. – Подожди, не благодари меня, – наблюдая за Вакасом, мрачно усмехнулся Саид. – Ты ещё не знаешь, что тебе предстоит делать. Итак, ты будешь очень хорошо заботиться об этом ребенке. Растить его. Кормить. Учить наукам и языкам. Особое внимание удели урду и его наречиям, таким, как хенко и годжал, – Саид надменно цедит слова, – если надо, приведешь к мальчику преподавателей… Но самое главное, что ты должен сделать – это научить этого мальчика подчиняться. Этот мальчик, этот chua не ведал ужаса, и это его плюс. Но он не умеет слушаться, и в этом его минус... Вакас, ты должен заставить этого ребенка исполнять любой приказ, который отдаст ему его хозяин. Ты знаешь, как у нас это делается. Лицо мальчишки не тронь – он очень хорош, и портить дар, данный ему Аллахом, я тебе запрещаю. Но в твоём распоряжении будет вся спина этого ребёнка. Вот ею и занимайся... А потом мальчиком займусь я, сделаю из него солдата. Да такого, что преподнесет Карен огромный сюрприз. И ещё... – Саид помедлил и брезгливо передёрнул плечами, – Вакас, не смей делать из мальчика шлюху.
– Но... но твоя сестра мне обещала, – вспыхнув до корней чёрных, гладких, блестящих волос, возмутился Вакас. Саид прервал Вакаса одним движением густых, сросшихся на переносице, бровей:
– Вакас, ты меня понял? Мне нужен солдат – такой, как я, а не заднеприводный – такой, как ты. Взамен этого мальчика можешь выбрать себе любого из этих четырёх. Считай, это моя тебе компенсация.
– Но твоя сестра... Но Карен же обещала этого мальчика мне, – жалобно взмолился Вакас и тут же прикусил язык, едва увидев жёсткий, холодный и непримиримый взгляд Саида.
– Моей сестры тут нет. А я – есть, – зловеще пригрозил Саид. – И этот мальчик – мой.
– Sahih, arbab. Хорошо, господин. Пожалуйста, прости меня.
Саид смерил Вакаса насмешливым взглядом и ушёл. Саба, которого Саид называл странным именем Chua, устало зевнул и дал охраннику увести себя. Улыбаясь своим мыслям, охранник тщательно запер дверь и украдкой сунул мальчику остатки лепёшки чапати:
– На, поешь, детка.
И только Вакас остался стоять, сжимать кулаки и от души проклинать Саида.
Прошёл год. В ноябре 1987 года мальчику, названному Chua, исполнилось пять лет.
– Покажи мне, что ты выучил на урду. – Мальчик протянул трогательную тетрадку в клетку. Вакас пробежал глазами тридцать фраз, взятых мальчиком из Корана. – Хорошо, – похвалил он малыша. – Но ты, Chua, сделал шесть ошибок, и за это тебя ждет наказание. Повернись ко мне спиной, мой маленький мальчик. За каждый удар ты получишь финик, – и с этими словами Вакас показывает голодному малышу плётку и миску со спелыми плодами. Финики вкусные. Chua хочет есть, а к плети хозяина он уже привык. К тому же Вакас его любит, а спина, иссечённая шрамами, не реагирует на удары так, как это было сначала. Мальчик спокойно выполняет команду. Вакас ударяет его шесть раз и хрипит:
– Ах, Chua... как же я тебя люблю. И ты такой красивый, мой славный, мой маленький мальчик...
Прошел ещё один год, и Chua исполнилось шесть лет. Сейчас он стоит в богато обставленной комнате и внимательно разглядывает стол, на котором лежит плётка и стоит миска, полная спелых фиников. На диване привольно раскинулся Саид. Хозяин дома, Вакас, стоит рядом с мальчиком.
– Встань на колени, Chua. Покажи мне, что ты умеешь, – лениво тянет Саид. В ответ мальчик переводит вопросительный взгляд на Вакаса.
"Мой хозяин – Вакас. Вакас должен подтвердить приказание чужака."
Но Вакас странно улыбается и отводит глаза в сторону.
– Chua, ты слышал, что я сказал? – Саид грозно выпрямляется, но мальчик по-прежнему ищет глаза Вакаса. – Я сказал, встань на колени. В третий раз я просить не буду. – Кажется, что голос Саида взорвал ужасом всю комнату. Вакас попятился. Но мальчик поднял вверх голову и одарил Саида спокойным, уверенным взглядом.
– Вы не мой хозяин, господин, – равнодушно объявил мальчик Саиду.
– Ах, не твой? – извергая потоки ругательств, Саид вскакивает и рывком вытягивает из брюк широкий солдатский ремень с увесистой медной пряжкой. Мальчик переводит встревоженный взгляд на Вакаса. Но Вакас снова отводит в сторону глаза, молчит и все также странно улыбается. Саид размахивается и на спину мальчика опускается оглушительный удар. Мальчик кричит и ищет глаза хозяина.
"За что меня бьют? Хозяин же мне ничего не приказывал!"
Саид прищуривается и отмеряет еще один удар, не столько сильный, сколько расчётливый.
– Смотри в глаза только хозяину, – шепчет рядом Вакас. В это время пряжка касается спины мальчика. Сhua кричит от боли. Делая короткие, рваные вздохи, мальчик ищет глазами Вакаса. Тот должен подтвердить приказ Саида и тем самым избавить его от мучений. Но Вакас прячет глаза. Удар. Ещё один удар.
– Если ты мне не подчинишься, то следующим будет твой любимый хозяин, – плюётся словами Саид. – На колени, Chua, я кому сказал?
Так мальчика и сломали. Теперь он – марионетка в безжалостных руках. Его бьёт человек, которому подчиняется его хозяин. Саид может сделать Вакасу больно. И мальчик, которого Вакас называл Сhua, сделал всё, чтобы хозяина не тронули – он всё-таки встал на колени.
Только через три года мальчик узнал, что сhua – на урду "крыса" ...
Наступил 1991 год. Вот уже пять зим как мальчик живёт в доме Вакаса.
– Ты видел успехи мальчика, Саид, – хвастается Вакас Саиду, приехавшему навестить мальчика. – Chua отлично усвоил все уроки ислама. Владеет годжалом, хенко и урду, как пакистанец. Я также научил его русскому и английскому. А математику и логику Chua схватывает вообще на лету, а ещё … – Вакас осекся, увидев небрежную улыбку Саида.
– Покажи мне лучше, как мальчик умеет слушаться, – требует он. Вакас восторженно кивает и берёт в руки толстый солдатский ремень с увесистой медной пряжкой. Сидя на низком диване, Саид Кхан прищурился и протянул Вакасу свою пиалу с чаем.
– Покажи лучше так, – с насмешкой говорит он. Вакас вспыхнул, с видимым удовольствием отбросил ремень, взял в руки чашку и шагнул к мальчику.
– Встань на колени, Chua. Я тебя люблю, мой маленький, мой храбрый мальчик, – пропел Вакас. – Вынесешь этот урок, да? Ведь ты меня любишь.
Мальчик безмолвно стаскивает с себя майку и привычно становится на колени.
– Смотри мне в глаза, Chua, – командует Саид.
– Терпи и не плачь, – подсказывает Вакас и медленно, точно смакуя, выливает кипяток из пиалы на голую спину подростка. Мальчик издаёт короткий, хриплый крик, но не отводит глаз от Саида. – Терпи, терпи, Chua, ведь я тебя люблю, – воркует Вакас. Поднявшись с дивана, Саид присел на корточки напротив подростка. Жёсткими пальцами он взял мальчика за подбородок и несколько мгновений изучал синие, замершие от боли глаза. В это время Вакас потянулся к своей чашке с чаем. Саид уловил это движение.
– Довольно, у мальчика шок, – тихо приказал Саид, в этот миг вспоминая свой собственный опыт. Именно так, много лет назад благодаря спасительному шоку Саид научился преодолевать пытку болью. Помедлив, Саид выпрямился, снял с себя пиджак и набросил его на спину подростка. – Ну что ж, отлично, – как ни в чём не бывало, произносит Саид. – Итак, первый урок пройден. Мальчик знает, чем грозит ему неподчинение. А ты, Вакас, неси шприц и ампулу, нужно противошоковое вколоть. Иначе мальчик не справится. – Саид окинул взглядом дрожащего подростка. – Ничего, потерпи, larka, – очень тихо сказал он. – Через два месяца кожа заживёт, а мы с тобой приступим к совсем другим урокам. Я научу тебя пользоваться ножом – владеть им, как мужчина, и если все пойдет, как рассчитываю я, то к апрелю ты станешь седьмым бойцом моего отряда. И кстати, чуть не забыл: тебе же положена награда.
Вакас с готовностью потянулся к миске с финиками. Саид Кхан мрачно захохотал:
– Оставь себе эту дрянь, Вакас. В отличие от тебя этот мальчик уже мужчина.
– Да ему всего девять лет, – возмутился Вакас.
– Зато он ведёт себя, как мужчина. Терпит боль, как мужчина. Вот пусть и получит награду, как настоящий мужчина. Для начала вернём ему имя. Как там, в лагере, он называл себя? – Саид пощёлкал пальцами и вопросительно посмотрел на Вакаса.
– Его имя? Э-э.… кхм... что-то не припомню, – Вакас собрал гладкий лоб в морщины. – Ах да, кажется, какое-то числительное. Кажется, семь.
– "Семь"? Ну надо же, – усмехнулся довольный Саид. – Значит, назовём мальчика Сахт. Ну что, с днём рождения тебя, крестник... А ты, – и Саид обернулся к Вакасу, – ты купи моему Сахту самую лучшую женщину. Самую красивую и самую умелую. А ещё лучше – купи двух. Найди тех, что научат Сахта любви, а не этим твоим... нежностям... "Я люблю тебя, моя маленький мальчик", – передразнил Вакаса Саид и брезгливо сплюнул себе под ноги.
– Но... но я бы мог и сам обучить мальчика, – заупрямился Вакас и осёкся, увидев по-настоящему страшный взгляд Саида.
– Вот именно, – прошипел Саид, оценив ужас на лице Вакаса. – Ты помнишь наш уговор? Не смей трогать мальчишку. Он – не для тебя. А теперь пойдём, проводишь меня. А с тобой я не прощаюсь, larka.
В ту ночь получивший новое имя мальчик так и не смог уснуть. Но думал Сахт вовсе не о награде. Прислонившись невыносимо горячей спиной к холодной кирпичной кладке, мальчик сидел неподвижно, так, чтоб не тревожить больное тело, и смотрел вверх, на древнее, как мир, небо Пакистана. Небо было глубокого серого цвета, как графит, а звёзды такими яркими и близкими, что, казалось, протяни руку – и дотронешься до них.
– Почему это происходит со мной? – спросил небо мальчик. Но ответа не было. И мальчик сам ответил себе: "Inshalla. Всё в руках Аллаха" … В глазах мальчка мерцали звезды.
Прошло четыре года. В апреле 1995 года в "Лашкар-и Тайба" принимали гостей: боевиков, заслуживших славу; наёмников, сделавших себе имя; перекупщиков "живого товара". Для приёма гостей было подготовлено весьма занимательное зрелище, для чего в цехах разрушенного войной завода была выстроена арена. Заполненная песком и кирпичной крошкой, она была обнесена крупной металлической сеткой, вокруг которой поднимались вверх ряды с крошащимися под ногами кирпичными ступеньками. Ступеньки служили сидениями для двух сотен зрителей. В воздухе ещё разливалось зловоние плесени и той особой, затхлой сырости, которая свойственна всем помещениям, брошенным людьми. Но теперь этот смрад был явственно перебит густым запахом пота, азарта и шелестящих зелёных денежных купюр, переходящих из рук в руки. Каждые десять минут помещение оглашалось яростными криками одобрения или ярости: зрители делали ставки, менять которые было запрещено. "Иншалла – все в руках Аллаха", – привычно звучало в воздухе.
Саид Кхан провёл свою сестру Карен к лучшим местам.
– Так в чём же заключается твой сюрприз, брат? – усмехнулась Карен, одетая, как и многие зрители, в традиционную для Пакистана "шальвар-камиз" – широкие шаровары и длинную рубашку. На звонкий звук женского голоса разом заинтересовано обернулось несколько мужчин. Но, признав в женщине сестру Саида, боевики все, как один, отвели глаза: Карен была равной среди них, а не их добычей.
– Хочу показать тебе кое-кого, – загадочно сказал Саид и кивнул на арену. В это время в центре ринга заканчивался показательный бой. На площадке, усыпанной песком, двигалось пять пар мальчиков. Мелодично звенели ножи. Десятилетние дети бились зло и яростно, но наметанному глазу Карен было очевидно, что для этих детей ножевой бой пока что только игра, а не битва за жизнь со смертью.
– Ах, это? Ну, ничего интересного для меня. – Карен сморщила носик, когда один из мальчиков получил ножевое ранение.
– Ничего интересного? – шутливо возмутился Саид. – А как насчёт того, что ножевой бой – это самое философское единоборство? Помнишь, нас с тобой учили, что в ножевом бою основным противником человека является не враг с ножом, а тёмные стороны в самом человеке? Только познав их, можно противостоять кому угодно, – назидательно произнёс Саид. В ответ голубые глаза Карен заискрились от смеха.
– Брат, ты меня в гроб вгонишь с этой своей дешёвой философией, – засмеялась Карен, – и ты...
Но слова женщины потонули в крике, одновременно вырвавшемся из сотни мужских глоток, когда пять пар мальчиков покинули арену, а на ринг выпустили двух новых бойцов.
– Сахт! Абдулбаис! Сахт! Абдулбаис! – бушевала толпа. Из рук в руки боевиков стали переходить очень крупные суммы денег.
– Почему такие большие ставки? – оценив достоинство банкнот, изумилась Карен.
– Потому что эти мальчики – сильнейшие. Но в спарринге они пока ещё не встречались. Год назад Сахту было только двенадцать, и я не хотел выпускать его против Абдулбаиса. Но теперь, когда Сахт подрос, пришло время узнать, на что он способен... Видишь ли, – пояснил свою мысль Саид, – в отличие от Абдулбаиса у Сахта ещё не было поражений, но Абдулбаис дерётся уже несколько лет, а у Сахта весь практикум открытых боёв всего каких-то полгода.
– Вот как? – И Карен с интересом оглядела обоих юных бойцов. Первый – тонкий, изящный, стройный, женщину не заинтересовал. А вот второй – крупный, грозный, светловолосый – поражал ощущением огромной физической силы.
– А кто из них кто? – спросила Карен. – Сахт – это тот, что крупнее, да?
– Нет. Сахт – это тот, что поменьше. Так на кого из мальчиков ты поставишь, сестра?
Карен ещё раз окинула взглядом обоих "гладиаторов" и прикинула, что если Сахта можно сравнить с гибким, блестящим, но хрупким клинком, то Абдулбаис напоминает хорошо отточенный топор, одним ударом сносящий с плеч головы.
– На Абдулбаиса, который постарше, – усмехнулась сестра. – Я хочу выиграть.
– Ты проиграешь, – уверенно заявил Саид. Карен снисходительно рассмеялась. Брат и сестра сделали ставки.