Устроившись в приемной на диване с продавленными пружинами, я стал ждать.
У дивана стоял столик. На нем - пепельница и испанский иллюстрированный журнал. Закурив, я положил журнал на колени. Не зная испанского, я рассматривал иллюстрации и с пятого на десятое разбирал подписи к ним. В журнале была фотография демонстрантов, окруженных отрядом полиции. Фотография женщины, плакавшей над убитым мужчиной. Потом - репродукция скелета Сальвадора Дали и рядом - фотография очаровательной балерины, танцующей умирающего лебедя. На другой странице - фотография боя быков и, опять-таки рядом с ней, - реклама коньяка. Рядом с рекламой корсета - скульптура Реймона Лагейге. Страницы, где шел сплошной текст, я пролистывал. И так дошел до двадцать третьей.
Мои глаза, точно увиденное притянуло их к себе, замерли в неподвижности. Всю страницу целиком занимал пейзаж безжизненной пустынной равнины, тянущейся до горизонта между песчаными холмами. Холмы поросли редким кустарником, в небе - тяжелые многослойные тучи. Ни живой души. Ни зверей, ни птиц, даже вороны ни одной не видно. Сухая, похожая на тонкие металлические спицы трава, покрывающая равнину, такая короткая и редкая, что сквозь нее просвечивает земля. И там, откуда растет трава, песок, нанесенный ветром, образует мелкие складки.
Очарованный пейзажем, я непроизвольно вздохнул, глубоко и облегченно. По моей спине пробежала жалкая дрожь - странно, я ведь никогда в жизни не был в Испании и видеть этот пейзаж не мог, но, тем не менее, меня не оставляла мысль, что мне он почему-то очень знаком. Казалось, будто в самых дальних уголках памяти приоткрылось окошечко, через которое я и увидел эту картину.
В какой-то момент я и в самом деле оказался посреди этой дикой пустыни. На меня бешено мчались грозно клубящиеся тучи. Струящийся песок прямо на глазах засыпал ботинки. Слева от меня высился песчаный холм, у его подножия вился песчаный вихрь. Началось переселение изголодавшихся полевых мышей. Присев на корточки, я обследовал песок. Он сыпался у меня между пальцами, не оставляя никаких ощущений. На обращенную к небу ладонь упала капля. Это была моя слеза.
Поспешно вытерев глаза, я обнаружил себя на диване в приемной. Вздохнул и снова посмотрел на картину. Что произошло? Пейзаж исчез бесследно. Сверкала лишь белая блестящая бумага. Неужели я видел сон?
Нет, не может быть. На странице была напечатана только цифра двадцать три, а вся она осталась пустой - такой верстки журнала невозможно себе представить.
Это со мной, несомненно, что-то случилось. Напрягшись, я неотрывно смотрел на чистую страницу, пытаясь понять, что же все-таки со мной случилось.
В эту минуту дверь прямо передо мной бесшумно отворилась, и в ярком свете возникла крупная фигура доктора. Он был освещен сзади и поэтому выглядел черным силуэтом. Я поспешно отложил журнал, боясь, как бы он чего-нибудь не заметил. Во рту черного силуэта сверкнул золотой зуб.
- Уважаемый номер пятнадцатый, прошу вас.
Услыхав это, я непроизвольно усмехнулся. Впервые за весь сегодняшний день, с утра, когда я проснулся, и до настоящего момента, я испытал счастье. Номер пятнадцатый - действительно, можно ли вообразить менее нейтральное обращение, когда окликают человека. Как хорошо, если бы все люди повыбрасывали свои визитные карточки и называли друг друга по номерам.
Меня обеспокоило лишь то, что и в чистом, светлом кабинете фигура доктора выглядела темной тенью, но мне он все равно нравился, и это обстоятельство потому не казалось таким уж устрашающим.
- На что жалуетесь?
- В груди что-то странное...
- О-о. - Доктор глубокомысленно взялся рукой за подбородок и посмотрел в сторону. - В грудной клетке что-то странное. Так и запишите.
За одностворчатой ширмой угадывался человек с рыбьими глазами. Наверное, он заполняет карточку.
- И в связи с этим?
- И в связи с этим... - Я начал подробно рассказывать обо всем, что случилось со мной сегодня, но доктор недовольным тоном перебил меня:
- Вы так непоследовательно излагаете, что я ничего понять не могу. Лучше я буду задавать вопросы, а вы - по порядку отвечать на них. Итак. Жар?
- Нету.
- Хм. Жара как будто нет. Так и запишите. Кашель?
- Нету.
- Нету. Так и запишите. Головная боль?
- Нету.
- Нету. Так и запишите. Живот болит?
- Нет, не болит.
- Хм. Не болит. Не забудьте и это записать. Ну а как аппетит?
- Не особенно хороший.
- Не особенно хороший! Это очень важно. Записали? И это всё?
- Нет, честно говоря...
- Короче.
- Так вот, одним словом, в груди что-то странное.
- Удивительно. - Доктор склонил набок голову и глубоко задумался.
- Я бы хотел, чтобы вы меня осмотрели...
- Да, разумеется, так и сделаем. Другого способа нет.
Доктор, сидя на стуле, суетливо перебирая ногами и производя массу лишних телодвижений, вынул из кармана стетоскоп и, упершись указательным пальцем правой руки мне в грудь, стал водить им из стороны в сторону. Я поспешно стянул рубашку. Большим пальцем левой руки он прижал стетоскоп к моей груди. Между бровями доктора, сердито уставившегося на стетоскоп, пролегли резкие морщины. Они все больше углублялись. Глаза превратились в узкие щелочки, и он, поспешно отдернув руку со стетоскопом, откашлялся и заявил с раздражением:
- Никаких отклонений не обнаружено.
Рыбий Глаз спросил:
- Отклонений нет?
- Нет, никаких отклонений не обнаружено. Запишите именно так, как я сказал.
После этого доктор положил левую руку мне на грудь и стал выстукивать. Стукнув первый раз, он наклонил голову. Потом после каждого удара крутил головой из стороны в сторону. Кажется, он тоже удивлялся звуку, будто грудная клетка была пустой.
- Все же трудно утверждать, что никаких отклонений не обнаружено.
- Сэнсэй, может быть, измерим манометром давление в грудной клетке? - сказал Рыбий Глаз.
- Что такое? - вылупил глаза доктор, но тут же тихо ответил: - Вы правы, давайте попробуем.
Они вдвоем с трудом отыскали на полке запыленный манометр. Рыбий Глаз сдул с него пыль, отчего доктор закашлялся. На длинной резиновой трубке к манометру была присоединена чуть ли не десятисантиметровая игла для инъекций. Рыбий Глаз протер мне спиртом грудь. Колени у меня дрожали. Доктор с силой воткнул в грудь иглу.
Ртутный столбик резко пошел вниз.
- Сто тридцать, - объявил Рыбий Глаз, глядя на показания прибора.
- Ужасно, давление ниже атмосферного! - простонал доктор.
- Я с самого утра ощущаю, что в груди у меня пустота, - пояснил я.
- С самого утра, говорите? Почему же вы сразу не сказали об этом?
Доктор казался ужасно рассерженным. А я, также ужасно смущенный, не в силах был ничего ответить.
- Вы обязаны были с самого начала сказать мне об этом, - проворчал доктор и, надев на голову рефлектор, стал внимательно смотреть в мои глаза.
- О-о, - сказал он, продолжая осмотр теперь уже через увеличительное стекло. - В вашей грудной клетке действительно пустота. - И, не меняя позы, обратился к Рыбьему Глазу: - Образовалась пустота, огромная каверна... Нет, я ошибся. Виден какой-то пейзаж. Нечто, напоминающее обширную песчаную пустыню! Нет-нет, писать не нужно. Мы, врачи, не можем допустить существования фактов, противоречащих науке. Дурацкое положение. Пренебрегать духом реализма - значит нарушить общественный порядок. Это можете не записывать.
- Возможно, имеет смысл сделать рентгеноскопию?
- Блестящая идея. Пойдемте.
В рентгеновском кабинете горела красная лампа.
- Обнажите грудь, прижмитесь к стеклу и вдохните...
Щелкнул выключатель, лампа погасла, стало совершенно темно. Трансформатор застрекотал, как сверчок.
- Ой-ой... - раздался голос доктора.
- Ай-яй!.. - завопил Рыбий Глаз.
- Трудно утверждать, что никаких отклонений не обнаружено, - сказал доктор.
- Вы совершенно правы, - ответил Рыбий Глаз. - Этот пейзаж кажется мне знакомым...
- Мне тоже, - сказал доктор, понизив голос.
- О-о, вспомнил! - воскликнул Рыбий Глаз, ударив в ладоши. - Это пейзаж... да-да, я не ошибаюсь, из иллюстрированного журнала, который лежит в приемной.
- Это противоречит науке! Но каким же образом?..
- Я вот что думаю: поскольку из-за какой-то случайности давление в грудной клетке так резко упало, пейзаж оказался поглощенным - такого не могло произойти?
- Послушайте! - закричал доктор, хватая меня за руку. - У вас-то у самого есть по этому поводу какие-нибудь соображения?
Я понял, что попал в безвыходное положение, и, махнув на всё рукой, ответил:
- Очень виноват перед вами. Я как раз собирался просить у вас прощения. Все было именно так. Никакого злого умысла у меня не было, но пока я рассматривал пейзаж, он вдруг исчез. Значит, и в самом деле поглотил. Но непреднамеренно...
- Непреднамеренно... Хм, возможно. Хорошо еще, что дело ограничилось всего лишь фотографией, а вдруг таким же манером вы начнете поглощать все, что вам приглянется, - представляете, к каким это приведет серьезным неприятностям?
Доктор включил красную лампу, а Рыбий Глаз, кипя злобой, вплотную подступил ко мне. Но доктор, уже совсем другим тоном, стал нерешительно увещевать его:
- Оставьте, оставьте! Больного иногда приходится и укорять, ничего не поделаешь. Мы должны постараться, чтобы никто не пронюхал, что здесь произошло. Уважаемый номер пятнадцатый достоин сожаления, но, хочет он того или нет, чтобы и у нас не возникли неприятности, необходимо побыстрее избавиться от него.
Они вдвоем подскочили ко мне, крепко взяли под руки, подтащили к окну и с силой толкнули в спину. Я полетел головой вниз на бетонированную дорожку - от боли и ослепительного света по щекам потекли слезы. Рыбий Глаз выкинул мой пиджак и с треском захлопнул окно. Я стряхнул с пиджака пыль и поднялся на ноги; ощущение пустоты еще усилилось, тоска превратила окружающий меня пейзаж в блеклый и невыразительный.
Тот же самый художник в конце платановой аллеи сидел неподвижно в прежней позе. И устроившийся у его ног маленький бродяжка, так же как и тогда, давил вшей. Проходя мимо, я повернулся в их сторону и увидел, что холст остался в неприкосновенности. Я не удержался от вопроса:
- Почему вы не рисуете?
- Жду, разве не ясно? - резко ответил художник, продолжая смотреть прямо перед собой.
- Чего же вы ждете?
- Чего жду? Знать бы, чего ждешь, не было бы нужды ждать.
Верно, подумал я, продолжая путь.
Я повернул в сторону, куда указывала стрелка с надписью "Зоопарк", только потому, что хотел посмотреть на зверей, - никакой другой причины не было. Я думал, что, увидев животных, подобно мне лишенных имени, я утешусь в своем горе. И еще я подумал, что времени у меня сколько угодно и куда его девать - не знаю.
В зоопарке было полным-полно школьников. От зверей шел тяжелый дух. Я решил идти, строго придерживаясь порядка номеров на указателях. Вокруг всех клеток, за исключением тех, где содержались птицы, на проволочных мусорных ящиках, скамейках, на которых были прикреплены рекламные щиты фармацевтических фирм, громоздились дети, размахивавшие коробками с едой. Особенно многолюдно было у клетки со львом, хотя он скрылся в логове и не показывался. Но никто не переходил к другой клетке: а вдруг, не успеешь отойти, лев тут же и выйдет! Эта мысль заставила и меня стоять у пустой клетки. Вдруг появился лев.
Он потянулся и зевнул, широко раскрыв пасть, - дети были в восторге. Лев посмотрел по сторонам и облизнулся.
- Нет, нас ему ни за что не съесть, - галдели ребятишки, с интересом разглядывая зверя, а тот с не меньшим интересом разглядывал детей.
Неожиданно наши со львом взгляды встретились. Он содрогнулся всем телом. Я почему-то затаил дыхание. Лев медленно направился в мою сторону. Он уперся мордой в прутья клетки и, слегка прищурившись, пристально смотрел на меня. Потом, не отрывая глаз, улегся, положив морду на лапы.
- Дяденька, вы укротитель? - удивленно сказал стоявший рядом со мной мальчуган.
В страшном смятении я попятился назад и по непонятному мне побуждению, хотя лев печально и даже ласково смотрел на меня, чуть ли не бегом бросился прочь от клетки. Возможно, это не было робостью или беспокойством, - сродни им стыд и раскаяние, что, казалось, оставшись за моей спиной, провожали меня взглядом.
Медведь, слон, бегемот не вызывали особого интереса, но около зебры, волка и жирафа творилось примерно то же, что у клетки со львом, и я, уже напуганный, низко опустив голову, быстро прошел мимо. Меня охватило непонятное волнение. Наконец я добрался до последней клетки.
Это была клетка с верблюдом.
Двугорбый верблюд, грязный и облезлый, подогнув колени, лежал в углу клетки и меланхолично грыз деревяшку. Это был самый дальний конец зоопарка, клетка как бы спряталась в небольшой рощице за уборной, и посетителей здесь почти не было. К тому же они, видимо, вдоволь насмотрелись на животных, и у них не возникло желания остановиться еще и у клетки с верблюдом. Трое озорников, с невинным видом пройдя мимо меня, вдруг забросали клетку камнями и стремглав кинулись прочь, а я, притаившись, остался в одиночестве.
Около клетки стояла скамейка, покрытая толстым слоем пыли. Я внезапно почувствовал усталость и, смахнув пыль, сел. И тут случилось то же, что и у клетки со львом.
Верблюд вскочил на ноги, вытянул в мою сторону шею и, иронически скривив губы, рассмеялся. Если бы глаза его не были такими голубыми и прекрасными, у меня, наверное, остался бы неприятный осадок от смеха. У верблюда были действительно прекрасные глаза. Огромные и чистые, как драгоценные камни.
Некоторое время мы с верблюдом неотрывно смотрели друг на друга. Но на этот раз, к своему удивлению, я не испытывал никакого смятения. Наоборот, меня охватила несказанная радость, раскрепощенность. Может быть, потому что никто нас не видел.
Неожиданно за моей спиной послышались шаги. Я непроизвольно вскочил на ноги. Сердце заколотилось от дурного предчувствия. Ко мне приближался маленький, сгорбленный старичок в форменной куртке со стоячим воротником, под мышкой у него была метла. Даже не взглянув на меня, он прошел мимо и скрылся в уборной. Я снова сел на скамейку и, закурив, с облегчением воззрился на верблюда.
Как приятно владеть тайной, с радостью подумал я.
Однако, по непонятной ассоциации эта радостная мысль сменилась воспоминанием о том, что случилось со мной в больнице. Мозг начали пронзать шипы безобразных подозрений, взращенных на почве этой радости. Может быть, животные учуяли бескрайнюю пустынную равнину, расстилающуюся в моей груди, подумал я и стал мысленно перечислять животных, проявивших ко мне особый интерес. Лев, зебра, волк и, наконец, этот верблюд - все они обитают на пустынных равнинах. Радость тут же сменилась тревогой. Я почувствовал себя обманутым.
Вдруг верблюд исчез, и в моем мозгу явственно возникла картина: это я поглотил его.
Я поспешно отвел глаза от клетки, но, решив, что этого недостаточно, плотно прикрыл их. И сразу же понял, что моя радость была продиктована неукротимым желанием грудной клетки, давление в которой упало ниже атмосферного, поглотить верблюда. Мне приходилось преодолевать немыслимое внутреннее сопротивление, прилагать неимоверные усилия, чтобы заставить себя не смотреть на верблюда.
Пустота стала буквально разрывать мою грудь изнутри. Давление в ней - ниже атмосферного - никак не влияло на мое самочувствие, и единственным желанием было что-то поглотить, чтобы заполнить пустоту, о чем говорил доктор. Но мог ли я допустить, чтобы в моей груди, хотя она и представляла собой всего лишь пустыню, безобразно хозяйничали дикие животные? "А почему, собственно, не допустить?" - шептал мне кто-то на ухо. Но я, решительно качая головой, продолжал противиться этому искушению. Я хотел до конца остаться самим собой.
- Вот он! - раздался громкий голос, и четыре крепкие руки схватили меня с двух сторон.
Двое верзил в зеленых костюмах, и у каждого на груди перевернутые на обратную сторону значки. Стоявший за ними помощник доктора Рыбий Глаз насмешливо произнес:
- Да, не повезло. Нахальный тип. Сидел и замышлял, наверное, новое преступление.
Один из верзил, крепко вцепившись в мою руку, сказал:
- Пошли.
- Разве я что-нибудь сделал? - спросил я.
- Всякому ясно - можно подумать, что его не поймали на месте преступления, - сказал второй верзила и изо всех сил двинул меня в бок.
Точно из-под земли вынырнул старик с метлой и куда-то повел нас. С двух сторон меня держали верзилы, а сзади шел Рыбий Глаз и беспрерывно бил по спине. Я пытался сделать вид, что мне все это безразлично, но обмануть окружающих не удалось - слишком уж живописной была наша группа. Шумным кольцом нас окружили дети, готовые идти за нами куда угодно.
- А вон тот - укротитель, - послышался голос мальчишки, который стоял тогда у клетки со львом.
- Ловкач. Никакой он не укротитель, жулик обыкновенный, - сказал его приятель.
- Верно, а сыщики схватили его.
Я обернулся и заорал на них - они бросились врассыпную. И уже издали, спрятавшись за скамейками и указателями, укрывшись между клетками, неотрывно наблюдали за нами. Пытаясь показать всем, что никакой я не преступник, я приосанился и, зажав в зубах сигарету, обратился к верзиле, который был слева:
- Спички не найдется?
Но тот ничего не ответил и, слегка сжав мою руку, дал понять, что нужно поторапливаться. Пристыженный, я опустил голову.
К моим ногам ветер подогнал рекламный листок: "Приглашение к путешествию. Вечер, на котором будет прочитана лекция и показан фильм о крае света".
В следующее же мгновение ветер снова скрутил листок, и он улетел прочь. Но текст его произвел на меня глубокое впечатление.
- Пришли, - сказал старик, и мы остановились у двери в задней стене огромной клетки за зданием аквариума. На клетке висела табличка "Белый медведь".
Выбирая из связки нужный ключ, старик сказал, дружелюбно улыбаясь:
- Белый медведь сдох от катара кишечника, и сейчас клетка свободна, можно ее использовать.
Выстроившись в ряд, мы двинулись вперед - я между верзилами, старик возглавлял шествие, а замыкал его Рыбий Глаз. В бетонной скале у задней стены клетки был вход в огромную пещеру. Мы вошли в нее в том же порядке. В ней стоял запах мокрого зверя - даже дыхание перехватило. Пещера шла под уклон. Стены были покрыты каплями воды и сверкали, точно их смазали маслом, проход постепенно сужался так, что в конце концов нам пришлось протискиваться боком. Потолок опускался все ниже, и верзилы вынуждены были согнуться в три погибели. Со стороны входа свет сюда уже не доходил, наступила полная тьма. Иногда под ногами попадалось что-то скользкое, и, чтобы не упасть, мы хватались за стены, и всякий раз руки пачкались в какой-то слизи. Пещера тянулась бесконечно.