Тушеная картошка превратилась в пюре, она не держалась на вилке и, капая, стекала обратно в тарелку. Поскольку все молчали, было слышно, как она капает.
- Миндаль положили? - спросила сестра и поглядела на Сиско, когда очередь дошла до рисовой каши. Та покраснела.
- Забыли! Забыли! - оживилась хозяйка. - Да у нас и нет миндаля. Изюм годится? Я принесу.
- Теперь уже поздно, - решила сестра и положила себе каши большой, точно половник, ложкой.
Женщины вместе убрали со стола. Мартти поручили зажечь свечи. Потом все снова уселись за стол и чинно, как в церкви, запели рождественские псалмы. Каждый боялся взглянуть на другого. Когда хозяин встал, Мартти решил, что он собирается прочесть проповедь. Но хозяин пошел за сигаретами. На глазах у хозяйки и Сиско стояли слезы. Заметив это, Мартти тоже прослезился. Сестра мяла в руках салфетку.
- У вас здесь настоящее рождество, - сказал Мартти.
- Все попросту, - ответила Сиско.
- Неправда, - возразил Мартти.
- Рождество каждый празднует по-своему, - сказала сестра. - Мы привыкли к такому. У нас всегда так.
- Раньше пол застилали соломой, - напомнила хозяйка.
- Куда положить рождественские подарки? - шепотом спросил Мартти у Сиско.
- Ах да! - спохватилась она.
Они вместе поднялись в комнату на чердаке. Там они обнялись и на минутку прижались друг к другу. Подарки лежали в корзине для мякины. Мартти положил туда и свой пакет. Потом они вместе принесли корзину вниз.
Сиско получила от Мартти французские духи и две книжки. Все остальные - по книжке, а хозяин еще и альбом памяти Маннергейма. Мартти досталась пара черных бумажных носков и большие шерстяные перчатки с треугольными кончиками пальцев и черным орнаментом на белом фоне или наоборот. Он надел перчатки и пошевелил пальцами.
- Годятся? - спросила Сиско.
Она пошла с ним наверх стелить постель. Потом они присели на краешек кровати, держа друг друга за руки.
- Как тебе у нас нравится?
- Все больше и больше. Не уходи, посиди еще.
- Тебе пора спать. Ты с дороги.
- Я не устал. Но ты устала.
- Поговорим о чем-нибудь другом, - предложила Сиско.
- Когда ты приедешь в Хельсинки? У меня там квартира. Я ни о чем, кроме тебя, и думать не могу. А квартира обходится мне недорого - десять тысяч в месяц. Мне один знакомый нашел.
- Теперь не могу. Вот Юсси вернется из армии…
- Но как же? Ты ведь не кончила ученье. Плохо, если забудешь то, что знала.
- Это верно.
- Как я им понравился? Думаю, не очень.
- Не говори глупостей.
- Твоя сестра какая-то строгая. Ей-то я во всяком случае не пришелся по вкусу.
- Это тебе кажется. Пиркко всегда такая. Просто она спокойная. Ты увидишь, какая она хорошая, когда лучше ее узнаешь.
- Я думаю, не представится мне такого случая.
Наружная дверь хлопнула.
- Отец пошел в сауну, погреться напоследок, - сказала Сиско.
- Твой отец тоже, наверно, решил, что я рохля.
- Почему?
- Он велел заслонку закрыть, а я забыл.
- С кем не бывает. Я тоже не раз забывала. Да и печь там такая огромная, что не скоро остынет.
Был уже второй час ночи, когда дверь снова хлопнула.
- Отец вернулся из сауны, - сказала Сиско. - Я пойду.
- Где ты спишь?
- В угловой комнате вместе с Пиркко.
Когда Сиско спустилась вниз, Мартти разделся и лег. А свет не погасил. Пришлось снова встать. Он поглядел в окно: вон там стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, дальше виднеется опушка леса - словно висит в воздухе. Наверное, так кажется потому, что земля и небо одинаково светлые. Не слышно хода стенных часов. Шумит только ровный сильный ветер, с ним ничего не поделаешь. Его не уймешь, он сам когда-нибудь уляжется. Внизу закашлял хозяин - кашлянет три раза, затихнет - и снова. Простудился в сауне, еще заболеет. Может воспаление легких схватить, - встревожился Мартти. Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он лег, опять встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть - закрыта ли труба, потом пощупал рукой - все оказалось в порядке.
В поезде
Перевод с финского Т. Джафаровой
Поезд узкоколейки шел через лес. Земля между рельсами заросла высокой травой, обочины - хвощем.
- Ах, как забавно! Как будто все сразу увеличилось в размерах, - произнесла дама и вдруг испуганно вскрикнула: веточка березы стукнула в окно и затем прошуршала по вагону. Поезд шел по берегу круглого озера. Берег подступал так близко, что теперь из окна виднелась только вода.
Господин читал книгу в полосатой коричневой обложке. Вагон сильно швыряло из стороны в сторону, и строчки прыгали то вверх, то вниз, а то вовсе исчезали из поля зрения.
- Черт побери! Ничего из этого не получится. - Он достал из-под сиденья портфель и запихнул в него книгу, потом уставился на входную дверь. В ней было прямоугольное окошко. Подпрыгивающая крыша соседнего вагона упорно маячила за ним. Вагоны скрипели, как кости старого ревматика.
Пассажиров больше не было. По левую сторону двери находилась большая черная печь: закопченная жестяная труба без подпорок, уходившая на крышу, служила дымоходом. В оба боковых окна одновременно виднелись убегающие деревья, изгороди, сараи, скалы. На маленьком поле стоял крохотный мальчик и швырял камнями в поезд.
- Восемьдесят километров за три часа. На велосипеде можно ехать почти с такой же скоростью, - произнес мужчина. - Надо было купить автомобиль.
- Здесь так много станций, - сказала дама.
- И на все это надо убить целых три часа… В животе все перемешается от тряски.
- Здесь, наверное, есть туалет.
- Можешь быть уверена, что нет. Если очень попросить, они, возможно, и остановятся.
Поезд снова остановился на станции. Какой-то железнодорожник пронес в последний вагон большой молочный бидон, из-под крышки которого торчала пергаментная бумага.
В вагоне появился новый пассажир - крестьянин лет пятидесяти. Он слегка замешкался в проходе, разглядывая даму и господина, потом прошел и уселся прямо напротив женщины, у окна.
Некоторое время он внимательно изучал своих спутников и наконец, вытирая ладонью пот со щеки, произнес:
- Да, жара…
- Станет жарко, если надеть на себя в июле шерстяной свитер, - покосился господин.
- Шерстяная одежда как изоляция, - живо возразила дама, - она одинаково хорошо предохраняет от холода и жары.
Крестьянин уставился на нее. Женщина была в белой блузке с короткими рукавами, в узкой черной юбке, не закрывающей колени и в нейлоновых чулках, сквозь которые просвечивала веснушчатая розовая кожа. Она выглядела гораздо моложе мужа, которому на вид было лет сорок. Он был в белой рубашке, коричневом галстуке и бежевом костюме.
- Как там много коров, а пастбища совсем-совсем голые, - сказала женщина.
- Да, совсем голые, - повторил сосед, глядя на ее коленки. - Лето такое жаркое и сухое. Вот они и остались без корма.
- Это что, ваши коровы? - спросила женщина.
- Да нет, те не мои, - возразил он.
Дама инстинктивно спрятала ноги под сиденье. Господин искоса взглянул на свою жену: тонкие ноздри ее были нежно-розовые, точно пронизанные светом.
- Подай мне, пожалуйста, шаль, - попросила дама.
Господин вытащил из стоявшего на полке раскрытого саквояжа шаль. Дама прикрыла колени.
- Хейкки, когда же мы наконец приедем? - спросила она.
- Один черт знает, скорей всего никогда. При такой-то скорости.
- Хе-хе-хе. - Рассмеялся сосед и перевел взгляд на грудь женщины.
Дама заметила это и залилась краской. Наступило долгое молчание. На очередной станции кто-то заглянул в дверь, но так и не пошел.
- Да, если такая жарища еще продлится, тут и шуба не спасет, - сказал вдруг сосед.
Супруги напряженно молчали.
- У вас есть дети? - спросил он.
- Нет, - ответила дама, - то есть да, один.
Господин вытащил сигару и закурил. Затем снова стал разглядывать покачивающийся угол крыши за дверью. Дама невольно взглянула на вырез своей блузки. Крестьянин вдруг протянул руку и схватил ее за грудь, стиснул и отпустил. И замер, положив руки на колени.
Муж встал. Дама всхлипнула.
- Перестань реветь, - приказал он. - А вы… идемте в соседний вагон. Предстоит мужской разговор. - Он направился к выходу, а крестьянин поплелся за ним.
Дама зарыдала, уткнувшись в оконное стекло.
- Свинья! - негодовал муж в соседнем вагоне. Там было полно пассажиров. - Да как вы осмелились, кретин! Сядьте вон там, чтобы не мозолить людям глаза. Вы что же, всегда хватаете незнакомых женщин за грудь?
- Нет…
- Может быть, вы женщин никогда не видели?
- Видел я.
- Как же вы осмелились на такое, да еще с моей супругой. Она там сейчас одна и мне надо скорее вернуться. С этим делом надо быстрее покончить.
- Я не хотел оскорбить. Я заплачу за убытки.
- Заплатите? - насмешливо спросил муж.
- Я заплачу. Сколько?
- Двадцать тысяч, - сказал господин, вздохнув.
Крестьянин достал бумажник и протянул деньги.
- Оставайтесь здесь, - выговаривал ему муж. - Если вы явитесь в наш вагон, я вышвырну вас из поезда. Вы, кажется, не понимаете, что я мог бы подать на вас в суд. Ну да ладно, я не привык расстраиваться по пустякам, я хирург.
Когда доктор вернулся к своей жене, та уже успокоилась и вытирала глаза.
- Я так испугалась. Какая неслыханная наглость! Такого со мной еще не случалось.
Господин снял с гвоздя черный женин жакет и, бросив ей на колени, сказал:
- Надень.
- Я ведь его не провоцировала. Взгляни сам, разве я так уж обнажена?
- Можешь считать, что это был комплимент. Мужичишка рехнулся, увидев твою грудь.
Дама снова заплакала.
- Не расстраивайся. Дело того не стоит, - успокоил ее муж.
- Что ты с ним сделал?
- Надавал по морде и предупредил, что, если только он сунется сюда, я ему нос отрежу.
- Только не нужно было говорить ему, кто ты такой. А то все узнают.
- Я же не сумасшедший.
- Что он сказал?
- Он? Да если б он хоть слово сказал, я б его в окно выкинул.
Провинившийся сидел в соседнем вагоне и рассказывал какому-то старику о том, что случилось. К ним подсел молодой парень и, выслушав эту историю, пошел взглянуть на пострадавших. Он вернулся и шепнул:
- Эй, послушайте, они еще сидят там. Я видел их через дверное окно.
Антти Хюрю
Сенья
Перевод с финского И. Бирюковой
1
Поначалу Сенья вела себя как гостья. Она сняла пальто и шляпку с вуалью, оставшись в легком, красном в цветах платье с туго затянутым пояском, на ногах у нее были шелковые чулки.
- Кофе, Сенья, - предложил хозяин и велел дочери Айле принести чистые чашки.
Потом хозяин вышел во двор. Сенья оглядела оставшихся в комнате и присела к столу возле чистой чашки. У нее были темно-русые пышные волосы, падающие на лоб, чуть выпяченные губы, широкие и густые брови и серо-синие глаза, полуприкрытые веками. Она была полновата и сидела развалившись.
- Дождь идет, - сказал работник Ойва, который устроился в качалке с газетой в руках. Сенья взглянула на него, но промолчала.
- Да, дождь, - подхватил Ееро, мальчик лет тринадцати. Он сидел у стены, за спиной у Сеньи, и гримасничал.
- Интересно, а в Олтавяйоки как с дождями? - продолжил разговор Ойва.
- Позавчера шел, - ответила Сенья.
- Вот и у нас тоже.
- Пожалуйста, кофе, - предложила Айла, - выпей и ты, Ойва.
Она разлила кофе по чашкам. Ойва подошел, взял свою и снова уселся в качалку. Вечерело. Сегодня Ойва и Ееро чинили изгородь, но начался дождь, и они вернулись домой. Дождь утихал, но приниматься за работу уже не было смысла.
В окно, выходящее на реку, виднелось мокрое поле, сараи, березы, а дальше - лес.
- Третью чашку, для ровного счета, - улыбнулась Айла.
- Нет, спасибо.
Часы пробили шесть. На пороге появился хозяин и велел Айле показать Сенье комнату над верандой. Сенья встала, захватила вещи, оставленные у порога, и вместе с Айлой они вышли на веранду. "Странный запах", - подумала Сенья, поднимаясь по узенькой лестнице. Комнатушка оказалась низкой, под гребнем крыши можно было стоять только пригнувшись. Сенья переоделась. Платье она повесила на торчащий из матицы гвоздь. "Вот хорошо, из окошка виден двор", - подумала она. Под окном вместо стола стоял деревянный ларь, у стены - кровать. Айла объяснила, что отсюда можно подняться выше, на чердак, где на одной половине спят они с Лийсой, а на другой - Ееро и Калеви.
- А тот работник, как его звать-то? Он где спит?
- Это Ойва, он спит в избе. Он из Таннила.
С улицы доносился шум ветра. Ненадолго показалось и скрылось за тучей солнце. "А через этот люк можно спуститься", - догадалась Сенья.
- Тут везде гвозди, так что ты осторожнее, - предупредила Айла. - Коровы у нас уже в летнем хлеву, вон там. Идем, пора доить, - и Айла направилась вниз.
Сенья спустилась следом. В избе Айла подала Сенье ведро с горячей водой и тряпку, а сама захватила в сарае цедилку и ведро для молока. По тропинке они пошли в хлев. Теперь на Сенье было выцветшее синее платьице и резиновые сапоги. Сенье понравилось, что хлев стоит почти у самой дороги и хорошо видно, кто куда идет.
В хлеву их ждали четыре коровы и теленок. В маленькое оконце видна была изба, на противоположной стене - закрытое мешком отверстие для уборки навоза. Светлыми точками выделялись дыры в кровле. Сенья принялась доить. Скоро ей пришлось передвинуть скамейку, потому что корова повернулась, потом корова взмахнула хвостом, и Сенья прижалась щекой к ее боку. Отодвинув в сторону мешковину, Айла выбрасывала навоз. Белела вдали березовая роща и, отведя от нее взгляд, Сенья уже ничего не могла разглядеть в хлеву. Под крышей и вокруг коров жужжали мухи.
- Вот эту легко доить, - рассказывала Айла, - эта перестала давать молоко, эта тоже спокойная, а вот у той треснули соски, и она лягается. Помажь жиром. А то иногда ее даже держать приходится. Но, может, сейчас ей уже полегчало. И нужно не дергать, а давить. Умеешь?
- Приходилось. Но это ведь намного медленнее, - ответила Сенья и выпрямилась. Корова повернула морду и обнюхала девушку.
- Еще помажь, - сказала Айла.
Сенья сунула пальцы в кружку с жиром и помазала корове соски.
Подоив, они с ведрами пошли обратно. Сенья посмотрела на дорогу: "Так вот откуда она идет". Из-за тучи выглянуло солнце. "Неужели это все один и тот же день, - думала Сенья, - и сегодня утром я еще была дома. А работы здесь сколько, и Айла такая маленькая! Сейчас, наверное, надо мыть посуду. Переодеваться не стану, не так уж сильно пахнет от меня коровами". Она представила, как вечером ляжет спать на чердаке, а утром встанет. Они опустили молоко в колодец, чтобы охладилось, вымыли ведра и поставили их на полку. Резиновые сапоги Сенья сняла на крыльце, потом поднялась на чердак, надела туфли и спустилась вниз.
Айла показала ей, в чем мыть посуду, и Сенья взялась за дело. Все были на улице, один Ойва сидел за столом и курил. В окно, выходящее на дорогу, светило солнце.
- Такой молодой, а куришь, - сказала Сенья. Что-то напевая себе под нос, она мыла тарелки. Ойва поглядел на нее и улыбнулся, не разжимая губ. Пепел он стряхивал в спичечный коробок.
- А где у вас тут танцуют? - спросила Сенья.
- В Тоссула, это километра два отсюда. А хозяева наши, между прочим, верующие.
- Ах, в Тоссула, ну да, слыхала. Так это, выходит, близко. Ты туда ходишь?
- Да нет, танцам не обучен.
- Ну, а я пойду. Когда танцы-то, по субботам, не иначе? А ты из Таннила, значит?
- Ага. Тут брат до меня работал, потом его в армию забрали, а я сюда. Ну, а тебе тут как?
- Мне все едино где… Ты, верно, только-только из конфирмационной школы?
- В прошлом году конфирмовался.
Покончив с посудой, Сенья села к столу. Она рассматривала избу, окна, Ойву и перелистывала газеты.