Первое время Станислав возмущался: как так?
Взрослые люди не могут приструнить распущенного ребенка! Но немного позже он понял, что малыш по сути прав, что действительно устами младенца глаголет истина. Конечно, Алик не сам докопался до нее, скорей всего подслушал во дворе от знающих людей, но краткие прозвища как нельзя точнее обобщали главные черты их носителей.
Удивительные вещи творит природа! Вот мать и дочь, а ничего общего между ними, ничегошеньки схожего. А говорятеще, будто яблоко от яблони недалеко падает.
Замкнутый мирок Сипловых жил своими интересами по давно сложившимся семейным традициям. Близких друзей у Мирона Фокича не было, в. гости он не ходил и к себе никого не приглашал, считая, что лишний глаз - лишняя сплетня. Не удивительно, что Станислав в этом круге оказался чужеродным телом, как говорится, не к шубе рукав… Тесть, теща и Алик продолжали жить сами по себе, своими радостями и заботами, Станислав - на отшибе, а Гера прыгала стрекозой между родителями и мужем, не отдавая мудро никому предпочтения. Ее вполне устраивало, что родители смотрят за ребенком, несут все хозяйственные заботы и тем доставляют ей возможность свободно располагать своим временем, расти духовно, чего в наш век принудительных ритмов жизни добиться непросто.
И муж ее устраивал вполне. Однажды в разговоре с приятельницей Розой, - они вместе работали на радио, Гера высказалась так:
- Конечно, Стас не "ах"! но пока ничего. Папа мне настойчиво советует держаться Стаса. А папа все понимает и худого не посоветует. Он никогда ни разу не ошибся. Да, да! И не ошибется, если будет и впредь поступать согласно с требованиями времени. О–о! Вот кого бы на радио нам! Он бы на десять лет вперед составил план и наметил вехи, которых следует придерживаться в творческой работе. Он не только видит, он предвидит! Но ему тоже ставят палки в колеса всякие там фронтовики, которые когда‑то бух–трах! а теперь лезут нахрапом, хотя не смыслят ни бельмеса. Когда папа назвал меня Герой, эти самые дураки, засевшие в ЗАГСе, не захотели метрику выписывать, таким именем, мол, называют собак, а не детей. Им‑то невдомек, что это имя богини брака и супружеской любви, повелительницы молний и громов. Ну, а имя, как известно, определяет характер…
Роза иронически хмыкнула, но Гера, подобно своей матери, закусила удила и понесла самодовольно:
- Что говорить, Стас - человек тяжелый, жить с ним - нужно нервов и нервов. Если бы не ребенок, да не глупые условности - стала бы я с ним связываться! Но что поделаешь, если каждый тычет тебе в нос моральным кодексом. Все время приходилось жить с оглядкой, постоянно быть начеку. А теперь у меня все в ажуре: какой‑никакой, а муж, у моего сына - отец, а не прочерк в метрике. Улавливаешь разницу, Розуля? Ну, а жгучей, неземной, всепоглощающей и тэдэ любовью я сыта по горло. Марек опустошил, выпотрошил меня совершенно.
- По–моему, наоборот: Марек начинил тебя, если то был Марек… - сострила с ехидцей Роза, на что Гера ответила с вызовом:
- Это значения не имеет, я выполнила свой общественный долг и прямое назначение женщины, произвела на свет гражданина, не в пример некоторым… Кстати, у меня и сейчас нет недостатка в поклонниках, не то что у других, но я теперь опытная, в дурацкое положение себя не поставлю.
С наступлением весны старшее поколение Сипловых вывозило Алика за город и до самых снегов обитало на государственной даче. Молодые же оставались париться в городской квартире, выбираясь на лоно природы только под выходной. Станислав не бросал попыток установить более сердечные отношения с тестем и тещей, но, бывая в их обществе, больше полусуток выдержать не мог. У Алика, в его "сопливом" возрасте начали уже ярко проявляться бабушкины замашки. Иной раз он вытворял такое, что Станиславу, воспитанному в рабочей семье, представлялось возмутительным и диким. Он стеснительно краснел, переминаясь с ноги на ногу, и наконец, не выдержав, поворачивался и уходил.
- Вот видишь, Аличек, не любит тебя Таска, - хныкала подловато теща, а маленький балбес, косясь вслед ему, оглушительно верещал и, выстроив семейку в одну шеренгу, плевал на каждого по очереди.
- Мерин, дурак серый, не отворачивайся! Грелка, нагнись ниже! Чего ты вертишься, гадина! Стой смирно!
Семейка обтиралась носовыми платками, обмениваясь репликами восхищения:
- Какой экспрессивный мальчик! - восхищалась Гера.
- Шутничек мой! - умилялась бабушка.
- Прелесть, какой занятный! - радовался дед.
Зять, не разделявший восторгов относительно "самодеятельности" Алика, давал тем самым теще повод обвинять его в детоненавистничестве.
Отработав день на заводе, Станислав перекусывал на ходу и спешил в библиотеку, где его хорошо знали и готовили по заранее составленным заявкам техническую литературу, очередные информационные бюллетени и разную периодику. Он рылся в справочниках, прочитывал статьи в зарубежных журналах по станкам, поскольку неплохо владел немецким, делал выписки и фотокопии, да еще брал книги с собой, чтоб штудировать дома.
Уже пять лет он упорно занимался техническими изысканиями. Началось это со студенческих лет, с дипломной работы, которой заинтересовались тогда и дипломная комиссия, и производственники. В ней в общих чертах излагался новый принцип изготовления станков. С той поры и корпит Ветлицкий над увлекшей его темой.
Материалов за годы накопилось немало: различные технические расчеты, прикидки, заметки, эскизы. Каждый свой вывод, как и размышления, приходилось выверять по нескольку раз со всех сторон, связывать с потребностями производства и его состоянием на сегодняшний день. Записи по конструктивным и технологическим вопросам Станнслаз складывал в папки и запирал их на замок в нижнем отсеке громоздкого книжного шкафа, чтобы Алик, если ему придет такая идея, не пустил бумаги на изготовление "голубей".
Хрулев познакомился с Ветлицким, будучи его оппонентом при защите диплома. Молодой инженер понравился директору и был взят на завод. И на станкозаводе Хрулев не выпускал его из поля зрения, выделял из массы других инженеров, находя, очевидно, в нем то, чем обладал сам, но что так и осталось не развитым до конца и не проявленным, ибо велением судьбы директор вынужден был заниматься не научно–техническим прогрессом производства, а делами иного порядка.
Любому директору лестно иметь на заводе своих ученых, и Хрулев несколько раз советовал Ветлицкому защитить кандидатскую диссертацию, даже вызывался быть руководителем работы, но Станислав уклонялся, считал, что прежде надо дело сделать, а потом уже его защищать. И в то же время с наивной гордостью хвалился Гере напечатанной в газете статьей, в которой труд его был назван важным и перспективным. И вообще он часто рассказывал Гере о трудностях, которые то и дело встречаются ему, или о том, как удалось решить какой‑либо сложный вопрос, откровенно делился сомнениями, опасениями, надеждами.
- А когда начнешь диссертацию? - поинтересовалась как‑то Гера.
- Я не ради диссертации корплю. Я стараюсь решить задачу, над которой бьются инженеры и у нас, и за границей. А это, может быть, дело всей жизни. Спешка здесь недопустима, курей смешить есть кому и без меня, всяких халтурщиков, изобретающих велосипед, - навалом.
- И ты один, без сообщников, без соавторов надеешься сделать техническое открытие? Да кто ж тебе позволит прославиться в одиночестве?
- Почему в одиночестве? У меня помощников много, начиная с директора и кончая рабочими - наладчиками и сборщиками.
- Ну, дай бог, дай бог… - говорила Гера, и на душе Станислава становилось еще отрадней оттого, что близкий человек, специалист в совершенно другой области, так живо интересуется его делом, болеет за него. В этом он убеждался не раз, наблюдая, с каким исключительным вниманием в последнее время стала разбирать она его папки и читать сухой технический материал.
"Человеку равнодушному все это показалось бы скучной мутью, все до лампочки, а Гера желает искренне вникнуть в суть", - думал Станислав и чертил, корректировал схемы, обдумывал детали и рьяно внушал окружающим веру в свою идею.
"Станки, - говорил он, - основа основ любого производства. Станки - неотъемлемая часть всей нашей жизни. Они повсюду, они нас окружают, это альфа и омега современной общественной культуры. К чему бы мы ни прикоснулись, все сделано на станках или с помощью станков. Ныне само существование человечества немыслимо без станков".
Станислав с утра до вечера был занят своими делами, Гера тоже моталась по городу, готовила репортажи, интервью, выступления, приходила домой в разное время, а последние месяцы, после того, как ее выдвинули заведовать сектором, и вовсе запарилась бедняга. Ни днем ни ночью минуты свободной. Бессовестное радионачальство захомутало молодую женщину, нагрузило и гоняет туда–сюда. Ко всему еще у Геры возникла вдруг необычайная тяга к своему ребенку, и она чуть ли не каждый день стала ездить к родителям на дачу, ночевала там, а утром отец на служебной машине доставлял ее в радиокомитет.
Станислав понимал: Гера. - мать, ей надо чаще видеть разбалованного родителями Алика, воспитывать его. Вместе с тем он терялся перед необъяснимым упорством Геры, не желающей отдать мальчика в детский сад. Почему? "Все это тещины штучки", - решил он.
Однажды Станислава послали в командировку в Орск. Нужно было принять несколько единиц оборудования и отправить на свое предприятие. Прошла неделя. По ходу дел прикинул: еще дня два и - домой. Пришел вечером в гостиницу, перекусил в буфете и улегся в постель почитать перед сном купленные в киоске газеты. Но пробежал абзац–другой и внезапно уснул. Проснулся также внезапно в сильной тревоге. Не поймет, от чего? Кругом тихо, спокойно, а ощущение такое, будто его ударили. Сел на постели. "Видать, приснилось что‑то…" Часы на руке показывали четыре. Слева синело искаженное ночными сумерками окно, похрапывал мерно сосед по номеру. И тут опять сердце Станислава сжалось от острой тревоги: непонятной, необъяснимой.
"Случилось какое‑то несчастье? С кем? - заметались бесформенные спросонок мысли. - Что означает это внезапно встряхнувшее его безотчетное пробуждение? - И первое, что упало в сознание: - Гера! С ней что-то…"
Достаточно было вспомнить ему о жене, как услужливое воображение тут же, с ходу стало подкидывать ему картинки одна другой страшнее: автомобильная катастрофа, крушение поезда, опрокидывание лодки на Волге и даже отравление уличными пирожками, так любимыми Герой.
Больше Станислав не заснул, помчался с утра пораньше вершить дела. К полудню успел закончить, отметил командировку и, схватив "левака", отправился на вокзал, чтобы попасть на тринадцатичасовой поезд. Оказалось, спешил зря: поезд был битком набит отпускниками, билетов не продавали, пришлось ждать следующего. Вместо одиннадцати ночи Станислав заявился домой в четыре утра. Осторожно, стараясь не стукнуть, открыл дверь, скннул в передней туфли, направился в комнату. Шагал тихонько, крадучись у самой стены, чтоб не скрипнул рассохшийся паркет. Включил ночник, огляделся - пусто. Постель разворошена, на спинке стула Герино платье. На кухне в раковине нагромождены немытые тарелки вперемежку со стаканами, пустая бутылка из‑под коньяку, на столе пепельница с окурками и чайник еще теплый.
"Очевидно, тесть заезжал домой после совещания позднего. Поужинал с Герой и забрал ее на дачу. Значит, все в порядке, ничего не случилось". Предчувствие на этот раз оказалось ложным. У Станислава отлегло от сердца, прилег на диван и словно провалился.
Встал в десять. Решил перекусить, чем найдется, и позвонить жене на дачу, сообщить о своем приезде, а если она уехала в город, то - на радио. Открыл холодильник и отвернулся, изнутри ударило затхлым духом - холодильник не работал. Заглянул на полку - только сырые заготовки покрытых плесенью цыплят, ставших похожими на препарированных жаб. Захлопнув дверку, пошел к телефону, снял трубку. Телефон молчал. Отправился к соседям, попросил разрешения позвонить от них на телефонный узел. Оттуда сердитый голос проскрипел: "Аппарат отключен за неуплату". Станислав удивился, почему Гера не заплатила и живет без телефона. От соседей же позвонил тестю, тот совсем ошарашил его.
- Геру пять дней тому назад послали в командировку. Сегодня вечером она должна вернуться из Сызрани.
- Вы вчера домой заезжали?
- Нет.
Станислав растерянно кашлянул и положил трубку. Чуть подумав, решил позвонить на радио. Герина приятельница Роза ответила:
- Откуда вы взяли, Стас, что Гера в командировке? На вот–вот должна подойти, если не задержится на объекте.
Станиславу стало не до еды, помчался платить за телефон, потом на завод доложить о приеме и отгрузке оборудования. После объяснения с главным инженером направился к секретарю поставить отметку о возвращении из командировки.
- Ой, Станислав Егорыч, - обрадовалась секретарша, - Дмитрий Васильевич велел, как только прибудете, чтобы тотчас зашли к нему. Подождите, я доложу.
Она ушла в кабинет и сразу же вернулась, пригласила Станислава.
- Здравствуйте, Дмитрий Васильевич, - поздоровался тот от порога и подошел к столу. Хрулев приподнялся, пожал ему руку, показал на стул сбоку.
- Садись.
Станислав присел, посмотрел на хмурого директора, продолжавшего перебирать какие‑то бумаги, сказал:
- Слушаю вас, Дмитрий Васильевич.
- Слушает он меня! - вспыхнул тот. - Если б ты меня слушался, - уставился он сердито в глаза Станиславу и постучал костяшками пальцев по столу. - Да, если б ты слушался меня, то на свет не появилось бы вот это… - толкнул он брезгливо одним пальцем какую‑то папку в сторону Станислава.
- Что это? - спросил тот, открывая. - Гм…
М. В. Конязев, диссертация… На соискание звания кандидата технических наук. - Станислав посмотрел на Хрулева. - Я что‑то не улавливаю, Дмитрий Васильевич…
- Тебе знаком сей товарищ? - кивнул Хрулев на папку.
Станислав подумал, повторил шепотом фамилию диссертанта, покачал головой.
- Не знаешь? - воскликнул Хрулев. - А откуда он тебя знает?
- Понятия не имею. Вообще‑то, кажется, будто где‑то я мельком слышал фамилию такую, но…
- Будто, где‑то, когда‑то… Эту диссертацию прислали мне из института на отзыв. Я ее прочел. Это полновесный научный труд, сделан толково с привлечением массы различных материалов. Сомнений нет, что вышеобозначенный Конзев получит то, чего хочет. Только вмешательство сверхъестественных сил не позволит ему защититься с блеском. Но поскольку мы не мистики, необходимо самим принять меры, чтобы он не защитился.
- Как так? Почему?
- Потому что, - показал Хрулев на диссертацию, - здесь все твое: идея, разработки, схемы, даже твой стиль корявый! Кому ты давал читать свои материалы?
- Никому.
- Каким же образом, скажи на милость, твоя многолетняя работа оказалась у другого? - спросил Хрулев тоном, с которым обращался к провинившимся начальникам цехов. - Вот, Ветлицкий, бери трактат и читай. Внимательно читай. Затем собери все первичные материалы и неси сюда, на стол мне, понял? Я сам разберусь и прижму этого прохвоста. При всем честном народе. Не видать ему ученой степени, как своих ушей! А ты‑то? Эх!.. Сколько раз твердил тебе: пошли заявку в комитет! Нет, дотянул… Уходи с глаз моих вон туда в комнату отдыха, - показал Хрулев на дверь, вмонтированную в дубовую панель кабинета.
Часа два спустя, Ветлицкий вернулся к Хрулеву. Лицо спокойно, только глаза блестели неестественно, отражая истинные чувства, обуревавшие его.
"Молодец, умеет держаться, как подобает мужчине", - посмотрел на него директор с уважением, спросил коротко:
- Ну? Твое?
Станислав положил диссертацию на стол, кашлянул натянуто.
- Хоть убей, не знаю, как моя работа попала к М. В. Конязеву, которого я не знаю.
- Ну я не детектив… В общем, делай, как договорились.
Ветлицкий вышел за проходную. Конец дня, а жара жуткая. В горле пересохло. Спустился в городской сад на берегу Волги, но павильон кафе закрыт наглухо. От стакана теплой газировки не полегчало. Направился домой.
В квартире по–прежнему никого. Снял рубашку, умылся, вытер влажной тряпкой пыль на столе, раскрыл нижний отсек книжного шкафа, принялся вытаскивать папки со своими трудами. На вид они стали вроде потоньше. Спрессовались? Надобно выбрать из них главные разработки и схемы для сличения с диссертацией Конязева, но ни в одной из папок их не оказалось. Оставалось еще много разных бумаг с материалами, но это второстепенные, вспомогательные, а самое ценное, основное кто‑то изъял, притом знал совершенно точно, что похищает.
Ветлицкий сел на стул, уронил руки на колени. Лицо враз осунулось, раскрытые, раскуроченные кем‑то папки валялись у ног. Оставшиеся листки больше никакой реальной ценности не представляли, с их помощью ничего не докажешь, плагиатора не разоблачишь. Хрулеву нести нечего.
"Я не ради степени ученой корплю. Я стараюсь решить задачу, над которой бьются инженеры и у нас, и за границей. Здесь спешка недопустима…" Не хотел кур смешить, а теперь куры сами будут хохотать над тобой до упаду.
Посмотрел на знакомые листки. Это была макулатура, отходы.
В глазах потемнело. Должно быть, яростное отчаянье перелилось вместе с кровью из сердца в руки. Не глядя, он стал хватать бумаги, рвать их и швырять под ноги. Когда все было закончено, сгреб клочки носком туфли в кучу, сел и вздохнул, как после тяжкой работы, но облегчения не наступило, оставалось тягостное ощущение, словно что‑то еще не доделано, не доведено до конца.
Пошел на кухню, там глаза мозолила раковина, полная грязной посуды. Поморщился с отвращением. "Кто мог здесь быть вчера ночью? Где пропадает Гера, если она не в командировке?" - Постоял, подумал. Вдруг у него проклюнулась не догадка, а какое‑то подобие догадки, подозрение. "Уж не родственничек ли какой тещин распатронил мои папки?" От мысли такой еще жарче стало. Взял из буфета парадный бокал, налил в ванной из крана теплой, пахнущей хлоркой воды, выпил.
Зазвонил оживший телефон, со станции сообщили о включении аппарата. Теперь можно позвонить Гере на работу. Набрал номер, но никто не ответил, стал звонить подруге ее Розе - отозвалась из дому. На вопрос Ветлицкого ответила, что жены его сегодня на работе не было, скорее всего она уехала на объект.
- На какой объект?
- А кто ее знает. "Ушла на базу", как пишут на дверях магазина продавщицы, когда им надо улизнуть куда‑то по своим делишкам.
- Роза, извините, я ничего не понимаю.
- ^Неужели? Не знаете даже того, что у вашей супруги наладились м–м-м… сердечные отношения с прежним любовником? Ну, Стас, мне право жаль вас, вы же совсем слепой! - заворковала Роза не без ехидства. - Ведь знаете, говорят, - любовь заново еще вкуснее, ха–ха!
- Вы врете все!