На берегу Байле
1904
УИЛЬЯМУ ФЭЮ,
который с удивительной фантазией сыграл роль Дурака
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Дурак.
Слепец.
Кухулин, король Муиртемне.
Конхобар, верховный король Улада.
Юноша, сын Кухулина.
Короли и Поющие Женщины.
Большой дом в Дандилгане, не "большой древний дом Кухулина", а дом собраний, расположенный ближе к морю. На заднем плане большая дверь, и в нее виден туман, похожий на морской туман. На сцене много кресел и длинная скамья. Одно кресло, которое больше других, стоит ближе к авансцене и повернуто к залу. Немного сзади стол, на нем бутыли с элем и рога, из которых пьют. Сбоку небольшая дверь. В дверь на заднем плане входят дурак и слепец, оба в лохмотьях. Маски делают их лица шаржированными и нелепыми. Слепец опирается на палку.
ДУРАК. Ну и умный ты, хоть и слепой! Из тех, у кого оба глаза на месте, нет ни одного умнее тебя. Кто еще догадался бы, что птичница уходит поспать в полдень? Мне бы никогда не удалось ничего стащить, если бы ты не сказал, куда идти. Ну, а уж повар из тебя! Ты взял у меня украденную курицу, сам ощипал ее, сам поставил варить в большом горшке, а я мог идти, куда заблагорассудится, бегать с ведьмами взапуски там, где волны наплывают на берег, и нагуливать себе аппетит. Теперь я нагулял его, и курица подоспела.
СЛЕПЕЦ (тыкает вокруг палкой). Подоспела, подоспела.
ДУРАК (обнимает Слепца одной рукой за шею). Давай, одна ножка мне, другая – тебе, а потом мы загадаем желание и сломаем дужку. Я буду все время хвалить тебя. Буду хвалить, пока мы едим, за то, какой ты умный и как хорошо умеешь кухарить. На земле нет другого такого, как ты, Слепец. Постой-ка, постой. Подожди минутку. Не надо было закрывать дверь. Меня тут кое-кто ищет, и не хотелось бы, чтобы не нашли. Только никому не говори, Слепец. Меня, знаешь ли, преследует сама Боанн из реки и еще Фанд из морской пучины. Ведьмы они, вот и носит их ветер, а они кричат: "Поцелуй меня, Дурак, поцелуй меня". Так прямо и кричат. Вот теперь открыто как надо. Ведьмы могут пожаловать сюда. И еще не хватало, чтобы в дверь и говорили: "Где Дурак? Зачем он заперся тут?" Наверно, они услышат, как булькает похлебка, войдут сюда и сядут на землю. Но мы ничего им не дадим. Пусть идут обратно в море, пусть идут к себе в море.
СЛЕПЕЦ (ощупывая ножки большого кресла). Ах! (Восклицает еще громче, когда ощупывает спинку.) Ах! Ах!..
ДУРАК. Что это ты разахался?
СЛЕПЕЦ. Это кресло мне знакомо. Сегодня сюда приедет верховный король Конхобар. Вот и поставили тут его кресло. Ему хочется стать хозяином Кухулина на веки вечные. За этим он и едет сюда.
ДУРАК. Верно, он великий человек, если хочет стать хозяином Кухулина.
СЛЕПЕЦ. Так оно и есть. Он великий человек. Ему уже подчинились все короли Ирландии, кроме Кухулина.
ДУРАК. Хозяин Кухулина! А я-то думал, Кухулин может делать все, что хочет.
СЛЕПЕЦ. Так все и было, так все и было. Но слишком уж он зарвался, вот Конхобар и приезжает сегодня, чтобы взять с него клятву верности, которая прекратит его вольности и сделает его послушным, не хуже домашней собачонки, чтобы всегда держать его под рукой. Конхобар усядется в это кресло и возьмет с Кухулина клятву верности.
ДУРАК. Думаешь, у него получится?
СЛЕПЕЦ. У тебя совсем нет мозгов, вот ты и не понимаешь. (Слепец садится в кресло.) Он сядет в кресло и скажет: "Дай мне клятву верности, Кухулин. Я требую, чтобы ты поклялся мне в верности. Делай, как я говорю тебе. Твой ум ничто в сравнении с моим, и богатства твои ничто в сравнении с моими. Разве у тебя есть сыновья, чтобы заплатить твои долги и поставить камень на твоей могиле? Дай мне клятву верности, Кухулин. Пора дать клятву".
ДУРАК (ежится и хнычет). Не хочу. Не буду давать клятву верности. Я хочу есть.
СЛЕПЕЦ. Хватит, хватит. Еще не готово.
ДУРАК. А ты говорил, что готово.
СЛЕПЕЦ. Да? Может быть, готово, а может быть, и нет. Крылышки, верно, уже побелели, а ножки еще красные. И мясо от костей не отстает, его зубами не отдерешь. Но ты не сомневайся, Дурак, я уж сварю ее как следует, прежде чем ты вцепишься в нее зубами.
ДУРАК. От голода у меня живот сводит.
СЛЕПЕЦ. А я тебе кое-что расскажу. Ублажу тебя, как ублажают кооролей, пока они ждут обеда. В моем рассказе будут и битва, и герой, и корабль, и сын королевы, который постановил во что бы то ни стало убить того, кто нам с тобой знаком.
ДУРАК. Кто же это? Кто плывет сюда, чтобы убивать?
СЛЕПЕЦ. Да погоди-ка, лучше послушай. Пока ты воровал курицу, я сделал себе нору в песке и, лежа в ней, слышал, как шли трое и все еле ноги волочили, да еще стонали из-за своих ран.
ДУРАК. Ну же! Расскажи о битве.
СЛЕПЕЦ. Битва и вправду была, великая битва, смертельная битва. Юноша высадился на берегу, и тамошние стражи спросили, как его имя, но он отказался им ответить, а потом одного убил, остальных обратил в бегство.
ДУРАК. Хватит тебе. Пора есть курицу. Хорошо бы, она была побольше. Хотя бы с гуся.
СЛЕПЕЦ. Помолчи! Я еще не все тебе рассказал. Тот юноша мне известен. Воины, которые бежали мимо меня, кричали, что у него рыжие волосы и он приплыл из страны Айфе, и он хочет убить Кухулина.
ДУРАК. Да кому же это под силу? (Поет.)
Убивал Кухулин королей,
Королей и сынов королей,
И драконов, живущих в озерах,
И колдуний, летающих в небе,
И Банаков, и Бонаков, и лесных людей.
СЛЕПЕЦ. Замолчи! Замолчи!
ДУРАК (поет).
Колдуньи крадут молоко,
Фоморы крадут детей,
У колдуний головы зайцев,
У зайцев когти колдуний,
Всех Кухулин убивал,
Всех, кто на палке скачет верхом
(Перестает петь.)
В дальнем краю ледяного черного Севера.
СЛЕПЕЦ. Замолчи, говорю тебе!
ДУРАК. А Кухулин знает, что он явился его убить?
СЛЕПЕЦ. Откуда ему знать, если он витает в облаках? Он и думать-то забыл о здешних делах. Ну, вернется он с облаков, а тут кто? Обыкновенный юнец? Вот если бы это была белая лань, которая на заре должна обернуться королевой…
ДУРАК. Хочу курицу. Была бы она величиной со свинью, да с гусиным жиром, да со свиной корочкой.
СЛЕПЕЦ. Не спеши, не спеши. Я знаю, кому юнец приходится сыном. Никому об этом не скажу, а тебе скажу. Такая тайна стоит обеда. Ты же любишь, когда тебе рассказывают чужие тайны.
ДУРАК. Ну, выкладывай.
СЛЕПЕЦ. Этот юноша – сын Айфе. Уверен, он – сын Айфе, я сразу догадался, чей он сын. Помнишь, как я рассказывал тебе об Айфе, великой женщине-воительнице с Севера, которую победил Кухулин?
ДУРАК. Помню, помню. Грозная королева из голодной Шотландии.
СЛЕПЕЦ. А это, точно, ее сын. Я ведь долго жил в стране Айфе.
ДУРАК. До того, как проклял ветер и тебя ослепили?
СЛЕПЕЦ. В ее доме жил мальчишка такой же рыжий, как она, и все говорили, что он подрастет и убьет Кухулина, ведь она ненавидела Кухулина. Она всегда надевала шлем на каменный столб, называла его Кухулином и приказывала мальчишке кидать в него камни. Я слышу чьи-то шаги. Это Кухулин.
Кухулин проходит в тумане мимо большой двери.
ДУРАК. Куда он?
СЛЕПЕЦ. Встречать Конхобара, который требует клятву верности.
ДУРАК. Ах да, Слепец, ты уже говорил о клятве. Но не могу же я помнить все, что ты говоришь. А кто должен дать клятву?
СЛЕПЕЦ. Кухулин должен дать клятву верности Конхобару ведь он теперь верховный король.
ДУРАК. Всё ты путаешь, Слепец! Сначала рассказываешь одно, а теперь заговорил совсем о другом… Как мне понять тебя, если ты с самого начала все запутал? Подожди, дай мне разобраться. Скажем, это Кухулин (он показывает на одну ногу), а это юноша (он показывает на другую ногу), который явился сюда, чтобы убить Кухулина, о чем Кухулин понятия не имеет. А где же Конхобар? (Кладет мешок) Вот Конхобар со всеми его богатствами. Вот Кухулин, вот юноша. Вот Конхобар. А где же Айфе? (Подбрасывает в воздух шапку.) Вот Айфе. Она высоко в горах своей голодной Шотландии. А может быть, все это неправда? Может быть, ты взял и все придумал? Сколько раз ты уже меня обманывал. Ладно, где курица, а то у меня совсем скукожился и заржавел желудок? Хочешь, чтобы он заскрипел, как несмазанные ворота?
СЛЕПЕЦ. Да не обманываю я тебя. Правда все это, одна правда. Ты лучше слушай меня, тогда и о своем желудке забудешь.
ДУРАК. Не забуду.
СЛЕПЕЦ. Да послушай ты. Я знаю, кто отец юноши, но тебе не скажу. Потому что боюсь. Знаешь, Дурак, ты позабыл бы обо всем на свете, если бы узнал, кто его отец.
ДУРАК. Ну и кто? Говори, не то я вытрясу из тебя правду. Давай выкладывай, если не хочешь, чтобы я силой заставил тебя говорить.
Слышится далекий гул голосов.
СЛЕПЕЦ. Подожди, подожди. Кто-то идет сюда… Это Кухулин. Это он возвращается вместе с верховным королем. Пойди и спроси Кухулина. Он тебе скажет. Вот уж не до курицы тебе будет, если ты спросишь Кухулина о…
Cлепец уходит в боковую дверь.
ДУРАК. А я спрошу. Кухулин должен знать. Он был в стране Айфе. (Идет к задней двери.) Спрошу его. (Поворачивается и идет к авансцене) Нет, не буду спрашивать. Страшно. (Идет обратно.) А вот возьму и спрошу. Что в этом плохого? И Слепец сказал, что надо спросить. (Опять идет к авансцене.) Нет. Нет. Не буду спрашивать. Еще убьет меня. Я-то если убивал, то лишь кур, да гусей, да свиней. А он королей убивал. (Подходит почти вплотную к большой двери.) Кто сказал, что мне страшно? Совсем мне не страшно. Я не трус. Спрошу его. Нет, нет, Кухулин, не буду я ни о чем спрашивать тебя.
Убивал Кухулин королей,
Королей и сынов королей,
И драконов, живущих в озерах,
И колдуний, летающих в небе,
И Банаков, и Бонаков, и лесных людей.
Дурак уходит в боковую дверь, и последние слова говорит уже за кулисами. В большую дверь на заднем плане входят Кухулин и Конхобар. Еще из-за кулис доносится раздраженный голос Кухулина. У него темные волосы, и ему лет сорок с небольшим. Конхобар намного старше, и он опирается на длинный посох, украшенный или искусной резьбой, или золотым набалдашником.
КУХУЛИН.
Я убивал без твоего приказа
И награждал без твоего приказа,
И, верно, из-за этого решил ты
С меня взять клятву верности. Теперь же
Ты требуешь совсем другую клятву,
Меня почти рабом ты хочешь сделать
Из-за юнца, приплывшего от Айфе
И стражника убившего.
КОНХОБАР.
Он прибыл,
Тебя ж не видно было и не слышно.
Охотился ты иль плясал с друзьями?
КУХУЛИН.
Его прогоним мы, но я свободен.
Пляшу, охочусь, ссорюсь я, влюбляюсь,
Когда и где мне самому угодно.
И если б жидкой кровь твоя не стала,
Увы, с годами, ты б меня не трогал.
КОНХОБАР.
Я детям сильную страну оставлю.
КУХУЛИН.
Ты хочешь, чтоб тебе я подчинился,
Чтоб следовал во всем твоей я воле,
Бежал к тебе по твоему приказу,
Сидел в совете между стариками;
И это я, чье имя охраняет
Наш край теперь, и, помнится мне, в прошлом
Изгнал я Медб, и северных пиратов,
И сорхских королей числом до сотни,
Да и царей богатого Востока.
Зачем же мне, который с трона
Тебя не дал согнать, еще и клясться,
Как будто я король у свиноводов,
Как будто я у очага потею,
Как будто я руками лишь рисую
Узоры на золе? Неуж и вправду
Ленив я так, что без кнута не стану
Тебе служить?
КОНХОБАР.
При чем тут кнут, воитель?
Да нет, сыны меня, как день, так мучат,
Мол, никакого с Кухулином сладу
И в будущем, как быть с ним, мы не знаем,
Коли его не купишь, не сломаешь.
Тебя не станет, где искать защиты?
Земля горит, где он огнем проходит,
Над ним у времени нет власти.
КУХУЛИН.
Вот славно!
Так что же, подчиняться мне придется
Юнцу, коли его посадишь ты на трон,
Как будто это ты?
КОНХОБАР.
Да уж, наверно.
Ведь сын мой королем верховным будет,
А ты, хоть пламя в жилах у тебя
И твой отец пришел к нам с солнца, ты
Один из королей и голос твой
Не громче всех других в делах державных
И тише, чем у сыновей моих.
КУХУЛИН.
Ну что ж, мы честно все обговорили.
Когда умрем с тобой, вот будут толки
О нас повсюду. Помнишь, молодые,
Мы видели, как облако рдяное
Парило над землей? Оно исчезло,
И мы свершили больше, чем другие,
Так будем честны. Конхобар, не любы
Мне сыновья твои – нет в них размаха,
Нет крепости в костях, им стелют мягко,
А мы с тобой довольствовались малым.
КОНХОБАР.
Ну да! Что ж ты детьми не обзавелся?
КУХУЛИН.
Уж лучше вовсе не иметь потомства,
Чем быть отцом иль бледной немочи,
Иль дурака, иль жалкого урода
В том доме, где я радовался жизни.
КОНХОБАР.
Ты врешь, хоть честностью своей хвалился.
Нет, всякий муж, владеющий землею,
Ее желает завещать потомку,
Чтоб имя сохранить свое в веках,
И горю нет предела для того,
Кто все именье отдает чужому,
Как ты отдашь.
КУХУЛИН.
Наверно, это правда,
Но не для нас. Нас арфы будут славить.
КОНХОБАР.
Играешь ты словами, как законник,
Не вкладывая в них души. А мысли
Твои я знаю, ведь недаром чашу
И плащ один делили на двоих.
Тебя ли мне не знать? Во сне ты плакал
О сыне, правда, помню я, так горько,
Что встал я на колени и молился
О сыне для тебя.
КУХУЛИН.
Тогда ты думал,
Что буду я послушен, как другие,
Коль стану им подобен; нет, не вышло;
Я не такой, и не было резона,
Я не хотел свою породу портить,
Хоть некогда владыка неба ястреб,
Породой поступившись, жизнь мне дал,
Зачав меня от смертной.
КОНХОБАР.
Так всегда.
Насмешничаешь ты над здравым смыслом,
Иль всё тебе, иль ничего не надо.
Да нет на свете юноши такого,
Который всем бы угодил тебе.
КУХУЛИН.
Ни дом, ни имя я не завещаю
Тому, кто убоится и не выйдет
Со мной на поединок.
КОНХОБАР.
Что ж, ты быстр,
Силен и безразличен к здешним девам,
Так почему б тебе не влезть на гору
И не поймать небесную красотку,
А то на берегу ты подстерег бы
Принцессу из морского королевства.
КУХУЛИН.
Не богохульник я.
КОНХОБАР.
Ты презираешь
Ирландских королев и не признаешь
Своим ребенка.
КУХУЛИН.
Это ты сказал.
КОНХОБАР.
А я ведь помню, как ты похвалялся,
Когда на празднике напился эля,
Что, воинскому делу обучаясь
В Шотландии, там королеву встретил
С лицом, как камень, белым и, как пламя,
Власами рыжими. Других любил ты,
Но от нее, воительницы храброй,
Лишь от нее вдруг захотел ты сына.
КУХУЛИН.
Смеешься над "воительницей храброй",
Ведь с прялками тебе привычно знаться,
Ты терпишь рядом только тех из женщин,
Которые твердят ежеминутно:
"Ах, как ты мудр!" -
"Не хочешь ли ты кушать?" -
"Что мне надеть, чтоб угодить вам, сэр?"
Так гомонят они все дни и ночи.
Воительница! В этом нет насмешки,
Ведь ты ее не видел, Конхобар,
Когда, откинув голову назад,
Она смеялась, с тетивой на ухе,
Когда она серьезно рассуждала,
Сев к очагу, и, будто от вина,
Взгляд у нее темнел, когда любовной
Она пылала страстью… Пусть бездетна,
Она прекрасней всех на свете женщин,
Она могла бы королей рожать.
КОНХОБАР.
Ты помнишь ли, о чем мы говорили?
Известна мне та женщина, которой
Хвалы теперь возносишь – это Айфе.
Возненавидела она тебя
И не упустит шанса, чтоб потуже
На Кухулине петлю затянуть
Иль земли захватить твои, на помощь
Призвав все воинства на свете.
КУХУЛИН.
Что же,
Меня совсем не удивляет это,
Ведь для меня любовь, что поцелуй
Во время битвы или перемирье
Воды и масла, света с темной ночью,
Горы с долиной, огненного солнца
С холодною, скользящею луной -
Короткой передышкою в войне
Противников, не знающих покоя
В три раза дольше, чем известен край наш.
КОНХОБАР.
Послушай, Айфе начала войну,
Число врагов становится все больше,
Все крепче их удары в наши стены,
А ты сердиться вздумал на меня.
Едва заговорю, твой разум бьется,
Как ласточка, попавшаяся ветру.
За дверью на фоне голубого морского тумана появляется множество старых и молодых Королей, среди которых три Женщины, и две из них несут в руках сосуд с огнем, а третья время от времени бросает в огонь благовонные травы, чтобы он ярче горел.
Взгляни, за дверью славные мужи
Нас ждут: советники мои седые,
И короли из юных, и танцоры,
Арфисты тут, с которыми ты кутишь, -
И всех их единит одна тревога.
Ужели ты не подчинишься долгу
И не спасешь страну от жалкой доли?
И ты, и я всего лишь половинки -
Мне мощь твоя нужна и жар сердечный,
Тебе ж расчетливый мой разум нужен.
КУХУЛИН (подходит к двери).
О вы, возросшие в гнезде высоком,
Вы, ястребы, летавшие со мною,
Глядевшие на солнце, снова вместе
Мы можем полететь по воле ветра.
Король же требует повиновенья,
Я речи слушаю его с утра,
Но больше не могу. Скорей в конюшню -
Пусть колесницы запрягают быстро,
Не медля, шлите вестников к арфистам,
Найдем поляну где-нибудь в лесу
И спляшем там.
МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.
Дай клятву, Кухулин,
Хотим мы, чтоб на верность дал ты клятву.
КУХУЛИН.
На верность чтоб поклялся Конхобару?
КОРОЛИ.
Да! Да! Да! Да!
МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.
Дай клятву Конхобару.
КОНХОБАР.
Из них никто не хочет беспокойства
С тех пор, как стали жить они в достатке.
КУХУЛИН.