Женщина наконец рассмеялась:
- Хорошо, если тебя в полиции спрашивают о профессии и ты можешь, не мямля, ответить. Но женщине такого вопроса даже не задают. Женщина есть женщина, а дальнейшие подробности ни к чему.
- Действительно, дискриминация... Сделать морковный сок?
- Давайте лучше я сварю на ужин рис.
- Я сам. Мне сподручнее.
- До свадьбы все так говорят. Мужчин этого типа одурачить легче всего.
- Что-то я еще не почувствовал запаха приманки.
- Хочется приманочки?
Разговор принял рискованный характер. Отвесив семьсот граммов риса и всыпав в кастрюлю, я налил воды и стал тщательно промывать его руками. Сколько ни мою, вареный рис всегда пахнет у меня высевками. Может быть, потому, что старый.
- Неужели женщины всегда стремятся одурачить мужчину?
- Конечно, почти все женщины обманщицы.
- На меня еще никто не покушался... Но, может быть, стоит перечеркнуть прошлое и всё начать сначала.
- А хватит у вас уверенности в своих силах, чтобы начать всё сначала?
- Конечно хватит. С самого рождения я только и делаю, что перечеркиваю прошлое. Мою мать изнасиловал Тупой Кабан - так я был зачат.
Рассказывать этого не следовало. Но мне хотелось, чтобы она поняла: я не принадлежу к числу мужчин, кичащихся своими достоинствами. Я обыкновенный Крот и не гожусь для брачных афер, но зато и ничего плохого не замышляю. Однако, я капитан, в моих руках штурвал ковчега, направляющегося туда, где будет перечеркнуто прошлое и все начато сначала. Я могу сию же секунду поднять якорь. Что сказала бы женщина, узнав об этом? Назовет меня аферистом или выставит обтянутый юбкой зад, чтобы я шлепнул по нему?
- Помню, в детстве в нашем доме были раздвижные ставни, и в нише, куда они задвигались на день, свила гнездо птичка. Коричневая пичужка, похожая на маленькую ворону. Я не люблю птиц. По утрам кричат, клещи от них, а когда долго к ним приглядываешься, замечаешь, какие противные у них клюв и глаза. От этой птицы я просыпалась чуть свет и с досады стала на ночь оставлять в нише одну ставню. А чтобы птица не могла влететь, сделала совсем узкую щель. Потом забыла о гнезде и вспомнила, лишь когда лето уже кончилось, - из щели между ставней и нишей вдруг показалась головка высохшей мертвой птички. Через щель она получала от родителей пищу, но когда выросла, вылететь не смогла. Ужас, правда? Такова родительская любовь.
Я поставил на огонь тщательно промытый рис.
- Примерно раз в год я вижу страшный сон. Сон о насилии. Насильник - я, но тот, кого насилуют, тоже я.
- Как интересно. Что же за ребеночек родится от такого насилия? Какой-нибудь липкий ублюдочек, зареванный, потный и слюнявый.
- На тебя это не похоже. Не подходят тебе такие выражения.
- Ну и что из того? Вы, по-моему, не особенно и хотите, чтобы я выбирала выражения.
Воцарилось неловкое молчание. Почему разговор принял такой оборот?
- Представь себе, что сейчас, в эту самую секунду, сброшена ядерная бомба и на всей земле остались лишь мы вдвоем.
- С вами будет то же, что с тем птенцом из ниши.
- Но у птенца-то были родители. А где они у нас?
- Откуда мне знать. Родители птенца - это просто клювы, приносящие еду.
Наш разговор напоминал движение крота, который роет ход, полагаясь лишь на осязание. Или осторожный танец на скользком паркете. И все-таки это был танец. Настроение у меня было удивительно приподнятым.
Мне хотелось, чтобы мы вдвоем приняли решение, следует ли нам перечеркнуть прошлое и всё начать сначала, то есть должен ли я взорвать динамит.
- Но все-таки мы отличаемся от птенцов. Нас двое... Слышишь, вода в кастрюле с рисом уже закипела...
- Человек, который сейчас живет недостойно, не сможет жить достойно, даже всё начав сначала.
- Показать тебе карту? Стереоскопическую карту? Это цветная фотография, выполненная с помощью аэрофотосъемки. Затвор автоматически опускался каждые десять секунд, как это обычно делается при топографических съемках. Изменяя величину угла, снимают три четверти рельефа, и поэтому, когда располагаешь фотографии по порядку и надеваешь стереоскопические очки, перед тобой возникает объемное изображение местности. Различаешь не только каждый дом, но и передвигающихся людей, машины, даже трещины на асфальте. Не удивляйся. Полное впечатление, что сам находишься там. Телебашни, опоры высоковольтных линий словно впиваются тебе прямо в глаза.
- Стереокарта, юпкетчер - до чего же ты любишь всякие шарлатанские штучки.
- Думаешь, я тебя обманываю? Сначала посмотри. А уж потом ругай меня...
Карта и очки вместе с фотоаппаратом и другими моими сокровищами лежали на полке над унитазом. Раздвижные стеклянные дверцы на роликах не предохраняли от влаги, поэтому вся она была плотно прикрыта листом резины, и было не так просто что-либо достать или положить. Я снял ботинки - край унитаза очень скользкий, а кроме того, мне всегда нравилось касаться камней босыми ногами, и обычно я хожу босиком. К тому же левое колено, которое я повредил на крыше универмага, еще не зажило.
- Представь, что перед тобой положили бриллиант диаметром миллиметр и стеклянный шар диаметром в метр, - что ты выберешь?
Боюсь, никакого удовольствия она не получит. Может быть, раз уж я полез за картой, достать заодно и камеру, пофотографировать - так давно этим не занимался.
- Если перечеркивать прошлое, я бы выбрал стеклянный шар. Я люблю работать руками. И при этом всегда повторяю: "Человек не обезьяна, человек не обезьяна..." Почему-то это доставляет мне удовольствие. Жить стоит не ради того, чтобы вещи погребли тебя под собой, а чтобы чувствовать, как исполняются твои желания. Человек не обезьяна, человек не обезьяна... Движения человеческих пальцев - штука удивительно тонкая.
- Как-то по телевизору показывали соревнование между человеком и шимпанзе - кто быстрее вденет нитку в иголку, кто, ты думаешь, победил?
- Конечно человек, ведь...
- Ничего подобного, победил шимпанзе.
- Не может быть, никогда бы не поверил.
- Причем, в два раза быстрее.
Я поскользнулся, и левая нога попала в сливное отверстие унитаза. Та самая нога со шрамом, оставшимся от цепи, на которую меня когда-то посадил Тупой Кабан. Пытаясь сохранить равновесие, я случайно ухватился за рычаг для спуска воды. Раздался могучий рев потока, устремившегося вниз по бесконечной трубе. Неведомая сила, точно тисками зажав ногу, превратившуюся в затычку, неудержимо тянула ее вниз. Чем больше я дергался, тем сильнее ногу всасывало внутрь, уже и икра оказалась в трубе.
Вскочив на ноги, женщина замерла:
- Что случилось?
- Глупейшая история. Такое со мной стряслось впервые.
Я мог лишь слегка пошевелить пальцами. Спина взмокла. В этой трубе, наверное, полно микробов.
19. "Воздух, ты живой?"
Женщина затаила дыхание. Она облизнула нижнюю губу и уже готова была рассмеяться, но нет - лоб остался нахмуренным. Она замерла в неподвижности, не зная, пугаться ей или хохотать. Ничего удивительного. Меня самого охватил такой страх, что даже засосало под ложечкой, но в то же время я с трудом сдерживал смех.
- Неприятная история...
- Не вынимается?
- Даже двинуть не могу.
- Может, устроиться как-то поудобнее?
- Хорошо бы... Надо постараться, чтобы тяжесть тела не падала только на втянутую в унитаз ногу.
В таких случаях чем больше нервничаешь, тем хуже. Нужно сохранять спокойствие и не расходовать попусту силы на бессмысленную суету, - в общем, главное - не терять присутствия духа. Чтобы тяжесть тела равномерно падала на обе ноги, я попытался выпрямиться и зажать коленями край унитаза. У меня было ощущение, словно одна нога обута в ботинок-унитаз. Тяжесть тела распределить поровну удалось, но в такой позе долго не пробудешь. Колени оказались неестественно вывернутыми. Нельзя ли придумать что-нибудь получше? Самое удобное положение - согнуть колени под прямым углом и усесться, как на стуле. Но нет главного - на что сесть. Нужна подставка подходящей высоты. Но чтобы сделать ее, повторив форму унитаза, потребуется немало времени и определенное мастерство. Женщине это не под силу. Может, попросить того шимпанзе, вдевающего нитку в иголку быстрее человека?
Напрягая память, я попытался мысленно представить соединение суставов и мышц. Женщина настороженно наблюдала за мной. Наверное, она опасалась новых неприятностей.
- В таких случаях звонят обычно по сто девятнадцать.
- Послушай, ты же когда-то служил в пожарной команде, у тебя нет их телефона?
- Тебе, наверное, приходилось слышать, какие дают советы, когда человек не может снять с пальца кольцо?
- При чем тут кольцо?
- Обязательно дадут ценные указания: подними руку вверх, выше сердца, послюни палец, намыль его. Но поднять ногу вверх я не могу, а если намылю, результат будет прямо противоположный.
- Ты говорил, что у тебя есть пила.
- Ну есть.
- Штука, которая лежит на столе наверху, это электропила?
- Брось шутить, нужно уметь пользоваться ею, просто так ничего не выйдет. Одно неловкое движение - и ноги как не бывало.
- Хорошо бы вытащить твою ногу до того, как мне понадобится...
- Ты же только что ходила.
- Да ничего, я, в общем-то, могу сделать это где угодно.
Ощущение, точно щиколотку придавило тяжеленной гирей. Мысли смешались. Будто оборвалась нить слишком туго смотанного клубка.
- Помоги мне. Я все-таки хочу попытаться вытащить ногу. Чем дольше она там пробудет, тем сильнее отечет, а уж тогда ее ни за что не освободить.
Женщина наклонилась над унитазом. Без всякого стеснения она обняла меня за плечи и прижалась всем телом. Ее волосы пахли сухой травой. Если бы не комизм положения, в котором я оказался, происшедшее могло бы полностью перевернуть всю мою жизнь. Но отказываться от надежды не следовало. А вдруг она будет обнимать меня и после того, как удастся освободить ногу? Сжав ее локти, я выпрямился. Но изменилась лишь поза женщины. Плечи дернулись книзу, она стала клониться вперед и, схватившись за мое колено, упала. Я чуть не закричал от боли. Из нашей попытки ничего не вышло, и лишь близость женщины не давала мне впасть в отчаяние.
- Ничего не выйдет, ведь в трубе вакуум.
- Сколько времени занимает дорога до конторы "отряда повстанцев" и обратно?
- В один конец минут десять.
- Если им удалось быстро договориться, то они должны вот-вот вернуться.
- Договориться не так-то просто, ведь речь идет о трупе. Мне бы хотелось вытащить ногу до их прихода.
- Хорошо бы они вызвали нас по рации. Может, по дороге они заехали куда-нибудь выпить, тогда долго еще не вернутся. Из забегаловки их силой не вытащишь.
- А труп бросили в машине?
- Верно, это было бы рискованно...
Женщина вернулась к лестнице и села на вторую ступеньку снизу. Она отошла буквально на шаг, но теперь дотянуться до нее рукой я уже не мог. Меня охватила тоска: неужели все это было на самом деле - и надежды, и интимность?
- Когда пробка из бутылки с вином не вынимается, всегда становишься в тупик, не зная, что делать.
- Может, чего-нибудь хочется, скажи.
- Нет, ничего не хочется.
- Больно?
- Чешется и щекотно. И онемела.
Некоторое время женщина смотрела вверх, что-то соображая.
- В трубе вакуум, да? Внизу клапан, правильно? Если его открыть, давление станет нормальным, верно?
- Возможно. Я не проверял, но думаю, что в унитазе использована разность уровней грунтовых вод. То есть непосредственным клапаном, создающим внутреннее давление, является сама вода, где-то существует рычаг, перекрывающий ее, который действует по принципу водяного колеса.
- Пойду посмотрю. - Женщина вскочила, точно сорвавшаяся пружина. Сил у нее немного, но зато она легкая, поэтому и может двигаться так стремительно. - Объясни дорогу.
- Объяснил бы, да сам не знаю. Туда попасть никак нельзя.
- Это странно: кто-то ведь проникал туда, чтобы чинить трубу, значит, дорога должна быть.
- Я тоже так думал и собирался как следует все разузнать, но вот видишь...
- Может, ход заделали?
- Не похоже. Я уж думаю, а вдруг какой-то предприниматель, пользуясь неизвестным мне штреком, беспрепятственно проникал в нижние пласты. Борьба за каменоломню была отчаянная, и штольни переплетались, как паутина, это все время приводило к обвалам... Давай попробуем посмотреть план. Когда я поскользнулся, вместе с фотографиями упал и альбом. Подними, пожалуйста.
Женщина неохотно спустилась с лестницы.
- Чуднó все это, никак не пойму. Чтобы можно было пользоваться унитазом наверху, все должно быть как следует сделано внизу. Работы наверху и внизу не могли вестись безо всякой связи между собой.
Остановившись на некотором расстоянии от меня и не приблизившись больше ни на шаг, женщина протянула альбом и поспешно отдернула руку. Каким жалким я, должно быть, ей казался! Конечно, такая нелепая оплошность достойна не сочувствия, а, скорее, презрения.
- Смотри, здесь, в центре плана, машинный трюм...
- Бессмысленно, я в этом ничего не понимаю. Вид у тебя плохой, - может, принести чего-нибудь?
- Я бы, пожалуй, принял аспиринчику. Принеси, пожалуйста. Аптечка должна быть под диваном, зеленая картонная коробка, круглая такая...
Женщина пошла за аспирином, а я стал перелистывать альбом, выискивая места в каменоломне, которые еще не были мной обследованы. Совершенно неизученным остался шурф, куда не вели ни подъемник, ни лестница, не успел я исследовать и глубокую подземную речку. Проникать туда было небезопасно, а кроме того, и шурф, и речка находились за границей того района, который я предполагал перекрыть взрывом. Если провести там тщательную разведку, то, может быть, удалось бы обнаружить ход в помещение, находящееся под унитазом. Я никак не мог сосредоточиться, колени ныли, неожиданно бок пронзила боль.
- Одной таблетки достаточно?
- Давай три. Обычно дозу определяют по возрасту, на самом же деле она зависит от веса.
- Хочешь, я тебя сфотографирую?
- Зачем?
- Человек, посаженный в горшок, как дерево. Интересно иметь такую карточку на память. Я подумала вот о чем: если меня всерьез призовут перечеркнуть прошлое и всё начать сначала, может быть, мне стоит забросить профессию женщины и заняться фотографией?
- Тогда уже будет поздно. Это сегодня, в век рекламы, когда жизнь бьет ключом, фотография может стать выгодным занятием, причем не обязательно быть мастером, достаточно просто иметь коммерческую жилку.
- Как это все-таки ужасно! Сколько времени ты сможешь выдержать?
- Черт возьми, колено болит невыносимо. А икра просто отваливается. Кровь не циркулирует. Если начнут отмирать ткани, еще, чего доброго, придется ампутировать, как при обморожении. Болеутоляющие и антибиотики, конечно, дадут временное облегчение, но боюсь, что в лучшем случае я выдержу дней пять, не больше.
- Еще вопрос, как справлять нужду...
- Важнее другое - как спать. Интересно, сколько времени мне удастся сохранять сознание...
- Вот пытка!
- И сколько бы ни пытали, мне не в чем сознаваться...
- Как важно иметь возможность свободно передвигаться!
- Еще как важно. Человек не растение.
- Но разве ты не довольствовался путешествием по карте?
- Это совсем другое дело. Человек не может летать. А тут - летаешь. Вот что такое путешествовать с помощью аэрофотоснимков...
- Смотрю я на тебя, и тоска берет. Жить в таком месте все равно что умереть, разницы никакой.
- Сильно ошибаешься. Иметь возможность сделать даже два-три шага - не то, что быть намертво прикованным к одному месту. Не иметь возможности дойти до туалета очень печально, но кто станет печалиться оттого, что не в состоянии дойти до Южного полюса?
- Но ты же не способен сделать ни шагу.
- Что-нибудь придумаем. Эта дурацкая история не может продолжаться вечно, как ты считаешь?
- Будь это не нога, а воздушный шарик, он бы со временем выпустил воздух...
- А что касается свободы, то ее каждый находит сам. Здесь, в каменоломне, я свободен.
- Ты закончил университет?
- Нет, ушел из колледжа.
- Иногда ты говоришь, как образованный человек. И книг у тебя много.
- Люблю читать. Беру их в библиотеке. Но больше всего мне нравится работать руками. Мне, например, ничего не стоит починить замок на чемодане.
- Может, принести тебе книжку почитать?
В уголках губ появилась чуть заметная, словно занесенная ветром улыбка. Издевается она надо мной, что ли?
- Даже больной раком, которому точно известно, что он скоро умрет, хочет жить, пока не наступит смерть. Ведь жизнь - это и есть ожидание смерти.
- Может, я ошибаюсь, но ты не кажешься мне таким уж счастливым. Корабль и вправду хорош, но все-таки...
- Главное - жить.
- Чудной ты. Будто ждешь не дождешься войны.
- Ты слышала о коллективном самоубийстве китов?
- Слышала, но мало что знаю об этом.
- Киты очень умные. Но вдруг, точно потеряв разум, мчатся к берегу и всем стадом выбрасываются на отмель. И сколько ни пытаются вернуть их в море, ничего не получается. Наглотавшись воздуха, они погибают.
- Наверное, что-то их гонит?
- Китов могут напугать касатки или акулы. Но подобное наблюдается и в районах, где нет акул, а касатки, принадлежащие к отряду китов, тоже иногда совершают коллективное самоубийство. Ученые долго ломали голову над этой проблемой и в конце концов выдвинули интересную гипотезу. Не может ли быть, что киты бегут из воды, боясь утонуть?..
- Как же так, ведь киты всегда жили в море.
- Но они не рыбы. В давние времена они были млекопитающими, которые жили на земле и дышали легкими.
- Что же это, возврат к предкам?
- Странно, похоже на то, что происходит с муравьями: когда у них начинают зудеть ножки, они строят гнездо. И киты, утратив способность всплывать, задыхаются. Может быть, это какая-то инфекционная болезнь. Заболев ею, киты начинают бояться воды, это как бешенство.
- Может, с китами такое и случается, - пробормотала женщина, потирая шею. - По правде говоря, я больше всего боюсь рака. Он страшнее бомбы, которая взорвется неведомо когда.
- Ты начинаешь заболевать китовой болезнью, - попытался я возразить, но чувствовал себя неуверенно, как червяк, старающийся спрятаться в норе. Если женщина не вдохнет в меня силы, я не наберусь мужества отпраздновать отплытие.
- Я не могу без неба, - сказала она.
- В каком смысле?
- У меня есть заклинание, с которым я обращаюсь к природе. Когда я смотрю на небо, воздух кажется мне живым существом. А ветви деревьев напоминают кровеносные сосуды. Не только формой - углекислый газ они превращают в кислород, поглощают азот, осуществляют обмен веществ... Изменение направления ветра и атмосферного давления - движение мышц воздуха, корни травы и деревьев - руки и ноги. Обитающие на земле животные - кровяные тельца, вирусы, микробы...
- А люди?
- Паразиты, наверное.
- Нечто вроде раковой опухоли.