Счево это ты, глупая моя Маунтин, вздумала послать мне акридитиф на свои дурацкие праценты, выплачиваемые к рождеству? Мне твои 7 фунтов 10 шиллингов не нужны, и я порвал твой окредитиф на тысячу кусочков. Денег у меня много. Но все равно, я тебе очень презнателен. Поцелуй Фанни за твоего любящего
Гарри".
Приписка почерком госпожи Эсмонд:
"Эта записка, которую по моему желанию Маунтин мне показала, доказывает, что у нее доброе сердце и что она хотела выразить свою благодарность нашей семье, отдав свой полугодовой доход (3% годовых от 500 ф. ст.) моему сыну. Поэтому я лишь слегка пожурила ее за то, что она посмела послать деньги мистеру Эсмонду-Уорингтону без ведома его матери. Записка Маунтин написана не так грамотно, как письмо ко мне.
Не забыть. Написать преп. м-ру Сэмпсону о своем желании узнать, какие богосл. книги он читает с Г. Рекомендовать Лоу, Бакстера, Дрелинкорта. Попросить Гарри заняться с м-ром С. катехизисом, в котором он всегда был нетверд. Со следующим кораблем послать персиков (3), табака 25 ф. и окорока для м-ра С.".
Мать виргинцев и ее сыновья давно уже ушли в лучший мир. Так как же мы можем объяснить тот факт, что из двух писем, посланных в одном конверте и с одной почтой, первое написано грамотно, а во втором попадаются кое-какие орфографические ошибки? Может быть, Гарри отыскал какого-нибудь чудесного учителя, подобного существующим в наши счастливые времена, который научил его писать грамотно за шесть уроков? Я же, внимательно изучив оба письма, пришел к следующему выводу: письмо Э 1, в котором имеется одна грамматическая погрешность ("о добрых друзьях, которые я нашел и которых меня приютили"), по-видимому, переписывалось с черновика, возможно, проверенного секретарем или приятелем. Более безыскусственное сочинение за Э 2 не было отдано ученому, подготовившему Э 1 для материнского ока, после чего мистер Уорингтон по рассеянности поменял местами "которые" и "которых". Кто знает, что его отвлекло? Гарри мог заглядеться в окно на хорошенькую модисточку, на лужайке мог начать отплясывать ученый медведь под волынку и бубен, к его окну мог подъехать жокей, чтобы показать ему лошадь. Выпадают дни, когда на любого из нас находит противуграмматический стих и мы делаем ошибки. И, наконец, предположим, что Гарри просто не хотел щеголять перед миссис Маунтин столь элегантным правописанием, как перед госпожой своей матушкой - так какое до этого дело нынешнему летописцу, нынешнему веку, нынешнему читателю? А если вы возразите, что мистер Уорингтон в вышеприведенном послании к матери выказал в отношении этой почтенной особы немалое лицемерие и немалую сдержанность, то, милые молодые люди, вы в ваше время, не сомневаюсь, написали не одно и не два чинных письма папеньке, и маменьке, в которых описывали отнюдь не все события вашей жизни - или же описывали их в свете, наиболее для себя благоприятном... Да и вы, милые старички, и вы в ваше время тоже были не намного откровеннее. Между мной и моим сыном Джеки не может не быть некоторой дистанции. Между нами должна существовать малая толика почтительного, дружеского, добродетельного лицемерия. Я вовсе не хочу, чтобы он обходился со мной как с равным, возражал мне, располагался в моем кресле, первым читал газету за завтраком, звал к обеду неограниченное число приятелей, когда я приглашаю своих друзей, и так далее. А там, где нет равенства, без лицемерия не обойтись. Оставайтесь по-прежнему слепы к моим недостаткам, сидите тихо, как мышки, когда я засыпаю после обеда, смейтесь моим старым шуткам, восхищайтесь моими изречениями, удивляйтесь наглости беспардонных критиков, будьте милыми, послушными притворщиками, дети мои! Я - король в своем замке. Так пусть же все мои придворные почтительно пятятся передо мной. Это не их обычная манера ходить, я знаю, но зато она достойна, приличествует их положению, скромна и весьма мне приятна. Вдали от меня пусть они ведут себя... да нет, они и ведут себя, как хотят. Пусть они прыгают, скачут, танцуют, бегают, кувыркаются и дрыгают ногами, как душе угодно, когда не находятся в моем августейшем присутствии. А посему, юные мои друзья, не удивляйтесь, если ваша маменька или тетушка негодующе воскликнет: "Мистер Уорингтон вел себя очень безнравственно и неприлично, посылая своей милой мамочке притвора" скромные письма, когда на самом деле он занимался всякими проказами и шалостями!" - но сделайте книксен и скажите: "Да, милая бабушка (или тетенька, смотря не тому, с кем вы будете беседовать), он поступал очень дурно, и, наверное, вы, когда были молоды, нисколько не веселились". Разумеется, она не веселилась! И солнце не вставало по утрам, и бутоны не распускались, и кровь не играла, и скрипки не пели в ее весенние дни. Eh, Babette! Mon lait de poule et mon bonnet de nuit! {Эй, Бабетта! Подай мне гоголь-моголь и ночной колпак! (франц.).} Эй, Бетти! Мою овсянку и ночные туфли! А вы идите, резвые малютки! И танцуйте, и весело ужинайте пирогами и пивом!
^TГлава XXXI ^U
Медведь и поводырь
Наши великодушные читатели знают, что на самом деле произошло между Гарри Уорингтоном и злополучной Катариной, однако в Танбридже немало старых дам считало, будто виргинец в распущенности не уступит ни одному из самых знатных великосветских молодых повес, и меньше всех верила в невинность своего племянника госпожа де Бернштейн. Старуха была твердо убеждена, что Гарри ведет не только веселую, но и беспутную жизнь, и вера эта порождалась тайным желанием, чтобы он оказался не лучше своих ближних. Она была рада, что ее племянник усердно соблюдает устав ее монастыря. Сплетня о ловласовских похождениях мистера Уорингтона доставляли ей немалое удовольствие. Мы уже знаем, при каких обстоятельствах Гарри раза два развлекал танбриджское общество чаем и музыкой, и он был так галантен и любезен с дамами (притом с дамами куда более красивыми и добродетельными, чем бедyяжка Катарина), что госпожу Бернштейн совсем перестала тревожить глупенькая любовная интрижка, завязавшаяся в Каслвуде, и она больше уже не следила за леди Марией c прежней бдительностью. Некоторые люди - и особенно люди преклонных лет - слишком эгоистичны, чтобы долго заниматься делами ближних. Баронессе нужно было думать о козырях, об обедах, о ревматических болях, и ее подозрения, касавшиеся Марии и Гарри, еще недавно столь сильные, теперь понемногу рассеивались, и она почти прекратила наблюдение за этой парой. Быть может, баронесса думала, что опасность миновала, быть может, это перестало ее заботить, а может быть, коварная Мария своей кроткой покорностью совсем улестила, успокоила и сбила с толку старого дракона, под охрану которого она была отдана. В возрасте Марии - о нет, даже еще раньше девицы постигают все тонкости лукавства, а в возрасте госпожи Бернштейн драконы несколько утрачивают былую свирепость и бдительность. У них уже нет прежней быстроты, их старые зубы могли и выпасть, а старые глаза требуют больше сна, чем в те дни, когда драконы эти были наиболее стремительны, ядовиты и опасны. Я, со своей стороны, знаю кое-каких драконш, de par le monde {Кое-где (франц.).}, и, вспоминая теперь, какими они были прежде, я восхищаюсь умиротворяющим влиянием, которое оказали годы на былых губителей мужчин и женщин. Неуязвимая чешуя стала такой мягкой, что любой рыцарь, с умеренным искусством владеющий копьем, сумеет пронзить ее, когти, некогда способные вырвать тысячу глаз, теперь лишь бессильно скользят, - почти не царапая кожу, а языки мечут из-за беззубых десен яд неприятный, но уже не смертельный. Взгляните, как волочат они свои утомленные хвосты, с каким трудом уползают в пещеру на ночь. О, как мало могут они теперь вредить! Их злокозненность - какой безобидной она стала] До чего переменились они с тех далеких дней, когда их глаза брызгали жестоким пламенем, языки источали яд, дыхание испепеляло репутации и они пожирали каждый день не менее одной жертвы!
Если доброе окхерстское семейство не устояло против представленных ему свидетельств дурного поведения Гарри, так почему же госпожа Бернштейн, которая за свою долгую жизнь повидала куда больше зла, чем все члены окхерстской семьи, вместе взятые, почему она должна была оказаться более недоверчивой? Разумеется, любая старуха из кружка ее милости свято верила всем историям о распущенности мистера Гарри Уорингтона и готова была столь же свято поверить каждой новой сплетне. Когда малютка танцовщица в конце концов уехала в Лондон, она поступила так только потому, что бессердечный Гарри ее покинул. А покинул он ее ради... тут с уверенностью называлось имя - но чье же? Любое из десятка имен, которые в подобных случаях имело обыкновение сообщать шепотом общество на Танбриджских водах, где собирались люди всех рангов и положений, дамы большого света, дамы с репутацией, дамы с сомнительной репутацией, добродетельные и недобродетельные - все они смешивались в одном курзале, танцевали под одни скрипки, пили у источников из одних и тех же стаканов и равно искали здесь здоровья, общества или развлечений. В прошлом веке наши предки, и самые веселые, и самые чопорные, имели обыкновение встречаться на полудюжине курортов, вроде того, где происходили описываемые события, и танцевали, проказничали, играли в азартные игры и пили в Эпсоме, Бате, Танбридже, Харрогете, как теперь в Гамбурге и Бадене.
Таким образом, скверная репутация Гарри чрезвычайно утешала его тетушку, и страсть юноши к леди Марии больше ее не 6ecnjKonna. Настолько не беспокоила, что госпожа Бернштейн, услышав, что капеллан приехал, чтобы сопровождать ее милость на обратном пути домой, не пожелала расстаться с племянницей. Баронессе было приятнее держать леди Марию при себе, беседовать с ней о шалостях ее повесы-кузена, шептать ей, что мальчики остаются мальчиками, рассказывать Марии о своем намерении подыскать для Гарри жену девушку, подходящую ему по возрасту... девушку, подходящую ему по состоянию, и бедная Мария должна была переносить это со всем терпением, на какое у нее хватало сил.
В прошлом веке жил некий французский герцог и маркиз, который равно отличался в Европе и в Америке и облагодетельствовал потомков изысканными мемуарами, заглядывать в которые прелестным читательницам отнюдь не следует. Сыграв роль Дон-Жуана в своей стране, в нашей и в иных частях Европы, он любезно записал имена многих придворных красавиц, не устоявших перед его чарами, - как, наверное, приятно читать это внукам и правнукам тех знатных особ, в обществе которых вращался наш блистательный вельможа, и обнаруживать, что остроумные писания господина герцога украшены именами их бабушек и прабабушек, о чьих проступках не счел нужным умолчать откровенный автор, в них повинный.
Во время своих странствований этот вельможа посетил Северную Америку, и, как было у него в обычае, незамедлительно поспешил влюбиться. И довольно любопытно сравнить элегантную утонченность европейского общества, где, если верить его светлости, ему достаточно было только повести осаду красавицы, чтобы она тотчас сдалась, с простотой жизни и обычаев обитателей колоний, где европейскому волоките не удалось, по-видимому, одержать ни единой победы. Если бы дело обстояло иначе, он, несомненно, не преминул бы перечислить свои успехи в Пенсильвании и Новой Англии, как перечислил победы над своими соотечественницами и нашими. Путешественники, знакомившиеся с Америкой, достаточно громко вопиют о грубых и варварских заокеанских манерах, так позвольте же автору этой хроники смиренно засвидетельствовать, что, по его опыту, американские джентльмены обычно скромны в своих речах, а женщины там, насколько ему известно, чисты и целомудренны.
Мы уже говорили, что Гарри Уорингтон привез с собой в отчий край и свою скромность, и хотя он не мог не слушать вольных разговоров великосветских бездельников, в чьем обществе проводил время, сам он среди их несдержанной болтовни хранил молчание, никогда не позволял себе double entendre {Двусмысленности (франц.).} с женщинами, не одерживал никаких побед и не хвастал ими, а когда выслушивал повесть о чужих победах, смущался и чувствовал большую неловкость.
Мистер Сэмпсон подметил эту юношескую застенчивость еще в Каслвуде, так как мистер Уорингтон терялся и краснел, когда мистер Уилл принимался рассказывать свои любимые историйки. В конце концов милорд сурово отчитал брата, попросив его приберечь свои шуточки для стола придворных чинов в Кенсингтоне и не докучать ими кузену. Потому-то капеллан с такой настойчивостью попросил о Reverentia pueris {Уважении к юности (лат.).} своего соседа за столом в "Белом Коне", когда туда явился Гарри. Сам же мистер Сэмпсон, хотя у него и не хватало силы воли вести праведную жизнь, во всяком случае, был настолько порядочен, что не смущал своим цинизмом простодушных юношей.
Капеллан был очень тронут тем, что Гарри вернул ему лошадь, и почувствовал к юному виргинцу искреннее расположение.
- Видите ли, сэр, - объяснял он, - я живу в мире и должен поступать, как поступают все. Мне живется не очень-то легко, мистер Уорингтон, и я не моту быть щепетильнее тех, с кем имею дело. Video meliora, deteriora sequor {Вижу лучшее, но следую худшему (лат.).}, как мы говаривали в колледже. У женя есть сестричка, - она учится в пансионе неподалеку отсюда, - и раз я слежу за своим языком, когда разговариваю с моей маленькой Пэтти, и от других требую того же, то должен сделать столько же и для вас.
Капеллан не скупился на похвалы Гарри в беседах с его тетушкой, старой баронессой. Ей доставляло удовольствие слушать, как хвалят ее племянника. Она отдавала ему всю любовь, на какую была способна; ей нравилось его общество, его красота, его мужественные манеры, краска застенчивости, так легко заливавшая его щеки,. нравились его ясные глаза, его юношеский басок. Его здравый смысл и простодушие постоянно развлекали ее. Будь он умен, учен или остроумен - будь он не таким, каким он был, - он давно ей надоел бы.
- Нам надо подыскать ему хорошую жену, капеллан, - сказала она как-то. - У меня есть для него кое-кто на примете. Мы должны помочь ему утвердиться здесь, - ведь теперь ему будет непереносимо вернуться к своим дикарям, да он уже и не сумеет ужиться с этой методисточкой, его матушкой.
Тема эта также очень занимала мистера Сэмпсона, у которого тоже была на примете жена для Гарри. Вероятно, в Каслвуде у него были еще разговоры с милордом, который, как мы слышали, выразил намерение наградить своего капеллана хорошим приходом или еще чем-нибудь стиль же доходным, если бы тому удалось споспешествовать желаниям его сиятельства касательно замужества леди Марии. Сэмпсон был готов всеми силами помочь этой благородной девице, озабоченной поисками мужа, и теперь он старался разобраться, как обстоят дела, чтобы в нужную минуту пустить в ход свое влияние.
Сэмпсон был очень приятным собеседником, и уже через несколько часов они с молодым виргинцем сошлись очень коротко. Священник был наделен веселым характером, прекрасным аппетитом и добродушием, же отличался большой разборчивостью и чуждался ханжеских душеспасительных нравоучений, но при этом тщательно избегал легкомысленных и вольных разговоров, которые могли быть неприятны его молодому другу, - возможно, он совестился посвящать своего ученика в тайны, им самим, увы, слишком хорошо постигнутые, и он ограничивался, так сказать, второстепенными секретами. Для Гарри Сэмпсон был только веселым, находчивым и неутомимым товарищем в развлечениях, всегда готовым принять участие в пирушке, в любом состязании, в петушиных боях, в карточной игре или верховой прогулке, но его речи были пристойны, и он старался доставить удовольствие молодому виргинцу, а не свести его с пути истинного. И в этом капеллан преуспевал: он обладал не только природным умом, то и плотским жизнелюбием, а также не только богатым опытом в лизоблюдстве, но и истинным призванием к этому занятию, которым он снискивал себе хлеб насущный с ранней юности - с тех самых пор, как он был принят в колледж служителем и начал изыскивать способы преуспеть. Когда мы выше заметили, что блюдолизы теперь перевелись, это была лишь саркастическая шутка. Без сомнения, и ныне множество людей следует призванию Сэмпсона более того, родители отсылают маленьких мальчиков в пансионы с соответствующими наставлениями, и там они в самом нежном возрасте начинают обучаться лизоблюдству. Только лесть теперь стала не столь явной, как сто лет назад. У молодых людей и у старых есть свои прихлебатели и льстецы, во они держатся с фамильярностью равных, занимают деньги, блюда лижут, только когда этого никто не видит, и разгуливают под руку с великим человеком, называя его просто по имени, без всяких титулов. В те добрые старые времена, когда Гарри Уорингтон впервые посетил Европу, прихлебатель не позволял себе ни малейшей фамильярности, открыто пресмыкался перед своим патроном, именуя его так в разговорах с другими людьми, выполнял его поручения - любые, какие только могли прийти патрону на ум, - называл его "сэр", садился в его присутствии, только когда его приглашали сесть, и льстил ему ex officio {По долгу службы (лат.).}. Мистер Сэмпсон, нисколько не стыдясь, именовал Гарри своим молодым патроном - юным виргинским вельможей, которого поручил его заботам другой его благородный патрон, граф Каслвуд. Он гордился тем, что может появляться на людях вместе с Гарри в качестве его смиренного служителя, рассказывал про него сотрапезникам за табльдотом, отдавал распоряжения поставщикам Гарри, от которых, будем надеяться, ему перепадала некоторая толика в благодарность за рекомендацию, и вообще исполнял обязанности адъютанта - как исполнял бы некоторые другие, буде наш юный джентльмен потребовал бы их от услужливого священника, который уже столько раз с величайшей радостью играл роль ami du prince {Друга принца (франц.).} при многих молодых вельможах. Приходится сознаться, что далеко не все знакомства, которые завел мистер Уорингтон со времени своего прибытия в Англию, были очень удачными.
- Какую репутацию создали вам здесь, сэр! - сообщил мистер Сэмпсон своему патрону, вернувшись из кофейни. - Мосье де Ришелье - ничто в сравнении с вами!
- При чем тут мосье де Ришелье? Я в жизни не бывал на Минорке, - заявил бесхитростный Гарри, ничего не знавший о победах, которыми этот французский герцог прославился у себя на родине.
Мистер Сэмпсон рассеял его недоумение. Хорошенькая вдовушка миссис Пэтчем, только что приехавшая на воды, без всякого сомнения, потеряла голову из-за мистера Уорингтона: ее вчерашнее поведение в курзале - верное тому доказательство. Ну, а про миссис Хупер известно всем - олдермен увез свою супругу в Лондон только по этой причине. В Танбридже ни о чем другом не говорят.
- Кто это выдумал? - вскричал Гарри в негодовании. - Дайте мне встретиться с этим негодяем, и я его обличу!
- Ну, я побоялся бы указать вам его, - со смехом ответил мистер Сэмпсон. - Ему, наверное, не поздоровилось бы.
- Какая гнусность - чернить так репутацию женщин... да и мужчин тоже, продолжал мистер Уорингтон, в бешенстве расхаживая по комнате.