Саша Сеславин, несмотря на свою внешнюю привлекательность, не слишком стремился отвечать на лукавые взгляды грудастых миловидных торговок. Так же скромно вел он себя и во время разрешенных начальством прогулок по городу, особенно в Летнем саду, где, сопровождаемые гувернантками, прохаживались между мраморных Диан и Аполлонов изящные мадемуазели в шляпках, с кисейными шарфиками вокруг стройной шейки.
Главное, что его занимало, это успешное проявление своих знаний на полугодовом генеральном экзамене.
– Ну что ж, Александр Сеславин, – заключил после очередного испытания директор Мелиссино, держа перед собой отчет об успеваемости своих подопечных, – аттестуешься ты как кадет поведения хорошего, понятлив и к наукам прилежен. А именно: добился следующих успехов – "российскую грамматику читает, арифметику знает, историю и географию продолжает, французский и немецкий… гм… слабо! Теперь "чистое письмо… по-русски, французски и немецки… посредственно". Ну, дальше: "рисовать – рисует, танцевать – танцует". Недурно, однако старшего своего брата Петра по учению не догоняешь. Прошлый год за успехи в учении он произведен в сержанты. А на будущий год вознамериваемся мы произвесть его штык-юнкером в конную артиллерию. Старайся, кадет, догоняй брата.
III
Конноартиллерийские роты вызывали интерес не только у военных, но возбуждали внимание всей столицы. Начальник артиллерии, генерал-фельдцейхмейстер князь Платон Александрович Зубов показывал двору свои заботы о русской артиллерии. Мелиссино тоже хлопотал о ней, придумывая для офицеров особенно яркий и красивый мундир. Конная артиллерия стала модным войском и петербургский beau mond съезжался любоваться на образцовый кадетский строй. В конную артиллерию назначались офицеры, имевшие прямые заслуги и репутацию отличных мастеров своего дела, георгиевские кавалеры, ну и люди с особой протекцией, а также, по-просту говоря, красавцы.
Сеславиным природа не отказала в привлекательной внешности, протекция же их была самого высокого уровня: их знал (через своего старого гатчинского офицера) сам цесаревич. А после смерти императрицы нетерпимый к другим, Павел превратился в их покровителя. Братья Сеславины искренне радовались, когда увидели через год брата Петрушу в щегольском красном мундире с черными лацканами, с золотым аксельбантом, в шляпе с белым плюмажем. И хотя сменивший на престоле свою нелюбимую мать император Павел доводил армию до изнеможения шагистикой и фрунтом, артиллерии он благоволил. При нем заменили громоздкие екатерининские пушки более совершенными орудиями, легче и поворотливее прежних.
И тут счастье братьев Сеславиных особым образом воплотилось в милостивую склонность императора Павла.
Однажды февральским солнечным днем кадеты играли на дворе в снежки. Более старшие катались позади корпуса на коньках. Офицеры разъехались по домам обедать. Внезапно часовой у ворот вскинул ружье "на караул".
В воротах показались всадники. Впереди ехал полковник маленького роста в высоких ботфортах и треуголке, сдвинутой к самому носу. Этот короткий нос с вывернутыми ноздрями и водянистый, бешено-требовательный взгляд знал в Петербурге каждый.
Фельдфебель, присматривавший за кадетами, помертвел: "Батюшки, царь! А в корпусе ни одного офицера…" Узнав о прибытии государя, все кадеты разбежались.
Павел слез с коня и, широко ступая тяжелыми ботфортами, зашагал к зданиям корпуса. Он с сердитым недоумением вертел пудреной головой в треуголке, короткий нос его яростно фыркал. Император тщетно ждал обычного церемониала: торжественной встречи и рапорта. Сопровождавшие императора офицеры поотстали на всякий случай, опасаясь находиться рядом с ним при взрыве необузданного царского гнева, последствия которого бывали для окружающих плачевными.
В эту минуту один из юнцов, игравших в снежки, смело направился к разгневанному царю. Подойдя "журавлиным шагом", кадет громко отрапортовал о состоянии дел в корпусе. Павел смотрел на него насупившись. Но вдруг отрывисто захохотал и поцеловал находчивого кадета в румяную щеку. Затем, в свою очередь, протянул ему руку для поцелуя.
Нарушение установленных им порядков не имело оправдания, и никто не взялся бы предсказать меру взысканий, которые могли быть наложены на провинившихся. Но судьбе было угодно, чтобы юный Саша Сеславин, подтянутый, стройный, "хорошенький, как херувим", попался на глаза императору в ту минуту, когда его неистовое самодурство разрешилось неожиданной милостью. Узнав, что Саша племянник того Сеславина, что давно служит у него в Гатчине, император спросил, не хочет ли он стать гвардейцем. "Мне хотелось бы служить вместе с братом", – ответил смелый кадет.
Через несколько дней Александр с братом Николаем уже были офицерами гвардейской артиллерии.
Высочайший приказ от 18 февраля 1798 года гласил: "Всемилостивейше производятся артиллерийского кадетского корпуса кадеты в гвардии артиллерийский батальон в подпорутчики…" Далее указывалось, что Николая Сеславина определили в конную роту, а Александра в первую пешую. Прочитав приказ, братья поздравили друг друга с производством в офицеры, расцеловались от души и даже со слезами на глазах. Всю ночь братья предавались мечтам о блестящей будущей жизни гвардейских офицеров, которыми они теперь стали. Невероятно повезло, что император пожаловал в шляхетский корпус объявить о назначении нового генерал-фельдцейхмейстера (а именно – недавно родившегося его высочества Михаила) взамен бывшего фаворита покойной императрицы Зубова.
Однако жизнь гвардейского офицера в царствованье Павла I была чрезвычайно напряженной, даже опасной. Каждый день проходил в разводах, учениях, смотрах "в высочайшем присутствии". Малейшей ошибки офицера во время вахтпарада в присутствии императора было достаточно для ареста и даже исключения из военной службы. Император особенно ценил знание устава, умение безукоризненно исполнять приемы с эспантоном и шпагой, а также соблюдение доскональной регламентации в ношении мундира и прически.
Случилось летним вахт-парадом удивительное происшествие. Какой-то весьма пригожий и одетый в модное партикулярное платье молодой человек сумел проскользнуть между стоявшими в строю солдатами и оказался вблизи государя. Все содрогнулись и побледнели от ужаса. Молодой человек бросился к копытам императорского коня с пронзительным криком:
– Ваше Величество, умоляю вас, прикажите зачислить меня на военную службу!
Император побагровел из-за дерзости этого беспардонного щеголя.
– Военный парад есть священнодействие. Никому не вольно прерывать его безрассудными криками, – прохрипел он, в бешенстве выкатывая глаза. – Убрать его!
Молодого щеголя схватили и отвезли к полицмейстеру. Оказалось, это известный в Петербурге художник Орест Кипренский, незаконный сын бригадира Дьяконова. Узнав, что поступком художника руководила несчастная любовь к некой светской девице, Павел хотел было сослать его в Сибирь, в самые тяжелые и невыносимые условия. С огромным трудом, через императрицу, перед которой рыдали родственники Ореста и несколько заказавших художнику портреты высокопоставленных дам, императора удалось уговорить проявить милосердие к легкомысленному мазилке, благо даже великий Фридрих II прощал проступки талантам музыки и живописи. Последнее умозаключение подействовало на разгневанного властелина умиротворяюще. Он хмыкнул, подвигал в размышлении рыжеватыми бровями и сквозь зубы приказал просителям: "Чтобы я сего штафирку никогда более не встречал". Во фразе императора было слово, означающее величайшее презрение военного к ничтожному служителю муз.
Встретив случайно в короткое свободное время брата Николая, Александр весело рассказал:
– По повелению Его Величества, я с двумя орудиями, находясь всегда при лейб-батальоне, ходил в Гатчину, Павловск и Петергоф. Потом назначили меня адьютантом батальона, а на маневрах пришел я в палатку Его Величества, чтобы вручить рапорт господину фельдцейхмейстеру.
– Ха, ха, ха! – не удержался обычно сдержанный Николай, понимая, каково вручать рапорт полуторагодовалому ребенку.
– Увидев меня, – продолжал Саша, – мой шеф спрятал личико на груди августейшей своей матери. Что было делать? Много труда стоило августейшему родителю уговорить упрямого фельдцейхмейстера, который плакал, визжал и барахтал ножками… чтобы он принял наконец рапорт, и то не иначе, как отворотясь от меня и протянув назад ручку, в которую я и вложил осторожно свой рапорт…
Николай хихикал, но он так же, как и Александр, пользовался снисходительностью императора Павла, стараясь исправно выполнять свои адъютантские обязанности. Старания братьев Сеславиных были оценены. "Усердная и ревностная служба Ваша обратила на Вас Императорское Наше внимание, почему, во изъявление особливого Нашего к Вам благоволения, пожаловали мы Вас почетным кавалером державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского… Дан в Гатчине сентября 9 дня 1800 г.", – гласил указ императора. Формально Павел I считался магистром Мальтийского рыцарского ордена.
Сначала восьмиконечный Мальтийский крест из белой эмали (первый в его жизни орден) украсил грудь Александра, затем, несколько погодя, Николая. Никто из их сверстников-сослуживцев награжден не был. Сеславины очень гордились таким редким вниманием царя.
IV
В Европе уже седьмой год шла война. Революционная Франция самоотверженно отбивалась от наседавших на нее врагов – Англии и Австрии. Потом она окрепла и, под водительством нового стремительного полководца Наполеона Бонапарта, стала захватывать куски принадлежавших им территорий, прежде всего – остров Мальту и процветающие области Италии, которые считала своим владением Вена. Когда 26-летний Бонапарт вторгся в Италию, пройдя ущельями через Альпы, итальянцы из городка Брешии, пропуская его отряд, уверяли его в своей любви к свободе. "Да, – подтвердил какой-то остроумец, – итальянцы больше всего любят говорить об освобождении родины в постели со своими любовницами". Говорили, будто со времен свирепых готов Алариха Рим ни разу не подвергался такому разграблению, как при французах.
Венский двор пришел в восторг, когда вмешался российский император, который направил в Европу корпус во главе с генералами Розенбергом и Германом. Главнокомандование союзными войсками, действующими в Италии, решено было поручить славному полководцу Суворову, прозябавшему в царской опале посреди заброшенной новгородской деревеньки Кончанское. Опального фельдмаршала доставили в Петербург. Войдя в кабинет императора, он весело щелкнул каблуками, но потом споткнулся, зацепился шпагой об стул и едва не растянулся на лакированном паркете. Царь нахмурился.
– Всё фокусы свои устраиваешь, – глухо пробормотал Павел, – старый чудак. А вот послушай-ка, какие днесь ретирады от неприятеля преодолеть требуются.
Император изложил суть своего собственного плана.
– Сомневаюсь в успехе оного предприятия, – дерзко заявил неукротимый старик. – Эдакими афронтами и комиссиями виктории не добыть.
Они заспорили, причем недавно опальный Суворов не думал уступать императору.
– Ну, веди войну, как умеешь, – мрачно сказал Павел ему на прощание.
И на весь потрясенный европейский мир загремели новые суворовские победы, утверждая непобедимую славу русского оружия. Молодой дерзостный воитель французов дрогнул и поспешил освободить землю Италии, ограбив ее сколь возможно.
А вскоре известие о смерти убитого заговорщиками императора Павла и вступление на престол Александра I взбудоражило столицу России. Большинство дворян (в том числе и служащих офицеров) восприняли эту новость как весьма радостную. Повсюду устраивали веселые вечеринки и балы, на которых отмечалось освобождение от "царственного монстра". Многие офицеры, встречаясь на набережной, целовались, как в празднование Пасхи. Дамы света стали позволять себе чрезмерно роскошные платья и драгоценные украшения, что запрещалось павловскими указами. Вроде бы возвращались екатерининские вальяжности, забавы и словесные вольности. Александр I вел себя среди высшего сословия, как образованный и любезный, светский молодой человек. "Наш ангел", – лепетали петербуржские кокетки, имея в виду очаровательную внешность и мягкие манеры нового царя. Простонародье встретило убийство Павла довольно равнодушно, а крестьяне даже ворчали.
– Слух был, будто покойный батюшка-царь от крепости сбирался народишко слобонить, – собираясь в трактирах, переговаривались купчики и мещане, а то и приехавшие обозом недальние мужики. – За то его, сердешного, и удушили баре-изменники да дворцовые лихоимцы. Такожде пристукнули в свое-то времячко и батюшку евоного, истинного анпиратора Петра Федорыча. А вместо того немку посадили на трон, чтобы им попрощее было хрестьянство-то выжимать да хабарничать, казну государственную промеж себя дуванить.
– Некоторые баре с радости деньги мужикам ноне подавали цельной горстью: "Выпейте-де, мужички, за упокой тиранской, мол, души беспощадной…"
– Ну, а вы? Вы-то что же?
– А мы деньги взяли. Выпили за упокой. Почему не уважить?
V
Новый император Александр I объявил в своем манифесте, что будет править "по законам и по сердцу", то есть как бы возвращал более вольготный для дворянства дух покойной его бабушки Екатерины II. Александр снял запрет на ввоз в Россию иностранных товаров и на вывоз за границу недостающего Европе хлеба. Разрешено было снова свободно получать из-за рубежа любые книги и ноты. Кроме того, упразднена была Тайная экспедиция (то есть сыскной политический отдел полиции), а из Петропавловской крепости выпустили всех заключенных – 153 человека. Многие несогласные с "павловскими изуверствами" известные военные, – такие, как Александр Давыдов, Алексей Ермолов и Александр Каховский, – возвратились из ссылки. Снова заблистали балы и светские рауты, открылись при богатых имениях крепостные театры. Впрочем, шагистика, занимавшая большую часть времени солдат и офицеров, пока что сокращена не была. И великий князь Константин, и император Александр, воспитанные павловскими вахт-парадами, с детства самозабвенно увлечены были пруссоманией.
Маленького роста гусар, чернокудрявый и лихой ротмистр Денис Давыдов уже прославился в то время своими истинно вольными и горячими стихами:
Стукнем чашу с чашей дружно!
Нынче пить еще досужно;
Завтра трубы затрубят,
Завтра громы загремят.
Выпьем же и поклянемся,
Что проклятью предаемся,
Если мы когда-нибудь
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастье оробеем!..
Всё думающее общество понимало, что Россия стоит на пороге войны. Отношения с Францией, и без того натянутые после блестящих суворовских походов, стали предельно жесткими. К тому же Бонапарт (как бы следуя традициям Древнего Рима) сначала объявил себя пожизненным консулом республиканской Франции, а затем и ее императором. Для коронации нового монарха римский папа был без церемоний доставлен в Париж.
– Что ж, цари меняются, – значительно упирая на последнее слово, сказал приятель Саши Сеславина молодой эстляндский барон Таубе, – а служба по защите отечества остается.
Как обычно, в 6 часов утра адъютант гвардейского артиллерийского батальона Сеславин 2-й (1-м считался Николай) отдавал перед строем рапорт командиру батальона генералу Аракчееву, строго следившему за исполнением этой обязанности. Приняв от генерала распоряжения, Сеславин записывал их в книгу приказов и развозил по ротам. Для гвардейских артиллеристов порядок "павловской" дисциплины не изменился ни на йоту.
Вечерами Сеславин, если был свободен от дежурства, читал книги по военной истории. Иногда вместе с новым приятелем Таубе выезжал в свет, на вечера и балы. Красивого гвардейского офицера Сеславина принимают в знатных домах, где, разумеется, завязываются нежные ухаживания или, может быть, легкие связи. Естественно, жалованья подпоручика на такую "рассеянную" жизнь не хватало. Ждать же денежной помощи от отца, ржевского городничего, не приходилось.
Александр Сеславин понимал, что равняться с надменными владельцами сотен и тысяч крепостных, с титулованными сослуживцами, получавшими постоянные денежные вливания из богатых имений, он не может. Но и по службе, несмотря на безукоризненную дисциплину и отличные показания в артиллерийских стрельбах, успехов не прибывало. Он оставался всё в том же звании подпоручика. Как светскому молодому офицеру, Александру волей-неволей приходилось влезать в долги. Такая жизнь угнетала его.
Получив наконец чин поручика, он на несколько месяцев выходит в отставку (таковы были вольности дворянства); однако скоро возвращается в строй и получает назначение в десантный корпус графа Толстого. Командующий корпусом генерал-лейтенант Толстой отличался мягким характером, истинно светским поведением, добротой и великодушием. На долгие годы он остается "добрым гением" Александра Сеславина, покровителем, ходатаем за него перед царем и его доверительным корреспондентом. Тогда же только завязалась эта отнюдь неравная (ни по положению, ни по званию, ни по состоянию), но верная и доброжелательная привязанность.
Десантный корпус под командованием графа Толстого предназначался для действия русской армии в Ганновере, захваченном войсками Наполеона.
Тем временем основная русская армия (Австрия и Россия заключили военную конвенцию против Франции) двинула свои полки навстречу победоносному захватчику Европы.
В октябре 1805 года русские войска вошли в Австрию. Один из молодых офицеров, поручик Василий Петров находился в егерьском разведовательном отряде. Несмотря на осень, было еще на удивление тепло. Жители спокойно занимались своим хозяйством в деревнях, похожих на аккуратные, крытые красной черепицей миниатюрные городки. Города же казались прямо-таки красочными декорациями к какому-то театральному представлению, вроде балетного дивертисмента. Даже собаки лаяли здесь почти ласково. И повсюду летало множество голубей.
Когда подошли русские победители из Италии, они много чего рассказывали про красивую страну, про черноглазых, пылких южанок, не очень строго хранивших свое целомудрие. А с другой стороны, о том, что мужчины тамошние весьма свирепы и, чуть приревнуют, тотчас берутся за ножи. На улицах же городов беспокойно, могут напасть грабители. Есть негодяи, ставящие на перекрестках капканы или сбрасывающие с крыш железные обручи и арканы, которыми душат прохожих. Но французы навели здесь страху, и только суворовские богатыри, выбив воинские части Бонапарта, показали, как ведутся регулярные военные действия, к которым итальянцы, видимо, совсем не способны.
В Австрии же для нашей армии сложились не совсем благоприятные обстоятельства. Об этом переговаривались и в штабе главнокомандующего Кутузова и среди армейских офицеров. Ворчали и усталые, запыленные, плохо обеспечиваемые продовольствием солдаты. Поручик Петров слышал много разных пересудов, а война с французами на австрийской земле все не начиналась.